Я охочусь на убийц

Глава 24

Некоторое время Джаз раздумывал над тем, как бы убить бабушку. Он тщательно обдумывал и представлял себе различные способы осуществления своего плана во всех жутких анатомических деталях, на которые только было способно его воображение. В результате выяснилось, что воображение у него довольно резвое.

А весь оставшийся день он снова и снова убеждал себя не делать этого.

Она почти всегда вела себя настолько бестолково и почти по-детски, что Джаз частенько забывал о том, на самом ли деле она страдает слабоумием или только придуривается. Она знала его слабости. Она умела давить на нужные кнопки. И когда ее переклинивало, она делала это с холодной жестокостью. Даже с наслаждением.

Когда Конни позвонила и сказала, что освободилась, бабуля приняла амплуа маленькой девочки, принялась сюсюкать и спрашивать Джаза (которого она приняла за священника), можно ли ей съесть немного пудинга, потому что она уже прочитала все молитвы. Джаз с трудом удержался, чтобы не придушить ее. В холодильнике оставалось немного йогурта, и ему понадобилось всего несколько минут, чтобы убедить ее, что это пудинг.

После этого он усадил ее на диван, укрыл одеялом, дал ей старого плюшевого мишку и включил канал с кинофильмами, а сам прыгнул в джип и умчался прочь, чтобы успеть встретить Конни. Потом она села в машину рядом с ним и поцеловала его долгим поцелуем, от которого ему сразу стало тепло.

— Ну как ты? — спросила она, наконец оторвавшись от него. — После всего, что случилось вчера вечером и сегодня утром…

— Да нормально, — ответил он, сам удивившись своим словам. Возможно, он сказал правду, хотя полной уверенности в этом не ощущал. Его мир изменился каким-то непонятным образом. В «Испытании» у преподобного Хейла есть такая реплика: «Помни, человек, до того часа, как дьявол пал на землю, Бог считал, что на небесах он поистине прекрасен». Эти слова отчасти описывали перемены, происшедшие с Джазом.

До больницы они доехали быстро, но испытали настоящий шок, увидев в вестибюле поджидавшего их Дуга Уэтерса.

— Эй, парень, насчет вчерашнего вечера — давай без обид, хорошо? Я не знал, что это Герстен. Очень рад, что он идет на поправку.

— Без комментариев, — отрезал Джаз.

В ответ Уэтерс рассмеялся громким фальшиво-добродушным смехом, отчего сидевшая в регистратуре медсестра бросила на него хмурый, неодобрительный взгляд.

— Слушай, давай поговорим о Хелен Майерсон. Ты ведь в курсе? Если взять ее, твою учительницу и ту женщину, которую в воскресенье нашли на поле Гаррисона, то напрашивается вывод, что в этом городишке снова становится жарковато.

— Люди же погибли, идиот! — взорвалась Конни.

— Ну да! Ну да! — Уэтерс примирительно поднял руки. — Я просто описываю сложившуюся ситуацию, только и всего. А если эти убийства как-то между собой связаны? — В его глазах блеснул огонек дешевой сенсации. — Из этого может получиться неплохой сюжет, а?

— К чему вы клоните? — осторожно поинтересовался Джаз.

— Я вот что говорю — возможно, я напишу какой-нибудь репортаж. С твоими комментариями, ну, как эксперта в этой области. — Уэтерс нервно облизнул губы. — И все получат то, что хотят.

Джаза подобная перспектива совсем не прельщала, к тому же он чувствовал, что Конни еле сдерживает ярость. Он уже собрался идти дальше, как вдруг Уэтерс сказал:

— Я даже прославлю твоего приятеля. Напишу статью о парне, преградившем путь убийце, который его полоснул ножом.

Джаз остановился как вкопанный и резко повернулся к репортеру:

— Как вы сказали? Вы сказали «полоснул»? Откуда вы знаете, что его именно полоснули, а не пырнули ножом?

Уэтерс довольно осклабился:

— Ну-у, Джаспер. У меня свои источники информации, и я не могу раскрывать их.

Джаз посмотрел Уэтерсу прямо в глаза — светло-зеленые с карими крапинками.

— Вы носите контактные линзы? — спросил он газетчика.

— Что? — не понял тот.

— Я слежу за тобой, — произнес Джаз таким угрожающим тоном, на который только был способен, затем взял Конни за руку, и они вошли в подошедший лифт.

— В чем дело? — спросила Конни, когда двери лифта закрылись.

— Ни в чем, наверное. Сам не знаю. — Джаз покачал головой. — Надо навестить Хоуви. Это сейчас самое главное.

Хоуви лежал в отдельной палате. Он то просыпался, то снова засыпал, поскольку еще не отошел после наркоза и находился в каком-то сумеречном состоянии. Его родители несли вахту у постели сына и сидели совершенно неподвижно. Конни предложила им принести что-нибудь перекусить, так что Джаз остался с ними один на один, пытаясь вжаться в угол и напряженно ожидая того момента, когда они отведут взгляды от Хоуви и обрушат на него шквал упреков и обвинений.

Но этого не случилось. Бесконечные переживания и радость, что их сын жив, так вымотали их, что на гнев просто не осталось сил. Однако Джаз знал, что все еще впереди.

Ближе к ужину Хоуви ненадолго пришел в себя, взяв маму за руку и попросив стакан воды. Он заметил Джаза и подмигнул, пробормотав: «Чувак, лекарства тут уле-е-етные!» На этом его способности связно изъясняться временно исчерпались, так что Джазу и Конни не оставалось ничего другого, как попрощаться. Они зашли в закусочную, взяли сандвичи и сели за столик напротив друг друга.

— Из полиции новости есть? — спросила Конни, выбирая из пакета картошки по-французски ломтики поподжаристее. — Версии или еще что-нибудь?

— Нет. Пока ничего. Думаю, они мне скажут, если что-то появится. Или не скажут. Сам не знаю. — У его сандвича с беконом и помидорами был горьковатый вкус. Сначала он этого не заметил, но с каждым разом привкус становился все явственнее. — Как там в школе?

Она чуть замешкалась, потягивая газировку через соломинку.

— Да ничего хорошего. Кто-то уже утром вычитал в Интернете о случившемся с Джинни, так что разговоры уже пошли. Но подробностей толком никто не знал, и народ просто себе трепался. Кое-кто даже не верил, что это произошло на самом деле, пока всю школу не оповестили по системе громкой связи. Потом начались слезы, многие просто рыдали. В общем, все было ужасно, Джаз. Действительно ужасно.

Она положила руку на стол. Джаз посмотрел на нее и не сразу понял, что Конни хочет, чтобы он взял ее за руку. Он погладил и нежно сжал ее ладонь.

— В обед собралась вся труппа «Испытания». Мы решили что-нибудь придумать. Например, устроить что-то вроде поминовения. — Она смахнула несколько навернувшихся на глаза слезинок. — Мы хотим сделать что-то, чтобы почтить ее память.

Поминовение. От этой мысли Джазу стало немного не по себе. Не то чтобы это напоминало ему «трофеи» серийного убийцы вроде тех, которые Билли брал у своих жертв. Но нечто весьма похожее. Почитание усопших казалось чем-то очень слезливо-сентиментальным. Очень навязчиво-маниакальным. Но именно это люди и делали. Они чтили своих мертвецов.

— Вы что-нибудь придумаете, — сказал он.

— И ты тоже, — настойчиво произнесла она. — Ты ведь тоже играешь в спектакле. Никто не знает, что ты был там и что она умерла у тебя на руках. — Последние слова она выпалила скороговоркой, заранее зная его ответ.

— Когда-нибудь узнают.

Сначала что-то появится в Сети, а потом и по телевизору пойдут репортажи с подробностями убийства молодой, красивой, всеми любимой учительницы. Наверняка скажут, что свидетели видели, как убийца скрылся. Один из свидетелей ранен. Хоуви в больнице, а люди в Лобо знают, как сложить одно с другим, чтобы получилось два.

— Ну что, пошли? — спросил он. В правом виске начала пульсировать боль.

— Ты ведь почти ничего не съел.

— Да ладно. — Он пошарил в кармане и положил на стол пару купюр. — Поехали отсюда.

Бабушка полностью реабилитировала себя за свое безобразное утреннее поведение. К тому времени, когда Джаз вернулся домой, она вырубилась прямо перед телевизором, который переключила на автогонки, и тихонько похрапывала, подложив под голову импровизированную подушку — плюшевого мишку.

«Как так получилось, — размышлял он, глядя на нее, — что такая с виду мирная, довольная жизнью старушка может превращаться в безумное чудовище? Как она могла породить само воплощение зла, вскормить и вырастить его, чтобы оно потом превратилось в безупречную машину злодейства?»

Нести ее наверх уже не было сил, так что он оставил бабулю на полу. Полицейская машина стояла на прежнем месте (Джаз знал, что эта деталь вскоре станет очередным предметом городских сплетен), но все равно он заново проверил замки на входной двери, двери в кухню и запоры на всех окнах, прежде чем поднялся к себе. Теперь боль уже не пульсировала в виске, а буквально бушевала у него во всей голове.

Тем не менее оставались неотложные дела. Неделя близилась к концу. Мелисса закончит и отправит свой отчет в понедельник, и Джазу нужно было сделать так, чтобы к отчету прилагалось его письмо с контраргументами. Если он хочет и дальше жить в этом доме, нельзя допустить, чтобы ее отчет остался без ответа.

По экрану монитора ползла надпись «Помни о Бобби Джо Лонге».

— А ты уверен, что хочешь жить в этом доме? — пробормотал он себе под нос, садясь за стол. Яркий свет экрана резал глаза, и на него было больно смотреть. — Приемная семья может оказаться пансионатом, а дом Саманты — вообще раем.

Конечно, с одной стороны, перспективы открывались заманчивые, но Джаз твердо знал, что как только он покинет этот дом и попадет в лапы бюрократической системы, вернуться сюда он уже никогда не сможет. Он обвел соцзащиту вокруг пальца, сумев убедить чиновников, что все эти четыре года бабушка заботилась о нем, хотя на самом деле все обстояло как раз наоборот. К тому же Джаз никогда в глаза не видел свою тетку Саманту. Никто не мог гарантировать, что она захочет принять его. Оставалось одно: найти способ любыми путями замедлить процесс принятия решения до тех пор, пока ему не исполнится восемнадцать. Тогда он станет сам себе хозяин, и никто не сможет помешать ему делать все, что захочется.

«Я делаю все, что хочу, — однажды сказал Билли, с улыбкой оглядывая свою коллекцию „трофеев“. В одной руке он нежно перебирал снятое с жертвы ожерелье. Другой гладил Джаза по голове. — И никто не сможет остановить меня. Я их Бог. Я повелеваю, жить им или умирать. Это величайшее чувство из всех».

Пальцы Джаза дрожали, и он боялся коснуться клавиатуры. Может, и в самом деле, пусть его заберут отсюда. Возможно, это и к лучшему.