Ярмарка коррупции

Глава 17

На следующий день я отправился в соседнюю кофейню и погрузился в ставший уже привычным ритуал просмотра газет, дабы узнать, что обо мне пишут. В газетах вигов было полно рассказов о том, как Бенджамин Уивер убил Артура Гростона, что, по их мнению, было частью заговора, организованного Претендентом и Папой. Я мог бы посмеяться над подобными обвинениями, если бы не понимал, что большинство англичан, которые слышали о них, вовсе не считали их абсурдными. Не было более страшного пугала, чем Папа и его планы лишить англичан свобод и установить абсолютную монархию по образу и подобию той, что существовала во Франции.

Газеты тори негодовали. Они писали, что только виг или глупец – а по их мнению, это было одно и то же – мог поверить, будто записка подлинная и что Уивер мог оставить написанное им признание рядом с трупом. Анонимный автор утверждал, что в прошлом состоял со мной в переписке (это было вполне возможно) и что мои почерк и стиль изложения куда изысканнее почерка и стиля автора записки. Он утверждал, что кто-то, но не говорил кто, желает, чтобы все думали, будто речь идет о заговоре против короля, в то время как на самом деле это был заговор против тори.

То, что я стал известной личностью и что обо мне писали в газетах, было само по себе довольно необычно. Еще более странно было видеть, как меня превратили в шахматную фигуру в политическом поединке. Я бы назвал себя пешкой, но двигался я куда менее очевидно. Скорее, я был слоном, который скользит по шахматной доске под углом, или конем, перепрыгивающим сразу через несколько клеток. Мне было неприятно ощущать, как чьи-то невидимые пальцы давят на меня, когда я хочу сделать ход. С одной стороны, мне несколько льстило, что партии борются за право привлечь меня на свою сторону или, наоборот, считать меня своим врагом. С другой стороны, то, что от моего имени убивают людей, пусть и не самых достойных, было отвратительно.

Таков был ход моих мыслей, когда я заметил мальчика лет одиннадцати или двенадцати, выкрикивавшего имя, которое мы с Мендесом выбрали для связи.

– Я не буду спрашивать вашего настоящего имени, – сказал он, когда я дал ему на чай, – но спрошу, не ждете ли вы сообщения от мистера Мендеса.

– Жду.

Он подал мне лист бумаги, я протянул ему монету, и дело было улажено. Я развернул записку и прочел следующее:

Я в задумчивости смотрел на записку: мне почему-то показалось, что человек, который хочет заманить меня в западню, был сам Уайльд. Тем не менее я решил, что при должной осторожности справлюсь и с западней. Поэтому я вернулся в дом миссис Сирс и снова превратился из Эванса в Уивера. Затем отправился в Смитфилд, где после недолгих расспросов нашел дом миссис Винтнер на Кау-кросс.

Какое-то время я покружил вокруг дома, пытаясь выяснить, нет ли за ним слежки. Ничего подобного я не заметил. Конечно, враги могли затаиться внутри, но это, как говорится, мне будет суждено узнать, только когда я войду.

Я постучался, и дверь открыла старушка, в которой едва теплилась жизнь, но очень веселая. После короткого разговора я выяснил, что оба господина, Спайсер и Кларк, дома, и уверился, что даже если бандиты или констебли ждут меня в засаде, старушка понятия об этом не имеет. Она показалась мне простой доброй женщиной, не способной на обман.

Поэтому, следуя объяснениям, я поднялся на четвертый этаж и подождал перед дверью, прежде чем постучаться. Не было слышно ни скрипа половиц, ни шороха одежды. Не чувствовалось запаха скопления тел. Снова мне показалось, что я могу смело входить в комнату, не опасаясь нападения. Я постучался, и мне велели войти.

Войдя, я обнаружил, что меня ждет Гринбилл-Билли.

– Не убегайте, – быстро сказал он, протянув руку, словно это могло остановить меня. – Кроме меня, здесь никого нет. А после того, как вы поколотили моих ребят, я оставил всякие попытки схватить вас своими силами. Я лишь хочу с вами поговорить.

Я посмотрел на Гринбилла, пытаясь разгадать его намерения по выражению лица, но лицо у него было такое узкое, а глаза так широко посажены, что от природы оно постоянно выражало изумление. Я знал: вряд ли мне удастся прочесть на его лице что-либо еще. Но я также знал, что если он хочет со мной поговорить, это будет на моих условиях.

– Если хочешь поговорить со мной, пойдем в другое место.

Он пожал плечами:

– Мне все равно. Куда мы в таком случае пойдем?

– Узнаешь, когда придем на место. Не говори ни слова, пока я не обращусь к тебе.

Я потянул его за руку, и он встал. Он был широк в кости, но удивительно легок и совершенно не сопротивлялся. Я повел его впереди, чтобы иметь возможность контролировать его телодвижения; мы спустились по лестнице, прошли через кухню миссис Винтнер, где пахло вареной капустой и черносливом, и вышли через заднюю дверь в узкий переулок. Никто за нами не следил, и никто не собирался на меня нападать, поэтому я потащил Гринбилла на Кау-кросс. Мой подопечный шел бодро, улыбаясь, но ничего не говорил и ни о чем не спрашивал.

Я вывел его на Джонс-стрит, где мы довольно быстро нашли экипаж. Мы ехали молча, и вскоре экипаж доставил нас к кофейне в Хаттон-Гардене. Я втолкнул Гринбилла в кофейню и тотчас попросил отдельную комнату. Когда принесли напитки – а мне и в голову не приходило спрашивать у него что-либо, не угостив сначала, – я решил продолжить наш разговор.

– Где Спайсер и Кларк? – спросил я.

Он тупо ухмыльнулся:

– В этом-то и дело, Уивер. Они мертвы, мертвее не бывает. Мне сегодня об этом сказал один из моих парней. Они лежат наверху в публичном доме в Ковент-Гардене. При них записки, в которых сказано, что это твоих рук дело.

Какое-то время я молчал. Вполне вероятно, что Гринбилл выдумал эту историю, но было непонятно зачем. Возникал вопрос, как он узнал и почему решил сообщить мне об этом.

– Продолжай.

– Ну, прошел слух, что Уайльду понадобилось найти этих двоих, и не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто именно хотел с ними встретиться. Поэтому, когда я услышал, что они убиты, я решил устроиться у них в комнатах и подождать вас. Не для того, чтобы схватить и получить вознаграждение, этого я больше не стану пытаться делать, обещаю. Нет, и хотя я когда-то пытался вас надуть, теперь я рассчитывал просить вас о помощи.

– Чем я могу тебе помочь?

– Я не хочу, чтобы меня убили. Вы что, не видите, Уивер? Люди, которые вам не по душе, или те, что причинили вам вред, были убиты вскоре после суда, и их убийство списывают на вас. Когда я поджидал вас в засаде, мне показалось, что следующим буду я.

В его словах была определенная логика.

– И чего ты от меня хочешь? Чтобы я тебя защитил?

– Да нет, ничего такого, клянусь. Не думаю, что мы сможем долго терпеть друг друга. Я лишь хотел узнать, что вам известно, что вы думаете и поможет ли это мне остаться в живых, или же придется ради этого уехать из Лондона.

– Мне кажется, тебе и так многое известно. Как были убиты Спайсер и Кларк?

Он покачал головой:

– Такие подробности мне неизвестны. Знаю только, что они убиты и что это должно было выглядеть как ваших рук дело. Больше ничего. Впрочем… – Он задумчиво посмотрел вдаль.

– Бог мой, Гринбилл, ты не на сцене. Не изображай при мне героя драмы, иначе я вспорю тебе живот.

– Да мне незачем тянуть время. Я как раз собирался сказать. Кроме записки у трупов нашли одну белую розу. Если понимаете, что я имею в виду.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но вот чего я не понимаю – как тебе это стало известно, если не ты убил их, а может, заодно и Гростона с Йейтом.

– У меня ведь кругом уши. У меня есть преданные ребята, которые рассказывают мне о том, что мне следует знать.

Я улыбнулся:

– Откуда ты знаешь, что я не делал того, о чем сказано в записках?

– Концы с концами не сходятся. Вы охотились за мной, чтобы узнать, что мне известно. Очень не похоже, что это ваших рук дело.

– Тогда чьих это рук дело?

Он снова покачал головой:

– Никаких идей на этот счет. Как раз хотел спросить у вас.

Я всматривался в его лицо, пытаясь понять, до какой степени он лжет, ибо был уверен, что он не до конца честен. Тем не менее не было причин не продолжать разговор.

– Не могу доказать, но я совершенно уверен, что за смертью Йейта и другими смертями стоит Деннис Догмилл. Насколько мне известно, никто другой не желал так смерти Йейта и паники, в которой можно было бы обвинить якобитов, а вместе с ними заодно и тори. Догмилл убирает Йейта и продвигает на выборах своего человека, Херткома.

– Ба! – Он хлопнул в ладоши. – Я так и знал, что это он, подлец. Он давно, знаете, точит зуб на нас, главарей группировок. Не удивляюсь, что он прикончил Йейта. Но разве не странно, что он не прикончил меня первым, как более влиятельного и все такое?

– Мне непонятна его логика. Я думал, ты должен быть в курсе дел Догмилла. Ты ничего об этом не слышал?

– Ничего, – сказал он. – Все тихо. Я ничего не слышал, поэтому я так и удивился тому, что вы сказали. Поверьте, я слежу за ним и его делишками. Не скажу, что я любил Йейта, но он был докером, как и я, и если Догмилл решил от нас избавиться, я хочу это знать.

– У него была причина желать зла скорее Йейту, чем тебе?

– Знаете, Йейт был девкой в штанах. Он понятия не имел, как дать отпор Догмиллу. Что касается меня, я знал, как проявить твердость. Я умел сказать «нет», когда нужно было сказать «нет», и он понимал мои слова, когда они выходили у меня изо рта и достигали его ушей. Я – главный человек в доках, Уивер. Я забочусь о докерах и посылаю Догмилла к черту в ответ на его запрет собирать рассыпавшийся табак или запрет на перерыв, чтобы перевести дух. Не понимаю, почему он разделался с Йейтом, а не со мной.

Я не знал, были аргументы Гринбилла чистым хвастовством или содержали долю истины.

– Так ты не знаешь, почему гнев Догмилла был направлен именно на Йейта?

Он покачал головой:

– Ничего не понимаю. Йейт дал слабину, это так. Догмиллу было бы выгодно, чтобы все докеры были под руководством Йейта. Теперь все они подчиняются мне, и вряд ли он этому рад. А потом, как бы он мог это сделать? Йейта убили, когда он был в окружении моих парней. Никто из наших не видел, как он это сделал. Никто из наших не видел Догмилла, а, уж поверьте, мы бы такого не пропустили.

– Наверняка у него есть агент для столь грязной работы.

– Я о таком не слыхивал, – сказал Гринбилл. – Поверьте, между нами было множество неприятнейших столкновений, но ни разу он не появлялся с помощником. Он думает, что отлично справляется собственными кулаками, а если надо кого убить, может сделать это и сам. А всякие там помощники – это на него не похоже, так я думаю.

Хорошо, подумал я, что моя жизнь от его мнения не зависит. С трудом верилось, что Догмилл пойдет на риск и будет в открытую заниматься такими черными делами. Но было странно, что он никогда не нанимал помощников.

– А как вышло, что Уайльд наводил для вас справки и все такое? – спросил меня Гринбилл. – Я слышал, он также замолвил за вас слово на суде. Вы что, теперь с ним друзья?

– Это было бы преувеличением. Мы с Уайльдом не друзья, но, похоже, он не особо жалует Догмилла. Он предложил мне помочь найти Кларка и Спайсера, но больше я не собираюсь прибегать к его помощи.

– Это довольно мудро. Не хотите, чтобы он вас сдал властям за вознаграждение?

– Только подлец способен на это, – сказал я.

– Не очень лестная характеристика, но возражать не стану. Остается неясным, что вы будете теперь делать. Приметесь за Догмилла? – спросил он с надеждой. – Вот была бы месть! Если он сделал то, что вы говорите, ему следует перерезать глотку.

Похоже, Гринбиллу хотелось сделать из меня личного наемного убийцу. Я бы отомстил Догмиллу, а у Гринбилла не осталось бы ни соперников, ни начальников в табачной торговле.

– Для этого у меня нет ни средств, ни желания.

– Но вы же не можете позволить ему разрушить вашу жизнь и безнаказанно позорить ваше имя.

Я решил, что нет смысла продолжать этот разговор. Было ясно, что Гринбилл ничего не может мне рассказать, а от его попыток уговорить меня на убийство толку было еще меньше. Я подумал, не предложить ли ему сделать это самому, но потом решил, что он, чего доброго, согласится, а от мертвого Догмилла мне было мало пользы. Поэтому я встал с места и сказал, что Гринбилл может допивать свой эль и удалиться, когда того пожелает.

– И это все? Значит, вы не поступите с Догмиллом как подобает мужчине?

– Если ты имеешь в виду свое предложение – нет.

– А как насчет меня? Оставаться мне в Лондоне или нет?

Я уже был у двери.

– Не вижу никакого смысла уезжать.

– Если останусь, Догмилл меня не убьет?

– Может, и убьет. Но меня это мало заботит.

Я не питал любви к этим двум людям, давшим против меня показания на процессе, но известие об их смерти не принесло мне особого удовольствия. Меня сильно тревожило, что убийца посчитал возможным возложить вину на меня. Я не был склонен доверять такому человеку, как Гринбилл, но его уверенность, что Догмилл не тот, кто мне нужен, сбивала меня с толку.

Развеять мои сомнения мог только один человек. Поэтому я дождался темноты и, одевшись в свой обычный костюм, а не в костюм мистера Эванса, покинул дом миссис Сирс через окно и отправился к мистеру Аффорду.

На этот раз слуга по имени Барбер впустил меня сразу. Он окинул меня таким ледяным взглядом, что я сразу понял – визит затягивать не стоит, ибо было очевидно: если бы он знал, кто я, не преминул бы сообщить в ближайший мировой суд. То ли в соответствии с желанием своего хозяина, то ли против него, этого я не знал.

Аффорд сидел в гостиной с бокалом портвейна и книгой на коленях. Я был почти уверен: его только что разбудили, сообщив о моем визите.

– Бенджамин, – сказал он, кладя в сторону тоненькую книжицу, – вы узнали, кто автор писем? Поэтому вы и пришли?

– Боюсь, у меня нет новостей по этому делу.

– Чем вы занимаетесь? Я старался быть с вами терпеливым, но вы ведете себя непростительно легкомысленно.

Я протянул ему статью из газеты, сообщавшей об убийстве Гростона.

– Что вам об этом известно? – спросил я.

– Меньше, чем вам, я полагаю. Я не интересуюсь подобными отвратительными преступлениями. Возможно, если бы вы больше интересовались поисками автора писем, а не расхаживали по городу, убивая всех этих низких людишек, мы оба от этого только выиграли бы.

Я сделал несколько шагов по комнате и снова обратился к нему:

– Давайте будем откровенны друг с другом, мистер Аффорд. Гростона убили в рамках якобитского заговора?

Он покраснел и отвернулся.

– Откуда я могу это знать?

– Полно, сударь. Всем известно, что вы симпатизируете якобитам. Я слышал, что люди, которые пользуются настоящим влиянием в этом движении, сторонятся вас, но я в это не верю. Было бы неплохо, если бы вы просветили меня на этот счет.

– Сторонятся меня, правда? С чего вы взяли, что я как-то связан с этим благородным и справедливым движением?

– Меня не интересуют игры, будьте уверены. Если вам что-то известно, прошу вас, расскажите мне.

– Я ничего не могу вам рассказать, – сказал он с притворной улыбкой, показывающей: он знает больше, чем говорит.

Что же делать? Он не сомневался, что был участником большой игры, но правил, по которым в нее играют, не знал. Мне приходилось иметь дело с ворами и убийцами, с богатыми землевладельцами и влиятельными людьми. Однако якобиты казались мне особенными. Они не были людьми, способными на обман, лишь когда это было необходимо, они жили в паутине обмана, прятались по темным углам, скрывались под маской, появлялись и исчезали незаметно. Я не мог тягаться с ними в мастерстве. Однако я мог тягаться с Аффордом, а мое терпение было на исходе. Поэтому я решил проучить его, показать ему, что случается, когда я теряю терпение. Одним словом, я отвесил ему оплеуху.

Совсем несильную. Но по выражению его глаз можно было подумать, что его ударили топором. Его лицо покраснело, а глаза увлажнились. Я подумал, что он заплачет.

– Что вы делаете? – спросил он, закрывая лицо руками, словно это могло защитить его от следующего удара.

– Я бью вас по лицу, мистер Аффорд, и ударю вас снова, и с большей силой, если вы не прекратите увиливать. Вы должны понять: весь мир желает моей смерти, и это произошло из-за дела, в которое вы меня втянули. Если вам что-то известно, лучше расскажите, не испытывайте мое терпение.

– Не бейте меня, – сказал он, съежившись, как побитая собака. – Я расскажу все, что хотите. Господи помоги! Мне почти ничего не известно. Посмотрите на меня, Бенджамин. Я похож на мастера шпионажа? Я похож на человека, который пользуется авторитетом влиятельных заговорщиков?

Сказать по правде, он не был похож на такого человека.

Должно быть, он почувствовал мое сомнение в его способностях, ибо тяжело вздохнул и опустил руки.

– Мне кое-что известно, – сказал он и закивал, словно вынуждая себя продолжить. Одной рукой он осторожно потрогал свое лицо там, где кожа покраснела. – Действительно, мне кое-что известно, поскольку, возможно, я имею симпатии, о которых лучше не говорить вслух. Даже здесь. Но на Флит-стрит есть одна кофейня, где собираются люди, разделяющие подобные взгляды.

– Мистер Аффорд, насколько мне известно, в этом городе чуть ли ни на каждом углу есть кофейни, где собираются люди, разделяющие подобные взгляды. Не могли бы вы быть немного конкретнее?

– Вы меня не поняли, – сказал он. – Это не какое-то там питейное заведение, где каменщики накачиваются джином и думают, что понимают что-то в политике. В этом месте, которое называется «Спящий медведь», собираются важные люди. Кто-нибудь из них наверняка скажет вам то, что вы хотите знать.

– Вы можете дать мне имя человека, к которому я могу обратиться?

Он покачал головой:

– Сам я там никогда не был. Такие, как я, туда не ходят. Но я слышал, что там принимаются все важные решения. Придется вам, Бенджамин, действовать самостоятельно. И теперь, прошу вас, ради бога, оставьте меня. Я сделал для вас все, что мог. Больше не просите у меня ничего и не беспокойте меня.

– Сделали для меня все, что могли? – сердито повторил я. – Единственное, что вы для меня сделали, – это просунули мою голову в петлю, втянув меня в свои якобитские интриги.

– Я и представления не имел, что вы можете попасть в такую беду! – вскричал он. – Мне и в голову не приходило, что эти люди запугивали меня из-за моих политических пристрастий.

– Может быть, и так, – сказал я, – но вы не предложили мне помощи. Вы просто глупец. Вы ввязались в дела, в которых ничего не смыслите. Таких людей всегда выводят на чистую воду.

– Конечно, конечно, – пробормотал он.

Я подумал, что его слуга Барбер наверняка отправился за подмогой, поэтому предпочел покинуть дом как можно быстрее.

Уже спустились сумерки, когда я отыскал кофейню «Спящий медведь», помещавшуюся на первом этаже симпатичного домика в тени собора Святого Павла. Внутри было светло и оживленно. Почти все столики были заняты, за некоторыми сидели большие компании. В основном посетители были среднего достатка, некоторые побогаче. Все ели, пили и оживленно беседовали. Я не заметил иных представительниц слабого пола, кроме костлявой старухи, которая прислуживала посетителям.

Хотя мое простое платье как нельзя лучше подходило к обстановке, тем не менее все глаза тотчас устремились на меня, и выражение их было совсем не дружелюбным. Но меня трудно смутить холодным приемом, и я направился к стойке, где стоял необыкновенно рослый пожилой мужчина, и попросил чего-нибудь освежающего.

Он сверкнул глазами и подал напиток. С уверенностью могу сказать, ему послышалось, будто я попросил чего-нибудь «гадкого», ибо предложенный напиток был прогорклым, теплым и на вкус напоминал помои. Невзирая на качество напитка, я повернулся к бармену, рассчитывая завязать с ним разговор, но по выражению его глаз понял, что он не любитель поболтать, поэтому взял свою пинту и сел за свободный столик.

Я сидел за столиком, обхватив кружку руками и не решаясь пить, чтобы не навредить здоровью. Некоторые посетители возобновили прерванные разговоры, но говорили шепотом. Я чувствовал, что речь идет обо мне. Другие смотрели на меня с неодобрением.

Так продолжалось около четверти часа, пока ко мне не присоединился один из посетителей. Он был лет на десять старше меня, хорошо одет, с густыми бровями белого цвета и в такого же цвета парике, слишком длинном и вышедшем из моды.

– Вы кого-то ждете, приятель? – спросил он меня с сильным ирландским акцентом.

– Я зашел с улицы отдохнуть, – сказал я.

Он доброжелательно мне улыбнулся, подняв густую бровь.

– Знаете ли, здесь по соседству довольно много мест, где можно отдохнуть. Как вы уже, вероятно, заметили, вам здесь не рады. Надеюсь, вы меня понимаете? Я вдруг вспомнил, в харчевне «Три валлийца», дальше по улице, подают прекрасную тушеную баранину и подогретое вино с пряностями, изумительно согревающее в такой холод. Уверен, там вас ждет теплый прием.

Я посмотрел по сторонам.

– Уверен, хозяин «Трех валлийцев» оценил бы вашу похвалу. Но это ведь общественное место. На вывеске снаружи написано, что это общественная кофейня. Почему же я не могу перекусить здесь?

– Люди, которые сюда приходят… как бы вам сказать… приходят сюда постоянно, а таких, которые не бывают здесь постоянно, нет.

– Но когда-то каждый из этих людей должен был прийти в первый раз. Их встречали так же, как меня?

– Вероятно, они пришли с другом, который уже часто здесь бывал, – весело сказал он. – Полно, вы наверняка слышали, что есть кофейни, где собираются определенные группы. Никто здесь не желает вам зла, но будет лучше, если вы допьете свой напиток и найдете более подходящее для себя место. «Тушеная баранина» звучит так заманчиво.

Я ничего бы не узнал, покинув это место, но и оставаться там, где меня игнорировали, тоже было бесполезно. Я решил, что этот мужчина – моя единственная надежда узнать что-то для себя полезное.

– По правде, – сказал я, – я пришел сюда, так как слышал, что здесь собираются люди, придерживающиеся определенных взглядов. Иначе говоря, я искал людей, разделяющих такие же политические взгляды.

Он снова улыбнулся, на этот раз менее искренне.

– Не знаю, где вы могли такое услышать. В Лондоне огромное число таверн, где собираются люди, у которых общие политические взгляды. Что касается данного места, мы не принимаем незнакомцев и не разговариваем с ними о политике. Надеюсь, вы меня понимаете? Не знаю, что вы ищете, приятель, но здесь вы этого не найдете. Никто здесь не будет с вами разговаривать или отвечать на ваши вопросы. Никто не предложит вам здесь присоединиться к беседе. Вполне возможно, что, как вы говорите, вы пришли сюда, чтобы найти единомышленников. Если это так, желаю вам удачи и надеюсь, наши пути вновь пересекутся. Также вполне возможно, что вы, сударь, – шпион. Но вы определенно не хотите, чтобы вас раскрыли как шпиона в подобном месте. Не хотите, ведь так?

– Скажите мне, – сказал я, понимая, что теперь мне было нечего терять, – среди тех, кто здесь собирается, есть человек по имени Джонсон? Мне очень хотелось бы с ним встретиться.

Я намеревался говорить тихо, но мой голос звучал громче, чем я ожидал, и человек за соседним столом хотел вскочить, но его собеседник заставил его снова сесть, положив ему руку на плечо.

– Я не знаю никакого Джонсона, – сказал мой ирландский друг, словно никто из нас не заметил взволнованность человека за соседним столиком. – Вы пришли не по адресу. Я прошу вас уйти, сэр. Вы вносите смятение среди моих друзей, а это ни к чему.

Несомненно, допивать напиток смысла не было, поэтому я встал и удалился, сохраняя достоинство, хотя мне редко приходилось отступать столь позорно.

Я был чрезвычайно расстроен. Что-то наверняка должно было последовать за моим визитом, но мне дали резкий отпор, и я не узнал ничего полезного. Я проклинал себя и свое невезение, шагая по Патерностер-роу. Я потерял бдительность, поддавшись чувству гнева, и не заметил двоих мужчин, пока они не выскочили из переулка и не схватили меня за руки. Я тотчас узнал в них таможенных офицеров, поджидавших меня у дома Элиаса.

– А вот и он, – сказал один из них, – наш еврей собственной персоной.

– Похоже, удачный выдался вечерок, – отозвался другой.

Я попытался вырваться, но они держали меня крепко, и я понял, что придется ждать какого-нибудь благоприятного случая, если таковой подвернется. В конце концов, их было только двое и они не могли не отвлечься хотя бы на секунду во время пути туда, куда они намеревались меня отвести. По ночам на улицах Лондона встречается множество препятствий, способных отвлечь внимание моих конвоиров, что мне и требовалось. Я знал, что рано или поздно их может отвлечь какой-нибудь посыльный, или воришка, или проститутка. Один из них мог поскользнуться на лошадином помете или споткнуться о труп собаки.

Однако мои надежды вскоре рухнули, когда к двум конвоирам присоединились еще двое, появившиеся из темноты. Пока двое держали меня, третий заломил мне назад руки, а четвертый связал их обрывком веревки, выбранным за его прочность.

Мне пришлось бы туго, не случись непредвиденное обстоятельство. Из темноты вышел ирландец из кофейни в сопровождении не менее дюжины своих друзей грозного вида.

– В чем дело, джентльмены? – спросил ирландец.

– Тебя это не касается, дорогуша Джой, – сказал один из таможенников, используя оскорбительное для ирландцев прозвище. – Убирайся!

– Меня это очень даже касается, и я требую ответа. Отпустите этого человека. На этой улице мы хозяева, и никто никого не может здесь хватать без нашего ведома.

– Мы и тебя схватим, если не уберешься, – сказал таможенник.

Это было смелое заявление, учитывая, что на каждого таможенника приходилось трое или четверо противников, причем таможенники не были похожи на опытных бойцов. Небольшая армия ирландцев, почувствовав слабость таможенников, обнажила шпаги, все одновременно. Таможенники предпочли разбежаться, что было мудрым шагом, с моей точки зрения.

Я сделал то же самое. Нырнул в темный переулок, а потом в следующий и петлял до тех пор, пока не перестали слышаться крики таможенников. Я был рад вовремя подоспевшей помощи, но не имел никакого желания выяснять, почему они решили меня освободить. Не исключено, что они узнали меня и решили сами получить вознаграждение. Но, возможно, таможенные офицеры не нравились им еще больше, чем незнакомцы. Я решил не рисковать, выясняя это.

После моего побега из Ньюгейта прошло уже несколько недель. Не считая встречи с таможенными офицерами в ночь побега у дома Элиаса, у меня не было других столкновений с государственными службами, из чего я сделал вывод, что они не могли напасть на мой след. Я достаточно хорошо замаскировался и мог не опасаться властей, если только какому-то из их представителей неожиданно не повезет и он не выйдет на меня случайно.

Однако таможенники устроили мне засаду у «Спящего медведя». В кофейне я провел не более получаса, а значит, маловероятно, чтобы кто-то из постояльцев узнал меня и послал записку таможенникам, а те бы успели вовремя прибыть и ждать меня у выхода. И это было еще менее вероятным, если учитывать, что именно посетители кофейни освободили меня от конвоя. Следовательно, только мистер Аффорд, направляя меня в «Спящего медведя», мог предпринять действия, в результате которых я должен был лишиться свободы. Несмотря на то, что я был потрясен происшедшим, я знал, что мне надо действовать, и действовать быстро. Аффорд не так прост, как я думал, и я решил не откладывать и узнать все, что можно, той же ночью.

Я ждал до двух или трех часов ночи, пока улицы не опустеют, а в домах не погаснут последние огни. Затем отправился в дом мистера Аффорда и взломал окно на кухне, через которое и проник внутрь. Окно оказалось выше, чем я думал, но я спрыгнул, ничего себе не повредив, но наделав шума. Я выждал какое-то время – убедиться, что моя неуклюжесть никого не разбудила. Стоя неподвижно, я чувствовал, как о мою ногу терлись кошки, по крайней мере две или три, и я надеялся, что если кто-то услышал шум, то подумал, что это кошки, а не посторонний.

Когда прошло достаточно времени, или, точнее говоря, когда мне надоело ждать, я распрямился, молча попрощался со своими новыми приятелями из семейства кошачьих и шагнул в темноту. Я хорошо помнил, где расположен кабинет Аффорда, поэтому вскоре нашел нужную комнату, несмотря на то, что двигался на ощупь.

Я плотно закрыл за собой дверь и зажег пару хороших восковых свечей. Теперь в комнате было достаточно света, и я мог начать поиски, хотя и сам не знал, что именно ищу. Тем не менее я стал просматривать бумаги в его книгах, ящиках и на полках. Вскоре стало понятно, что я на правильном пути. Через несколько минут я нашел большое количество писем, представлявших собой непонятный набор букв, по всей видимости шифр, разгадать который было совершенно невозможно. Однако само наличие таких бумаг говорило о многом. Кому, кроме шпиона, может понадобиться шифр? Находка придала мне решимости, и я окунулся в работу с новой энергией.

Мой энтузиазм был вскоре вознагражден. Просмотрев за неполный час все бумаги, папки и книги и не обнаружив ничего существенного, я решил проверить более толстые тома, стоявшие у Аффорда на полках. Не найдя ничего, я уже собирался бросить это занятие, когда наткнулся на книгу, которая была легче по весу, чем предполагал ее размер. Внутри она была полая, и, открыв ее, я нашел около дюжины листков, на которых вычурным почерком был написан текст следующего содержания:

Король Яков, сам Претендент на престол. Аффорд с ведома Претендента собирал средства для якобитского восстания. Эти расписки, подписанные будущим монархом, были в распоряжении священника для того, чтобы он мог выдавать их кредиторам. Я взял бумаги в руки и стал их внимательно изучать. Конечно, это могли быть фальшивки, но зачем человеку притворяться, что у него на руках документы, из-за которых его могли казнить? Единственный вывод, который напрашивался, – это что Аффорд действительно был агентом Претендента. Более того, он не был беднягой, обуреваемым манией величия, как думали все. Вовсе нет. Человек, хранивший такие расписки, должен был входить в круг доверенных лиц Шевалье. Глупость и бестолковость Аффорда были лишь прикрытием хитрого и умелого агента.

Когда я держал в руках эти расписки, мне в голову пришла причудливая мысль. Никто, кроме меня, не знал, какое высокое положение занимает Аффорд среди якобитов. Это, без сомнения, заинтересует правительство намного больше, чем преследование простого ловца воров за убийство, которое, как всем известно, он не совершал. Я мог бы попробовать обменять эти сведения на свою свободу. Эта мысль была мне не по душе, так как никто не любит предателей, но я не питал любви к Аффорду, принимая во внимание, что именно из-за его махинаций оказался в столь плачевном положении. Безусловно, мой монарх заслуживал большей преданности. Меня могли обвинить в том, что, не сообщив известные мне сведения, я совершил непростительную халатность.

– Или проявил преданность истинному королю.

Должно быть, я говорил вслух, настолько меня поразило сделанное мною открытие. Я не видел и не слышал, как в комнату вошли люди. Я был глуп и неосмотрителен, поддавшись связанным с открытием соблазнам. Обернувшись, я увидел перед собой троих: Аффорда, ирландца из «Спящего медведя» и еще одного мужчину. Я никогда его раньше не видел, но мне показалось знакомым его худое лицо, впалые щеки и крючковатый нос. На вид ему было около тридцати, может быть, чуть больше. Несмотря на скромное платье и недорогой завитой парик, в его осанке было что-то величественное.

– Не сомневаюсь, – сказал ирландец, – вы не обменяете человеческую жизнь на свое благополучие.

– Предположение носит исключительно гипотетический характер, – сказал Аффорд. Он шагнул вперед и взял у меня из рук расписки. – У Бенджамина не будет возможности рассказать кому-либо то, что он узнал.

Ирландец покачал головой:

– Да, он не сможет рассказать кому-либо об открытии, это правда. Однако не хочу, чтобы он подумал, что мы хотим причинить ему вред.

– О нет, – сказал третий человек повелительным тоном. Он будто чеканил каждое произнесенное слово. – Нет, я слишком ценю мистера Уивера и даже мысли не допускаю действовать ему во вред.

И тут я узнал его; я видел это лицо сотни раз на листовках, в газетах, в памфлетах. В одной со мной комнате, на расстоянии не более пятнадцати футов, стоял сам Претендент, сын свергнутого короля Якова II, человек, который должен был стать Яковом III. Я не знал, как совершаются революции и перевороты, но знал совершенно точно, что если он осмелился ступить на английскую землю, положение его величества (нынешнего) короля Георга было поистине шатким.

Я находился в частном доме в обществе самого Претендента и, по всей видимости, двух высокопоставленных якобитов. Никто не знал, что я здесь. Мне запросто могут перерезать горло, а тело выбросить, засунув в ящик. Однако меня в тот момент в большей степени заботила не собственная безопасность, а соблюдение этикета. Одним словом, я не знал, как правильно обращаться к Претенденту. Подумав, я решил, что, может быть, более безопасно сделать вид, будто я его не узнал.

Аффорд лишил меня такой возможности.

– Вы с ума сошли? Он видел его величество. Мы не можем позволить ему уйти.

Ирландец на секунду закрыл глаза, словно пытался разгадать величайшую тайну.

– Мистер Аффорд, я должен попросить вас подождать снаружи. Оставьте нас одних.

– Должен напомнить вам, в чьем доме вы находитесь, – ответил он.

– Пожалуйста, выйдите, Кристофер, – сказал Претендент.

Аффорд поклонился и вышел.

Как только он закрыл дверь, ирландец весело мне улыбнулся.

– Я пришел к заключению, – сказал я, – что вы тот, кого называют Джонсоном.

– Я пользуюсь этим именем, – сказал он. Он налил мадеры мистера Аффорда в три бокала и, подав бокал Претенденту, вручил мне мой и встал напротив. – Не сомневаюсь, вы уже поняли, что с нами его величество король Яков Третий.

Не имея опыта в подобного рода вещах, я поклонился Претенденту:

– Это большая честь, ваша светлость.

Он кивнул в знак одобрения:

– Я слышал о вас много хорошего, сэр. Мистер Джонсон держал меня в курсе ваших действий. Он сообщил мне, что вы пали жертвой правительства этой жирной немецкой свиньи, узурпировавшей власть.

– Я действительно оказался чьей-то жертвой.

Лучше не говорить, что я оказался жертвой его собственных махинаций. Подобные высказывания не способствуют укреплению дружеских отношений.

Он покачал головой:

– Мне показалось, у вас имеются какие-то подозрения. Позвольте уверить вас, что они беспочвенны.

– Я был о вас лучшего мнения, мистер Уивер, – сказал Джонсон. – Виги хотят, чтобы вы поверили, будто мы сплели против вас заговор, и вы наивно в это поверили. Уверен, вы помните, что свидетели на процессе, нанятые, чтобы дать показания против вас, намекали на вашу связь с загадочным незнакомцем по имени Джонсон. Вам нужны другие доказательства того, что виги пытались сделать вас агентом якобитов и, соответственно, козлом отпущения? Этого не случилось благодаря вашему побегу.

Ему было нечем возразить. Действительно, кто-то хотел изобразить меня якобитом.

– Я с интересом следил за судебным разбирательством вашего дела, – продолжал Джонсон, – что я всегда делаю, когда речь идет о полезном и созидательном, можно сказать, героическом члене нашего общества, которого стирают в порошок продажное правительство и его слуги. Могу вас уверить, что никогда ни его величество, ни его агенты не желали причинить вам какой бы то ни было вред. То, чему вы стали свидетелем, не что иное, как заговор вигов, ставящий своей целью уничтожить их врагов, обвинив в этом их соперников, и изменить ход избирательной кампании, отвлекая избирателей от финансового скандала, организованного в высших кругах партии вигов.

Я взглянул на Претендента.

– Не знаю, могу ли говорить с вами откровенно, – сказал я.

Он засмеялся снисходительно и доброжелательно:

– Вы можете говорить все, что захотите. Всю свою жизнь я был то по одну сторону заговора, то по другую. Мне не повредит выслушать еще одну точку зрения.

Я кивнул:

– В таком случае мне кажется, что к смерти Гростона и лжесвидетелей, которых он нанял для процесса, причастны агенты якобитов.

Он негромко засмеялся:

– За кого вы нас принимаете? С чего нам желать зла этим людям или вам? Записки, оставленные на месте преступления, не что иное, как тщательно спланированный фарс. В них говорится, что вы совершили эти чудовищные преступления во имя истинного короля. Но они составлены таким образом, чтобы было понятно, что это не так, создавая впечатление, будто это якобитский заговор с целью разоблачения вигов. На самом деле это не что иное, как заговор самих вигов. Все подозревают нас, но это не так. Что вы такого сделали, мистер Уивер, о чем нам следовало бы знать или бояться, чтобы убить троих, нет, четверых людей с единственной целью – причинить вам страдания?

– Я не могу ответить на этот вопрос, но я также не понимаю, зачем это нужно вигам.

– Тогда, хотите, я объясню? – спросил Джонсон.

Я сделал большой глоток вина и наклонился вперед.

– Извольте, я буду рад.

– Мистер Аффорд нанял вас найти людей, которые нарушали его покой и препятствовали осуществлению традиционных свобод в качестве священника Англиканской церкви. Он не помышлял, что вы окажетесь в гнезде гадюк, но это не имеет значения, поскольку вы оказались в таком положении. Но люди, которые хотели, чтобы мистер Аффорд замолчал, – это те же люди, которые хотят уничтожить вас, а именно Деннис Догмилл и его ручной пес Хертком.

– Но почему? Я постоянно думаю об этом, но так и не понял, зачем Догмиллу это нужно.

– Разве ответ не очевиден? Вы пытались выяснить, кто послал письма мистеру Аффорду. Если бы вы обнаружили, что это дело рук Догмилла, он был бы уничтожен, Хертком был бы дискредитирован, а виги проиграли бы выборы в Вестминстере. Чтобы этого не случилось, он устранил препятствие, этого беднягу Йейта, и обвинил в преступлении врага. Признаюсь, дело приобрело политический оттенок, чего не случилось бы, если бы не мои усилия придать делу гласность. Этим, собственно, наше участие в ваших делах и ограничивается. И если я поощрял симпатизирующие нам газеты в их желании превозносить ваши заслуги, а они того стоят, и указывать на опасности, исходящие от вигов, а они вполне реальны, вряд ли меня можно в этом винить.

– Если якобиты мои друзья, почему Аффорд пытался погубить меня сегодня вечером?

Претендент покачал головой:

– Это досадная ошибка. Он испугался, что вы слишком близки к тому, чтобы узнать то, чего вы не должны были знать, и предпринял самостоятельные шаги. Когда мне сказали об этом, я велел мистеру Джонсону принять меры, чтобы вы не попали в руки вигов.

– Что и было сделано по мере наших возможностей, – сказал Джонсон.

Я кивнул, признавая справедливость его слов.

– Значит, вы достаточно мне доверяете, чтобы согласиться с интерпретацией фактов? – продолжал Джонсон.

Теория Джонсона отвечала требованиям логики, но все же не была убедительна. Неужели Догмилл был настолько глуп, что верил, будто я безропотно пойду на виселицу? Насколько я мог судить, несмотря на жестокость и вспыльчивость, он был умен и расчетлив и мог предположить, что я не смирюсь с уготованной мне участью.

– Мне кажется, все не так просто, – сказал я.

Джонсон покачал головой:

– Возможно, вы незнакомы с принципом, который называется лезвием Оккама и гласит, что самая простая теория всегда оказывается самой правильной. Вы можете посвятить всю оставшуюся жизнь поиску истины, если захотите, но я выложил перед вами все карты.

– Очень возможно, что вы правы. Я сам не раз приходил к тому же заключению, но мне необходимо это доказать, чтобы принять правду и убедить в ней других.

– Жаль, но, возможно, вы не сможете этого сделать. Догмилл – коварный зверь, и он просто так не отступит. Вы уже представали перед законом и убедились, что суд не стремится к справедливости. В свете этого, боюсь, вы поставили перед собой благородную цель, но она неминуемо приведет вас к гибели. – Он сделал паузу, чтобы сделать глоток вина. – Но у вас есть другой путь.

– Разве?

– Я бы хотел предложить вам служить мне, – сказал мне Претендент. – Завтра до наступления ночи я тайно переправлю вас из страны. Многое нужно сделать на континенте, а вы сможете действовать, не опасаясь закона. Что скажете? Не пора ли оставить ваши благородные попытки заставить продажную систему признать справедливость? Не лучше ли способствовать установлению нового порядка, основанного на справедливости и честности?

– Не сочтите за оскорбление, ваша светлость, но я не могу действовать против существующего правительства, – сказал я очень сдержанно.

– Я уже слышал подобные заявления, – сказал он. – Меня всегда изумляло, что даже люди, подобно вам ставшие жертвой злодеев, не спешат отвернуться от этих самых злодеев.

– Вы боитесь, что вас назовут предателем, – сказал Джонсон. – Но разве это предательство – служить человеку, который является вашим истинным монархом? Уверен, вы достаточно хорошо знаете историю королевства и вам не нужна лекция, я лишь напомню, что истинный монарх был лишен трона кучкой кровожадных вигов, которые обошлись бы с ним так же, как с его отцом, великим королем, которому отрубили голову. Теперь из-за фанатичной ненависти к вероисповеданию короля, которая вам, как человеку, исповедующему иудаизм, должна казаться особо отвратительной, они отдали корону немецкому князьку, не имеющему никаких корней на Британских островах, который даже не говорит по-английски и единственным достоинством которого является то, что он не католик. Разве те, кто поддерживает вигов, не настоящие предатели?

Я тяжело вздохнул. Не могу сказать, что я не испытывал искушения. В прошлом веке это королевство пережило столько потрясений и переворотов, что еще один переворот казался вполне вероятным. Если Претенденту выпадет удача и он получит трон, а я свяжу свою судьбу с ним, разве меня не ждет вознаграждение за мои услуги, причем очень солидное? Но этого было недостаточно.

– Мистер Джонсон, я ни в коей мере не могу считать себя политическим философом. Единственное, что я могу сказать: эта страна оказала моим соотечественникам необыкновенно теплый прием, и противодействие правительству этой страны было бы проявлением крайней неблагодарности даже несмотря на то, что отдельные его представители желают мне зла. Я с пониманием отношусь к вашему движению и уважаю ваши убеждения, но, к большому сожалению, я не могу выполнить то, о чем вы меня просите.

Претендент покачал головой:

– Ничего страшного, мистер Уивер, такова человеческая природа. Вы скорее готовы жить в рабстве у знакомого вам хозяина, чем воспользоваться шансом получить свободу с новым хозяином. Печально, что такой человек, как вы, не может сбросить оковы рабства. Со своей стороны, я не таю никакой обиды. Когда я займу свой законный трон, я попрошу вас прийти ко мне. Для вас найдется место.

В ответ я поклонился, и Претендент вышел из комнаты.

Джонсон покачал головой:

– Его величество более великодушен и чуток, чем я, ибо скажу вам прямо, что считаю ваше решение неразумным. Я подозревал, что вы можете отказаться, но его величество пожелал сделать вам предложение, и оно было сделано. Возможно, вы еще измените свое решение. Теперь вы знаете, где найти наших собратьев, поэтому можете не делать секрета, если решите вступить в наши ряды. Тем временем могу лишь просить вас никому не рассказывать, что вы здесь видели и слышали. Если вы не желаете встать на нашу сторону, я целиком завишу от вашей признательности за то, что мы сохранили вам свободу.

Он замолчал, и в тишине было слышно наше дыхание и тиканье напольных часов.

– И это все? – недоверчиво спросил я. – Вы позволите мне уйти?

– Я не могу препятствовать вам, по крайней мере применяя средства, которые считаю неприятными. Через несколько часов его величество покинет эти берега, поэтому вы не сможете причинить вред, сообщив об увиденном, хотя я просил бы вас этого не делать. Могу лишь пожелать вам удачи в ваших поисках справедливости, сэр, так как знаю: какие бы смелые поступки вы ни совершили, они будут служить интересам истинного короля.

Это казалось невероятным, но мистер Джонсон собирался отпустить меня, несмотря на то, что у меня были сведения, с помощью которых я мог погубить мистера Аффорда, хотя и не мог подтвердить их документально. Выходя из дома, я был как никогда осторожен, но никто не бросился на меня из темноты с намерением перерезать мне горло, и единственное затруднение, с которым мне пришлось столкнуться по дороге домой, был поиск наемного экипажа.

Засыпая, я не переставал изумляться тому, что Аффорд позволит мне ходить по той же земле, что и он, после того как мне стали известны определенные факты. Однако вскоре я узнал, что он не собирался этого делать. Мне стало известно, что на следующий день после моей встречи с Джонсоном Аффорд покинул страну, сославшись на здоровье, и поселился в Италии. Точнее говоря, он уехал в Рим, в город, где проживал Претендент.