Японо-китайская война 1894-1895 гг. Неуслышанная война

Глава двенадцатая ТРУДНАЯ ДОРОГА ИЗ КОРЕИ В КИТАЙ

После окончательного разгрома китайских войск в Корее боевые действия переместились в Южную Маньчжурию.

Пометим на полях: географическое название Маньчжурия (иногда писали Манджурия) претерпело значительные изменения за довольно короткий исторический срок. Термин первыми ввели в обращение англичане во время Первой опиумной войны, и понимали под Маньчжурией всю территорию Застенного Китая вплоть до Амура на Севере и побережья Японского моря — на востоке. На Западе Маньчжурия граничила с Монголией. Этим географическим термином пользовались и в России: в распоряжении Государственного канцлера А. Горчакова генерал-губернатору Восточной Сибири Н. Н. Муравьеву-Амурскому об основании Владивостока напрямую сказано о занятии нашими судами побережья Маньчжурии. Русские географы, а еще более политики, государственные деятели и журналисты со временем наполнили этот термин иным содержанием: Маньчжурией стали называть всю территорию Китая, прилежащую к России вплоть до Корейской границы. В описываемое время Маньчжурией называли всю территорию Китая восточнее и севернее Пекина. После Второй японо-китайской войны и создания Маньчжоу-го термином Маньчжурия стали обозначать территорию этого государства.

Еще до Пхеньянской катастрофы Ли Хунчжан предусмотрел необходимость сосредоточения значительных резервов вдоль реки Ялу, по которой проходила корейско-китайская граница. Резерв мог в случае необходимости прийти на помощь оборонявшим Пхеньян, а мог стать самостоятельной армейской группировкой, предназначенной для наступления на юг, к Сеулу. Именно на усиление этой группировки был предназначен десант, доставленный под прикрытием китайского флота 16 сентября. Десантированные силы вступили в Цзулянь утром 17 сентября. Отряд составляли 5 батальонов армии Сун Цина из Люйшунькоу и 12 батальонов Лю Шэнсю из Даляня. Кроме того, 12 кавалерийских эскадронов и 12 пехотных батальонов армии маньчжурского генерала И Кэтана заняли оборону на левом берегу реки Ялу.

21 сентября, после недельного тяжелого марша, к занимаемым рубежам подошли остатки армии, потерпевшей поражение в битве под Пхеньяном и с ходу переправились через реку на китайский берег. Среди них были те, кто шел еще от Асанского залива, им пришлось пройти до Китая более шестисот километров пешком. Общая численность китайских войск составила более 24 тысяч человек, 70 батальонов. За неделю с лишним китайцам удалось создать довольно мощную линию обороны вдоль реки с центром в Цзюляне. На этих рубежах были сосредоточены лучшие силы Северной армии Китая, однако их боевой дух не соответствовал той задаче, которая была поставлена Ли Хунчжаном перед генералами Сун Цином и Е Чжичао. Задача была поставлена жестко: укреплять местность всеми доступными способами, рыть окопы полного профиля, создать позиции для артиллерийской засады, не лезть в рукопашную драку и подпускать врага на расстояние пистолетного выстрела, после чего пускать в дело пулеметы.

В состав группировки входили силы не только Северной армии, поэтому Пекин еще до завершения перегруппировки направил сановнику по делам Севера приказ, предлагавший ему назначить командующим китайской армией популярного в народе генерала и бывшего губернатора Тайваня Лю Минчуаня. Его назначение бесспорно могло поднять боевой дух солдат, однако страдавший от малярии семидесятилетний генерал отказался принять командование. Тогда император назначил известного своей отвагой и боевым опытом генерала Сун Цина сначала советником командующего Северной армией, а через неделю — командующим китайскими вооруженными силами в Корее и в южной части Мукденской провинции. Ему не подчинялись лишь войска маньчжурского генерала И Кэтана, которые действовала самостоятельно. Тот факт, что командующего назначали в обход Ли Хунчжана, было серьезным свидетельством его ослабления. Это могло быть также результатом интриг его врагов при дворе. Однако перемещения командующих мало что меняли: каждый из них стоил другого. Отваги им было не занимать, а умения воевать с японцами не было ни у кого.

После ранения генерала Осима командование японской группировкой принял генерал Ямагата Аритомо. Это был очень известный в Японии человек, которого знали абсолютно все, до последнего рикши включительно. Выходец из старинной самурайской фамилии провинции Хидзэн, он в начале семидесятых годов был направлен для изучения военного дела во Францию и Россию. С 1873 — военный министр. В 1877 году был одним из главных действующих лиц при подавлении Сацумского восстания. С 1878 года — командир императорской гвардии и начальник Генерального штаба. С 1885 по 1891 год — министр внутренних дел, с 1889 и до министерского кризиса — премьер-министр. После назначения премьером Ито Хиробуми стал президентом Тайного совета, а с 1894 года — командующий 1-й армией. Наряду с адмиралом Ито Сукэнори, стал самым известным командиром этой войны.

Директива Главной ставки, полученная Ямагата 20 сентября, предписывала перейти с войсками реку Ялу и, развивая наступление, занять Ляодунский полуостров и все побережье Печелийского залива. Таким образом, создавался плацдарм для наступления на внутренние районы Китая, а флот лишался всех ремонтных баз и портов.

Однако выполнение директивы тормозилось положением в тылу японских войск. Офицеры, штурмовавшие Пхеньян, сообщили генералу, что, если бы оборона затянулась хотя бы на неделю, японцам пришлось бы отступить, поскольку каждый солдат имел с собой только двухдневный запас продовольствия. Реквизиция лошадей и наем корейских носильщиков шли ни шатко ни валко, а те, которых заставляли работать из-под палки, всячески саботировали это мероприятие. Чаще всего просто бросали груз и исчезали в горах. Кроме того, увидев последствия японской «помощи от китайского засилья», снова оживились притихшие было тонхаки, и партизанская война в окрестностях Сеула и в Чолладо вспыхнула с новой силой. Особенно серьезным было положение в горных районах между Сеулом и Пусаном, где японские войска могли перемещаться только значительными группами с охранением. Сопротивление нарастало там, где его менее всего ожидали, и молодые офицеры с искренним недоумением пытались понять, почему корейцы, которых «спасли» от китайского порабощения, так люто ненавидят своих «спасителей». Формирование новых структур государственного управления положения не меняло: телеграфная линия Сеул — Пусан требовала постоянной охраны силами пяти кавалерийских эскадронов, поскольку каждую ночь рвались провода и валились телеграфные столбы. Каждый день охранные войска несли потери, и понять, откуда стреляют, было совершенно невозможно. Убрать китайцев из Кореи оказалось мало: необходимо было «убедить» корейцев в том, что это делается для их блага. Они почему-то думали по-другому. В общем, почти месяц с момента взятия Пхеньяна понадобился для создания гарнизонных команд, общим числом ни много ни мало, почти 20 тысяч человек. В каждую корейскую провинцию, в крупные города и порты были назначены японские советники по делам местного самоуправления. Тыл беспокоил японское командование не меньше, а иногда и больше, чем боевые действия, поскольку в тылу все было намного непонятнее, чем в бою. Полным ходом шли пертурбации в Сеуле, где Отори интенсивно искал новых людей для занятия важных государственных постов.

Снабжение армии осуществлялось следующим путем. Продовольствие, боеприпасы, фураж и амуниция доставлялись от Хиросимы до устья Тайтонга, где вываливались на едва оборудованное побережье. От этого места груз нужно было доставить до расположения войск — на расстояние от 120 до 200 километров. Надежда японской армии прокормить себя за счет корейцев оказалась тщетной: урожай был мизерным, брать было нечего. Поэтому следовало опасаться еще и «рисовых разбойников» — этаких корейских Робин Гудов, кормивших бедных крестьян за счет добычи на большой Пхеньянской дороге. Поэтому система доставки провизии к действующей армии была достаточно сложной и отнюдь не безопасной для тех, кто ее охранял на всем протяжении.

«Корейский обоз» был составлен из небольших ручных тележек, срочно доставленных из Японии. На таких тележках в Токио и Осаке возили на рынок рыбу. Каждую из них везли «на себе» три носильщика. Для выполнения этой повинности нанимались крестьяне, и каждую восьмую тележку провизии они получали в оплату за свой труд. Это несколько облегчило обстановку, и саботажников стало меньше. Вся дорога была разбита на несколько этапов с пунктами перевалки. Начальником «дистанции пути» был назначен генерал Епи Тодзио, при нем был создан специальный штаб тыла: начальник штаба, два офицера Генштаба (!), переводчики, доктор, несколько чиновников. Тыловому штабу была придана специальная команда ремонтников, которая каждый день исправляла тележки, получившие повреждения. Но даже дерево для ремонта приходилось доставлять из Японии! На каждом этапе был назначен комендантом штаб-офицер, которому подчинялись два помощника и писари. Вдоль этапов протягивали телеграфный провод. А для наблюдения и охраны телеграфных линий были назначены особые команды 3-го инженерного батальона.

Однако генерал Ямагата мог лишь досадовать на проблемы тылового обеспечения, а решать боевые задачи все равно было необходимо. К 4 октября генерал Нодзу вышел на линию корейско-китайской границы вдоль реки Ялу, с ходу выбив китайцев из Видзы — единственного населенного пункта, который они занимали на корейской стороне. Позиции заняли солдаты 18-го пехотного полка, охрану флангов обеспечивала приданная полку кавалерия. Столь длительный переход был вызван крайней медлительностью перемещения громадного обоза с продовольствием и фуражом. Особенно трудно было доставлять артиллерию и боезапас. В конечном счете, артиллерия, приданная Нодзу, прибыла на позиции одновременно с главными силами 1-й армии Ямагата — через две недели.

Первым делом генерал Нодзу разослал кавалеристов и инженеров вверх и вниз по реке для проведения тщательной рекогносцировки. Река была очень широкой, в некоторых местах — больше километра. Мостов не было ни одного. Правый китайский берег был крутым, все господствующие высоты были заняты китайскими наблюдателями. Малейшие перемещения японцев были видны как на ладони. Тем более в это время года погода стоит исключительно ясная. Все время, пока японцы сосредотачивались у Видзы и искали брод через реку, а на это ушло двадцать дней, китайцы имели возможность укреплять свои позиции.

Пометим на полях: много лет спустя, уже после Синьхайской революции, глава Китайского правительства Юань Шикай в беседе с ветеранами этой войны вскользь заметит, что именно позиция на реке Ялу могла переломить ход войны, если бы китайские войска не окапывались в ожидании японского наступления, а зная расположение бродов и особенности реки, могли наносить удары по немногочисленным японским частям. Именно Юань Шикай указал на самую сильный род войск китайской армии в той войне — кавалерию. Но… Поражения еще только подавляли боевой дух вместо того, чтобы укреплять его.

22 октября неизвестный японский кавалерийский унтер-офицер сумел переправиться на правый берег Ялу у деревни Сукочин, в 25 километрах от Видзы выше по течению реки, выведав путь у китайских контрабандистов. 24 октября ранним утром генерал Нодзу переправил на правый берег передовой отряд в три роты, который после непродолжительного боя выбил небольшой китайский гарнизон из близлежащей деревушки и занял оборону, прикрывая переправу. В тот же день вся 1 — я армия генерала Ямагата, состоявшая из 2-х дивизий, 28 тысяч человек, подошла к Видзы.

Занятая диспозиция выглядела следующим образом. Авангард — 18-й пехотный полк и кавалерия полковника Сато занимала собственно Видзы. Правая колонна — 3-я дивизия генерала Кацура и приданный ей 6-й пехотный полк расположились севернее Видзы, а левая колонна — 5-я дивизия генерала Нодзу — расположилась восточнее Видзы.

Особого выбора тактики боя у Ямагата не было: брод был разведан только в одном месте, река там была уже, что позволяло обеспечить поддержку наступавшим частям артиллерией. Кроме того, на правом берегу был захвачен плацдарм, что позволяло вводить части в бой без задержки на прорыв обороны.

Авангард армии переправляли на лодках, чтобы армия могла идти в бой в сухой обуви — в октябре вода уже холодная. В ночь с 24 на 25 передовой отряд перешел на плацдарм на правом берегу, ранее стоявшие там части выдвинулись на оборонительные рубежи, а переправившиеся силы начали наводить понтонный мост. 26 октября рано утром все войска японской армии совершенно беспрепятственно переправились на китайский берег. 1 — я армия сходу атаковала китайские позиции у Тюренчена, имея в виду не дать китайцам прижать японские части к реке. Куда там, — и в мыслях не было…

Японские части наступали стремительно, разворачиваясь по фронту и быстро удаляясь от реки вглубь китайской территории. Ямагата приказал дивизии генерала Кацура атаковать китайцев в лоб, а генералу Нодзу — атаковать с левого фланга. Все инструкции Ли Хунчжана были позабыты. Китайцы вели беспорядочный огонь, расстреливая боезапас. От такой стрельбы пулеметы закипели уже через десять минут, и солдатам ничего не оставалось, как идти врукопашную. Никакого «командования» при этом не осуществлялось. Солдаты дрались от отчаяния. Три часа длился ожесточенный бой, и китайцы были вынуждены отступить с позиций. К полудню Тюренчен был занят японцами, к вечеру они вошли в Цзулянь. Армия Сун Цина — вернее, то, что от нее осталось — откатилась к Фынхуаню и Сюяню, а потом — к Мотянлину, а отряд И Кэтана — в Куандянь. Путь во внутреннюю Маньчжурию был открыт.

Поражение китайцев на собственной территории, всего за три часа боя, к которому готовились двадцать дней — это было совершенным шоком не только в Пекине, но и в самой армии. Японцев начали панически бояться, они казались совершенно непобедимыми. Китайские солдаты, которые пошли воевать, чтобы немного заработать, начали дезертировать тысячами. Склоки в Пекине вокруг нового командующего принца Гуна и престарелой императрицы Цы Си продолжались, формировались новые группировки, которые сменяли прежние, каждый старался выгадать хоть какие-то возможности влияния на принятие решений. Офицерский корпус китайской армии начал роптать против высшего командования — их бездарность и невежество считали главной причиной столь серьезных поражений. Вдобавок ко всему, начались беспорядки в Монголии, и туда также пришлось посылать войска.

После поражения на реке Ялу в полный рост встал вопрос о защите Пекина, но никаких промежуточных рубежей обороны и войск для этого не было. Единственной надеждой китайских правителей была быстро приближающаяся осень: японцы считались людьми теплолюбивыми, к морозам неприспособленными.

Внутри страны нарастало неприязненное отношение к европейцам: власти втихаря внушали народу, что именно белые варвары подтолкнули японцев к нападению на Китай, дали им оружие и научили им пользоваться. В некоторых городах начались погромы и грабежи европейцев. Китайское военное судно захватило в Тайваньском проливе британский пароход «Ратхант», предполагая, что тот доставлял оружие и амуницию в Японию. Пароход был отконвоирован в Килунг, после разбирательства скандал удалось замять. Газета «Владивосток» писала в те дни: «Положение береговых городов, где проживают иностранцы, становится серьезным. В Пекине и Тяньцзине европейцы ежедневно подвергаются оскорблениям со стороны солдат и черни… В Пекине улицы кишат враждебно настроенными к иностранцам солдатами. В Тяньцзинь прибыло много европейцев из соседних округов, в самом Тяньцзине европейцы принимают оборонительные меры».

Да и вне театра военных действий атмосфера была крайне напряженной. Достоянием широкого общественного мнения стал инцидент в Йокогаме 20 сентября 1894 года. Командир русской эскадры, стоявшей на якоре на внутреннем рейде, был вынужден сыграть боевую тревогу после того, как обнаружил слежку за кораблями эскадры с британского судна, которое крайне опасно маневрировало в непосредственной близости русских кораблей. Британец удалился на достаточное расстояние только после того, как флагман поднял сигнал «Применю оружие». Объяснение между российским и британским адмиралами, в ходе которого матросская лексика заметно превосходила дипломатический лексикон, в конечном счете привело к взаимопониманию, но напряженность не сняла. За кулисами этого инцидента — мощные пропагандистские кампании, которые одновременно велись и в российской, и в британской прессе. Каждая из сторон, воспользовавшись ситуацией, пыталась извлечь для себя выгоду, обвиняя противную сторону во всех возможных каверзах. Англичане, всячески стремившиеся помешать развивавшемуся российско-французскому альянсу, громко кричали о «возможном участии России в войне на стороне Японии» и о «тайной поддержке японских войск российским флотом». Очевидно, этим и было объяснимо столь пристальное внимание английского судна к русской эскадре в Йокогаме. С другой, российской стороны, в долгу не оставались. Вот цитата из той же газеты «Владивосток» от 2-го октября: «По слухам, английский кабинет постановил послать в Китай войска. Британскую эскадру в китайских водах намерены усилить, а также охранять британскую миссию британскими матросами и индийскими сипаями… Британский крейсер Agolrs ушел в китайские воды».

Очень не афишировала свою заинтересованность в этих событиях Германия, но шила в мешке не утаишь. Участие немецких офицеров-инструкторов в подготовке китайских моряков, корабли кайзера в Желтом море, резко возросшая активность германского делового мира в связи с открытием Дойче банком миллионного китайского кредита — все это было трудно скрыть от окружающих. Понемногу и в России начинали понимать, что японо-китайская война в той или иной степени выявит всех, кто намерен позиционироваться в дальневосточной политике. Главной территорией этой политики безусловно понимался Китай — с его колоссальными человеческими ресурсами, практически неразведанными природными богатствами и выгодным географическим положением. Но то, что именно Германия станет дирижером в этой политике по отношению к России — тогда не мог вообразить никто. Англия по старинке представлялась главным российским конкурентом на Дальнем Востоке.

Тем временем в Японии завершилось формирование 2-й армии 2-дивизионного состава, которую возглавил военный министр маршал Ояма. В начале октября армия сосредоточилась в Хиросиме в ожидании погрузки и переправки уже не в Корею, а непосредственно в Китай. Адмиралу Ито была поставлена задача по дезориентации китайских военачальников, и корабли японского объединенного флота начали постоянно тревожить прибрежные гарнизоны по всему побережью Желтого моря. Китайцы так и не смогли догадаться, куда именно будет направлен следующий удар, и распыляли и без того слабые части по побережью.

Россия, единственная из стран, кому искры от разгоревшейся войны угрожали непосредственно, практически никак не реагировала на эти события. Если не считать незначительных заметок в газетах Петербурга, Владивостока и Благовещенска, о событиях на Дальнем Востоке почти не писали. Любопытство интересующихся удовлетворяли статьями о Корее — стране столь далекой и неизвестной, что публикации по стилю более напоминали статьи Н. Миклухо-Маклая о Новой Гвинее, печатавшиеся несколькими годами ранее. Россию более занимали проблемы восстановления отношений с Болгарией, прерванные после болгаро-сербской войны, развитие отношений с Францией и налаживание отношений с Германией. Кроме того, именно в октябре 1894 года произошло событие ожидавшееся и печальное. 20 октября в 2 часа 15 минут пополудни в Ливадии умер Государь Император Александр III. В пять часов вечера новому Государю Николаю II присягнули Великие Князья, чины двора, войска, полиция, Собственный Его Императорского Величества Конвой, состоявший из терских и кубанских казаков. Страна готовилась к похоронам монарха и вступлению на престол нового царя.

Возможные последствия развивавшихся на Дальнем Востоке событий понимали, пожалуй, лишь в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел и в Генеральном штабе. Дальновидные генштабисты отправили в японскую армию на все время военных действий своего военного агента в Китае и Японии полковника Генерального штаба К. И. Вогака и офицера штаба Приамурского военного округа капитана М. А. Соковнина. Нужно отдать им должное — офицеры отлично справились с поставленной задачей. Полковник Вогак сумел завербовать в качестве секретного осведомителя немецкого подданного Карла Эмиля Маукиша, переводчика китайского адмиралтейства в Тяньцзине, от которого получал самую подробную информацию о происходящем, документы, переписку. Имелись агенты и в Японии, с которыми работали офицеры Сибирской флотилии, зимовавшей в японских портах. Общая картина складывалась безрадостно: слабость Китая была в общем на руку России, имевшей серьезные намерения развивать свои территориальные захваты к югу, в том числе и в Корею. Но усиление Японии сильно настораживало. Мало того, именно Вогак сумел понять — о чем и доложил — что после окончания этой войны тот, кто будет иметь союзником именно Японию, будет определять всю политику Дальнего Востока. У России в конце девятнадцатого века были все основания к тому, чтобы так и поступить… Однако «германские дядюшки и женушки» многомудрых императоров Всероссийских перевесят. И страшное поражение России десятью годами позже уже замаячило на горизонте…

Тем временем японский генеральный штаб, узнав о значительном сосредоточении китайских войск в Южной Маньчжурии, вздохнул с облегчением. Согласно стратегическому плану, разработанному генштабистами еще в мае, до начала активных военных действий, операции в Маньчжурии и Северной Корее должны были носить отвлекающий характер. То есть имели задачей выманить на это направление главные силы китайской Северной армии, наиболее подготовленной и вооруженной. Когда японцам стало известно о том, что на усиление Северной армии приданы части из Даляня и Люйшунькоу, они убедились в полном успехе своего стратегического замысла. Ибо главным направлением их удара была отнюдь не Корея, а побережье Печелийского залива и Ляодунский полуостров. Откуда открывалась кратчайшая дорога на Пекин. 1-я армия, продолжая развивать наступление, отбросила китайцев из восточной части Мукденской провинции. Продолжая отвлекать силы от Ляодуна, войска генерала Ямагата заняли в ноябре Куандянь, Фынхуан, Сюянь. Главные коммуникации в этом районе были перерезаны японскими войсками, они сумели захватить значительное количество продовольствия, что во многом облегчило задачи тыловых служб. Смена китайцами командования не помогла: вновь назначенный вместо Е Чжичао Не Шичен не смог сдержать японского наступления. В конце ноября японцы остановились сами. Наступила зима.