Вторая жизнь

Дорога на двоих

Грузовик мягко покатил по наезженной дороге, потряхивая пустым кузовом на ухабах. Давно уже кончились ожидающие сева пашни, тяжелыми увалами уходящие за горизонт. Южно-Уральская степь медленно разворачивала свои просторы. В бурой степи на влажных низинах, возле одиноких берез весело зеленели редкие поляны.

Бездонное весеннее небо чертил ястреб, косо взлетая и падая как камень.

В кабине было душно, пахло бензином, стоялым табачным дымом, и Зое хотелось спать.

Вдруг теплый майский дождь затанцевал перед кабиной. Летящие капли просвечивались в лучах солнца, становились разноцветными, и Зое казалось, что они звенят, падая под колеса. Она высунула руку в окно дверцы, подставила ладонь теплым, стремительным каплям. Взглянув на хмурого шофера, подосадовала: как это Семен может быть безразличным к этой красивой и светящейся влаге?

Семен нажимал на педали, как бы стараясь обогнать дождь.

Степь потемнела. Красно-лиловые облака сгрудились у горизонта за далекой березовой чащей.

— Красота-то!

— Что?.. Дождь?.. — не расслышав, переспросил Семен, передернув плечами. — Не хватало его! Еще зерно намочим.

— Не бойся, Сема, брезентом укроем.

Зоя радовалась: Семен заговорил. Наконец-то исчезло гнетущее молчание. С самого утра он не в духе: нужно было ехать в соседний колхоз за зерном, его искали по всей деревне, а он сидел у вдовы Дементьевой. Отказывался ехать — голову ломило с похмелья. Ему было все равно, что их колхоз расширял этой весной посевную площадь за счет суглинистых пустошей, что пришлось брать взаймы зерно из семенного фонда соседнего колхоза.

Семен молча рулил, хмуро всматриваясь вперед. Зою злило, что он опять замолчал, замкнулся в себе и не обращает на нее никакого внимания, будто ее вовсе нет в кабине.

— До чего же ты скучный, полынь, а не человек!

— Помолчи, таранта! — грубо бросил Семен.

Зоя растерялась и почувствовала, как внутри у нее похолодело. Наклонив голову, она тихо, по-детски произнесла:

— Я не таранта, а… Зоя Макарова.

— Скажите пожалуйста! — насмешливо протянул Семен и отвернулся.

Его голова с белесым чубом словно окаменела, суховатое лицо выглядело умным и скорбным.

Равнодушие Семена и его тяжелое молчание Зоя объяснила тем, что он мало ее знает, раньше совсем ее не замечал, а сейчас просто считает девчонкой, которая еще не понимает, что такое жизнь и как нелегко иногда бывает человеку.

Зоя была старшей в семье. Видя, как трудно отцу одному содержать и воспитывать четырех детей, она, окончив семилетку, стала работать в колхозе учетчицей в зернохранилище. Зоя часто видела Семена и в поле, и в клубе, и в правлении колхоза. Он вернулся недавно из армии, ему предлагали работать секретарем сельсовета, но он отказался, так как имел права шофера и любил, по его словам, «жизнь на колесах». По деревне о Семене шла недобрая молва: живет у вдов, часто пропадает где-то с машиной, пьянствует, опаздывает на работу, грубит, когда его совестят. При всем том Семен никогда не ввязывался в драки, любил свою старую мать, и Зоя знала, что многие девушки втайне вздыхают по нем и ревнуют друг к другу.

Он ей тоже нравился. В последнее время она часто видела его во сне. Во сне все было просто: она разговаривала с ним, он кивал головой и улыбался. А наяву, увидев Семена, Зоя стыдливо отворачивалась, краснела, ругала себя и больше всего боялась, чтобы он не догадался, что нравится ей, и не высмеял при всех. А сейчас он сидел рядом с ней, плечом к плечу, и казался не таким, как о нем говорят люди.

Дикая степь кончилась. За окном машины, вплотную подступая к дороге, раскинулась свежая, хорошо проборонованная пашня.

Въехали в деревню. Проезжали мимо больших изб, мимо густых тополей, которые казались синими, — наступал вечер.

— Быстрей, Сема, быстрей! — торопила Зоя.

Шофер покосился на нее, но ничего не сказал. Когда подъехал к семенному амбару, у Зои сжалось сердце: сутулый кладовщик с белесыми усами навешивал тяжелый замок на окованные полосовым железом двери амбара. Толстая девушка-учетчица стояла рядом и заплетала косу. Грузчики сидели в стороне и ели соленые огурцы с хлебом. У весов шмыгала серая от пыли курица и, воровато оглядываясь, клевала просыпанные зерна.

Зоя на ходу выпрыгнула из кабины, крикнула нарочито веселым голосом:

— Здравствуйте, люди добрые! А я к тебе, товарищ Кожин. Подожди запирать! Отпусти нас: вот накладные на зерно…

Кладовщик нехотя обернулся, нагнул голову, как бы говоря: «Это что еще за птица прилетела?!» — и скрипуче засмеялся.

— Ничего не знаю, гражданочка. С этой минуты общественное кончилось — личное началось. И я устал. Спать пойду!

Зоя заметила, что кладовщик был весь рыжий, а толстушка учетчица — одета в плохо сшитое платье горошком. Стоит и улыбается Семену, бесстыжая!

— Да ты посмотри накладные! Вашим председателем подписаны. Срочно.

— Председателем? Вот и хорошо! — невозмутимо сказал кладовщик. — По форме, значит. Хе-хе!

Он покрутил большим ключом перед носом Зои и спрятал его в карман. Зоя растерянно взглянула на Семена, не зная, что дальше делать, как пронять вконец обюрократившегося Кожина.

Семен стоял у радиатора и с интересом прислушивался к спору. «Ему и горюшка мало, что придется назад порожняком ехать, — осудила его Зоя. — Стоит слушает, будто мы тут концерт для него разыгрываем!»

Семен вразвалку подошел к толстушке, поздоровался с ней за руку и, поглядывая на Зою, что-то сказал. Учетчица от смеха прыснула. Зоя вдруг остро возненавидела красивое улыбающееся лицо Семена и всю его сильную, ладную фигуру.

— Посторонитесь, гражданочка! — сказал кладовщик, отходя от амбара.

Зоя загородила ему дорогу и тонким, срывающимся голосом крикнула, злясь сейчас больше на Семена, чем на чужого кладовщика:

— Не уходи! Все равно с постели подыму!

— Не испугала! — отмахнулся Кожин. — Сказано, работа до шесть ноль-ноль… Закон! Завтра вовремя приедешь — весь твой буду… У меня уже и сторож пришел.

Высокий старик с берданкой на плече остановился возле машины и дымил цигаркой, как бы говоря: «Воюйте, граждане, мне-то что!» Все время чувствуя за спиной присутствие Семена, Зоя заговорила быстро и гневно, размахивая накладными и наступая на кладовщика:

— И как тебе перед людьми не стыдно? Такие, как ты, вроде палки в колесе… Одна потерянная минута на посевной — всей стране убыток. А ты заладил свое: шесть ноль-ноль! Через таких вот равнодушных людей, как ты и… других, у нас до сих пор неполадок в жизни много!..

На минуту наступила тишина. Кашлянул сторож. Вспорхнула и побежала курица. Грузчики не хрустели больше огурцами. Семен отвернулся от толстушки и пристально смотрел на Зою, будто впервые ее увидел.

Кожин отступил на шаг и едко сказал:

— Масштабами бьешь, да? Молодая, грамотная, нас учить приехала, да?

Зоя приподнялась на цыпочки, собираясь крикнуть Кожину в лицо что-то самое гневное и обидное.

— Повремени, Зой, — спокойно сказал Семен. — Не ешь дядю Кожина живым — сырой он, невкусный. — Широко шагая, Семен быстро подошел к спорящим, протянул руку кладовщику: — Привет начальству… Что, своих не узнаешь? На свадьбе твоего племяша пили-гуляли, позабыл? А я до сих пор помню, как ты тогда «барыню» отхватил — всем молодым нос утер!

Кладовщик кулаком расправил свои белесые усы и скромно сказал:

— Было дело… То-то, я смотрю, фигура вроде знакомая. Что припозднили? Авария?

— В кювет машину завалил… — соврал Семен. — Не заставляй назад порожняком ехать, будь другом!

Кожин перевел глаза с Семена на Зою и сказал, сдаваясь:

— Только для тебя распорядок дня нарушаю. Ради старого знакомства.

Он вынул из кармана ключ и пошел к амбарной двери. Семен подмигнул Зое, и та поспешно отвернулась, чтобы Семен не видел, как она обрадовалась тому, что сейчас они получат зерно, что он оказался сознательнее, чем она думала, и что ему все-таки известно ее имя…

Но признательное чувство к Семену исчезло очень быстро. Стоя в кузове, Зоя одна принимала зерно, разгребая его тяжелой лопатой. Семен, покуривая, снова болтал с толстушкой и нарочно пускал ей дым прямо в глаза. Учетчица чихала и кашляла, потеряв всякое женское самолюбие, хотя от Семена не отходила. Зое было тяжело, ныли руки. Она старалась не глядеть на Семена и учетчицу, не слышать их смеха, и зерно, которое ссыпали в машину грузчики, казалось жестким горохом.

Когда погрузка окончилась, учетчица подписала накладные. Зоя взяла их и встретилась взглядом с Семеном. Она покраснела и стала читать накладные, держа их двумя руками перед лицом так, как будто смотрелась в зеркальце.

Пока Зоя накрывала брезентом зерно, Семен, не стесняясь чужих колхозников, рядился с невесть откуда взявшимися незнакомыми людьми, сидящими на узлах и рюкзаках. Подойдя вплотную к Зое, он спросил небрежно:

— Возьмем попутчиков? Выпить охота!

Зоя ответила громко и непреклонно, чтобы слышали все: и учетчица, и грузчики, и незнакомые люди:

— Никого мы не возьмем! За зерно я отвечаю.

— Понятно! — сказал Семен. — Благодарность за то, что я уломал Кожина?

Долгое время они ехали молча. На душе у Зои было как-то смутно, хотелось поскорее приехать домой, сгрузить зерно и одной, на досуге, разобраться наконец, что за человек Семен и почему хорошие ребята не нравятся ей, а такой никчемный человек снится по ночам.

Семен просигналил — на дороге скакали воробьи, взлетая прямо из-под колес. Он усмехнулся, когда стая перелетела вперед и села на дорогу.

— Вот черти… перелетные! — сказал он и неожиданно спросил Зою: — Думаешь, обидела меня, что не дала на попутчиках заработать?

— Думаю, обидела… — осторожно проговорила Зоя, подозревая какой-та подвох.

— Ну и думай, может, волосы курчавей будут, — пошутил Семен, помолчал и добавил: — Плоховато ты все-таки обо мне думаешь, девонька!

— По заслугам, — ответила Зоя.

Семен помрачнел.

— Да я, может, рад, что на выпивку не заработал! — выпалил он вдруг. — Рад! Можешь ты такое представить, Зоя Макарова?

— Представить я могу, а только… ничуть ты не рад, а так… хитришь только.

Семен покрутил головой, удивляясь, как трудно говорить с Зоей. Семену почему-то очень хотелось, чтобы Зоя верила ему и не сидела бы в кабине так строго, как прокурор. Украдкой Семен с любопытством посматривал на Зою. Ему нравилось ее маленькое чистое лицо, тугие черные косы, строгий взгляд темно-зеленых больших глаз, плотная фигура и маленькие пухлые губы. Но вся она, когда говорила ему что-либо обидное, казалась злой, чужой и далекой.

Невольно он сравнил ее с другими девушками, которых знал, и не нашел в ней ничего особенного, что отличало бы ее от них, кроме душевной гордости и строгой самостоятельности, и недоумевал, за что же он начинает ее так сильно уважать и даже побаиваться.

— Женщины! — вслух сказал он, а про себя подумал привычное: «Все на один манер, только платья разные!»

Заговорила Зоя:

— Сказку про колобок знаешь? Бабушка поскребла-помела по сусекам и спекла колобок.

— Ну и что? — заинтересованно отозвался Семен.

— Вот и мы сейчас такой же колобок везем в свой колхоз. Только зерно не на хлебы, а на посев.

— К чему это ты? Не пойму.

— Да так… в голову пришло. Тяжело людям хлеб достается, не как иным, которые легко привыкли жить…

— А-а… — протянул Семен, догадался, что последнее относится к нему, но не обиделся.

«Сказочница, подумаешь… Перевоспитывать начинает!» — решил он, и ему стало весело. Он взглянул на белый и круглый Зоин лоб, на сжатые губы. Ему захотелось вдруг с ней крепко подружиться, чтобы можно было говорить обо всем, что придет в голову.

— Знаешь, — доверительно сказал он, — приехал я из армии — и скучно мне показалось. Друзей нету, все разъехались кто куда. Одно только утешение — работа вольная! Едешь один — и никого над душой.

— Друзья новые будут, — отозвалась Зоя. — И в деревне найдешь, да и теперь со всех концов едут к нам. Газеты ведь читаешь?

Семен поспешно кивнул головой, и Зоя поняла, что газеты он читает нерегулярно.

— Вот, говорят, пьяница я. А разве я сейчас так пью, как раньше? Просто выпью иногда… от скуки. А когда-то пил сильно, это верно. Вот слава недобрая и плетется за мной. Теперь пей не пей, все равно пьяницей прослыл. Вот и пью — все равно уж!

— Хитро ты надумал! — удивилась Зоя.

Она поняла: «Одинок он. И работа для него только обязанность. Просто нужно зарабатывать, чтобы мать кормить. А после работы выпить — от скуки, к вдове сходить — тоже от скуки…»

Семен, словно догадавшись, о чем думает Зоя, сказал:

— Что ж вдовы? Они тоже люди!.. Чего ты покраснела? Наверно, и у тебя есть кавалер — брюки клеш! Ведь есть, признайся?

— Целых три штуки! — выпалила Зоя, сердясь на Семена за то, что он не постыдился заговорить с ней об этом.

Семен безошибочно определил, что ни одного кавалера у Зои нет, повеселел и повел машину еще быстрее.

А потом грузовик долго взбирался на гору, натужно жужжа мотором. Семен покраснел от напряжения, на щеках вздулись желваки, глаза прищурились, и Зое казалось, что машина не хочет взбираться на гору и Семен тащит ее на себе. Она впервые подумала, что шоферская работа не такая уж легкая, что Семен устал за рулем. Ей стало по-настоящему жаль его, словно Семен был не чужим парнем, а ее родным братом.

В кабине теперь было не так душно, не пахло бензином и махоркой. Семен почему-то забыл о куреве, и Зое хотелось сказать ему: «Ты долго не курил…» Она посмотрела на него свободно и открыто, заметила на щеке пятно машинного масла и капельки пота и инстинктивно потянулась к Семену, чтобы вытереть это пятно, будто оно было не у него на щеке, а у нее самой.

— У тебя щека измазана, на платочек.

Семен платка не взял, вытер ладонью обе щеки и благодарно кивнул Зое.

Когда одолели трудный подъем, оба вместе вздохнули и улыбнулись друг другу.

— Сейчас с горы покатим. Люблю с горы… Как птица летишь! — сказал Семен.

Зоя встревожилась. Впереди дорога была в колдобинах и выбоинах — пастухи здесь всегда перегоняли через дорогу стадо. Семен, усмехнувшись, блеснул озорным взглядом.

— Эх, и прокачу же я тебя, Зойка! Боишься?

— Я тебе прокачу! — радуясь и осуждая, сказала Зоя и положила руку на руль, жалея, что не умеет управлять машиной.

Грузовик под уклон набирал скорость. В кабине стало холодно от встречного ветра.

— Осторожней, зерно не рассыпь! — крикнула Зоя.

У Семена хищно раздулись ноздри, лицо его стало неприятным. «Противный какой, — подумала Зоя. — На пьяного похож»…

Впереди чернел кювет, дорога резко сворачивала в сторону. Семен затормозил, выровнял движение. Машина благополучно миновала поворот, и вдруг, когда Зоя уже облегченно перевела дух, грузовик развернулся и осел на заднее колесо, остановился на самом краю дороги.

— Вот и прокатил! — зло сказала Зоя, выпрыгивая из кабины на куст боярышника, прямо на сухие колючие шипы.

Семен вылез из кабины, виновато посматривая на Зою. Она хозяйственно ощупывала вялую покрышку колеса.

— Менять придется, Сема-шофер, как вы думаете?

Семен промолчал, досадуя на то, что вот придется возиться с колесом, а солнце уже скрылось, наступил синий вечер.

Вдвоем подкатили к оси запасной скат. Зоя говорила сердито, будто этой аварией Семен лично обидел ее:

— Я думала, что ты хоть шофер хороший, а ты — лихач… Видали мы таких лихачей! Они по жизни лихо прокатиться хотят и… часто шею себе ломают! Я тебя понимаю как миленького, подобрала к тебе ключ!..

— Ну ладно, Зоя…

— А ты чего стоишь, глазами хлопаешь? Ремонтируй! — Зое понравилось растерянное выражение на лице Семена. Она погасила улыбку и сказала убежденно: — Залежь ты! Тебя, как землю, тоже поднимать надо. Вспахивать душу твою. Уй! Небритый, зарос! Эх ты… транспорт!

— Ладно уж, — отмахнулся Семен.

Зоя наблюдала, как поднималось крыло машины. А потом Семен подошел к колесу с гаечным ключом и остановился в нерешительности перед дождевой лужей. Зоя поискала вокруг доску или хотя бы щепочку какую, но ничего не нашла.

— Эх, жизнь шоферская! — сказал Семен и ступил в лужу.

«Привык по пьяному делу в лужах барахтаться — ему и ничего», — решила Зоя. Семен распластался на спине, взмахивая руками, подтягиваясь, будто искал ногами точку опоры. Вид у него был работящий, старательный, и Зоя сменила гнев на милость.

— Подержи-ка! — деловито попросил Семен, протягивая из-под кузова гаечный ключ.

Рукоятка ключа была теплая — Семен нагрел ее своими большими руками.

— Готово! — Семен вылез из-под машины, выпрямился во весь рост и широко расставил руки, как бы собираясь обнять Зою.

Зоя отпрянула, засуетилась:

— Зерно-то цело?

Семен перевалился через борт, заглянул под брезент.

— Здесь… твой колобок!

Он спрыгнул на землю, по-мальчишески шмыгнул носом, встретившись с Зойкиными ласковыми глазами. Подумал: «Легко с ней! Отчитала, а не обидно… Как это она? «Душу вспахивать!» — Усмехнулся: — Хм, таранта!»

— Поехали, поздно уже… — смутившись от его пристального взгляда, сказала Зоя.

— Куда спешишь? — чувствуя непонятное волнение и радуясь степной тишине, спросил Семен.

В вечернем небе угадывались первые звездочки, далеко разносилась по степи звонкая трель запоздалого жаворонка.

— Очумел, парень… Чтоб тебе ни дна ни покрышки.

Зоя нагнулась сорвать стебель полынника и заметила, что чулок порван. Не стесняясь Семена, разулась, стала снимать чулки. Семен наблюдал за ней, а Зоя, глядя снизу ему в глаза, сказала с осуждением:

— Отвернись… Мог бы и сам догадаться.

Семен медленно отвернулся. «Хм, тоже мне!» Стоял, переминаясь с ноги на ногу, чутко прислушиваясь, как шуршат чулки.

Поехали. Семен включил фары, и в степи сразу словно потемнело. Машина покачивалась, скрипело пружинистое сиденье. Взглянув на тормоз и включив лампочку, Семен, всмотревшись, заметил на ноге у Зоя царапину.

— Смотри, кровь…

Зоя благодарно улыбнулась ему, наложила на царапину платок.

— Пустяки!

— Жаль, бинта нет…

Семен вздохнул, а Зоя засмеялась и провела ладонью по его щеке. Задержалась на секунду и отдернула руку. От волнения у Семена перехватило дыхание. «Ласковая!» — подумал он и, не зная, как выразить свою радость, несколько раз подряд нажал кнопку сигнала.

— В клуб сегодня придешь… Зоя Макарова?

— Не знаю…

Впереди затемнели избы родной деревни. От освещенных окон веяло домашним уютом.

Фары выхватили длинные плетни, стены изб и саманных домиков, телеграфные столбы. Зоя спросила Семена:

— Тебе нравится у нас?

Семен удивленно посмотрел на нее.

— А что? Жить можно. Людей вот маловато…

У зернохранилища Зоя спрыгнула. Сонный лохматый сторож в полушубке открыл ворота. Семен развернул машину и подкатил ее к ссыпным окнам. Зоя весело простучала каблуками по каменным плитам, устилавшим двор, отперла главную дверь и вошла в зернохранилище.

Семен остановился у запыленного капота машины, не решаясь войти вслед за Зоей. «Вот приехали и уже чужие. Ей бы только зерно ссыпать, двери на замок и — домой. Все люди так… Взять и уйти сейчас! Окликнет или нет?»

Зоя вошла в зернохранилище, поправила платок на голове.

— Ну, дело сделано, — равнодушно сказал Семен. — Машина на месте, пора шабашить…

Зоя растерялась, погрустнела. Ей не хотелось идти сейчас в правление колхоза просить кого-нибудь помочь сгрузить зерно, не хотелось, чтобы Семен ушел, оставил ее одну. «Пусть еще поработает, — решила она. — Здоров как бык, ничего ему не сделается». Зоя сказала требовательно:

— Подожди, Семен. Помоги выгрузить зерно.

Она опасалась, что Семен посмеется над ней, скажет: «Не мое это дело. Мое дело — привезти и чтоб машина в исправности». Но Семен молчал и внимательно разглядывал радиатор. Его молчание разозлило Зою, она схватила лопату и сказала презрительно:

— Не хочешь — не надо. Устал, бедняжка!..

Семен огляделся вокруг, взял лопату у двери и молча полез в кузов.

Выгружали неторопливо, молчали, старались не смотреть друг на друга. Зерно было легкое. Казалось, оно само ложится на лопату. Когда очистили кузов, Семен помог Зое спрыгнуть на землю, спросил:

— Устала?

Зоя кивнула головой и наклонилась, скатывая брезент в трубу. Семен взвалил брезент на плечи и понес в открытую дверь зернохранилища. В нем было чисто и сухо. От рогож, пола и пустых дощатых сусеков веяло холодом. Зоя включила лампочку над столиком, села и стала раскладывать какие-то бумаги. «Начальница», — подумал Семен, радуясь тому, что ближе познакомился с ней в этот день, что она теперь ему не чужая, что его тянет к этой девушке, которой доверили хранить зерно.

— Небогато живем, — сказал он, разглядывая пустые сусеки, и на минуту ему стало неловко перед Зоей, будто он один виноват в том, что колхозные сусеки пусты. «Вот снимем урожай, — подумал Семен, — день и ночь возить буду, набью сусеки доверху!»

— Тебе не скучно со мной? — спросила Зоя, повернув к нему освещенное лицо. Она торопливо что-то писала; от электрического света ресницы ее казались длинными, щеки округлились. Семен ничего не ответил — любовался ею.

Он сидел рядом, отдыхая, и думал о том, что курить здесь, конечно, нельзя: Зойка заругает. Придвинуться к ней и обнять — тоже нельзя: обидится! У него было легко и радостно сейчас на душе, одно только смущало: он не знал в точности, хорошо ли Зое с ним.

— А тебе не скучно со мной?

— Нет… — сказала Зоя и пояснила: — Мы с тобой сегодня хорошо поработали!

Семен поднялся и склонился над ее плечом, чувствуя, как в груди колотится сердце.

— Что пишешь?

Зоя запрокинула голову, и Семен, не в силах сдержаться, обнял ее за шею.

Он хотел поцеловать ее, но успел только провести ладонью по пухлым детским щекам и почувствовать теплоту ее плеч. Зоя быстро встала, оттолкнула Семена. Семен натужно засмеялся. Она стояла перед ним, сжав кулаки, готовая обороняться, ему было больно видеть ее такой чужой и безжалостной. «Душу вспахивать начинает…» — подумал Семен и покачал головой.

Зое показалось, что он смеется над ней, ни капельки ее не уважает и хотел поцеловать просто так, как всех целует, от скуки.

Она чуть не заплакала, но пересилила себя, строго сказала:

— Пошли, нечего тут рассиживаться! — и, пропустив его первым, повесила замок на дверь.

Семен взял из кабины пиджак, забросил его на плечо и пошел к воротам, безразлично смотря себе под ноги.

«Не придет в клуб. Озлилась. Эх! А я приду! Подожду. Может, и придет?..» Из кармана пиджака посыпались папиросы, покатились по каменным плитам — белые и маленькие. Зое захотелось крикнуть: «Семен, вернись: папиросы рассыпал», — но промолчала. За воротами послышался певучий голос вдовы Дементьевой:

— Здравствуй, Семочка! Ждала я тебя, ох ждала! Зайдешь ко мне? Хоть на минутку…

Семен помедлил и проговорил с сильной усталостью в голосе:

— Ну, здравствуй, здравствуй… Не приду я. Видишь, помыться надо… Всю грязь с себя смыть…

Зоя постояла на дворе, пока затихли шаги Семена, и пошла домой — напрямик через площадь, не разбирая дороги.

Ночь нависла над деревней душная, темная. В избах тускло светились огни; слышался скрип чьих-то ворот, лай собак и плеск воды на реке — за день берега подсохли, и глина отваливалась глыбами в воду.

Семен, одетый в белую рубаху и лучшие свои брюки, выглаженные матерью, стоял у клуба лицом к афише, засунув руки в карманы. Из открытых окон клуба доносились покашливание односельчан и зычный бас лектора. Зои нигде не было — ни в библиотеке, ни в биллиардной, ни в зале. «Значит, не пришла… Или опоздала, придет потом?» От нечего делать прочел афишу: «Сегодня лекция на тему: «Есть ли жизнь на других плонетах». Лектор — тов. Пряников». Усмехнулся: «Сладкая фамилия! Лектор, наверно, веселый человек; афиша с ошибкой, а ему хоть бы что».

Он спросил самого себя: «Есть ли жизнь на других планетах?» Решил, что, наверное, есть, и вдруг представил себе людей, живущих где-то там, в небе. Как и на Земле, они также сеют хлеб, ходят в баню. У них, наверно, и автотранспорт и шоферы. Ему захотелось перелететь на чем-нибудь к ним и пожить недельку-другую. И девушки там не обижаются, когда их целуют парни, а только смеются и говорят: «Милый!» Но там нет наверняка теплых степных ночей, умных лекторов, деревенского клуба, возле которого можно часами ждать Зою Макарову, да и самой Зои Макаровой тоже нет…

Семену вдруг расхотелось перелетать на другие планеты. Пусть там живут те, кто живет, а он тут останется.

Зоя не шла. Заглядывая в окна, Семен ходил вокруг клуба. Он видел толстого лектора в очках, внимательные лица слушателей. На задней скамье было два свободных места, словно оставленные для них с Зоей. Семен вздохнул и вспомнил о поцелуе. Перед глазами Зоя — строгая и гневная. «Если придет, значит, простила. Поцелую».

Обернулся на звук шагов за спиной, увидел, как метнулась в сторону чья-то фигура и пропала за изгородью у старой березы. Узнал по белой шали Марусю Дементьеву, рассердился:

«Наблюдает за мной или случайно встретила? Наблюдает. Ждет. Стоит сейчас за березой и мнет пальцами свою шелковую шаль с кистями…»

Вспомнил ее полные холодные руки и настороженные злые глаза, когда он уходил от нее утрами; ее податливость и предупредительность, которые льстили ему и из-за которых он всякий раз отмахивался от слов матери: «Женит она тебя на себе, Семка. Ой, женит! Смотри…»

Семену стало жаль Марусю. Захотелось подойти к ней, обнять, пойти с ней в дом, где всегда жарко натоплено и пахнет березой. Маруся поставит на стол кувшин желтой крепкой браги с твердой вишней, сама нальет ему стакан и, подперев голову рукой, будет смотреть ему в глаза, ждать ласки. А утром будет болеть голова и снова станет стыдно и тяжело на душе от мысли: «А что дальше? Проходят дни и недели. И вся эта жизнь — и проста, и легка, и пуста…»

«Эх, Зоя-Зоенька, напрасно ты не пришла!»

Семен вздрогнул: в клубе громко захлопали в ладоши, зашумели, задвигали скамейками.

Он отошел от крыльца и снова различил в темноте за старой березой шаль. Покачиваясь, Маруся медленно уходила, словно ждала оклика, шаль плыла белым пятном над землей. Семен сам не заметил, как пошел за ней.

За поворотом, там, где избы спускаются к реке, Маруся исчезла. Семен постоял у стены бревенчатого сарая, закурил папиросу. Дальше идти не хотелось. Издалека доносился девичий смех и звуки баяна — в клубе начались танцы. Возвращаться в клуб тоже не хотелось. «Устал я что-то сегодня… Зерно привезли? Сгрузили? Точка!»

Вспомнил темно-зеленые Зоины глаза, зажмурился, будто въявь ощутил привкус ее теплых мягких губ. Завтра снова ехать с нею в соседний колхоз за зерном. Снова будет степной простор, запоздалый жаворонок, Зоин ласковый взгляд сбоку и то навсегда теперь памятное ему место на дороге, где меняли колесо и где Зоя назвала его «залежью». Он снова будет слушать ее хозяйственные приказания, и опять, наверно, появится у него то чувство уважения и боязни, которые он испытал сегодня. Ему захотелось, чтобы завтра Зоя похвалила его за то, что утром он встал рано и машину ведет хорошо — лучше некуда, и чтобы она дважды сказала ему по-родному «спасибо», когда он погрузит зерно у Кожина, и после, когда он поможет сгрузить зерно дома…

Семен свернул в переулок и направился к себе домой кружным путем — так, чтобы пройти мимо Зонного дома. Согнутым пальцем постучал себя по лбу. «Чудак! Думал — прибежит сразу… Люди разные бывают, это тебе не Маруся. Заслужить надо ее любовь, а как — пока неизвестно…»

По дороге Семен заглядывал в окна, узнавал односельчан, видел, как одни ужинали, другие укладывались спать. Посмеялся над собой: «Нет худа без добра — хоть высплюсь сегодня!»

У саманного домика, где жили Макаровы, остановился, долго смотрел в окно. Поверх узкой занавески видно было, как сидит за столом Зоя, рядом с ней стоит отец и что-то рассказывает ей, сильно размахивая руками. В углу кучкой сидят три девочки — Зоины сестры. «Что-то в семье неладно», — подумал Семен.

Семен подождал, не станет ли отец драться, чтобы выручить Зою из беды. Но тот только говорил и размахивал руками, а драться не собирался.

Ему стало грустно, что повода зайти к Зое у него нет, и поплелся домой.

«Может, потому она и в клуб не пришла, что в семье неладно?» Семен хорошо знал, что обманывает себя, но очень уж ему хотелось подыскать уважительную причину обидного для него Зонного неприхода. Никогда раньше с ним ничего подобного не бывало. Он подумал с испугом, что жизнь его вступает в какую-то новую, неизвестную полосу. Судя по началу, любовь к Зое обещала быть трудной и нежной, какую ни разу еще не довелось испытать Семену в жизни, а случалось лишь видеть в кино…

В небе висели крупные звезды, поблескивая, как светляки, зеленоватым светом. Смолк баян, отчетливее стали слышны за спиной чьи-то шаги и приглушенный девичий смех.

«Не спится людям!..» — посочувствовал Семен и постучал в окно своей хаты.