Я знаю, мы найдем родителей!

Глава 2. Надежда в яркой рубашке

— Следующий! — раздался хриплый голос миссис Мэдлок, старой седой женщины со скорченным безразличным ко всему лицом и скрытыми под толстым слоем очков глазами. Одета она была, как и всегда, в неизменное платье, с выцветшими желтыми цветами. Старуха, сколько я ее помню, выполняла роль экономки в приюте, но тогда, судя по всему, была еще и секретаршей.

Она вышла, и следом за ней проследовал Питер, странно смотрящий на меня своими ярко-зелеными глазами. В его взгляде читалось сильное удивление и неподдельный интерес, что происходило крайне редко, ведь обычно он пытался не показывать своих эмоций.

— Чего он хочет? Что ты сказал? — спросил я, вскакивая со скамьи, на которой сидел, и подходя к нему.

— Да все как обычно, просто новый парень, — произнес он громче, чем ему было свойственно, при этом долго и слишком пристально посмотрев мне в глаза.

Что же, это еще больше подогрело мой интерес к тому необычному мужчине из службы защиты детей, который из всего приюта настоял только на встрече с нами, при этом не вызвав лишних вопросов со стороны. Предвкушая необычный разговор, я зашел в кабинет к Менинксу, где на время расположился этот джентельмен, прибывший к нам из Англии.

В комнате находился мужчина лет тридцати, блондин, сидящий за столом. Одет он был в обычной серый костюм, какой носят почти все офисные работники, однако выделялся яркой желтой рубашкой, которую не каждый осмелится надеть из-за подобного цвета.

Когда я зашел, он с удивлением уставился на меня. Это не было неожиданностью, ведь нечасто можно встретить кого-то с такими карими, со стороны казавшимися даже черными глазами, которыми я отличался. Многим, кто видел меня в первый раз, это казалось чересчур необычным. Но для меня таковым не являлось.

— Хм, прости. Ты просто кое-кого напомнил мне, — произнес мужчина через несколько секунд, глядя мне в глаза. Мне даже на мгновение показалось, что он нервно сглотнул. — Ты можешь сесть.

— Вы кого-нибудь уже встречали с такими глазами? Я пока никого, — ответил я, садясь на предложенный стул, но все так же пристально его разглядывая и пытаясь понять, что такого необычного нашел в нем Питер.

— Я скажу тебе больше: я у него учился, и поверь мне, он был тем еще засранцем, — поведал мне мужчина, улыбнувшись доброй открытой улыбкой, которую никто здесь, наверное, и не видел.

— Был?

— Да, он… впрочем, неважно. Об этом позже, — ответил он, задумавшись о чем-то своем.

— А почему? Почему не сейчас? — я все-таки задал этот вопрос, пытаясь понять, почему же ответ так важен для меня.

— Это не важно. Мы здесь совсем по другому поводу, — он вмиг стал серьезным и выпрямил спину, пытаясь казаться строже и настороженней, как будто я задал неверный вопрос. — Итак, давай начнем сначала. Меня зовут Невилл Долгопупс. Называй меня профессором Долгопупсом. А твое имя?

— Меня зовут Демиан Гордон, и я запутался… Раз вы профессор, тогда ведь вы не социальный работник? Или я не прав? — прямо спросил я.

— Ты полностью прав. Я приехал сюда для выяснения кое-каких важных деталей, — загадочно произнес он, пристально посмотрев на меня, но уже более расслабленно расположившись на старом желтом стуле, оставшемся тут еще со времен прошлого воспитателя.

— Каких именно? — насторожился я.

— Ты правда не хочешь, чтобы тебя усыновили? — спросил он для чего-то.

— У меня есть семья, — ответил я, не мешкая ни секунды, так как это был обычный вопрос, который задает каждый социальный работник, наведывающийся сюда.

— Да, конечно, у тебя есть родители, но ты живешь не с ними, — мягко произнес он.

— Сейчас нет, — серьезно ответил я, посмотрев ему прямо в глаза.

На секунду он замешкался, не зная, что ответить.

— Но у тебя ведь нет с ними связи, — тихо, как будто извиняясь за эти слова, произнес профессор Долгопупс. Его лицо покрылось румянцем, будто эта правда была для него слишком жестокой, и он с трудом мог ее перенести.

— Есть, — все так же твердо ответил я.

— Они тебе звонят, навещают? — встрепенулся он, и его лицо вмиг будто засияло. — Верно?

Я помолчал несколько секунд.

— Я не хочу уезжать отсюда, — опустив голову, тихо произнес я, потому что не мог больше вынести этой детской радости.

Видимо, по моему ответу профессор Долгопупс понял, что никто никогда меня не навещал, и я просто все еще надеялся на какое-то чудо, хоть и знал: его не будет.

— Я понимаю, — тихо произнес он.

— Нет, вы ничего не понимаете! — выкрикнул я, вскакивая со стула и опрокидывая его на пол. Я чувствовал, как слезы начали подступать к глазам, и мне это совсем не нравилось, поэтому я отвернулся от него, чтобы успокоится. «Я не заплачу, я никогда не поддамся жалости со стороны! Я уже не маленький!» — проносились мысли в моей голове.

Он притих на несколько минут, давая мне время успокоится и вернуть самообладание, и лишь потом заговорил:

— Знаешь, я рос с бабушкой, которая хоть по своему меня любила, но редко это показывала.

— А родители? — тихо произнес я, справившись с истерикой и стоя к нему спиной.

— Фактически их убили, — прошептал он. — Замучили так, что сейчас они даже не помнят своих имен.

— За что? — удивленно спросил я, оборачиваясь к нему лицом.

Он по-доброму улыбнулся и окрепшим голосом произнес:

— Они были хорошими людьми. Знаешь, в школе у них было очень много друзей на курсе, все были как одна семья. А в каждой семье есть свои идеалы и цели, которые все члены пытаются осуществить. Все те люди из Ордена Феникса, к которому они принадлежали, поплатились за то, что пошли до конца. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей, но каждый был глубоко ранен в душе. Родители поплатились за свои добрые мотивы, но не отреклись от них, как и все члены группы. Орден выиграл тогда.

Я слушал его, совершенно ничего не понимая, уже забыв про внезапную вспышку жалости к себе.

— А что такое Орден Феникса? За что они боролись? — еле проговорил я, пытаясь понять о чем он.

— Это группа волшебников, которую собирают, когда магическому миру грозит опасность. В то время была первая Магическая война, поэтому родители и их друзья ее создали, — спокойным голосом поведал мне он, как будто читая лекцию на уроке, пока я сидел на стуле рядом с ним и тупо пялился в его голубые глаза, пытаясь понять, кто придумал эту шутку для меня.

А он терпеливо сидел и ждал, когда смысл его слов дойдет до меня, рассматривая свои наручные часы и делая вид, что это все в порядке вещей.

— Это не смешно, — еле выдавил из себя я.

— Я и не шучу. Когда я учился в школе чародейства и волшебства Хогвартс, на носу была вторая Магическая война, и я тоже вступил на добрую сторону и сражался на стороне Ордена, — серьезно произнес он. — С такими вещами, как война, я никогда не шучу.

Я все также скептически смотрел на него, пытаясь найти зацепку в его словах, чтобы понять: правда ли это, или нет?

— Значит, вы волшебник? — издалека начал я, собирая мысли в кучу.

— Конечно, ведь мои родители были волшебниками, — и снова этот лекторский тон. Честное слово, это сильно раздражает, когда с тобой говорят, как с ничего не понимающим ребенком!

— Докажите! — с энтузиазмом произнес я, чуть не подскакивая на месте от этой блестящей идеи.

— Что именно ты хочешь, чтобы я сделал? — наклонившись ко мне, с усмешкой принимая вызов, сказал он. Его глаза заблестели таким же детским энтузиазмом, как и у меня.

А вот это хороший вопрос. Что бы такого пожелать, чего бы не смог сделать обычный шарлатан, про которых я слышал?

— Я хочу…чтобы все мои синяки зажили! — посмотрев на свои исцарапанные руки, произнес я.

— Ладно, — ответил он, доставая из потайного кармана пиджака какую-то тщательно отшлифованную палочку небольшого размера. — Епискей, — прошептал он и коснулся меня той самой палочкой. По всему моему телу прошлись дрожь и тепло, как будто я только вылез из горячей ванны.

Но через секунду все закончилось, и я удивленно посмотрел на свои руки, где должны были быть огромные синяки и царапины, однако их не было. Ни одного! Я подбежал к зеркалу, висящему на двери. Ни единого следа вчерашних побоев, лишь идеально чистая бледная кожа без малейшего синяка или царапины! Но это невозможно, ведь одно дело — верить в магию и убеждать себя в том, во что никто не верит, и совсем другое — прочувствовать это на себе.

— Как? — прошептал я, поворачивая голову к профессору Долгопупсу и начиная осозновать все то, о чем он мне рассказал.

Он с улыбкой наблюдал за мной, разделяя мой детский восторг.

— Этому заклинанию меня научила моя старая подруга, Гермиона. Знаешь, на ее долю много чего выпало в войне, поэтому ей приходилось знать то, о чем обычные волшебники и не подозревают. Но время идет, и сейчас этому заклинанию учат в Хогвартсе на уроке Защиты от Темных искусств. И ты можешь этому научится, если согласишься поступить туда,

— с воодушевлением произнес он.

На несколько секунд я позволил себе представить, каково это — учится в этой школе, уметь колдовать и жить среди волшебников, но потом я осознал, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Всегда есть какие-нибудь «но», даже у меня, одиннадцатилетнего ребенка, которому, по сути, такое и в голову не должно приходить.

— Я не могу, — прошептал я, осознавая всю безысходность и глупость своего положения.

— Почему? — на лице профессора ясно выступила растерянность, совсем как у маленького ребенка.

— Просто не могу, — я не мог больше на него смотреть, поэтому перевёл свой взгляд на цветок, стоящей на подоконнике в кабинете Менинкса. Ему явно требовались забота и любовь. Совсем как мне.

Мне было страшно уходить отсюда, хотя я всегда мечтал об этом. Трудно в один момент все бросить, поверить в то, что у тебя есть шанс все изменить, лишь из-за своих глупых желаний. Трудно совершить первое самостоятельное и ответственное решение. И в конце концов, трудно смириться, что тут ты родителей не найдешь, хотя всегда надеялся, что они придут.

— Знаешь, многие дети боятся, что если они покинут свой первый приют, то родители их никогда не найдут, — после минутного молчания мягким и успокаивающим голосом произнес он, как будто читая мои мысли. Может, так оно и было? — Моя работа состоит в том, чтобы убедиться, что с тобой такого не будет. Тебе нечего бояться.

— Спасибо, — не отрывая глаз от бедного растения, произнес я.

— Подумай над моими словами. Тебе в скором времени придет письмо из Хогвартса, в котором будет написана вся необходимая информация. Знаешь, там снаружи мир с миллионами приключений, которые ждут тебя. Тебе нужно сделать выбор: хочешь ли ты их, или нет? И он только твой.

— Я знаю.

Мы посидели молча еще минуту, пока профессор Долгопупс не направил свою волшебную палочку (как выяснилось позже) на цветок, и тот стал превращаться в самую прекрасную гортензию, когда-либо виденную мною.

— Подумай над моими словами, — повторил профессор. — А сейчас ты можешь идти, — произнес он, улыбаясь своей открытой улыбкой мне на прощание.

Я вышел из кабинета, еще не зная, какой выбор сделаю, но в одном был уверен: теперь все будет хорошо, независимо от моего решения.

Тем же вечером

— Хватит, это глупо! Я даже не хочу об этом думать! — кричал Питер, наматывая уже двадцатый круг вдоль двухъярусной кровати за пять минут нашего разговора. Я даже почти еще ничего не успел сказать, как он начал критиковать все то, что я собирался произнести.

— Питер, — спокойно позвал я его, сидя на нижней кровати и неотрывно следя за его передвижениями.

В комнате кроме нас были еще черверо: два мальчика и две девочки нашего возраста, которые не обращали на нас никакого внимания, потому что считали нас двоих ненормальными. Что, в целом, было правдой.

— Я не поеду! А вдруг это все ложь? Вдруг там нам будет хуже, чем здесь? — все так же на повышенных тонах спросил он, поворачиваясь ко мне. Его лицо пылало ярко-красным, что выдавало испуг и растерянность.

— Питер!

— Что, Питер?! Что ты там хочешь делать? Да, я знаю! Ты всегда мечтал научится колдовать, и теперь у тебя есть возможность, но…

— Вот именно! Только не у меня, а у нас! Ты сам подумай, сколько всего мы сможем сделать, чего сможем достигнуть! — начал кричать уже я.

Он с минуту смотрел на меня, обдумывая мои слова, пока в его глазах не промелькнула догадка. Этого следовало ожидать: Питер всегда был умным малым, хорошо знающим меня и ход моих мыслей.

— Ты все еще надеешься найти родителей, верно? Тебе не важно, насколько тяжело будет в этой школе, ты просто хочешь этого, ведь так? — спросил он, и его лицо постепенно стало терять насыщенные красные тона.

— А ты сам подумай: у нас будет больше возможностей их разыскать, — сказал я, чувствуя, как мои щеки краснеют, что происходило лишь в те моменты, когда я сильно волновался. — Профессор сказал, что его родители волшебники, поэтому и он волшебник. Может, наши родители тоже волшебники, как и он?

Питер несколько минут пристально смотрел мне в глаза, стоя в нескольких метрах от меня в старых коричневых изорванных штанах и синей футболке, которая висела на нем мешком, и обдумывая, чем бы возразить. Его вид был настолько жалок, что я даже забыл, что выгляжу ничуть не лучше. Такой же худой и в таких же лохмотьях, только другого цвета. И еще без синяков, благодаря магии, а он с порванной губой и царапинами на руках.

— Менинкс сказал, что мы никогда не увидим родителей, — тихо произнес он, сев на кровать и опустив голову на согнутые в локтях руки.

— Менинкс — лжец! — твердо произнес я, вставая напротив него.

— Да, я знаю. А если он прав? Если они больше не появятся? Я даже не помню, как выглядит моя мама и нужен ли я ей, — все так же тихо произнес Питер, не отрывая рук от лица. Казалось, что у него просто нет сил смотреть на меня.

— Если они не найдут нас, то нам придется искать их самим. Мы найдем и спросим, — произнес я, кладя ему руку на плечо. Я не хотел обнадеживать его глупыми мечтами о том, что наши родители будут нам рады, а просто сказал, как есть.

Он поднял голову и пристально посмотрел на меня своими умными зелеными глазами, а затем твердо произнес:

— Мы сможем!

— Ты прав, мы все сможем! — подтвердил я.