Японо-китайская война 1894-1895 гг. Неуслышанная война

Глава восьмая СЕУЛЬСКАЯ УВЕРТЮРА

Пока дипломаты в Сеуле, Токио, Пекине и Тяньцзине пытались так или иначе предотвратить или хотя бы отодвинуть неизбежно надвигавшуюся войну, Отори и Сугимура непосредственно и вплотную занялись реформированием внутреннего устройства Кореи. После 22 июня — то есть после того, как Муцу прервал переговоры с Китаем по этому вопросу — им, по сути, был дан карт-бланш на эту деятельность. Главных вопросов было два: реформирование системы государственного управления с сохранением династических норм передачи власти и выведение Кореи из-под зависимости Китая. Посмотрим, как у них это получилось.

Напомним: окончательное решение осуществить внутренние реформы в Корее, то есть осуществить реорганизацию корейского правительства, было принято кабинетом министров еще 15 июня. В тот же день об этом решении был проинформирован посланник Отори: «Хотя Вы сообщаете, что восстание в Корее подавлено и на полуострове восстановлены мир и порядок, однако едва ли удастся предотвратить новые события, которые могут возникнуть на почве конфликта между Японией и Китаем (!!!) (Курсив мой. — М. К.). Учитывая сложившуюся обстановку, кабинет министров принял решение реорганизовать совместно с Китаем правительство Кореи и предложить китайскому правительству дать свое согласие на создание смешанной комиссии из представителей Японии и Китая… совершенно необходимо, чтобы, пока будут идти переговоры с Китаем, наши войска под любым предлогом оставались в Сеуле… Как на причину оставления японских войск в Корее Вам следует совершенно открыто и официально сослаться на необходимость командирования инспекционной группы чиновников дипломатической миссии или консульства для обследования положения в районах, которые были охвачены мятежом. Обследование нужно всячески затягивать. Проинструктируйте эту группу в том духе, чтобы она намеренно включала в свои донесения сведения, которые были бы противоположны истинному положению вещей и говорили об отсутствии мира в этих районах (курсив мой. — М. К.). В случае, если возникнет необходимость охранять группу, выделите для этой цели соответствующее число полицейских. Судя по результатам беседы с русским посланником и на основании телеграммы японского посланника в Англии, можно сделать вывод, что пока мы можем не опасаться отправки русских войск в Корею (курсив мой. — М. К.). Если правительство Кореи потребует вывода наших войск, ссылаясь на то, что мир и порядок в стране установлены… Вы, господин посланник, должны дать следующий ответ: поскольку у нас нет полной уверенности в ликвидации мятежа, мы вынуждены ожидать доклада инспекционной группы, специально посланной для проведения обследования на месте».

Отори и Сугимура прекрасно понимали, что Китай не пойдет на такое сотрудничество с Японией — поскольку это означало фактически полную потерю его влияния в Корее. Далее события могли развиваться по двум сценариям: либо Китай каким-либо способом вынудят к сотрудничеству (возможно, под давлением мирового общественного мнения, выступающего за «прогрессивное» развитие Кореи), либо реформы Япония будет осуществлять одна и только в своих интересах. Второй вариант развития событий — стопроцентная гарантия войны с Китаем. Пока — только с Китаем…

Телеграмма, полученная ночью 20 июня, расставляла все точки над и: «Ничто не говорит о том, что правительство Китая намерено согласиться с нашими предложениями, касающимися Кореи. Несмотря на это, японское правительство не изменит взятого им курса, пока не добьется результатов, которые удовлетворили бы как самое правительство, так и общественное мнение. Пользуясь случаем, Вам надлежит истребовать от правительства Кореи уступки телеграфной линии между Сеулом и Пусаном, отмены несправедливых налогов на товары японских купцов, проживающих в Корее, а также полной отмены закона, запрещающего вывоз из Кореи зерна. В случае, если переговоры с Китаем не дадут удовлетворительных результатов, я отдам распоряжение принять соответствующие меры для выполнения поставленных задач. Прошу приступить к подготовке и выполнению данной инструкции, тщательно все продумав. Подписал — министр иностранных дел Муцу».

Однако содержание этой телеграммы Отори до корейского правительства не довел, справедливо рассудив, что время для прямого шантажа — а по другому эти заявления и рассматривать не было смысла — еще не пришло.

Через два дня все стало ясно окончательно. Муцу вручил Китаю свой первый меморандум, а Отори была послана телеграмма, по сути, прямое руководство к действию, которую он получил 23 июня поздно вечером. Текст телеграммы гласил: «Переговоры с правительством Китая приостановились. Невзирая на то, что Китай заявляет о своем намерении вывести войска из Кореи, мы свои вооруженные силы эвакуировать не можем. Мы не сделаем это ни при каких обстоятельствах, несмотря на подавление бунта тонхаков или угрозу военного столкновения между Японией и Китаем. Наше правительство будет вынуждено проводить все мероприятия сепаратно, о чем мы предупредили правительство Китая. Ждите подробных указаний, которые Вам доставит секретарь дипломатической службы Като».

Посадка японских войск на суда в Нагасаки

После принятия окончательного решения о вмешательстве во внутренние дела Кореи экспедиционный корпус выводился из подчинения посланнику и поступал в прямое подчинение Главной ставки. 23 июня последовали приказы командиру 5-й дивизии генерал-лейтенанту Нодзу и командиру 9-й смешанной бригады генерал-майору Осима направить в Сеул бригаду, отправка которой по дипломатическим соображениям была временно приостановлена. Одновременно было дано распоряжение продолжить переброску в Корею остальных воинских частей. Генерал Осима вызвал в Сеул 11-й пехотный полк и саперные роты, стоявшие в Инчхоне. 24 июня ночью эти подразделения прибыли в Сеул и разместились на юго-западной окраине города, в районе деревень Ёнсан и Ахен.

Была возобновлена отправка в Корею второго эшелона смешанной бригады. Командиром этих частей был назначен командир 21-го пехотного полка подполковник Такэда. К 24 июня войска были погружены на восемь транспортов и вышли из порта Удзина в Инчхон, куда и прибыли 27 июня. 28 июня все войска были высажены на берег. После прибытия второго эшелона численный состав смешанной бригады составил чуть более 5 000 человек.

Японский посланник попал в сложную ситуацию. Распоряжаться перемещениями военных он больше не мог, а советник Като из Токио еще не прибыл. 25 июня Отори решил, что ему необходимо ознакомить корейского короля с намерениями японской политики в отношении Кореи, причем сделать это незамедлительно. По крайней мере, королю станет понятно, чего от него хотят — кто знает, может быть, он и пойдет на уступки. При наличии в его столице нескольких тысяч японских солдат…

25 июня Отори в сопровождении Сугимура и переводчика был принят королем во дворце Чандоккун. Выполняя указания своего правительства, Отори заявил о необходимости проведения реформ внутреннего управления Кореи и попросил короля назначить членов смешанной комиссии. Королю была вручена соответствующая нота на китайском языке. Король выразил благодарность за добрые намерения японского правительства и обещал внимательно ознакомиться с его предложениями. Одновременно король заявил о необходимости скорейшего вывода японских войск из Сеула, поскольку их присутствие породило среди населения тревогу и смятение. Эти события немедленно попали в русскую прессу. Газета «Владивосток» в номере от 26 июня писала: «Япония продолжает вооружаться в широких размерах и потребовала от корейского короля, чтобы он отказался от покровительства Китая, признал покровительство Японии и удалил китайского резидента».

Пометим на полях: Отори хорошо понимал, что уговорить корейского короля на проведение реформ вряд ли удастся до тех пор, пока в Сеуле находится китайский генеральный резидент. Король серьезно опасался, что в результате реформ его власть будет реально ослаблена. Кроме того, в нынешнем окружении короля практически не было прояпонски настроенных людей. Предполагаемые реформы просто некому было бы осуществлять, поэтому Отори и особенно Сугимура были крайне заинтересованы в появлении своих союзников в окружении короля. Таковые могли появиться только в том случае, если бы правительство было сменено процентов на девяносто. Задачей обеспечения стратегического влияния, таким образом, становился внутренний переворот в Корее. Полная смена караула…

Одним из способов вынудить корейского короля играть по японским нотам было обвинение в том, что он, король, не стремится к независимости собственной страны и выступает за вассальную зависимость от Китая. Такого рода обвинение Отори высказал в конце аудиенции и заявил о необходимости немедленного вывода китайских войск из Кореи — ни словом не обмолвившись относительно той же процедуры в отношении японского экспедиционного корпуса. Предложение японского посланника осталось без ответа с корейской стороны…

27 июня в Сеул прибыл долгожданный дипломатический советник Като, который передал Отори краткие инструкции Министерства иностранных дел. Инструкция гласила:

«1. Достоверно известно, что китайское правительство посылает новую крупную партию своих войск в Корею, вследствие чего столкновение Японии с Китаем становится неизбежным (курсив мой. — М. К.).

2. Дальнейшее пребывание наших войск в Инчхоне может вызвать серьезное недовольство проживающих там англичан и других иностранцев. Для нас крайне нежелательно, чтобы на этой почве возникли разногласия с третьими странами. Учитывая вышеизложенное, кабинет министров принял решение направить в Сеул все войска, расквартированные в настоящее время в Инчхоне, если даже это вызовет… осложнения в наших отношениях с Кореей и Китаем. Кабинет министров решил также усилить смешанную бригаду еще двумя пехотными батальонами, сосредоточив ее в Сеуле.

3. Во исполнение последней инструкции Вам необходимо теперь же заставить корейское правительство восстановить телеграфную линию Сеул — Пусан. Если оно будет медлить с ответом, необходимо провести ремонтные работы силами наших воинских частей, известив об этом корейское правительство».

Все было яснее ясного: Корею намеревались оккупировать, после чего проведение любых реформ становилось обычной формальностью. А куда они денутся?

Кроме официальных инструкций Отори было вручено лично ему адресованное письмо министра иностранных дел, врученное Като буквально за минуту до отплытия. В нем говорилось: «Вам, Ваше превосходительство, предлагается настойчиво посоветовать корейскому правительству осуществить необходимые реформы и преобразования в области административного управления, суда и финансов Кореи, гарантирующие улучшение управления страной в будущем… Необходимо довести наши соображения до сведения посланников других стран и показать всему миру, что действия японского правительства справедливы и правильны». Очевидно, что японский министр иностранных дел — не без ведома премьера — изыскивал такой повод для войны, который мог бы получить поддержку иностранных государств. Вассальная зависимость Кореи от Китая набила оскомину и не воспринималась как серьезный повод для вооруженного столкновения. То ли дело борьба прогресса с пережитками средневековья — тут любой выступит на стороне Японии.

Тем не менее, выполнить задачу, поставленную Муцу, Отори было совсем нелегко. В королевском окружении с японцами «сотрудничали» всего с десяток человек, да и эти не афишировали своих взглядов. Патриотической считалась позиция прокитайская, и всякий, кто осмелился бы открыто выступить в поддержку Японии, поставил бы себя под угрозу. Мнение сторонников Китая мало чем отличалось от мнения российского посланника в Японии М. Хитрово: даже если Япония и сумеет добиться успеха в начале войны (о ней говорили как о деле решенном) — в конечном счете, все равно победит Китай.

В своем пространном донесении в Токио Отори описал сложившуюся ситуацию, высказал свою точку зрения относительно того, что он намерен предпринять в будущем. В частности, он писал: «…в этой обстановке можно добиться проведения реформ только в том случае, если предварительно вызвать столкновение между японскими и китайскими войсками и разгромить противника… как только будет окончательно подготовлен проект реформ, я считаю необходимым поставить его на рассмотрение членов комиссии, которые должны быть назначены главой палаты иностранных дел или Его Величеством. Я намерен заранее активизировать группу сторонников реформ с тем, чтобы мы извне, а они изнутри требовали их проведения. Если корейское правительство, рассчитывая на помощь Китая, отвергнет представленный нами проект реформ или, дав официальное согласие, начнет, тем не менее, колебаться при проведении его в жизнь, я не остановлюсь перед применением таких жестоких мер, какие хоть в малейшей степени можно будет оправдать. Японские и китайские войска расположены на рубежах, отстоящих друг от друга на двадцать ри. Задачи их различны, и вполне возможно, что в течение длительного времени не возникнет повода для столкновения. Однако если мы будем все время пополнять войска и увеличим их численность раза в два-три, нам выгоднее будет нанести молниеносный удар. Такие операции окажутся полезны и для дела осуществления реформ внутреннего управления в Корее».

Однако Отори оставался верен своей собственной идеологии: главным он считал добиться от Кореи отказа от вассальной зависимости — реальной или мнимой. Он сообщил об этом в МИД, настаивая на выигрышности подобной позиции в любой возможной ситуации. МИД не определился в своем отношении к этим предложениям, но и мешать не стал: мирное время отсчитывало последние недели, ничего испортить уже было невозможно.

«Пробный залп» Отори произвел 28 июня. В палату иностранных дел был направлен запрос: «7 июня сего года от аккредитованного в Японии посланника Китайской империи господина Ван Фынцзао поступило уведомление, в котором говорилось, что целью посылки китайских войск в Корею является защита вассального государства. Я уполномочен заявить, что мое правительство с первого дня признания Кореи рассматривало эту страну как независимое суверенное государство… Однако в уведомлении китайского посланника говорится совершенно о другом. Его заявление непосредственно затрагивает взаимоотношения Кореи и Японии, в силу чего я вынужден срочно выяснить мнение Вашего правительства по поводу того, считает ли оно свою страну «защищаемым вассальным государством. Ответ на этот запрос ожидается не позднее 29 июня».

«Залп» дал накрытие. Корейское правительство было поставлено в положение жесткого выбора. Если они признают вассальную зависимость Кореи от Китая — война неизбежна: Япония заключала договор с независимым государством, а не с китайским вассалом. Если же Корея будет утверждать, что она независимое государство — что здесь делают китайские войска, которые пришли «защищать вассальное государство»? Что в лоб, что по лбу — войны не избежать. Теперь Отори не остановится ни перед шантажом, ни перед провокациями: пять тысяч штыков — серьезный аргумент в пользу Японии.

30 июня, с задержкой на день, был получен официальный ответ корейской стороны. В нем говорилось, что Корея впервые заявила о себе как о независимом государстве в Канхваском договоре с Японией, и с момента его заключения, то есть с 1876 года, не давала повода думать о себе иначе. Последнее обращение к Китаю за военной помощью также является правом свободного выбора образа действий, присущего независимому государству. Эта акция ни в коей мере не затрагивает японо-корейских договоров и соглашений и не препятствует их выполнению. Что касается того, расходится ли нота китайского посланника в Японии Ван Фынцзао с настоящим заявлением или нет, то это не может иметь отношения к корейскому правительству.

Это уже было достижением: признание Кореей собственной независимости сильно сковывало Юань Шикая и полностью развязывало руки Отори. Последний не замедлил этим воспользоваться. Нота 1 июля была составлена в не менее резких тонах, чем предыдущая: «Слова о независимости являются пустой отпиской. Необходимо на деле осуществлять суверенную власть в собственной стране. Если одно государство распространило свою суверенную власть на другую страну, а последняя в какой-то мере подчиняется суверенитету этого государства, то такую страну нельзя считать независимой. Именно такое положение сложилось сейчас в Корее. Под предлогом защиты «вассального государства» Китай направил в Корею свои войска, а китайские генералы самочинно отдают распоряжения и приказы местному населению. Как это можно назвать, кроме как нарушением суверенитета Кореи? И что по этому поводу думает правительство, попустительствующее этому нарушению?»

Однако в этот момент из Токио пришло распоряжение Муцу, в котором Отори предупреждался о недопустимости активных действий без согласования их с МИДом. Муцу, в отличие от Отори, был вполне удовлетворен ответом корейского правительства от 30 июня и имел все основания полагать, что теперь можно впрямую переходить к вопросу о реформах. Если всего лишь две недели тому назад Отори не осознавал, что именно имеет своей перспективой Токио, то теперь сложилась прямо противоположная ситуация: Токио не осознавал перспективы, на которую работали Отори, Като и Сугимура. Поэтому было принято решение об отправке в Токио советника дипломатической службы Мотоно и подполковника Фукусима для доклада об обстановке в Корее. Их главная задача — добиться от МИДа и премьера возможности активных политических действий. 3 июля посланцы выехали из Сеула в Токио. С собой они везли письмо Отори, в котором говорилось: «Если в нынешней обстановке столкновение между Японией и Китаем неизбежно, то для нас выгоднее начать военные действия как можно скорее. Вряд ли можно найти лучший повод для войны, чем вопрос о независимости Кореи. Более того, это справедливое и разумное требование, которое может служить веским доказательством наших благородных целей. Китай… в действительности совершенно не подготовлен к войне и не представляет для нас никакой опасности».

Муцу в это время был занят тем, что подготавливал проект корейских реформ. Впервые его предложения слушались на заседании правительства 27 июня. Помимо уже известных требований, о которых много было говорено с Отори и Ито, в проект было включено очень важное требование — о предоставлении японским подданным, проживающим в Корее, привилегий, которыми до этого пользовались китайцы. Проект был немедленно утвержден кабинетом министров — было бы нелепо думать иначе!

Корейская партия близилась к эндшпилю. Требовалась полная согласованность действий всех фигур на шахматной доске. Добиться ее не представлялось возможным: телеграфная связь между Сеулом и Токио была из рук вон плохой, поэтому Отори зачастую не мог дождаться необходимых инструкций, а Муцу — не мог их вовремя передать. После одобрения общего замысла реформ Муцу принял решение об отправке в Сеул директора политического департамента МИДа Курино, о чем известил Отори и предостерег его от активных действий до 4 июля — ожидаемого времени прибытия Курино в Сеул.

1. Однако предостережение запоздало. Отори, не имевший возможности использовать ресурс смешанной бригады, продолжал «обстрел по площадям» своими жесткими требованиями и заявлениями. 2 июля он предложил королю Кореи проект реформ внутреннего устройства страны. Этот проект сводился к следующему:

2. Осуществление реформы центрального правительства и системы местного управления. Выдвижение на руководящие должности людей независимо от их происхождения.

3. Упорядочение финансов и развитие внутренних ресурсов страны.

4. Упорядочение законодательства, проведение реформы судопроизводства, беспристрастное и справедливое разбирательство дел в суде.

5. Создание вооруженных сил, необходимых для поддержания порядка и спокойствия в стране.

6. Реформа системы просвещения.

При вручении проекта королю было заявлено следующее. За последние 10 лет в Корее не прекращаются волнения в войсках и бунты среди населения. Все это не может не оказывать влияния на соседние страны. Не исключено, что подобное положение в конце концов приведет к появлению на корейской территории иностранных армий, что не может не тревожить как Корею, так и Японию. Создавшееся положение объясняется тем, что в Корее отсутствуют необходимые условия, обеспечивающие независимость страны: у нее нет достаточных вооруженных сил, которые могли бы поддерживать порядок и общественное спокойствие. Беспорядки в Корее неизбежно затрагивают интересы Японской империи. Учитывая это, императорское правительство выработало план мероприятий по улучшению положения в Корее, предложив его вниманию китайского посланника в Токио, поскольку Китай находится в таком же положении по отношению к Корее, как и Япония. Японское правительство стремится к сотрудничеству с Китаем, однако китайское правительство не идет навстречу и оставило предложение Японии без внимания. Несмотря на это, правительство Японской империи не отказывается от первоначально поставленной задачи и будет до конца бороться за ее осуществление. Оно намерено всеми силами содействовать установлению в Корее государственного управления, соответствующего независимой стране.

После чего королю было предложено назначить нескольких авторитетных государственных деятелей в качестве членов комиссии по проведению реформ. Король обещал подумать.

5 июля прибыл Курино. Доставленный им проект реформ в Корее мало отличался от того, который уже был предъявлен королю. Но были два существенных дополнения, которые, безусловно, требовалось довести до короля. Речь шла, во-первых, об уравнивании прав японских граждан с правами, которыми в Корее пользовались китайские торговцы, и о начале переговоров относительно концессии на строительство в Инчхоне и в других местах. Кроме того, посланнику рекомендовалось всеми силами двигать Корею по пути прогресса, а именно: развивать образование, популяризировать достижения науки и техники, направлять для обучения за границу — прежде всего в Японию — корейскую молодежь.

7 июля король должен был дать ответ относительно назначения людей в комиссию по реформам, однако ответ не был дан. Король просто не знал, что делать дальше. Даже многомудрый Юань Шикай не мог дать ему должного совета, прекрасно понимая правоту сильного… Ли Хунчжан вместе с резидентом в Сеуле делали то, что были вынуждены делать: пытались тянуть время в поисках выхода из безвыходной обстановки.

8 июля корейский король издал указ, в котором отмечалось неудовлетворительное состояние общественного порядка в стране, ухудшение работы административного аппарата, бездарность и коррупция чиновников на местах и множество других недостатков. В указе подчеркивалось, что вина за плохое состояние государственного управления лежит на правительстве, которое не чувствовало ответственности за устранение недостатков. В заключение в нем говорилось о необходимости проведения реформ и предписывалось всему населению откровенно сообщать о любых положительных или отрицательных сторонах деятельности светской и духовной власти.

10 июля в шесть часов вечера Отори и Сугимура прибыли во дворец старейшин, где встретились с тремя корейскими сановниками: Син Чжон Хи, Ким Кан Чжином и Чо Чжин Сыном. Им был предложен окончательный вариант проекта реформ, который был составлен из двух документов: варианта Отори от 3 июля и варианта, одобренного правительством Японии (вариант Муцу). В общем виде документ состоял из пяти статей и двадцати семи пунктов, срок выполнения пунктов в зависимости от их важности устанавливался от десяти дней до трех лет.

По семи важнейшим пунктам решение нужно было принять в течение трех дней, а приступить к их выполнению — в течение десяти дней. Вот эти пункты:

1. Восстановить в правах Верховный государственный совет как высший орган государственного управления. Определить права и обязанности шести палат и ликвидировать вред, проистекающий от регентского управления.

2. Строго разграничить компетенцию королевского двора и правительства. Не допускать вмешательства двора в дела государственного управления.

3. Четко определить ответственность за проведение внешней политики. Назначить министра иностранных дел и строго придерживаться принципа единоначалия.

4. Ликвидировать традицию замещения должностей по принципу происхождения. Открыть доступ к государственной службе всем способным людям.

5. Категорически запретить продажу должностей.

6. Категорически запретить взяточничество среди чиновников.

7. Построить между Сеулом и главными портами страны железнодорожные линии. Создать почтово-телеграфную связь между важнейшими городами страны.

Жесткие сроки реформ, по сути, диктат японцев, корейскими чиновниками воспринимался как прямое вмешательство во внутренние дела страны — независимо от того, преследует ли это вмешательство благие цели или нет. Правительство резко выступило против предложений японского кабинета. Несмотря на то, что указом короля от 13 июля при спешно восстановленном Верховном государственном совете было создано Управление по проведению реформ, никакой реальной деятельности это управление не осуществляло, даже не собралось ни на одно заседание. На запрос Отори членам комиссии по реформам, который был дан все в том же Дворце старейшин 15 июля, был дан ответ: Корея считает реформы возможными и даже полезными, но проводить их под сенью японских штыков не намерена. Все дальнейшие переговоры на этот счет возможны только в том случае, если японские войска будут выведены из Кореи.

На этом работа японо-корейской смешанной комиссии окончательно приостановилась. Планы Муцу относительно реформирования внутреннего устройства потерпели провал. Оставался только один реальный путь развития ситуации — именно тот, на котором настаивал Отори: переговоры по выходу Кореи из вассальной зависимости с Китаем.

Отори понял, что корейцы не станут проводить реформ, еще 10 числа, сразу после первой встречи с комиссией. В своей телеграмме в Токио он сообщал: «Я негласно выяснил обстановку, сложившуюся в корейском правительстве, и узнал, что король уже склоняется к проведению реформ… Однако из Тяньцзиня одна за другой поступают телеграммы, сообщающие о тайных планах Ли Хунчжана, Юань Шикай также угрожает королю. Эта поддержка воодушевила консерваторов, то есть партию тэвонгуна… истинные намерения корейского правительства, как я полагаю, заключаются в том, чтобы, формально соглашаясь с нашим проектом, отвести от себя удар и выиграть время, а затем обратиться к Ли Хунчжану и посланникам других держав, аккредитованных в Корее, и заставить нас вывести свои войска… Поэтому очень важно именно в настоящее время предпринять твердые и решительные шаги». Далее Отори предлагал на рассмотрение МИДа два варианта собственных действий.

Вариант «А» предполагал следующее. В случае, если корейское правительство прямо или косвенно ответит отказом, от него следует потребовать проведения реформ, угрожая в противном случае прибегнуть к помощи вооруженных сил. Сослаться при этом следует на то, что корейское правительство не в состоянии наладить нормальную работу органов управления, что вызывает частые волнения и смуты, опасные для соседних государств. При этом варианте войска, размещенные в Сеуле, занимают ключевые позиции в городе, главным образом, вокруг королевского дворца, после чего требования о реформах выдвигаются королю в ультимативной форме.

По варианту «Б» — в случае прямого или косвенного отказа его следовало немедленно известить официальной нотой о решении «принять меры для защиты интересов Японии, ибо, к сожалению, отказ корейского правительства показал, что оно не считается с политической обстановкой на Дальнем Востоке и не желает заботиться совместно с Японией о процветании и укреплении своей страны». Далее следовало предъявить Корее следующие требования:

1. Положение о том, что «Корея является независимой страной» (из Канхваского договора) следует расширить, потребовав полностью ликвидировать прежнюю вассальную зависимость Кореи от Китая.

2. На основании статуса наиболее благоприятствуемой страны необходимо потребовать для японских подданных таких же прав и привилегий, какие предоставлены правительству и гражданам Китая — в частности, права осуществлять судопроизводство на корейской территории в отношении корейских граждан, права создавать телеграфно-телефонную сеть и прочее.

До тех пор, пока не будут даны гарантии, что оба указанных пункта будут выполнены, японские войска должны нести охрану городских ворот Сеула и королевского дворца.

На полях пометим: оба эти варианта — прямое давление на правительство Кореи в интересах исключительно Японии. По сути, осуществлялся реальный колониальный вариант: к власти приводились свои марионетки, внутреннее устройство страны приводилось в соответствие с интересами колонизатора. Отори отлично это понимал, но в данной ситуации воистину цель оправдывала средства. Сам посланник склонялся к варианту «Б» собственного плана — не столько в силу его целенаправленности, сколько в силу перспективности: этот вариант давал возможность дальнейшего давления на Корею достаточно долгое время. То есть оправдывал сколько угодно долгое присутствие вооруженных сил, что давало реальный шанс многого добиться.

10 июля в Токио прибыли посланники Отори: советник Мотоно и подполковник Фукусима. Их доклад был жестким и однозначным: никаких реформ в Корее осуществить не удастся до тех пор, пока оттуда не будут выведены китайские войска и не будут произведены серьезные кадровые решения в корейском правительстве — при этом вопрос, кто именно будет принимать эти решения, оставался открытым. Иными словами, Отори дал понять, что последствия переброски в Корею значительных воинских контингентов намного более масштабны, чем это можно было бы предположить. Создавшаяся обстановка требовала трезвой оценки, причем немедленно: японцы пока держали инициативу, но сколь долго это продлится — не мог сказать никто.

Премьер Ито собрал лиц ближнего круга императора с тем, чтобы разобраться в происходящем. После бурной дискуссии участники обсуждения пришли к следующим выводам.

Если требования, предъявляемые корейскому королю, станут предметом гласности и широкого обсуждения, у европейских стран и США безусловно возникнет опасение в том, что Япония провоцирует войну в Корее. В то время, как министр Муцу в беседе с русским посланником утверждал совершенно обратное. Далее. Воинские контингенты Японии уже сейчас вдвое превышают контингенты Китая. Кроме того, японцы находятся в районе Сеула, а китайцы — в тех провинциях, где реально было восстание. Если японские войска сейчас нападут на китайцев, то ответственность за развязывание войны полностью ляжет на Японию. Но даже не это главное. Чтобы начать боевые действия против китайцев, нужно получить для этого ни много ни мало, официальную просьбу короля. То есть, чтобы начать войну, нужно посадить на корейский трон того, кто не будет этому противиться. Но попытка дворцового переворота — совершенно явное вмешательство во внутренние дела суверенной страны, полная «потеря лица».

Однако этот круг экспертов имел лишь рекомендательный голос. Ито же предпочел доверить Муцу — Отори довести дело до конца.

12 июля, после доклада Мотоно, Муцу отдал распоряжение, которого так долго просил посланник в Сеуле: «Сейчас необходимо принять решительные меры. Вам, господин посланник, надлежит все хорошо взвесить и, выдвинув предлог, который не мог бы вызвать нареканий со стороны мирового общественного мнения, начать практические действия».

Мотоно снова возвращался в Корею. Он вез личное письмо Муцу для Отори. В письме было написано: «Наша ближайшая задача в настоящий момент заключается в том, чтобы ускорить столкновение между Японией и Китаем. Для ее осуществления хороши любые средства. Всю ответственность за этот шаг принимаю на себя (курсив мой. — М. К.). Пусть Вас, господин посол, это не беспокоит».

Тем временем Ли Хунчжан принял окончательное решение отстаивать интересы Китая в Корее японскими методами — то есть вооруженной силой. После доклада о том, что количество японских солдат вдвое превысило количество китайских войск, он 16 июля принял решение об усилении китайского экспедиционного корпуса. Ли Хунчжан решил направить в Корею семнадцать батальонов Северной армии, причем первые шесть отправить из Дагу незамедлительно, крайний срок — 20 июля. Всего в Корею намеревались перебросить 12 000 солдат.

Об этих намерениях Китая в Токио стало известно утром 19 июля. Вечером того же дня, после длительной беседы с премьер-министром, Муцу направил телеграмму Отори. В ней, по сути, посланнику предоставлялось право выбора вариантов действий, которые неизбежно вели к разрыву отношений с Китаем. Текст гласил: «Отныне Вы можете предпринять шаги, какие найдете наиболее подходящими… прошу Вас… обратить особое внимание на необходимость избежать всякого конфликта с другими державами. От японского консула в Тяньцзине поступило донесение, что Ли Хун Чен принял 18 июля решение направить в Корею 17 батальонов и что 6 батальонов должны отбыть из Дагу 19–20 июля. Если информация соответствует действительности и китайские войска высадятся в Корее, это будет прямым вызовом Японии: императорское правительство Японии будет вынуждено оказать вооруженное сопротивление».

Генеральный штаб выдал генералу Осима еще более конкретное указание: «Если станет известно, что Китай увеличивает численность своих войск, Вам надлежит, оставив часть своей бригады в Сеуле для несения прежней службы, уничтожить главными силами ближайшего противника, не дожидаясь подхода к нему подкреплений».

Прибывшие из Токио в Сеул 19 июля Мотоно и Фукусима подтвердили первый — Отори, а второй — Осима, что время «Ч» наступило. Дальнейшие действия могли осуществляться посланником и командующим по их усмотрению и в удобное для них время. По сути, это означало карт-бланш на начало войны.

Очевидно, об этом сообщении вскоре узнали китайцы. 19 июля из Сеула тайно выехал Юань Шикай, не без оснований опасавшийся серьезных для себя последствий сразу после начала боевых действий. В том, что они начнутся со дня на день, не было ни малейшего сомнения. Вместо него в Сеуле остался Тан Шаои.

Отори и Осима вновь получили реальную возможность взаимодействия. Подготовку к боевым действиям они начали с ремонта телеграфной линии Сеул — Пусан. Одновременно в Сеуле началось строительство казарм для японских солдат.

20 июля Отори направил ноту в палату иностранных дел. В ней говорилось: «В статье 1 договора о дружбе между Японией и Кореей четко и ясно говорится, что Корея является независимым и самостоятельным государством. Однако в ноте китайского правительства, направленной правительству Японии в связи с отправкой в начале июня… китайских войск в Корею, говорилось, что Китай направляет свои войска в соответствии с традицией защиты вассального государства…Из этого вытекает, что Китай не считает Корею независимым государством и наносит ущерб ее суверенным правам…корейское правительство, предоставив китайским войскам возможность длительного пребывания на территории Кореи, наносит ущерб независимости Кореи и нарушает положение японо-корейского договора, гласящее, что Корея является независимой страной, пользующейся равными правами с Японией. Мы надеемся, что корейское правительство немедленно удалит китайские войска за пределы Кореи и тем самым выполнит свои обязательства, принятые по договору. Само собой разумеется, что все это не терпит отлагательства, и я надеюсь, что… решение будет принято немедленно. О решении правительства Кореи по данному вопросу прошу сообщить мне не позднее 22-го сего месяца. Имею честь донести до Вашего сведения, что, если ответ не будет получен в указанное время, я буду вынужден принять решение самостоятельно».

Ответ был получен минута в минуту, в полдень 22 июля. В ответе говорилось, что Корея заявила себя независимым государством еще в 1876 году и с тех пор ни разу не давала повода думать о себе иначе. Кроме того, «в нашей ноте мы уже информировали, что главе палаты иностранных дел ничего не известно относительно воззвания генерала Не Шичена… Что касается войск Цинской империи, находящихся в пределах нашей страны, то они действительно прибыли по просьбе нашего правительства. После того, как бунтовщики на юге были приведены в покорность, мы неоднократно просили цинское правительство вывести войска. Однако последнее еще не вывело войск; точно так же войска Вашей страны продолжают оставаться в Корее. В настоящее время мы вновь потребовали от заместителя генерального резидента Тан Шаои передать китайскому правительству просьбу о срочной эвакуации из Кореи своих войск, о чем извещается Ваше Превосходительство».

Однако этот ответ мало что менял. В полночь 22 июля Отори после совещания с Осима принял решение о начале активных действий уже на следующий день.

На рассвете 23 июля в корейскую палату иностранных дел ушла последняя «довоенная» нота Отори. В ней говорилось:

Теперь оставалось самое главное: в течение нескольких часов (!) «изобрести» нового премьер-министра. Единственным кандидатом на этот пост японцы видели тэвонгуна, и склонить его к сотрудничеству предстояло в наикратчайшее время. Напомним, что тэвонгун, будучи регентом малолетнего короля, своего сына, был активным сторонником «реформирования наоборот», то есть установления таких реформ внутреннего управления, которые сохраняли бы вековое государственное устройство. За время своей трехлетней ссылки в Китае и после возвращения в Корею в 1887 году тэвонгун изменил свои взгляды и убеждения. Он понял, что Корея не выживет, затворившись от всего мира. Но он продолжал оставаться опальным политиком, который оставался в живых до тех пор, пока мог представлять собой определенного рода объект для торговли короля с политическими противниками. Нащупывать контакты с тэвонгуном Отори начал еще в начале июля, однако встреча майора Окамото Рюносукэ с ним ничего не дала. Тэвонгун не проявил заинтересованности в сотрудничестве с японцами.

К 20 июля обстановка накалилась до предела. Японские дипломаты пришли к выводу о том, что им придется силой сменить правительство Кореи, устранить политическое влияние родственников королевы и посадить на трон тэвонгуна — в крайнем случае даже без его на то согласия. На самый крайний случай имелся вариант «случайного убийства» всех реальных претендентов на власть, что давало возможность основания новой правящей династии. Правда, этот вариант в значительной степени повышал риск вмешательства в конфликт третьих стран, поэтому уговаривать тэвонгуна пришлось самим дирижерам событий — Сугимуре и Отори.

Для облегчения «агитационного воздействия» из сеульской тюрьмы японскими солдатами был экстренно освобожден Тэн Ун Бун — один из наиболее доверенных лиц тэвонгуна. В японской миссии, куда он был срочно доставлен, ему быстро и доходчиво разъяснили, почему именно в это ясное утро 23 июля тэвонгун должен всенепременно и обязательно вернуться в большую политику. Тэн Ун Бун оказался смышленым малым, лишних вопросов не задавал, и немедленно отправился во дворец опального царедворца. Его сопровождал уже знакомый тэвонгуну майор Окамото. По прибытии во дворец они вдвоем обратились к тэвонгуну с предложением возглавить правительство.

В это время в городе происходили важные события. Ранним утром Осима по согласованию с посланником Отори снял из Ёнсана 21 — й пехотный полк и ввел его через западные ворота в Сеул, усилив артиллерией. Как только первый батальон появился перед воротами Енчумун дворца Кёнбоккун, корейская охрана открыла огонь. Это были первые выстрелы японо-китайской войны — войны за Корею, за владычество на Дальнем Востоке.

Пометим на полях: вряд ли кто-нибудь мог даже предположить, сколь длительную и кровавую трагедию открывает эта утренняя увертюра у ворот Енчумун. Десятилетний мальчик из старинного самурайского рода Нагаока, Ямамото Исороку, бредивший морскими подвигами, двое сыновей полковника Ноги, тысячи жителей города, из которого началась эта война — Хиросимы — все они были обречены судьбой, трубный глас которой прозвучал хлесткими выстрелами охраны дворца Кёнбоккун в городе Сеуле, столице Страны утренней свежести… Пять войн за пятьдесят лет — этот японский путь на Голгофу, закончившийся страшным адом «ярче тысячи солнц», начался именно здесь. Здесь и сейчас!

Батальон принял бой. Артиллерия не задействовалась, пехота стреляла залпами по команде. Двумя ручными бомбами были уничтожены корейские солдаты, занявшие позицию в проеме ворот. После этого результат боя был предрешен: два батальона ворвались во дворец. После двадцатиминутной перестрелки корейская охрана сложила оружие. Оставшийся за пределами дворца батальон быстро занимал ключевые позиции в городе — главным образом на возвышенностях и на перекрестках главных дорог. С горы Висентэ, где располагалась японская миссия, выстрелы были слышны не более часа. К восьми тридцати местного времени Сеул был в руках японской армии. Сведений о потерях среди атакующих не сохранилось, из чего можно сделать вывод о том, что если таковые и были, то были они совершенно незначительными.

Тем временем Сугимура спешил во дворец тэвонгуна, поскольку посыльный Окамото сообщил о больших проблемах, возникших в ходе переговоров. Он прибыл во дворец в самый разгар горячего спора относительно происходящих в городе событий. Сугимура сообщил тэвонгуну, что во время боя во дворце большая часть членов королевской семьи бежала, королева якобы укрылась в родовом городе Чунчоне. Кроме тэвонгуна, в Сеуле не осталось никого, кто мог бы возглавить страну. Япония предлагает ему незамедлительно сделать это.

Известие отрезвило спорщиков. После некоторого размышления тэвонгун осведомился: если нынешние действия Японии продиктованы благородными намерениями, готов ли господин Сугимура от имени японского императора обещать корейцам, что по окончании этих событий от Кореи не будет отторгнуто ни пяди ее земли? Сугимура, строго соблюдая все требования субординации, не разгибаясь в поклоне, ответил: нынешние действия Японии продиктованы исключительно благородными побуждениями, и по окончании таковых ни одна пядь корейской территории не будет отторгнута.

Тэвонгун согласился возглавить новое правительство Кореи и немедленно приступить к реформам внутреннего устройства страны.

Король, однако, находился во дворце все время боя. Он послал за японским представителем немедленно, как только утихла стрельба, но добраться до дворца Отори смог только ближе к полудню. Он вошел в королевский дворец через ворота Кванхвамун, а через ворота Енчумун одновременно с ним во дворец вошел отец короля — тэвонгун. Принимал посланника уже он. Отори осведомился о здоровье короля и поздравил тэвонгуна с новой для него должностью главы правительства.

Дворцовым комендантом был назначен командир 21 — го пехотного полка подполковник Такэда. По его приказанию усиленные караулы были выставлены ко всем четырем воротам дворца, подходы к воротам со стороны города были прикрыты секретами. Без пропуска, подписанного лично Сугимурой, во дворец не могли проникнуть даже самые значительные лица из королевского окружения.

Основные силы бригады были заняты разоружением корейских частей. Эта процедура происходила без эксцессов, поскольку приказ о разоружении армии был отдан лично тэвонгуном. Незначительное сопротивление оказала королевская гвардия, поскольку тэвонгун для них был никто, а король, которому они подчинялись лично, приказа разоружаться не давал. Тем не менее, очаговое сопротивление было быстро подавлено, и к вечеру 25 июля последние корейские части были полностью разоружены.

Королева, вопреки слухам, не оставила своего супруга, поэтому дипломаты нанесли несколько визитов во дворец, дабы осведомиться о монаршем здравии. Все прекрасно понимали, что реальная власть, подкрепленная японскими штыками, принадлежит тэвонгуну. Уже на следующий день после дворцового переворота король издал эдикт, в котором всю вину за произошедшее взял на себя и разъяснил подданным, что намеченные реформы сумеют помочь стране справиться с последствиями борьбы четырех придворных партий. Извещалось, что предполагается привлекать к государственной службе всех, кто окажется к ней способным, а не только высокородных аристократов. В тот же день был издан указ о разделении сферы гражданской и военной служб, о необходимости докладывать обо всех срочных делах тэвонгуну и получать его санкцию на их осуществление.

25 июля ближе к вечеру Отори встретился с тэвонгуном для обсуждения главного вопроса, ради которого все и затевалось. Речь шла о денонсации двухсторонних торговых договоров с Китаем, заключенных в течение последних двадцати лет. Помимо этого, Отори настаивал на необходимости изгнания китайских войск, пришедших якобы обеспечивать порядок в вассальной стране, причем изгнание оных должно быть осуществлено силами японской армии и флота. Беседа имела успех: в тот же день поздно вечером корейское правительство официально известило о денонсации корейско-китайских торговых договоров. Тем не менее объявить о прекращении вассальной зависимости даже тэвонгун не решился. И в вопросе о привлечении японских войск к изгнанию китайцев не было проявлено четкой позиции.

И не надо, вполне мог сказать про себя Отори. 25 июля в полдень главные силы смешанной бригады выступили из Сеула на юг, по направлению к Асану. 26 числа Осима получил телеграмму посланника, текст которой гласил: «Об удалении китайских войск из Асана. 25 июля 1894 года от правительства Кореи было получено письмо за подписью главы палаты иностранных дел и с приложением печати палаты с просьбой, чтобы мы взяли эту функцию на себя. Прошу Вас принять это к сведению и действовать соответствующим образом. Чрезвычайный и полномочный посланник Отори Кэйсукэ».

Дирижер отлично справился со своей задачей. Сеульская увертюра японо-китайской войны была сыграна безупречно…