Второе полугодие

17 января 1982 г

«Сегодня наш сэр Персиваль окончательно оформился в своём рыцарском статусе — ему пошили костюм настоящего средневекового сэра. А чего проще-то? Взяли отрез ткани в два с небольшим метра и посередке прорезали прореху для головы. Мама её обшила, чтоб не бахромилась, на ноги колготки и носки, на пояс кожаный ремень с кучей бляшек. Меч, что совершенно естественно для рыцаря, оттягивает этот пояс, грозя стянуть его с тонкой талии героя. Ну и берет с брошкой как изюминка на торте. Что я, средневековых костюмов не наблюдал в жизни? Мне любого в персонаж превратить как два пальца об асфальт!

— Носки и всё? Может, всё-таки сандалики? Как это, ребенок в носках?

— Я не надену колготки, я уже большой!

— Меч слишком большой, Дима, укороти ему меч!

— Чего за пончо такое у парня? Мишка, где ты видел рыцаря в пончо?

Пришлось разъяснять всё по пунктам. Сандалики не круто, если бы сабатоны, то есть остроносые башмаки, которых нет. Если Паше колготки стыдно, то пусть имеет в виду, что рыцари не просто колготы носили, а с разноцветными штанинами и не сшитые в районе пиписьки, и ничего, ходили. Но раз ты такой стремный, то надевай физкультурные треники. Меч может быть хоть с самого Пашку длиной, а если он будет такой, какой хочется маме, то это не меч, а ножик. И если Пашка не хочет выглядеть как слуга… Ага, слугой его видеть не захотел никто, меч проканал. Пончо у рыцарей называется сюрко и должно быть окрашено в цвета герба рыцаря, а уже под сюрко может быть хоть пальтишко драповое, хоть доспех стальной. Сколько мне крови попили, пока ребенок стал настоящим сэром Персивалем!

Мелкий заверил, что другие родители тоже не остались в стороне и что-то там мастерят-шьют для своих чадушек возлюбленных. У девочек всё оказалось проще — им просто подогнали самые нарядные платья, кто-то еще и тюля или марли крашеной накрутил для пышности. Будет круто, заверил меня братишка.

— Миш, а мы не того, не утратили связь с реальностью?

— Ты про что, отец?

— Ну с этой твоей правдивостью костюма. Может того, из картона сделаем доспехи?

— Нет, папа! Взялся делать — делай хорошо. И вообще, у нас выкройки готовы, осталось только банку разрезать да ремешки прикрепить.»

Я слегка приуменьшил объем работ, потому как мало было порезать банку из-под селедки Иваси, надо было еще и подогнуть все кромки. Не дай бог, вернется Паша окровавленный, порезанный острыми краями своих наручей. Рыцарь он или где? Значит пусть ощущает на своем теле тяжесть стального доспеха. И я оказался прав — в железках у него появилась некая плавность движений и солидность. Один раз попытался вытереть нос рукавом, провел по носу железякой — и сразу другой человек.

— Паша, запомни одно — в нашем доме мечом махать категорически нельзя! Ты всю посуду нам побьёшь!

— А в школе можно?

— В школе не можно. Там нужно, вспомни сценарий, тебе на сцене мечом махать придется. Так что поучимся, но не дома.

— Да чего там учиться! Раз, раз!

— Ага, ударился? И это ты еще легко отделался. А было бы в руке оружие? Сначала бы попало маме твоей деревяшкой, потом нам с папой от мамы, а уже потом и тебе тем же тапком, а то и мокрой тряпкой. Не зли монстров, которых не можешь победить, рыцарь!

— А монстры — это кто?

— Монстры — это чудовища всякие.

— Типа вашей мамы, что ли? — Над нами нависла угроза, хотя технически и не могла: Мишина мама уже ниже его ростом. То есть ниже меня.

— Вера, не нагнетай. Он не про тебя говорил, а вообще. — Мужская солидарность, как она есть.

— Уже спелись за моей спиной! Как вам сюрко шить, так я мама. А как не нужна, то сразу монстр! — и она ушла на кухню жалеть себя. Или чтоб её жалел отец. Или она рассчитывала, что мы все прибежим заверять её в своей ничтожности и её важности для коллектива. Но мы с Пашкой маленькие и на этот трюк не повелись. Так что папа Дима пошел один доказывать на словах, что все-все очень любят маму и бесконечно ценят её мнение, оно вообще самое важное. И что всё вообще не так, как она сама себе накрутила, и не надо вот сейчас истерик на ровном месте… Короче говоря, судя по звуку с кухни, родаки Миши и Паши снова слегка повздорили. Я даже не расстроился, у любящих неравнодушных друг к другу людей такое происходит регулярно, а у трезвых интеллигентных, как они — так и без поножовщины. Так что пускай бранятся, пословицу про тех, которые таким образом тешатся придумали на Руси не зря.

«Мы уезжаем в турне по Радяньской Украине двадцать пятого января, а представление у Пашкиного класса запланировано на пятницу, двадцать второе число. То есть на репетиции спектакля у пацанят и девочек из четвертых и прочих классов было отведено всего две недели. Ну да, это в профессиональных театрах по несколько месяцев мусолят каждую премьеру, а детишки, они такие! Как правильно говорят, детей переиграть невозможно. И вообще, если верить режиссеру Борису Краснову, то репетиции придуманы для бездарей, а грим для уродов.»

Фраза достаточно популярная в творческой среде, но впервые я услышал её именно от Краснова в 2003-м еще не наступившем году на подготовке к одному грандиозному корпоративу. Тогда еще и слова такого никто не знал, насколько я помню. Короче говоря, наш ансамбль сможет поучаствовать в спектакле. Нет, играть и петь мы не будем, но всё равно помощь окажем бесценную.

«Не детям же доверять запись звуковой дорожке к спектаклю. И не их классной руководительнице, которая ни рыба, ни мясо. Особенно в сравнении с завучем по внеклассной работе. Вот у кого сил и опыта на такую движуху вагон. Как говорят, она даже краем глаза заглянула на репетицию наших подшефных в их класс. Не думаю, что тетю увиденное впечатлило, но это не беда. Время удивлять еще придет. Мы под это дело потеснились и обговорили им возможность сделать полный прогон на сцене актового зала, узурпированной нашим классе навсегда. Пусть обживутся на той площадке, где будут выступать начисто.»

За всеми этими сборами на время как-то забылась моя основная лихорадка с ожиданием ответа из редакции. По сути, до турпоездки неделя осталась, а до Пашкиного концерта еще меньше. Родители двух тел имеют возможность поволноваться сначала за Пашку, а потом и за меня. Спросите, с какого перепугу волнения? Так у мелкого первое выступление не сцене, да еще я ему роль прописал не хухры-мухры, а с кучей слов. А за меня волноваться будут по неистребимой родительской привычке искать себе поводы попереживать. Отец, он вряд ли будет сильно париться, но при маме должен будет изображать ту же степень озабоченности, если не хочет скандала. Хотя прекрасно понимает — ничего в СССР со школьниками случиться не может. Кругом советские люди, милиционеры, партийные органы бдят за всеми. А еще и две классухи до кучи как сержанты-сверхсрочники при салагах. Как бы маме это объяснить?

Все эти хлопоты, упаковка благородного рыцаря и споры утомили так, что на каток не пошёл, хотя и воскресенье на дворе. Оно на дворе, а я дома побуду. Грушу помолотить можно, поотжиматься, перекладина опять же в нашей комнате с недавних пор. Трицепс, он отжимания любит, а бицепсу перекладину подавай!

— Миш, тебя к телефону! Приятный женский голос! — Отец не может просунуть голову в комнату как все, ему обязательно надо проорать на всю квартиру ту мысль, которую он хочет донести до кого-то из нас. И поделать с этим ничего нельзя, таким отец уродился.

— Алло?

— Привет, Мишка! Какие планы на вечер?

— Привет, Ирчик. Ну я, значит, поем, потом почитаю, ополоснусь перед сном. А потом надену пижамку и лягу спать. Про пижаму подробно рассказывать?

— Иди ты со своей пижамой! То есть пошли погуляем!

— Просто так? Без цели и без мороженого?

— Ага. А то вечер, снег такой пушистый идет, а одной гулять скучно.

— Приставать не будешь?

— Боишься, Корчагин?

— Боюсь.

— Правильно боишься. Буду.

— Ну тогда я не смогу тебе отказать. Во сколько и где встречаемся?

«Записывать особо нечего, дорогой мой дневник. Тем более, что ты просто пачка листков и понять меня не можешь в принципе. Так что поверь на слово — мы гуляли по притихшему под снегопадом городку и смотрели на кружащиеся снежинки, а самых наглых я ловил ртом. Это гораздо приятнее, чем ловить мух, потому как снежинки здорово тают на языке и не имеют противного вкуса. После них нет нужды старательно отплевываться. Что мы еще делали? Я читал стихи, какие вспоминались в голове, а Ирка их впитывала. Процесс чтения совсем небыстрый, у меня с запоминанием текстов не очень всё здорово, так что стихи проходили сквозь меня медленно и со скрипом. Но будем считать, что это такая манера исполнения лично у меня. Медленно и с аффектацией, с паузами на каждой строке. Кому не нравится- тот путь не слушает.

— Миш, а чьи стихи?

— Да я помню, что ли? Слова запомнить, и то проблема, а ты говоришь, авторов!

— Не твои?

— Вот точно не мои, я не по этой части. За стихи сейчас не платят.

— Какой же ты пошляк! Сначала читаешь такие красивые строки, а потом: «Не платят». Разве так можно?

— Ир, да по-всякому можно. Нет таких канонов, которые установлены раз и навсегда. Даже боги показания меняют под давлением улик. А чего говорить про правила и нормы поведения. То голым ходить нормально, как в Древней Греции, то надо заматываться по самые уши, то можно надевать мини-юбки, но только девушкам.

— Скажешь тоже! Это частный случай. Раньше тканей не было, вот и ходили голые. А так-то неприлично.

— Ага. Без штанов нельзя, но на пляже можно. Так всегда и во всём. Нормы устанавливают с разной целью, но никогда на веки вечные. Вот и я разный в разные моменты.

— Это ты точно сказал. Ты разный бываешь. То противный, то наоборот.»