Я люблю тьму [СИ]

Глава XXVII Забытый голос

Когда рано утром, да ещё после хорошего кошмара, к тебе в дом кто-то приходит, какая будет первая мысль? Правильно: зарыться с головой в одеяло и накрыться подушкой. А если вдруг кто под одеяло заглянет, так глаза вытаращить и сказать: «Тсс. Я гусеница, и скоро буду прекрасной бабочкой». Тогда пришедший решит, что ты долбанулась, и позволит спокойно спать дальше.

— Кто там? — увы, бабуля моего мнения касательно всяких там ходящих в гости по утрам не разделяла. И вот как мне объяснить, что там, за дверью, скорее всего, не безобидный Винни — Пух? Путайся теперь в одеяле, несись на помощь, Руську скидывай — вон, сволочь пушистая, в ногах пристроилась! Но неожиданно вместо привычного пощёлкивания многочисленных замков я услышала:

— Да — да, подождите, сейчас открою! Я не одета!

Пушистый ком, а ну посторонись! И нечего тут недовольно мяукать — я, может, твою шкурку спасаю. А то явится какой-нибудь не сильно добрый колдун, да и сделает из тебя воротник, а из бабули — чучело. С выпученными глазами, как у тех сов из сна.

Тем временем дорогая Светлана Николаевна влетела в спальню и зашептала: — Виктория, быстро звони в полицию! Не до конца проснувшийся мозг завис. Намертво. И вместо заготовленных реплик получилось: — И… эээ… аа?.. — Господи, что же ты непонятливая-то такая! — бабушка поджала губы. — В полицию, говорю, звони! Мозг включился так же самовольно, как до того выключился: — А чего я им скажу-то? На чай приглашу? — Виктория, какой чай! — зашипела бабуля и для пущей убедительности встряхнула меня за плечо. — Скажешь: за дверью грабитель, в квартиру войти хочет… В дверь снова позвонили, сопроводив звонок продолжительным стуком. — Ах, имейте терпение! — по привычке навесив сладенькую улыбочку, проорала бабушка. Затем смерила меня испепеляющим взглядом — как же, такая — сякая, не сумела сразу мысли прочитать! Хорошо, бабка не ведьма, а то б точно меня подпалила — и плакали тогда шикарные длинные косы, а заодно ресницы и брови. И только после этого сама схватилась за трубку. Из — за стены доносилось только: — Алло! Да не могу я громче! — ну да, куда уж громче, и так шёпот формата театрального, когда на весь зал слышно. — Романова Светлана, проживаю по адресу… да — да, грабитель возле двери, а может, террорист какой… нет, никого не убили… Это как это — сами разбирайтесь?! Вы меня очень разочаровали, молодой человек! Ну понятно. Наша доблестная полиция всё никак не может забыть милое бабулино хобби: вызывать ментовку с любого чиха. У соседей ругаются — полиция! Во дворе алкоголики сидят — полиция! Молодёжь в четыре утра на скамейке целуется… ну, вы поняли. Кстати, «Скорая» к нам обычно тоже не торопится. При всё своём мнимом барстве, Светлана Николаевна задолбала всех, включая зоомагазин по соседству. А я что? А я, замотанная в одеяло, прильнула к глазку. Боялась, конечно, увидеть того черноглазого — куда без этого! Мне и во сне, и наяву этого чудика хватило. Вместо этого за дверью обнаружился всклокоченный мужик, похожий на сисадмина из анекдотов. Ну, знаете, такого, который грязный, бородатый и в свитере с оленями. А может, он тоже нечисть какая — ну, вроде лешего, только посовременнее, замаскированный, так сказать? Звякнуть Светозару? Ага, чтобы потом Стелла ржала — мол, при малейшей опасности за старших прячется, какая из неё ведьма! Бабушка наконец-то бросила трубку. Никак, закончила лекцию на тему продажных ментов и волков позорных? Ох, не к добру: сейчас как возьмёт, как на меня переключится… Но вместо этого Светлана Николаевна царственно задрала подбородок и снова натянула фальшивую улыбочку: — Открываю — открываю! — и к дверям. Нет, что, правда откроет?! А может, мне силу свою ещё разочек материализовать, если вдруг опасность какая, да и… Блин, Вика, ты сегодня генератор великолепных идей! Вот явятся менты, или ещё кто, и объясняй им потом, откуда у тебя остро заточенная железяка, чай, пометочку «сувенирная продукция» моё воображение не предусмотрело. А ну как мужик вообще без всякой мистики, сейчас дверь откроем — и заявит: «А вы верите в Бога?» или там «Плановая проверка, счётчики меняем?», то бишь, окажется обыкновенным мошенником? А я его стилетом. Фигово так получится. Баба Света приоткрыла дверь — и тотчас с площадки послышался скрипучий вопль: — А ну стоять! Не двигаться, руки за голову! Первая мысль — дозвалась — таки бабуля до ментуры! Вторая — а, нет, кося. Не участковый явился и не омоновцы с автоматами, а всего-то дед Егор с трофейным ружьём. Дед Егор всем говорит, мол, будто бы он ветеран, войну прошёл, да только врёт всё: он только в сорок седьмом родился. Но так уж вышло — родился героем, да каким! Таким, что все нерастраченные геройства пустил не по назначению. Ружьё он у одного агрессивного дачника отбил, да так при себе и придержал, но всем говорит, что это ему сослуживцы подарили. Ага, те самые стройбатовцы. — А я что?.. — стушевался сисадминистый мужик, и глаза сделал такие несчастные — прям щеночек побитый. Но руки за голову заложил — мало ли, пальнёт ещё! На деде не написано, что он безобидней тушканчика. — Ишь, распоясались! Средь бела дня! Думал, ирод чеченский, времена изменились, не поможет никто, одинокой-то бабе с ребёнком! Это он про бабушку и про меня, если что. — Вы меня, пожалуйста, с чеченцами-то не мешайте, — мужик, очевидно, пришёл в себя, вот и попёрла из него интеллигенция. — Я не к вам пришёл, а к Светлане Николаевне Романовой. Это же вы? Не, не похож на грабителя — разве что сейчас начнёт стандартный развод на брошюрки с пылесосами. Дед Егор покрепче за ружьё схватился и гаркнул: — Знаем мы таких, всех из себя! Квартиры обворовываете, аэропорты с вокзалами подрываете! Тем временем сисадминистый мужик наконец-то заметил непрезентабельную меня — ну извините, что в пижаме и с Руськой на штанине! И тотчас побелел везде, где не скрывали спутанные волосы и борода, руки раскинул и пробормотал: — Ёжик, ты?.. А у меня челюсть отвисла. И вспомнилось как-то: совсем маленькая я, в углу сижу, хнычу. Бабуля тогда меня первый раз подстригла. Ну, как подстригла: взяла бритву, и гудбай, кудряшки, здравствуй, лысинка. Торчал только едва заметный пушок, как от плесени, и на меня все соседи говорили: «Ой, какой хорошенький мальчик!» и прочую байду, от которой реветь хотелось ещё сильнее. Вдобавок, случилась на радостях ветрянка. Вот и сидела я — вся в зелёнке и лысая. — А тут у нас кто? — засмеялся над головой мелкой меня почти забытый голос, и большая ладонь погладила по бритой голове. — А тут у нас зелёный ёжик! Ух, колючий! Бабушка и я смотрели на мужика, а тот, вздохнув, опёрся на стену и проговорил: — Мам, ты чего, Алёшку своего не признала? Вернулся я!