Я охочусь на убийц

Глава 12

Джаз понимал, что ему надо ехать домой, иначе бабуля начнет волноваться. Но слишком уж много мыслей крутилось у него в голове, навеянных появлением Фултона, и мальчишка почувствовал себя отвратительно. Как будто их яд подействовал на него, и он сам отравился им. Или даже стал радиоактивным. Сейчас он не вынес бы никакого общения. Он не мог выносить людей рядом с собой, когда пребывал в подобном состоянии, а потому направил машину к пригороду. Он поехал в свое заветное местечко, которое для себя давно уже прозвал «Убежище».

Жить в маленьком городке, который когда-то был процветающим крупным центром, имело и свои преимущества. И Джаз знал это. Например, в окрестностях Лобо было огромное количество давно брошенных, ничейных домов и угодий, и этим можно было неплохо воспользоваться. Об этом в свое время ему рассказал Билли. В конце концов, Дент убил двоих местных жителей, и даже после этого ему удалось в течение полугода обманывать шерифа. Только тогда Уильям, сложив вместе все кусочки головоломки, все же вычислил его и пришел непосредственно к дому самого Билли. А тот хорошо знал все заброшенные дороги в Лобо и все старые домики в лесу, о которых часто рассказывал сыну и учил его, как их можно использовать для собственной выгоды.

Убежище Джаз нашел случайно. Он просто наткнулся на эту полуразваленную хижину, где в свое время, возможно, нелегально изготавливали крепкие напитки. На вид ей было почти сто лет. Домик стоял в рощице из сосен и елок. А потому оставался полностью скрытым от посторонних глаз. И это несмотря на то что располагался он всего в трехстах метрах от главного шоссе. Домик понравился ему сразу. Джаз понял, что это идеальное место, где хорошо побыть одному и подумать. Поэтому он произвел там легкий ремонт, где это было необходимо, и объявил лачугу своей собственностью. А так как у Джаза никогда не было мобильного телефона, Убежище получилось идеальным. Ничуть не хуже, как если бы он отправился на собачьей упряжке к Северному полюсу.

Правда, полгода назад он с ужасом осознал, что в его поведении прослеживались хрестоматийные привычки серийного убийцы.

«УРОК ПЕРВЫЙ. НАЙДИ СЕБЕ ЗАБРОШЕННЫЙ ДОМИК ГДЕ-НИБУДЬ В ЛЕСУ, ГДЕ БЫ ТЫ СМОГ ОДИН СПОКОЙНО ПЛАНИРОВАТЬ СВОИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ. СЮДА ЖЕ ТЫ СМОЖЕШЬ ПРИВОДИТЬ СВОИ ЖЕРТВЫ, ЧТОБЫ ОБ ЭТОМ НИКТО НИКОГДА НЕ УЗНАЛ».

Поэтому он рассказал о своей находке Конни, и она иногда присоединялась к нему, когда он уединялся в хижине. От этого он уже не чувствовал себя… таким же, как Билли.

Сейчас он мчался в Убежище кратчайшей дорогой, поскольку чувствовал, что ему просто необходимо некоторое время побыть одному. Оказавшись на месте, он не стал включать фонарики и даже не удосужился закрыть самодельные ставни на окне, а вместо этого просто предпочел сидеть в полной темноте. Убежище представляло собой крохотный домик со стенами длиной метра в три каждая, выстроенный из камня, который потом просмолили в надежде спасти хижину от дождя и насекомых. Джаз притащил сюда еще летом пару высоких табуретов для бара и одно кресло-мешок, в которое сейчас с удовольствием и плюхнулся.

Он раскрыл свой бумажник и принялся рассматривать фотографии. Он отложил снимок Конни, затем еще один, сделанный на школьном карнавале в прошлом месяце, где Хоуви своими длиннющими ручищами обнимает сразу и Конни, и Джаза. Все трое улыбались в объектив, и Джаз каждый раз с удивлением смотрел на счастливого себя.

В бумажнике находилась еще одна фотография, с которой смотрела его мать.

«Да-да, мистер Фултон. Я тоже потерял любимого, дорогого человека. Да, мне было совсем не все равно».

Это был оригинал, а на стене дома под номером восемьдесят три у него висела увеличенная копия этого снимка. После того как мама ушла (или исчезла, или сбежала, или была убита), Билли как ненормальный обежал весь дом, собирая вместе все, что могло напоминать о ней, и сжег на одном гигантском погребальном костре. Эта фотография, которую маленький Джаз прятал у себя под подушкой, сохранилась чудом. Впрочем, это была единственная память о матери.

Люди, опасные для общества, как правило, заботятся только о себе. Или по крайней мере так утверждается в научной литературе. Значит, если ему была не безразлична мама (или хотя бы память о ней), если он дорожил отношениями с Конни и Хоуви, получается, что он…

Но нет. Не все так уж просто. У преступников живут собаки и кошки, и они о них заботятся. Они могут иметь семью и внешне походить на добропорядочных граждан. Кроме того, серийные убийцы часто бывают настоящими барахольщиками (правда, сам Джаз старался об этом не думать, вспоминая, сколько разного хлама он собрал в Убежище).

И все же у Джаза оставался вопрос: на самом ли деле он так заботился о Конни и Хоуви или просто считал, что заботится о них, что они ему совсем не безразличны? Это была старая философская дилемма: откуда мне известно, что то, что я вижу, — синее и что ты видишь его точно таким же синим, как и я?

Ответ: Это никому не известно. Мы просто принимаем это на веру.

Стал бы настоящий убийца и психопат так волноваться о подобных вещах, если его привязанность была искренней? А потом еще волноваться за свое волнение? Джаз не знал ответа и на этот вопрос, хотя при этом понимал, что убийц заботит очень многое. Билли, например, был просто помешан на своей лужайке и без конца подстригал ее и подравнивал. Он почему-то считал, что весь город начнет шушукаться и сплетничать о нем, если только трава на лужайке окажется не в меру разросшейся. Но почему человека, погубившего сто двадцать четыре невинные души, беспокоили городские сплетни, Джаз никак не мог взять в толк. Впрочем, это не остановило в свое время и Билли.

Джаз сидел в своем кресле-мешке, уставившись на фотографию, в течение целого часа. Время шло, но он этого не замечал. Внезапный шум заставил его вздрогнуть. Он повернулся и увидел, что дверь чуть-чуть приоткрылась, и в образовавшуюся щель заглядывает Конни.

— Я так и знала, что найду тебя здесь, — заявила она.

— Ты все еще сердишься? — осведомился он, когда девушка вошла внутрь.

— Нет. — Они обнялись. — Я тебя простила.

— Но при этом ничего не забыла.

— Я вообще никогда и ничего не забываю. Сама не знаю, почему у меня так получается.

Он кивнул. Что ж, по крайней мере честно.

— Но ведь я только хотел помочь полицейским. Я до сих пор считаю, что действовал серийный убийца. Шериф ошибается. И поэтому еще несколько человек погибнет.

— Это не твоя забота. Это дело шерифа, и он им занимается. Пусть и доводит его до конца. А это что такое? — спросила она, увидев раскрытый бумажник Джаза и фотографию, с которой на Конни смотрела незнакомая женщина.

— Ничего. Это так…

Конни внимательно посмотрела на снимок, потом перевела такой же испепеляющий взгляд на Джаза.

И Джаз решил уступить ей. Не из-за ее пристального взгляда, просто так ему было легче. Он рассказал ей о своей второй встрече с Фултоном.

— И после того как я уехал, я начал думать… о самых разных вещах, — довольно туманно пояснил он.

— О каких еще вещах? — Они оба устроились в кресле-мешке, при этом Конни уселась ему на колени и положила голову на грудь. Ее волосы щекотали ему ноздри. И он отреагировал на ее близость именно так, как и должен был отреагировать здоровый молодой человек его возраста.

— Ну, ты понимаешь. О самых обыкновенных вещах.

И тут, сам не зная почему, он рассказал Конни то, чего никогда не открывал ей раньше. Он описал ей свой сон, свой кошмар о ноже и голосах.

Джаз понимал, что это напугало бы большинство обычных девчонок. Они бы, наверное, теперь только и думали, как бы поскорее сбежать отсюда, из этой хижины. А потом и вовсе прочь из его жизни. Но Конни только крепко сжала его ладонь и внимательно заглянула мальчишке в глаза.

— Это не должно ничего означать. Это только сон.

— Но он постоянно снится мне.

— Если учесть, в каких условиях ты вырос, это еще нормальный сон. Можно сказать, детский.

Джаз некоторое время еще колебался, но потом решил пояснить, что именно, по его мнению, должен был означать этот сон.

— А вдруг это вообще не сон?

Она посмотрела на него далеким, пустым взглядом.

— То есть… — Ему было трудно говорить, но он продолжил: — Я хотел сказать, вдруг то, что мне теперь снится во сне, когда-то происходило наяву?

— Джаз…

— А вдруг отец действительно когда-то давно вложил этот нож в мою руку? А что, если он и вправду достал его тогда из раковины?..

— Джаз…

— …вложил мне его в ладонь и заставил меня…

— Джаз, ничего подобного…

— …заставил меня зарезать кого-то. И при этом объяснил мне, что это легко, как будто режешь курицу. И он заставил меня…

— Перестань убеждать себя в этом. Прекрати!

Но он уже не мог. Он так долго держал все это внутри себя, что теперь слова так и вылетали из него. Как будто он вскрыл в себе некую артерию памяти, и теперь кровь воспоминаний так и хлестала наружу, заливая все пространство вокруг него.

— А вдруг это была моя мать? И я слышал ее голос, а он заставил меня зарезать ее, мою собственную мать? Он все сделал так, чтобы я убил ее…

— Замолчи! — Она взяла его лицо в свои ладони. — Прекрати. Этого никогда не происходило, ты меня слышишь? Не было этого, и все.

— Тогда почему я могу все это так подробно описать? — жалобно произнес Джаз. — И почему я все это так отчетливо чувствую? Как будто я знаю, как надо резать людей. Если этого никогда не было, почему это происходит во сне? Откуда мне это может быть известно?

Глаза у Конни забегали, она судорожно искала в голове достойный ответ. Наконец девушка заговорила:

— Людям часто снится во сне то, чего они никогда не делали в жизни. Например, во сне люди прекрасно летают. Или занимаются сексом с какой-нибудь супермоделью. Или катаются на дорогой спортивной машине. Да что угодно! Может быть, этот голос был прав. Может быть, это точно так же, как будто режешь курицу. Просто ты думаешь об этом, вот твой сон постоянно и повторяется.

Он не хотел убивать надежду, которая так и искрилась в ее глазах. Но все же он сказал:

— Я не думаю, что все это именно так, как ты объясняешь, Конни.

— Ну, пусть даже ты и прав. Ну, что из того, что ты действительно кого-то порезал? — Неожиданно она поцеловала его. Грубо. С какой-то дикой страстью. Словно ее губы могли вытянуть из него демонов. Джаз позволил себе расслабиться и целиком отдаться этому безумному поцелую. Конни ничего не угрожало. Она была в полной безопасности. Она была совсем не такая, как все остальные девчонки. Она была в полной безопасности потому, что…

— Но если ты кого-то и порезал, — продолжала она, — в том не было твоей вины. Наверное, тебе при этом еще и не хотелось так поступить. Тебя кто-то заставил это сделать. Это был Билли. Это не твоя идея резать людей. Ты не психопат какой-то.

— Он не совсем психопат. Он опасен для общества. Тут есть некоторая разница.

— Простите великодушно. Я вовсе не хотела вас обидеть, — выпалила Конни с тем же акцентом, с которым она репетировала роль Титубы. При этом она весьма выразительно приподняла брови, как будто снова очутилась на сцене школьного театра.

Джаз не смог сдержаться и весело расхохотался. Ей всегда удавалось рассмешить его, даже в самые грустные и серьезные моменты. Но на этот раз его хорошее настроение так же быстро и улетучилось. Даже если выяснится, что он вовсе не такой же хладнокровный убийца, как его папаша, все равно Джаз оставался подростком с большими проблемами в голове. В один прекрасный день ей все это порядком надоест, и она его непременно бросит. Так какой смысл…

Конни словно подслушала его мысли, потому что тут же разразилась шквалом обвинений:

— А ты думаешь, когда мы познакомились, я не знала, кто ты такой? Просто потому, что я только что переехала в ваш город, да? Ты думаешь, что я вообще ни о чем не догадывалась? Я знала, кто ты такой, когда мы с тобой только познакомились. Я знала, кто ты такой, когда мы в первый раз поцеловались. И меня это, как видишь, не остановило и не испугало. И никогда не остановит. — Она уселась поудобнее у него на коленях, при этом так болезненно-приятно потерев попкой о его пах, как это умеет делать только настоящая, самая правильная девчонка.

«Конни ничего не угрожает…»

— Чем больше ты думаешь об одном и том же, тем хуже тебе кажется состояние дел. Выговорись хорошенько, а потом выкинь все напрочь из головы и забудь. — И она взмахнула в воздухе своими длинными тонкими пальцами, как невидимой волшебной палочкой, словно рассеивая злые чары.

— Все не так-то просто, как кажется.

— Но ты же знаешь, что надо сделать, да?

— Ничего больше не говори.

— Ты должен пойти на свидание с отцом.

О Боже!

— Я просил тебя ничего не говорить.

Она внимательно смотрела на него, глаза в глаза.

— Послушай-ка, мне пришла в голову неплохая мысль. Этот тип, Фултон, кажется. Он хочет получить хоть какое-то облегчение, да? Ты ничем ему не можешь помочь, но идея тут верная. Билли может сделать так, что тебе станет легче. Ну, насчет всего того, что ты сделал, когда был еще совсем ребенком. То, что теперь тебя мучает во сне.

Джаз, конечно, не рассказывал ей многое из того, что ему пришлось вынести, когда он жил с отцом, но из того, что он успел ей поведать, она понимала, что жизнь его не была украшена «цветочками и сердечками». Ну, если и были цветы, то только те, что посылают на похороны. А если речь шла о сердце, то только разве что вырезанном из груди очередной жертвы.

Джаз аккуратно, как только мог, согнал девушку с колен. Под ее тяжестью у него уже затекли ноги, не говоря уже о том, что все приятные ощущения давным-давно исчезли.

— Ты ничего не понимаешь, — вздохнул он, подходя к единственному окошку в домике. Вместо стекла сюда был вставлен мутный кусок процарапанного пластика, который Джаз прикрепил к раме с помощью мебельного степлера. Он прищурился, пытаясь разглядеть что-то сквозь деревья, отделяющие этот маленький оазис от всего остального мира.

— Билли никому не принесет облегчения. Это не в его стиле. Он начал что-то рассказывать о своих жертвах исключительно потому, что адвокаты его убедили в этом. Иначе ему было не избежать смертного приговора. А для Билли Дента самое главное в этом мире — это… сам Билли Дент. И он не собирается умирать из-за кого-то. Но и извиняться передо мной он тоже не станет. Никогда. Он просто по-другому сделан.

— А ему и не нужно будет перед тобой извиняться. — Конни подошла к нему сзади и нежно обхватила обеими руками. — Надо просто выяснить, каким образом он так подействовал на тебя, что…

— Ничего не выйдет. — Джаза передернуло от одной мысли, что ему нужно будет встретиться с отцом. — Хуже того, чтобы я показал ему свои слабые места, мне и не придумать. Да ни за что на свете! И я к нему туда не пойду. Он бы сразу понял свое преимущество надо мной. Стоит только раз дать слабинку перед серийным убийцей, и он поселится внутри тебя навеки.

— А он и так уже живет внутри тебя, — с сожалением прошептала ему на ухо девушка. — Потому что ты не можешь и не хочешь выкинуть все это из своей головы. Забыть навсегда.

— Как это — выкинуть? — взорвался Джаз, резко поворачиваясь к Конни лицом. Девушка от неожиданности отскочила назад. — Как это — забыть? Он же убил мою мать!

— Ты это не знаешь. Вернее, на сто процентов не уверен.

— Я все знаю. Она же всегда жила вместе с нами. А потом вдруг — бац! — и ее больше нет. Исчезла. И все вещи вместе с ней. И все фотографии заодно. Как будто ее вообще никогда в моей жизни не было. Он просто вычеркнул ее, стер навсегда. Как ошибку в слове. Вот чем она была для него. Раз! — и нет ее больше.

— Но могли же потом обнаружить…

— Никто бы ничего не обнаружил, — прошипел Джаз. — Можешь не сомневаться. Есть способы, как растворить тело, и ничего от него не останется. Билли знает, как это можно сделать. Конечно, на это требуется определенное время. Но если у вас его хватает, остальное — дело техники. А в случае с матерью времени у него было предостаточно. У нее не было родственников, и никто бы ее не хватился, только Билли. Билли! — повторил он и снова отвернулся к окну, ударив с силой кулаком по пластику. Только потом он понял, что делает, и тут же остановился.

Тем не менее пластик и скобки выдержали натиск. Боль пронзила костяшки пальцев и распространилась по всей руке до самого плеча.

— Ты сердишься, — констатировала Конни. — Ты злишься на нее.

На нее? На свою родную мать? На единственную добрую душу в его жизни?

— Нет.

— Да-да, ты на нее обижен, — уверенно произнесла девушка. — За то, что она тебя бросила.

— Но ее убили.

— Все равно получается, что она тебя бросила.

Он горько рассмеялся.

— Иногда я думаю, что она куда-то уехала. Даже не думаю, а хочу себе это представить. Мне хочется верить в то, что в один прекрасный день она осознала, кто такой Билли, и сбежала куда глаза глядят.

— Вот видишь? — торжествовала Конни. — Ты сердишься на нее. Тебе кажется, что она вырвалась от него без тебя.

— Нет, за это я не могу на нее сердиться. За это можно только переполняться гордостью, что ли.

— Гордиться тем, что она оставила своего малыша с таким зверем? Ты чокнулся?

Он неопределенно пожал плечами:

— Если ей удалось убежать, тем лучше для нее. Другим не удавалось. Большинство женатых серийных убийц никогда не нападают на свою жену, но она могла об этом и не знать. Поэтому и сбежала. И я вовсе не сержусь на нее за то, что она не забрала меня с собой. Ей представился шанс. И она убежала. Наверное, она была при этом насмерть перепугана… Но это я могу только предполагать. А вообще, в глубине души я понимаю всю правду того, что случилось. Она умерла. И умерла давно. — Он погладил ушибленную руку. — И от нее ничего не осталось.

— Кроме тебя, — заметила Конни. — Вот почему я прощаю, но ничего не забываю. Если ты что-то забываешь, то и прощение теряет свою силу. Поэтому давай скажем так, что она просто ушла. Отлично. И за это ты ее простил. Хорошо. Но ты никогда, никогда в жизни ее не забудешь.

Джаз знал, что это правда. Хотя у него бывали и такие дни, когда он очень хотел бы забыть обо всем.