* * *


Стук колес становился медленнее и глуше. Вагон, раскачиваясь во все стороны, выезжал на запасные пути, чтобы оттуда отправиться дальше, во двор женской зоны, находящейся в суровых лесах Мордовии.

Я приникла к заветной щели в стене вагона и увидела, как среди густого леса начинаются постройки, окруженные высоким бетонным забором с колючей проволокой поверху. Тоска подкатила к горлу и не давала дышать, застряв где-то в глубине слезным комом несбывшихся надежд. Состав еще раз качнулся и, громко скрипнув тормозами, остановился. Решетка купе со скрежетом отъехала в сторону, и грубый голос вертухая скомандовал:

- Выходим по одному: Афанасьева, Бурунян… - голос громко перечислял фамилии, и вагон медленно пустел. - Королева…

Услышав свою фамилию, я поднялась с полки, подобрала пакет с вещами и поплелась к выходу из вагона. Два солдата-срочника с «калашами» и две женщины-контролера ИТК, одна из которых держала в руках список, конвоировали нас до здания управления колонии. С цепей рвались захлебывающиеся лаем и истекающие слюной громадные овчарки. В холодном помещении нас ждал медицинский осмотр и обыск. Медосмотр происходил в маленькой комнате со стенами, обложенными кафелем. Тетка с внешностью откормленного годовалого поросенка потребовала полностью раздеться, затем осмотрела на предмет вшей, кожных и венерических заболеваний. Она заглядывала куда только можно, засовывала пальцы в холодной мокрой перчатке в отверстие заднего прохода в поисках спрятанных там наркотических веществ или завернутых в полиэтилен денег. Тем временем надзирательницы тщательно прощупывали каждый сантиметр одежды. После посещения парикмахерской мой начавший было отрастать ежик волос вновь исчез, и фотограф запечатлел меня в фас и в профиль именно в таком уродливом виде.

Тюремная баня представляла собой длинное темное помещение со скользкими заплесневелыми полами. Мне отвели на мытье всего несколько минут в чуть теплой воде с крошечным куском мыла. Через полчаса этих унизительных процедур меня повели по длинным темным коридорам. Это были не те коридоры, которые за последние месяцы, проведенные в СИЗО, я запомнила, как свои пять пальцев, это было нечто незнакомое и пугающее. Казалось, такие лабиринты я видела в своих кошмарных снах, когда бежала, по холодному обледеневшему полу, натыкаясь на железные прутья заградительных решеток, и падала. И каждый раз просыпалась в ужасе от ощущения, что никогда не найду выхода и обречена вечно бродить по закоулкам жизни, представляющей собой сплошной тюремный коридор.

Благодаря урокам бабы Гали, полученным в СИЗО, во мне не было страха или отчаяния, когда меня подвели ко входу в барак. Я смело шагнула внутрь и уже вечером рассказывала свою историю смотрящей за камерой, женщине неопределенного возраста с серыми, почти прозрачными выцветшими глазами и волевым, я бы даже сказала, мужским подбородком. Ее величали Рысью. По ходу моего рассказа она кивала, и я заметила явное уважение в ее глазах, когда я упомянула о своих отношениях с бабой Галей.

- Все, что ты рассказала, очень хорошо, - сказала Рысь. - Располагайся вон на той койке. Отдохни с дороги. Говоришь, рекомендация будет? Маляву твою подождем. Через месяц-другой, верняк, докатится.

- Спасибо, - ответила я и отправилась на отведенное мне место.

Усевшись на койку, я стала разглядывать обитательниц барака. В огромном холодном помещении разместилось около сотни таких же, как я, несчастных с искалеченных судьбой. Человеку, не знакомому с нравами и обычаями женской зоны, трудно представить, что такое «коллектив», состоящий примерно из сотни разновозрастных женщин-преступниц, среди которых есть «хозяйственницы», детоубийцы, воровки, наркоманки и прочие. День за днем они годами варятся в своем наглухо закрытом котле. Там, незримо для неопытного глаза, постепенно нагнетается давление, и беда, если оно достигнет критической точки. Напрочь рвущие нервы истерики и щедро сдобренные заковыристым матом и личными оскорблениями скандалы с выдиранием волос на коммунальной кухне, где собачатся два десятка разъяренных соседок, - это ничто по сравнению с тем, что вытворяют доведенные до края бабы, сидящие за колючей проволокой. Обусловленная нервным истощением истеричность, непростые женские физиологические особенности, питание на грош в сутки, практически полное отсутствие лекарств и мало-мальски нормальных бытовых условий, - все это неизбежно приводит к последней черте. И эта большая, сложная, многоликая семья должна стать моей на ближайшие семь лет, иначе она раздавит меня, превратит в бесправный элемент, медленно погибающий под прессом унижений и неприятия.

В шесть утра прозвучала команда «подъем», и погруженная в сон камера стала оживать. Женщины выстроились в очередь возле умывальника и сортира, отгороженных деревянной перегородкой от спального помещения. Через десять минут они уже небольшими группами тянулись в общую столовую.

Каша, подаваемая в столовой на завтрак с куском трудно перевариваемого черствого хлеба, напоминала жидкий клейстер. Но еще в СИЗО мой желудок привык к тюремной баланде. Наскоро выхлебав эту безвкусную массу, размочив черствый хлеб в несладком спитом чае, я отправилась с остальными к месту работы.

Работа представляла собой пошив спецодежды, солдатской формы, ватных фуфаек, рукавиц и прочих изделий, не требующих высокой квалификации. В цеху постоянно шумели машины. Пахло пылью и сыростью. Огромное помещение цеха не в силах была сделать теплым убогая старинная котельная зоны.

- Шить умеешь? - бросила мне на ходу бригадирша.

- Нет… - ответила я.

- Тогда бери щетку, чисти готовые изделия и упаковывай их в тюки. Вон посмотри там, как девушки делают.

Через минуту я уже стояла рядом с упаковочным столом и крутила неподъемные тюки, увязывала бесконечные узлы и относила на склад готовой продукции. Так прошел день. К концу смены мои руки опухли и представляли собой сплошную мозоль. Вернувшись в барак, я с облегчением опустила их в тазик с холодной водой. Пальцы горели, как от ожогов.

- Подходи, садись к нам, - позвала меня Рысь за стол, составленный из четырех тумбочек, где рядом с ней сидели еще четыре женщины. - Познакомлю с девочками.

Когда я подсела к этому импровизированному столу, мне пододвинули стакан с чаем, и Рысь произнесла, представляя меня:

- Анжелика Королева, погоняло Маркиза, мокрая статья, на семь лет с нами. Маркиза, - продолжила она, обращаясь ко мне, - это Рита, она же Марго, дальше Воробей, Решка и Мария.

Марго кинула на меня взгляд, в котором читалась неприкрытая злоба. Хотя чем она была вызвана, понять я так и не смогла. Пока не смогла…

После такого своеобразного ужина Рысь попросила меня задержаться, и мы долго говорили с ней «за жизнь». Мне была приятна беседа с этой умной, достаточно начитанной женщиной, оказавшейся случайно на воровской тропе. Единожды оступившись, она не смогла сойти с этой дороги и топтала зону уже в пятый раз. Я симпатизировала ей и чувствовала, что это взаимно.


Загрузка...