Вторая жизнь

Гуртоправы

Погонщики отчаянно ругались, кляня погоду. Двое суток бушевала метель, застилала путь. Снега навалились на скалы, рассыпались в ложбинах, укутали кустарники. Буйный мартовский ветер подымал снег и бросал, разбивал о гудевшие стволы сосен и кедров. Снежные хлопья хлестали лицо, били в грудь, останавливали дыхание. Шумели, раскачиваясь, верхушки сосен, стряхивая на погонщиков и оленей пласты затвердевшего слоеного снега. Трещали ветви, ломаемые рогами. Гремели камни, скатываясь по гулким бокам скал.

На последнем перевале олени остановились, сгрудились, нюхая воздух. Кончался спуск с Уральских гор в низину. За перевалом, в широком логу, по мелкому перелеску тонко свистел ветер, полируя сугробы. Темная лавина оленей нырнула в ложбину.

Зашуршали лыжи оленегонов, залаяли клыкастые псы, защелкали карабины. Окрики погонщиков: «Хэ-гэй! Охо-хо! Эмас!» — тонули в шуме и звоне. Остановившись от выстрела бригадира Колотонова, оленьи стада сбились в кучу, полегли на снег, закрыли тушами широкий лог. Мычали пугливые важенки; трубили, подняв морды, сильные племенные быки. Шустрые олешки, наклонив рога и сцепившись ими, били друг друга передними копытами. Собаки покусывали отбившихся оленей за ноги, сгоняя их в стадо.

Слышался знакомый зычный окрик бригадира: Колотонов объезжал стада. Сдвинув редкие седые брови и прищурив белесые колючие глаза, всматривался в даль.

Надо было проверить, нельзя ли сократить путь, разгадать — не готовит ли равнодушное, сумрачное небо еще более шальную погоду, отдать распоряжение бригаде — разбить небольшое стойбище в два-три складных дорожных чума и обязательно почистить карабины. Привести оленей в целости на стоянку — самое главное.

Горы прошли. Теперь будет легче. Вот только Тайбо… Ну какой из него погонщик! Мальчишка! Старый Бетык и то быстрее на лыжах ходит. И видит зорче… Тайбо такой неуклюжий и толстый! Всю дорогу отставал. То у него лыжи застрянут, и он падает в снег, то засматривается на скалы или могучие кедры. В горах, когда на оленей обрушилась метель, он вдруг запел песню, чуть было не провалился в овраг, упустил оленей. Хорошо, что Бетык помог!

Походный складной чум из жердей и оленьих шкур дрожал от порыва ветра. Внутри чума на утоптанном снегу расстелены пушистые медвежьи шкуры; на них обычно спит погонщик, старый молчаливый Бетык.

Перед тем как лечь, он молится своим бесчисленным богам, вставая на колени, вперив сухие зоркие глаза в открытый полог чума и бормоча заклинания:

— Ты, мой небесный брат и бог оленей, покровитель людей, я молюсь тебе и говорю с тобой перед отдыхом после трудного и долгого пути. Я стар и одинок. У меня нет семьи. Но мне хорошо, когда я веду оленей по земле с моими братьями, которые меня любят и почитают мою старость…

Тайбо сидит в стороне, наблюдает за стариком, боясь нарушить его священную молитву.

— Я говорю с тобой на дорогах, на пастбищах и в поселках, где живут мои братья, молодые и старые… И ты слышишь меня, и мне и моим братьям хорошо…

Тайбо усмехается, наблюдая за Бетыком.

«Колотонов говорит: «Не надо мешать старику, пусть разговаривает сам с собой». А разве он разговаривает?! Он молится. — Тайбо махнул рукой: — Пустое занятие! Лучше бы песни пел! Вот, как я! — Тайбо хотел запеть, но, помедлив, раздумал. — Колотонов говорит: «Бога нет никакого!» А у Бетыка — не один, а много-много богов. Почему не один, а много? И зачем они ему? Он разговаривает с ними. А почему с ними, а не с человеком? С нами?!»

Тайбо взял карабин, стал разбирать его: «С нами нужно разговаривать Бетыку. Чем мы не боги? На земле… — ткнул кулаком себя в грудь: — Я бог!» — и засмеялся, довольный.

А сейчас Бетык спит крепко и даже во сне бормочет что-то. Тайбо услышал отдельные слова: «путь», «олени», «небо» и понял, что Бетык болеет душой за колхозные стада.

Тайбо относится к старику с уважением и думает пригласить его на свою свадьбу. Колотонову еще на зимних кочевьях рассказал о невесте. Она приехала из большого города, училась там три года в педагогическом училище. Тайбо дружил с ней еще до ее отъезда на учебу и так долго ждал, когда она вернется в поселок. А сейчас она работает в школе совхоза учительницей. И любит Тайбо, и согласна стать его женой.

Вошел Колотонов, сел на пустой ящик и стал что-то чертить химическим карандашом на карте. Тайбо посмотрел на хмурого бригадира, представил себе, каким будет веселым Колотонов на свадьбе, и тихо засмеялся. Приближение к дому, скорое свидание с невестой не дают ему покоя. Он насухо протирает карабин, напевая веселую песенку собственного сочинения:

Он двигает локтями, покачивает головой и притопывает ногами в такт ритму.

Колотонов дымит трубкой, посматривая на Тайбо, удивляясь, откуда у этого толстого, скуластого парня столько энергии после трудного пути? Колотонову очень хочется спать. Но нужно наметить кратчайший путь до последней стоянки. Тайбо перестал петь и, отложив в сторону карабин, задумался. Колотонов понимает настроение Тайбо. «Скучает парень. Ждет его невеста. Скоро придем в поселок — свадьба будет».

Ветер утих. Похолодало. В открытый полог чума были видны мирно дремавшие олени. Проснулся Бетык и со словами «долго я спал — нехорошо» — отвернулся к стене, закрыв глаза.

Колотонов отложил в сторону карту.

— О чем задумался, Тайбо? Грустишь?

Тайбо поднял голову, посмотрел на Колотонова, усмехнулся и, вздохнув, потер щеки ладонями.

— Бригадир хочет спросить, не скучно ли Тайбо в пути? Нет, Колотонов! Я думаю вот о чем: земля большая. Я один. Сколько людей на земле живет, обо мне не знают. Так жизнь пройдет!

Колотонов прищурил глаза, потер ладонью губы и кивнул Тайбо, подумав: «Молод еще. Рано думать об этом». Тайбо продолжал:

— Вот я вырос. Работаю. Невеста есть — хорошо. Приведем оленей в совхоз — свадьба будет. Жизнь дальше пойдет… — опять помолчал, раздумывая: — Этого мало! А мне все увидеть надо. Много знать, слышать. Всех людей на земле увидеть надо. Посмотреть, как они живут! Ничего я еще не сделал. Нигде не был. Работа и дети — это мало!

Колотонов пошутил над Тайбо:

— Бросай невесту. Иди в город. Работы много везде. Невесту не жаль? — И, не дождавшись ответа, добавил серьезно: — Ты, Тайбо, мало в школе учился.

Тайбо согласился с Колотоновым:

— Да, не пришлось мне. Школа была очень далеко от нас — триста верст! Это плохо. Читать я умею. Невеста моя умница. Она все знает, она научила. Мы читаем вместе книги, которые большие люди писали.

Бетык открыл глаза, замотал головой:

— Свадьба — хорошо! Праздник будет. Приведем оленей — второй праздник будет. Хорошо! — и умолк.

Вдали послышался лай. В чум быстро вошел Тохчо, щуплый, маленький, юркий погонщик:

— Уф, бежал без лыж, торопился. Бригадир!

Тохчо взял Колотонова за руку и потянул к выходу.

— Туман будет. Смотри в небо!

За ними вышли Тайбо и Бетык.

— Там! — Тохчо показал рукой вдаль на узкую лазоревую полоску, поднимавшуюся над снегами. — Сюда идет большой туман. День идти нужно в тумане! — Тохчо заулыбался, открыв в улыбке белые зубы. — Я угадал? Почет мне! — И наклонил голову набок, заглядывая Колотонову в глаза, ожидая похвалы.

Колотонов развернул карту дорог и пастбищ района. Намеченные химическим карандашом линии кружились по карте, обходя незнакомые места — белые пятна, и шли прямо к поселку, сокращая путь оленям.

— Туман… туман… — бормотал Бетык, всматриваясь в даль.

— Обойти его нельзя, бригадир. Нужно в тумане пройти старой дорогой. Олени целы будут.

— Да! В тумане легче вести оленей, чем в метель по горам, — вставил Тайбо, посматривая на Колотонова.

— Бригадир! Пойдем через урочище Гнилой Угол! Вот здесь! — наклоняясь к карте, торопливо проговорил Тохчо.

Бетык прищурил глаза; хочет что-то сказать, открыв рот; но промолчал, поглаживая бородку.

— Там можно пройти! Я всегда хожу туда охотиться на песцов. Новые места! Новые пастбища! Новый путь!

Колотонов ободряюще кивнул Тохчо. И тогда неожиданно громко воскликнул Бетык, замахав руками на Тохчо:

— «Новый путь!» «Новый путь!» Это место злых духов! Там камни и волки! Можно погубить оленей… Пусть себе Тохчо стреляет там песцов!..

По преданию в урочище Гнилой Угол малодушный кочевник, рассердившись на неудачу во время охоты на диких оленей, сжег свой аркан — тынчан и выстрелил в дикого оленя. Олень — священное животное. В него нельзя стрелять, его нельзя резать. Только охота с арканом не вызывает гнева богов. Боги разгневались на человека и увели оленей с этих богатых пастбищ; а здесь поселились злые духи — подобие волков…

— Зачем новый путь?! Разве мало дорог, по которым еще наши отцы ходили, а сейчас мы ходим?

Тайбо с уважением смотрел на Бетыка, восхищаясь его мудростью: камни и волки! Рисковать нельзя…

Колотонов усмехнулся и заговорил, обращаясь ко всем:

— Бетык прав и не прав. На урочище — нехоженые, валунные места. Но если мы пройдем там, путь сократим вдвое. Да, волки могут появиться… Они рыскают в тумане. Зверь чует живое по ветру. Волки голодные, воют, лижут снега. — И решительно заключил: — Пройдем новой дорогой! Посмотрим места вокруг. Отметим на карте новые пастбища!

Положил руку на плечо Тохчо.

— Бери лыжи. Скажи всей бригаде: навстречу туману пойдем. Ждать долго; обойти нельзя. Большой туман идет! Насквозь пройдем! Лучше дело будет! Предупреди всех о волках.

Тохчо сорвался с места и побежал к чуму, стоявшему рядом. Подъехали нарты. Погонщики принялись разбирать чум. Колотонов поднял карабин и выпалил заряд в равнодушное, серое небо. Выстрел, цокнув, умолк. Немного погодя на той стороне, откуда надвигался туман, гулко отозвалось эхо. Тайбо вздохнул и посмотрел на небо.

— Пуля вверх ушла, к звездам!.. Там, в небе, много-много звезд. Днем их не видно. Которые маленькие — звезды. А большие звезды — планеты. Невеста говорит: «Люди там тоже живут!»

Бетык пошевелил губами и недовольно пробормотал:

— Нельзя в небо стрелять. Боги там… Ай-ай-ай! — и, покачав головой, зашептал молитвы.

Колотонов оглядел Тайбо с ног до головы, встретился взглядом с его черными, весело прищуренными глазами.

— Там… — он показал рукой на небо, — говоришь, люди есть? Живут?! Интересно! Я не слышал.

Тайбо весело, но неудобно за бригадира: «Колотонов столько жил и не знает об этом. А я — знаю», — и вслух произнес шутливо:

— Бригадир, ты хотел бы там на небе жить?

Колотонов прищурился: «Умный парень, однако хитрый», похлопал Тайбо по плечу:

— На земле, парень, лучше!

Тайбо согласился:

— Да, на земле у нас лучше…

Бетык слушал разговор, пощипывая бородку.

Разбуженные выстрелом, олени вскакивали на тонкие упругие ноги. Гарцуя, выходили вперед гривастые вожаки, красуясь гордой осанкой, железным сплетением рогов; били копытами в упругий наст. Из мохнатых ноздрей вились струйки пара.

Стада двинулись навстречу туману медленно, часто останавливаясь.

Туман надвигался большим облаком. Он закрыл собой полнеба, клубился по земле, полосами качался над оленями.

— Правей, правей! Не гнать оленей! Идти тихо будем, — кричал невидимый в тумане Колотонов.

Колотонов направлял стада, круто сворачивая в сторону. Тайбо еле поспевал. Свист Колотонова служил ему ориентиром.

Бригадир думал о Тайбо — жалел парня: «Ладно, пусть так идет. Гуртоправы молодые спешат в пути. Оленя гнать нельзя ни в горах, ни на равнине! Если силы лишние есть, он сам поторопит свой бег. Смирное, неглупое животное! Сын говорит: «Олень — парнокопытный отряд». Молодец, парнишка! Читал в книге по естествознанию».

Поглядывая на притихших оленей, заметил: рога начинают обтягиваться нежной, матовой, коричневой кожей, похожей на замшу. «Весна скоро! Туман весну гонит! Тепло в кисах. Ноют ноги. Стар стал. Устал почему-то. Лыжи плохо скользят… Хэ-гэй!»

Сзади вскрикнул Тайбо:

— Куда?! Вот так!

Серый безрогий олень споткнулся о камень-валун, засыпанный снегом; навалился грудью, издав трубное скорбное мычание; вскинул копыта, встал, судорогой мышц стряхнул с себя снег и отскочил от камня. Косяк оленей метнулся в сторону. Послышался сухой треск рогов.

Тайбо решил опередить потерявших направление оленей. Закружился в тумане, петляя вокруг косяка. Олени остановились, подняв кверху морды. Тайбо врезался в косяк, упал в снег на спину, выставив ноги с лыжами вверх. Безрогий олень наклонился к самому лицу Тайбо и, обнюхав, обдал запахом парного молока. Подъехали Колотонов и Бетык. Тайбо поднялся, присвистнул на оленя: «Фью-ть!» Безрогий повернул в сторону, догоняя стада. Колотонову смешно: «Упал!.. Эх! Я бы не упал. Не надо торопиться, однако».

Он поправил у Тайбо сползающий с плеча карабин.

Бетык смеялся старческим, надтреснутым смехом. Опершись на палку, он покачивался из стороны в сторону, кланяясь земле.

— Ох, жалко тебя стало, Тайбо!

Тайбо поправил ремни на лыжах и, успокаивая сам себя, сказал:

— Все хорошо, бригадир. Вот смешная история получилась!

Колотонов широко взмахнул руками.

— А сейчас смотри, Тайбо, вперед. По тундре идем. Смотри вперед, там камни. Держись ближе ко мне и к Бетыку!

Туман начинал редеть. Колотонов отъехал в сторону, приложил ладонь ко лбу и, всматриваясь, различил вдали едва заметный просвет: узкую полоску синего дневного света. Облака поределого тумана катились по спинам оленей, застревали в рогах густыми охапками. «Розовый цвет у тумана! Здесь пошли глубокие снега — теплые снега, нагретые солнцем. Весна, весна», — шептал Колотонов, снимая меховой малахай и утирая пот на крутом лбу.

Колотонова догнал Тохчо. Засуетился, выезжая вперед, поглядывая на бригадира.

— Бригадир! Бетык о волках говорит. Что, верить ему?

Колотонов молчал; к чему-то прислушиваясь, останавливался. Шли рядом — высокий, кряжистый, энергично двигавшийся Колотонов и щуплый, маленький, торопившийся Тохчо.

— Чуешь?

— Что? Что?

Тохчо посмотрел себе под ноги, огляделся вокруг, не понимая.

Послышался первый тоскливый вой; метнулись первые серые тени и где-то в рытвинах пропали.

— Волки, да? — Тохчо оглянулся, посмотрел на косяк, подогнал хореем отставших оленей и растерянно поспешил вперед к стаду.

Колотонов зычно крикнул:

— Не туда смотришь, Тохчо! По сторонам смотри!

Тохчо вскинул карабин. Подъехали Бетык и Тайбо.

— Остановить стада! Зарядить карабины! Приготовить ножи! На месте не стоять! Идти все в круговой обход.

Бетык заговорил торопливо:

— Тайбо! Стреляй ниже. Волк пригибает шею, когда прыгает. Хитрый он. Долго живет. Знает человека. Я убил много волков — не сосчитать!

Передний косяк, почуяв опасность, замедлил движение, Остановились вожаки, наклонив рога. Испуганные олешки, устойчиво встав на тоненькие ножки, прижались к крупам важенок, потряхивая мохнатыми рыльцами. Гуртоправы пошли в круговой обход. Защелкали карабины; стада остановились, замерли. Волки завыли где-то с боков. Вой тоскливый, отчаянный. В поредевшем тумане, за сугробами и валунами, метались серые тени.

Кинулась на оленей первая стая. Клыкастые псы, не решаясь вступить в схватку, закружились по снегу, пугая лаем голодных хищников. Волки шли гуськом, танцуя, — пробовали шаги. На минуту умолкло все: лай собак, вой волков, мычание оленей и щелканье затворов…

Тайбо выстрелил первым, приметив головного по ребрам и сухой шкуре. Стая шарахнулась за сугроб; присмирела, ожидая удобного момента. Волки пригнули шеи, спружинились для очередного прыжка.

— Ах, не попал! Волчья жизнь мимо прошла! — Тайбо в сердцах сплюнул и вышел вперед, навстречу волкам.

Пальнул по сугробу, взметнув облако снега.

Сбоку трусила мелкой рысцой вторая стая. Волки наступали на Тайбо, окружая его. Гуртоправы отводили оленей в сторону.

Колотонов крикнул:

— Тайбо, поберегись! Отойди назад! Я сам…

Тайбо уходил дальше, отвлекая волков на себя.

«Вот они — злые духи!» — держал карабин наготове. Там, за спиной, олени, Колотонов, Бетык… Сердце глухо стучало, рукам и лицу — жарко. «Как близко волки! Смотрят мне в глаза… на меня идут!» Выстрелил снова, убил тощего длинного волка — вожака. Остальные отпрянули назад, присели. Тайбо почувствовал себя спокойным, но почему-то уставшим, и снова стрелял метко, радуясь удаче…

Бетык топтался на месте, ожидая прыжка. «На лету вернее попадешь!» Волки шли на него, ускоряя шаги, пригибаясь. «Ах, зверь-зараза! Пропади пропадом, кумлык серый!» Целился долго, тряс бородкой в такт дрожащим старческим рукам. Выстрелами уложил первого, второго. Со всех сторон послышалась пальба, заглушившая визг раненых волков.

Колотонов нагнулся: застряли лыжи, нырнули под маленький валун.

Держа карабин на весу, сдвинул камень и увидел волка. Сухие горящие глаза. У впалых глазниц повисла, застыв на холоде, одинокая слеза. Волк вытянул морду, оскалил клыки, поднялся на задние лапы, пригнул шею и, взметнувшись, прыгнул. Обдал горячим дыханием лицо, уперся лапами в грудь.

— Хах! Ножом возьму!. — и ударил волка в живот. «Тяжелый какой!» — заметал оторванный клок шубы, зажатый в оскале пасти. Сбросил с себя тушу. Волк грохнулся о камень; сжался, втянув морду в плечи, закрыв глаза, как бы притаившись перед новым прыжком; затем вытянулся, судорожно дергая лапами. Кровавые нитки потянулись по снегу.

Тохчо стрелял поверх снега, наугад и кричал:

— Ага, ага! Вот вам, вот вам! — остановился, заметив, что туман рассеялся совсем, пожалел; стрелял в снег, изрешетив сугроб. Снег белый-белый. Тихо. За спиной мирно посапывали олени.

Подъехал хмурый, уставший Колотонов. Положил руку на плечо Тайбо:

— Как дела, парень? — и, услышав «хорошо!», похлопал Тайбо по плечу: — Молодец, молодец!

Стада медленно двигались по снежным тундровым низинам, усеянным крупными валунами. Хрустел снег. Тохчо и Тайбо шли рядом, раскуривая одну трубку; смеясь и размахивая руками, обсуждали битву с волками. Бетык, наклонив голову, о чем-то думал, и разговаривал с богом:

— Сегодня нам трудно-трудно было. На наши стада бросились волки. Это хуже, чем вести оленей по горам, в метель. Зачем твой гнев на всех? Сердись на меня одного… Ты, мой небесный брат, бог оленей… Ай-я-яй, плохо!..

Колотонов отстал; шел позади и молчал. До него долетали обрывки разговора. Поняв, что говорят об урочище Гнилой Угол, подумал, что это проклятое богами место, наверное, будет неплохим новым пастбищем для совхоза. Пригляделся к земле. Глубокие снега. Здесь мерзлые болота. Ягельные болота — жирный выпас! Здесь весной дымится вода, мышкует песец, поют куропатки. А летом густые, пахучие травы! Оглядел стадо, представил оленей здесь, на пастбище, и чмокнул губами: «Хорошо!»

Мысли унеслись далеко в поселок. Вообразил, радуясь, как выйдет встречать гуртоправов население, родные, соседи, работники совхоза. «Обнимут, поздравят. Будем греться у печек, слушать радио. Будем петь долго-долго». Колотонов вздохнул и представил себя в кругу семьи: столпились дети, обнимают, целуют, виснут на плечах. Жена идет… Наденет новое платье. Выйдет плясать — поведет плечами, моргнет. Ночью зацелует, задушит…

Колотонов остановился. «Надо посмотреть место вокруг. Стада впереди. Спокоен душой теперь!»

Свернув быстро в сторону, заскользил вниз. Там, в овраге, теплая вода… гарь моховая! Слева, из глубокого снега, торчали еле видимые покатые, лобастые камни — валуны. Отполированные ветром и освещенные солнцем, они блестели, как медная обшивка таежной лодки-кедровки. «Здесь летом густые, пахучие травы. Вьются ужи. Здесь весной песец свой голубой наряд меняет на рыжий. Не забыть отметить на карте. Большая земля, четыре перехода на юг. День идти. Сделать главным массивом для пастьбы. Почему оленеводы сторонятся этих мест? Волки! «Волков бояться — в лес не ходить!» Хорошая русская пословица. От русских нам отставать нельзя!»

Услышал в стороне одинокий звон колокольчика. Встревожился. Заторопился. «Как молодой я быстро лечу!» За бугром остановился, отдышался: «Нет, стар стал. Ну что ж! Жил, работал… Честно. Но… мало видел, мало знаю. А Тайбо будет жить лучше. Он будет учиться, все знать. Будет хорошим оленеводом. Молодые стали другими. Горячее, смелее. Торопятся жить, все знать, все видеть. Почему? — усмехнулся сам себе. — По-че-му? Эх ты! Жизнь другая, новая! Дорогу молодым!..» — Вспомнил о детях, расправил усы, погладил бороду.

«Они пусть еще лучше живут. Им — сердце мое, жизнь моя… все! Только по-другому надо… с ними… по-новому… как Тайбо». Заметил за бугром оленуху и олешка. Олешек упал, провалившись в пушистое месиво сугроба. Ему залепило глаза снегом. Возле стояла оленуха и, наклонив морду, лизала его вздрагивающий бок. Материнское мычание и беспомощность обоих умилили Колотонова. Он не спеша двинул лыжами, взял разбег. Увидев человека, оленуха отошла в сторону, потряхивая головой, звеня колокольчиком. Колотонов подъехал к олешку так близко, что чуть не задел кромкой лыжи мохнатый бок. Олешек лежал у валуна, поджав под себя ноги и вытянув кверху мордочку. Увидев человека, обнюхал его, пошевелился, уперся, вскочил на ноги. Колотонов стряхнул снег со спины и тихо засмеялся:

— Сам встал! Сам! — вспомнил о Тайбо. — Тайбо тоже… Сам… Идет. Хорошо!