Янтарный звездопад

Глава 2: Харити

В ночь трагической гибели храма Дзико над Ямагатой плыл полумесяц.

Было уже десять вечера. Дверь отворилась с громким скрипом, и в подвал вошла Есихиме, известная также как Охигаси-но-Ката, в сопровождении нескольких подчиненных.

— Все еще противишься нам?

Наоэ на звук голоса поднял усталый взгляд. Сил говорить у него уже не оставалось, мог только смотреть мутными глазами.

— Хмм. У тебя будто силы на исходе.

Охигаси приблизилась и улыбнулась в бледное лицо пленника.

— Ты не можешь биться с нами таким вот. Сделаем тебя нашей марионеткой: это будет весьма полезно нашим намерениям объединить страну. Ну-ка, — Онигаси приподняла голову Наоэ за подбородок и вперилась ему в зрачки.

— Аа…

Глаза Наоэ затянулись пеленой, мир вокруг начал колыхаться. Пронзительный взгляд Охигаси парализовывал. Сильнейший гипноз: слова вкрадывались в мозг, выпивая сознание.

Ты наш слуга…

Повинуйся лишь нам…

Следуй нашим желаниям…

— Ммм…

Постанывая, Наоэ лихорадочно подбирал последние остатки силы, концентрировал ее между бровей и посылал ей.

— Ты…

Слегка раздраженная, Охигаси усилила внушение. Однако Наоэ продолжал отражать его волей. Внезапно лицо Охигаси исказилось.

— !

Она сильно ударила его по щеке.

— До чего ж нахальный плут! Твои усилия тщетны. Рано или поздно, силы иссякнут. Или тебе угодно больше страданий?

— …

Наоэ закрыл глаза. На миг почудилось, что руки Охигаси дрожат, прежде чем она дала ему еще одну пощечину.

— Проклятый упрямый негодяй! — выкрикнула женщина, повернулась на каблуках и ушла.

«Как он смеет?»

Прошло уже несколько дней. За это время она пыталась загипнотизировать его бессчетное количество раз, но этот мужчина, надо полагать, был хорошо натренирован ранее, потому что никак не поддавался. Она ждала, пока воля его ослабнет, и пробовала снова и снова, однако он не переставал упорно сопротивляться.

«И притом он даже силою пользоваться не может!»

Негодяй… она размышляла, прищелкивая языком, когда сзади окликнули.

— Ну что, Ёси?

К ней шел Могами Есиаки, руки он спрятал в рукава кимоно.

— Аниуэ.

— Он продолжает супротивиться тебе?

— Верно… — разочарованно ответила Охигаси, понемногу успокаиваясь. — Все ж он истощен и скоро выбьется из сил. Это лишь вопрос времени. Сладить с крысой его племени — пустяк для меня.

— Понимаю. Я полагаюсь на тебя.

— Аниуэ, — Охигаси взглянула на Есиаки. — Ты намерен отправиться куда-то?

— Мм, в Токио. Это насчет работы с партийным руководством. Там состоится собрание комитета по вопросам перемещения столицы, надо обговорить план переселения. Внеочередная сессия Diet будет созвана в конце будущего месяца.

— Стало быть, время пришло.

— Да, пришло, — на лице Есиаки заиграла слабая улыбка. — Завтра будет готов дзикэ-кеккай над Сэндаем, и слуги наши в городе начнут немедля действовать. Люди Сэндая, подчиняясь нашим приказам, сделают все, чтобы воплотить наши планы в жизнь.

— …

— Раз перемещение столицы должно быть одобрено в National Diet, следует немедленно объявить о разработке проектов по обустройству города. Это сильно повлияет на бюджет, а значит, нужно как можно быстрее подтолкнуть все правительственные учреждения на необходимые приготовления. Перемещение правительственных агентств требуется начать безотлагательно, еще приступить к строительству новой резиденции National Diet в Сэндае, перенести префектурное собрание. А как только передвижение столицы будет выполнено, понадобится модернизация правительственной структуры островов, — глаза Могами Есиаки вспыхнули. — Мы будем управлять несколькими префектурами и создадим обширное местное управление. Наместниками будут наши оншо из Ями Сэнгоку. То есть, абсолютная монархия дайме, верно? Возьмем всех оншо подчиненными Могами.

— Что станется с теми, кто откажется?

Есиаки гортанно фыркнул:

— Они накормят лисиц.

Она кивнула, и он, направляясь к пруду, добавил:

— Асина Мориудзи уже занялся приготовлениями в Токио. Мой сын Есиасу успешно удерживает Сэндай: его Дакинитэн хо сильнее, чем я полагал.

— Он расправился с крысами?

— Яша-шуу Уэсуги? Хмм… Тот, кто не может даже уничтожить демонов, не имеет права называться генералом, — Есиаки посмотрел на Охигаси. — Дела здесь я оставляю на Кодзиро и тебя. Датэ Кодзиро — правая рука Могами. Убедись, что уверила его в этом… А затем я сотру с лица земли проклятого Масамунэ, убийцу собственного брата.

— Аниуэ.

— Сэндай отныне принадлежит не Датэ, но Могами, — заключил Есиаки и отвернулся. — Скоро мы очистим город от скверны онре Датэ. Скажи ему и это тоже.

— … Слушаюсь.

— Ах, и еще… — Есиаки кивнул в сторону подвала. — Он загнан в угол и, наверное, предпочтет покончить с собой. Проследи, чтобы он не откусил себе язык.

Она проводила Есиаки взглядом и опустила глаза к своему отражению в зеркальной глади пруда.

На воде вдруг появилось лицо Масамунэ.

«Демон?…»

Ветер подернул гладкую поверхность рябью, и отражение пропало.

Это конец?

Наоэ был на грани.

Он не видел солнца много дней. Сколько времени он провел в заточении кюреку-кеккая? Ему не давали пищи, приносили только воду. Истощенный телесно и духовно, он еще находил в себе силы сопротивляться внушению Охигаси, но опасался, что следующего раза не перенесет.

«Дальше… некуда?»

Что бы ни случилось, он ни за что не мог позволить себе поддаться гипнозу, ведь враги наверняка использовали бы его силу в своих целях. Будучи воином Призрачной армии Уэсуги, этого он допустить не мог.

Оставался лишь один выход.

«Покинуть это тело…»

А как иначе?

В отличие от обычных духов, Перерожденные не могли свободно сменить тело. Не могли отделиться от живого тела. Старое тело непременно должно было умереть — только тогда возможно переселение в новое.

Короче говоря — самоубийство.

Неважно, насколько прочен барьер — духу это не преграда. Он, Наоэ, станет духом, сбежит и найдет себе новое тело.

Решение легло на душу невыразимой тяжестью. Руки Наоэ были скованы — выходило, он мог только откусить себе язык.

«Нет времени колебаться…»

Если он окончательно выбьется из сил, то не сможет и этого.

«Отбросить Татибану Есиаки…» — думал он, но лица матери, отца, братьев непроизвольно появлялись перед глазами, и он начинал сомневаться.

То были лица людей, с которыми он прожил двадцать восемь лет. Все эти годы семья Татибаны Есиаки была семьей Наоэ Нобуцуны. Да, и пусть это обман с его стороны, и все же они были ему настоящей семьей.

Вернут ли его тело родителям? Как они воспримут внезапную смерть сына? Насколько велика будет печаль, в которую он их ввергнет?

Он слишком хорошо все знал. Не как Наоэ, а как Татибана Есиаки, священник, он видал много безутешных семей, прощавшихся с дорогими людьми.

Внутри пронзительной болью отозвалась горечь. Он не чувствовал бы этого, если бы был одним из тех бессердечных, чья жизнь или смерть не имеют ни для кого значения. Если бы, подобно Ясуде Нагахидэ, он порвал все связи с семьей занятого тела, то сейчас, наверное, не стал бы думать дважды.

Вот в чем была его слабость. Для них это наверняка представало смехотворным — так зацикливаться на каких-то эмоциях, когда само их существование шло вразрез со всеми законами природы.

И еще…

— Если отречешься от своего сердца…

Давно, очень давно Кагетора сказал эти слова… и вот они всплыли в памяти.

— Если отречешься от своего сердца, станешь ничем большим, как истинным Яшей.

Не однажды они попадали в подобные ситуации, и Кагетора всегда говорил им это.

Не отвергайте себя.

Не сдавайтесь до самого конца.

— Этой жизнью вы живете лишь раз, так постарайтесь не огорчать людей, которые вас любят… Сделаем хотя бы это для тех, чьи жизни мы подвергаем опасности. И я никогда не брошу вас, — и затем он улыбался им.

Когда же это было?

«Кагетора-сама»…

От тепла, всколыхнувшегося в груди, Наоэ крепко зажмурился. Но он больше не может поступать согласно тем словам.

Их существование оправдано только их миссией… и когда приходит конец, они должны пренебречь чувствами — ради миссии.

Это знание, должно быть, несказанно мучило его.

«Пожалуйста, простите меня…», — мысленно обратился Наоэ к далекой семье, хоть и знал, что они не услышат.

А потом прижал язык зубами.

И вдруг…

Дверь подвала распахнулась, Наоэ моргнул.

На пороге стоял юноша. Лунный свет заливал его лицо. Это был…

«Датэ Кодзиро!»

Вот оно, отчаянно подумал Наоэ и прикусил было язык.

— Не смей!

— !

Невидимой силой Наоэ открыло рот, и челюсти будто заморозило.

«Он собирается помешать мне?!»

Покуда Наоэ с ненавистью смотрел на юношу, тот скрутил принесенное с собой полотенце в жгут и впихнул его Наоэ между зубами, закрепив концы у него на затылке.

— И что это значит? — невнятно выговорил Наоэ. — Снова попытаешься меня загипнотизировать?

В голосе его сквозил холод, но Кодзиро лишь грустно смотрел на него.

— ?

Кодзиро достал крошечный ключ и принялся открывать наручники.

«Что?»

Пока Наоэ удивлялся, юноша справился с замком и молча помог Наоэ сесть на пол. Первым делом мужчина избавился от полотенца.

— Ты…

— Пользуйтесь возможностью и бегите.

— ! Но… почему…

— Поторопитесь. Пока дядюшки нету… пока мама не заметила… скорее же!

— Постой. Погоди минуту… Ты…

Кодзиро встревоженно озирался:

— Я ослабил барьер — вы можете еще раз использовать вашу силу. Уходите быстрее. Это ваш шанс… мама и люди из дома, они сейчас на встрече с дядей.

— На встрече с дядей? Ты имеешь в виду Могами Есиаки? Куда он отправляется? Что он собирается делать?

— Тшш! Я не знаю точно. Кажется, он едет в Токио. Сказал, что оставляет Ямагату маме и мне…

— Токио? Что же он задумал!

— Если вы не поспешите в Сэндай, поздно будет. Дзикэ кеккай завершат завтра, а потом там онре Ямагаты… и нуэ тоже… начнут собираться. Им приказано очистить город от духов Датэ.

— Вам нужно немедля предупредить ваших друзей в Сэндае. Я не знаю, сколько будет жертв. Онре жестоки… Если кинрин но хо окажется действенным, онре получат наиполнейшую свободу. Вы должны остановить их!

— Но почему… почему ты говоришь это мне? Разве ты не с Могами?

Лицо Кодзиро болезненно дернулось.

— Я… да, верно. Я с дядей. Когда мой брат Масамунэ убил меня, моя печаль была такова, что я не смог обрести покой, хоть и желал этого.

— …

— Но я не с братом воевать вернулся. И мести я не жажду, — в глазах юноши застыло отчаяние. — Я Кодзиро Датэ, младший брат Датэ Масамунэ! Я здесь не из-за вражды с ним. Я хочу… я очень хочу встретиться с братом еще раз. Хочу, чтоб он перестал мучиться. Вот что я бы сказал ему! В моей душе никогда не было ненависти к брату!

— Кодзиро-доно…

Четырьмя веками ранее мать Кодзиро, Охигаси-но-Ката, попыталась отравить Масамунэ с тем, чтобы сделать Кодзиро главой Датэ. Попытка не удалась, и Масамунэ лично вынес свой приговор. Это случилось ночью, наутро двадцатичетырехлетний Масамунэ должен был отправляться в поход на замок Одавара — чтобы доказать свою преданность регенту Тоетоми Хидэеси. Масамунэ поставили тогда перед выбором: поддержать Хидэеси, который уже почти объединил страну, или сопротивляться ему. Если бы он присоединился к сражению Хидэеси против Ходзе в Одавара, он был бы за. Если нет… что ж, тогда нет. Наконец, после долгих колебаний он сделал ставку на долгое существование клана Датэ и решил примкнуть к штурму Одавара.

Кодзиро фактически никак не претендовал на место главы клана. Однако было верно также и то, что его жизнь в тех напряженных условиях являлась нешуточной угрозой.

Было бы неправдой сказать, что он не испытывал ненависти к Масамунэ, который убил его. Ведь именно из-за ненависти Кодзиро и стал онре. Но как же страдал Масамунэ? Подавленный горем — собственная мать покушалась на него, заклейменный позором — ему пришлось убить младшего брата. Зная о мучениях Масамунэ, испытывавшего эти чувства, Кодзиро только дивился тому, что ненавидел брата.

Разве не на долю тех, кто остался жить, выпало больше всего страданий?

Он больше не мог ненавидеть. Не мог идти против своего брата. Не хотел сражаться с ним.

— Наоэ-удзи. Отправляйтесь в Сэндай, и… если встретите моего брата, передайте, что я не питаю ни малейшей вражды к нему. Я никогда не выступлю против моего брата! — он вцепился в Наоэ, умоляя: — Прошу! Прошу, скажите ему!

— … — Наоэ взял Кодзиро за руки, его лицо смягчилось: — Если хочешь сказать ему это, тебе следует встретиться с ним самому.

— …

— Куда лучше, если он услышит это из твоих уст. Ты всегда хотел сам ему сказать, правда? Ведь для того и вернулся?

— Наоэ-удзи…

— Пойдем со мной. Уедем в Сэндай вместе.

— Я не позволяю тебе, Кодзиро!

— !

Он вздрогнул и обернулся. Там стояла Охигаси в окружении вассалов.

О нет…

Она стояла и смотрела на них, свирепая, как демоница.

— Как… как смеешь ты… как ты смеешь обманывать Кодзиро!

— Мама…

— Иди ко мне, Кодзиро, иди к матери! Сейчас я уничтожу эту крысу!

Из ее тела вырвался синий сгусток света. Наоэ встретил его барьером. Перед глазами полыхнуло: гошинхеки Наоэ разбил ненпу Охигаси.

— Нахал!

Ее стреловидная ненпа устремилась в Наоэ и рассыпалась перед ним всполохом искр. Наоэ сжал зубы, вскинул кулак.

— Ааа!

— Мама! — Кодзиро, готового было броситься к матери, швырнуло на пол. — Ай!

Земля содрогалась. С ужасным треском посыпалась вниз черепица.

— !

Наоэ поспешно выставил гошинхеки — защитить Кодзиро. А Охигаси явно не собиралась позволить ему легко отделаться. Прямо в Наоэ полетел шар силы.

— Аааа!

Удар сбил его с ног.

— Мама, пожалуйста, остановись! — выкрикнул Кодзиро.

— Иди сюда, Кодзиро! Я положу этому конец!

— Мама!

Пока Наоэ, постанывая, поднимался, Кодзиро встал перед ним и раскинул руки. На лице Охигаси загорелась ярость.

— Кодзиро, что ты делаешь?!

— Не трогай его, мама!

— Ты… ты предаешь собственную мать?!

— Мама, вспомни, прошу! — молил Кодзиро. — Не заставляй меня больше сражаться! Это все, чего я желаю!

— Как ты можешь так говорить? Да ты трус, Кодзиро!

— Я не хочу править страной! Ничего мне не надо, коли это значит биться с братом!

— !

Охигаси напряглась. Кодзиро продолжал отчаянно говорить:

— Почему мы должны это делать? Почему мы должны сражаться против моего брата? Почему мы должны убить Датэ?!

— Кодзиро!

— Ты так хочешь управлять страной? Однако ж это не причина тому, чтобы остаться здесь, вместо того, чтобы навечно успокоиться!

— …

— В тебе живет ненависть? Ты осталась, чтобы отомстить моему брату? Почему мы должны биться с ним до смерти? Разве брат мой и я не оба сыновья тебе?

— Тихо, Кодзиро! — оборвала Охигаси. — Я не хотела видеть Бонтэна будущим главой Датэ… ради семьи! Бонтэнмару не пригоден был стать генералом! Дзикумару, ты подходил гораздо больше…

— Неправда! Это мой брат сделал клан чудесным владением в шестьсот двадцать тысяч коку! Это мой брат…

— Кодзиро! Масамунэ погубил тебя! Погубил! Своими руками предал мечу собственного брата!

— Я не чувствую ненависти к нему! Тут нет его вины, у него не было выбора!

— Ты не понимаешь, Кодзиро!

Плечи Кодзиро в удивлении дрогнули, Охигаси тихо продолжала:

— Не понимаешь сердца матери, чьего ребенка убили… Не понимаешь. Как я страдала. Ты не знаешь, каково той, у которой украли жизнь сына…

— Мама…

— Я ненавижу Масамунэ за его деяние. Хоть я и мать ему также, как и тебе, это не искупает его греха — убийства тебя.

Кодзиро до крови прикусил губу и проговорил:

— Но кто подтолкнул его? Кто принудил его к этому? Разве… то была не твоя вина, мама!

Охигаси беззвучно ахнула, как от удара.

— Ты говоришь… говоришь, что твоя мать во всем повинна?

— Да, говорю! Если бы ты не предпочитала меня ему, ничего бы не случилось! Он мстил за твою любовь! — из глаз Кодзиро брызнули слезы. — Мама, почему ты не любила нас поровну? Разве ты не понимала, как он был одинок? Он же твой сын, так почему ты не любила его?

— … — Ты винишь… меня… в той трагедии? — пробормотала Охигаси. — Почему я не любила Бонтэна… Говоришь, это наказание…

— …

— Почему я… не любила его?

— … Мам.

— Почему мама не любила Бонтэна?

Озадаченный, Кодзиро пристально на нее смотрел.

По ее щекам катились крупные слезы.

— Нет и не было такого дня, когда мама не думала бы о Бонтэне…

— Мама, — прошептал Кодзиро.

— Да, это правда. Ты верно сказал, я не боготворила Бонтэна, как тебя. Но Кодзиро…

— …

— В глубине материнского сердца столько слов, которые легко не скажешь посторонним!

Наоэ смотрел на нее, не отрываясь. Лунный свет скользил по залитому слезами лицу Охигаси и придавал ее острому взгляду почти божественное сияние. Жесткое, строгое лицо. Но это лишь больше подчеркивало живущую в ней любовь… лицо матери…

«Бодхисаттва…»

Мокрое от слез лицо обратилось к ним.

— Кодзиро, ты должен принять правление. Я отдаю страну, которую не смог получить Масамунэ тебе, которого он погубил, — вокруг ее тела занимался бледный рассеянный свет. — И я никому не дозволю вмешаться! Никому!

— !

— Мама!

Охигаси, взвыв, изо всех силы швырнула в Наоэ ненпу.

Гошинхеки Наоэ блокировало ненпу прямо перед ними, полетели со свистом, раздирающим барабанные перепонки, искры.

— Ааа!

Наоэ рассекал свет руками.

— Ааа!

Охигаси отшатнулась, прижимая руку ко лбу.

— Бай! — выкрикнул Наоэ.

— Наоэ-удзи!

Тело Охигаси было сковано. Кодзиро попытался остановить его, но Наоэ, не обращая на него внимания, свел ладони в ритуальном жесте.

— Ноумакусаманда боданан баисирамандая соака!

— Перестаньте! Пожалуйста, не надо, Наоэ-удзи! — Кодзиро повис на нем.

— О великий Бисямонтэн! — Наоэ стряхнул юношу прочь. — Даруй мне силу Твою, дабы истребить зло!

Из его кулаков вырвался ослепительно белый шар.

— Ты! — сдавленным от ненависти голосом взвизгнула Охигаси. — Будь… ты… проклят!

— Не надо, Наоэ-удзи!

Он не мог позволить себе быть снисходительным.

— Тебуку!

Вспышка. Неистовая мощь тебуку вырвала Охигаси из занимаемого ею тела, и все утонуло в этой бешеной силе. Охигаси издала дикий вопль. Свет оборотился ветром и унес ее дух вон.

В пронзительно чистой белизне Кодзиро простонал:

— Мама!

Кррак. Масамунэ внимательно разглядывал осколки чашки, которая вывалилась у него из рук. Его жена Мэгохимэ посмотрела на него с удивлением:

— Доно?

Масамунэ поднял глаза к луне, медленно плывущей в небесах Сэндая. Ему показалось, что кто-то позвал его по детскому имени.

«Мама?»

Свет угасал. На сад поместья Уэсима, где покоилось женское тело, вновь опустилась тишина. Рядом лежали останки онре Могами: тебуку Наоэ изгнало и их. Кодзиро молча глотал слезы.

— Кодзиро-доно…

Юноша даже не шевельнулся. Наоэ окликнул еще раз, потянулся положить руку ему на плечо.

Кодзиро яростно отбросил его ладонь и повернулся, в его глазах полыхала ненависть.

— Кодзиро-доно, поедем со мной в Сэндай, к твоему брату.

— …

— Кодзиро-доно.

Кодзиро опустил взгляд. Его плечи вздрагивали. От гнева?

Наоэ подождал немного и развернулся, собираясь уходить. Лишь тогда Кодзиро заговорил:

— Наоэ-удзи.

— Да?

— Кинрин хо могут противостоять Гозанзэ Мео хо[8] и Дайтоку Мео хо[9], — сказал юноша, продолжая стоять к нему спиной. — Вы победите, если ударите ими двоими сразу.

— Гозанзэ[10] и Дайтоку[11] одновременно…

— Я просил вас передать моему брату. Сказать ему о маме и мне…

Наоэ кивнул:

— Обещаю.

Юношу бил озноб. Он опустился на колени перед телом женщины, бывшей сосудом для его матери. Наоэ поглядел на него через плечо и покинул сад.

Близился рассвет. Наоэ хмурился на светлеющее небо, на его лицо вернулась суровость.

«Кагетора-сама..!»