Ярмарка коррупции

Глава 25

Мой обман должен был вскоре раскрыться, поэтому мне ничего не оставалось, как действовать. Мириам ясно дала понять, что ее муж помогать мне не станет. Сборщик налогов Миллер знал, кто я, и я не мог рассчитывать, что он будет молчать, как обещал.

Конечно, все это не было для меня неожиданностью. Я знал, что меня могут разоблачить прежде, чем я обрету свободу, поэтому у меня давно созрел один план. Я даже пошел на риск и связался с Элиасом, попросив его встретиться со мной в кофейне. Он не был в восторге от моей просьбы, но в конце концов согласился, как я и думал.

Покончив с этим, я связался со всеми, кто должен был знать о моем плане. Потом я взялся за врученные мне Грейс письма, которые Догмилл хотел послать людям, прожившим на Ямайке долгое время, и написал на них ответы, отвечавшие моим целям.

Грейс была ключевой фигурой в моем плане, и мы встретились с ней за чашкой шоколада в кофейне, чтобы я мог все ей объяснить. Она с готовностью приняла мой план, но я тем не менее не мог полностью на нее положиться, так как собирался действовать против ее брата.

Она прибыла в кофейню на Чарльз-стрит раньше, чем я, и выглядела обворожительно в платье винного цвета с лифом цвета слоновой кости. Все мужчины, а также и женщины не сводили с нее восхищенных глаз, когда она отхлебывала шоколад из чашечки.

– Простите, что опоздал, – сказал я.

– Вы ничего не пропустили. Я только приступила.

– Не многие дамы отважились бы пить шоколад в кофейне в одиночестве.

– Я сестра Денниса Догмилла, – пожала она плечами, – и делаю, что мне нравится.

– Даже по отношению к Деннису Догмиллу? – спросил я, садясь за столик.

Она пристально на меня посмотрела и потом кивнула:

– Даже по отношению к нему. Насколько жестоко вы собираетесь с ним поступить?

– Не больше, чем требуется. Ради вас, – прибавил я. Она взялась за чашку, но не поднесла ее ко рту.

– Он останется в живых?

Я громко рассмеялся, что могло показаться довольно грубым, учитывая серьезность вопроса. Но я не собирался его убивать.

– Я не настолько глуп, чтобы стремиться к идеальной справедливости, как я ее понимаю. Мне нужны мое имя и свобода. Если виновные могут быть наказаны, тем лучше, но у меня нет иллюзий.

Она улыбнулась:

– Нет, иллюзий у вас нет. Вы видите все ясно.

– Не все.

Теперь засмеялась она. Ее красивые зубы запачкались шоколадом.

– Вы имеете в виду меня, насколько я поняла. Вы хотите знать, что будет с Грейс Догмилл, когда все это закончится.

– Это интересный вопрос. В первую очередь, правда, меня волнует, смогу ли я избежать петли и получить свободу. Но и это мне интересно тоже.

– Даме моего положения не пристало водить дружбу с таким человеком, как вы.

– Понимаю, – сказал я. – Мне уже приходилось слышать такое мнение прежде.

Она снова улыбнулась:

– Но если у меня что-то пропадет, мне придется обратиться к вам за помощью. А я так неаккуратна со своими вещами.

Итак, я заручился полной поддержкой мисс Догмилл. Теперь мне ничего не оставалось, как ждать, когда настанет пора принимать соответствующие меры в связи с письмами, которые я отправил. Ждать слишком долго было бы неразумно. Одних суток было достаточно, чтобы породить, как я рассчитывал, тревогу и гнев. Если ждать больше, возможны непредсказуемые последствия. Если ждать меньше, чувства могут не достигнуть нужного накала. Однако это были очень тревожные сутки, и я чувствовал бы себя намного лучше, если бы у меня было занятие. К счастью, мне предстояло выполнить еще одно задание – если и не вполне разумное, то, по крайней мере, достаточно оправданное. В связи с этим мне нужно было вновь встретиться с Абрахамом Мендесом.

Он ответил на мою записку, и мы встретились в тот же вечер в таверне на Стэнхоуп-стрит вблизи Ковент-Гардена. Когда он увидел меня, на его лице появилась странная улыбка. Возможно, он думал, что, разделавшись с моими неприятностями, я перестану относиться к нему и к его хозяину с презрением. Если он так думал, то плохо меня знал. Тем не менее Мендес согласился исполнить мою просьбу, как я и надеялся, и я ушел из таверны с надеждой, что все получится, как я хочу.

Как я и ожидал, на следующий день я получил записку. То, что я прочел, мне очень понравилось.

Я тотчас написал ответ, предложив Догмиллу встретиться тем же вечером в таверне неподалеку от Уайтхолла. Я выбрал эту таверну, зная, что она пользуется популярностью у вигов, и подумал, что там он будет себя чувствовать более спокойно и уверенно. Именно это мне и требовалось. Получив ответ с подтверждением, я закончил последние приготовления и подкрепил силы стаканчиком портвейна.

Я пришел почти на полчаса позже, так как мне было нужно, чтобы Догмилл пришел первым. Я не сомневался, что он придет задолго до назначенного времени, но не хотел пугать его или застать врасплох. Я вошел в таверну и спросил хозяина, где я могу найти мистера Догмилла. Как я и ожидал, он сказал, что я могу найти его в одной из задних комнат.

Войдя в комнату, я увидел, что мистер Догмилл сидит за столом. Подле него сидел Хертком. За ними, скрестив руки на груди, стоял не кто иной, как мистер Гринбилл. Меня удивило, что Догмилл позвал другого человека для устрашения, но, возможно, он не хотел рисковать сам. Еще больше меня удивило, что он позвал Гринбилла, связь с которым прежде тщательно скрывал. Я мог только заключить, что Догмилл не собирался оставлять меня в состоянии, в котором я был бы способен рассказать о чем-либо.

Они пребывали в сильном возбуждении. Я улыбнулся Догмиллу и Херткому.

– Добрый вечер, джентльмены, – сказал я, затворяя за собой дверь.

Догмилл бросил на меня гневный взгляд:

– Будьте поосторожнее, если не хотите расстаться с жизнью.

– Я буду чрезвычайно осторожен, – сказал я, сел за стол, налил себе вина и отхлебнул из бокала. – Очень неплохо. Знаете, никогда бы не подумал, что в таком местечке держат такое неплохое бордо.

Догмилл выхватил бокал у меня из рук и швырнул им в стену. К его огромному разочарованию, бокал не разбился, но вино расплескалось, запачкав мистера Гринбилла, который изо всех сил делал вид, что его достоинство не задето.

– Где моя сестра? – потребовал Догмилл.

Я посмотрел на него с удивлением:

– Ваша сестра? Понятия не имею.

– Разрешите мне задать ему вопрос, мистер Догмилл, – сказал Гринбилл, шагнув вперед.

Догмилл не обратил на него никакого внимания.

– Мне известно, кто вы, – процедил он сквозь зубы. – Я написал кое-кому из джентльменов с Ямайки. – У него в руках были письма, которые я сам написал. – Мне сообщили, что вы использовали имя Мэтью Эванса и прежде, хотя это не настоящее ваше имя. Вы мошенник по имени Джереми Бейкер, зарабатывающий на жизнь, похищая молодых девушек и требуя выкуп за их возвращение. Один из этих джентльменов, получив мое письмо, прибыл в Лондон, чтобы предупредить меня. Получив эти сведения, я решил узнать, где находится моя сестра, но ее никто не видел уже два дня.

Я взял бокал, который, по всей вероятности, принадлежал Догмиллу, и вылил его содержимое на грязный пол. Затем вновь наполнил бокал и сделал глоток.

– Таким образом, вы избавили меня от необходимости сообщать вам неприятные известия. Теперь мы можем прийти к полюбовному соглашению.

Догмилл ударил по столу с такой силой, что я подумал, тот развалится на части.

– Никакого соглашения не будет. Вы вернете мою сестру, а потом я оторву вам голову.

Хертком положил руку на плечо Догмилла:

– Почему бы не попробовать в духе доброй воли договориться с этим парнем.

– Отлично сказано, Хертком.

– Не вздумайте играть, приятель, – сказал он с раздражением. – Я сдерживаю мистера Догмилла ради его сестры, а не ради вас. Вы обманули мое доверие.

– Ваше доверие не такая уж драгоценная вещь, чтобы им дорожить, – сказал я.

Хертком открыл рот, но ничего не сказал. Мне показалось, он готов был заплакать, и, признаюсь, я почувствовал угрызения совести из-за того, что разговаривал с ним так, но я играл роль и собирался играть ее до конца.

Догмилл сделал глубокий вдох и повернулся ко мне:

– Вы должны понять, Бейкер, что имеете дело не с тем человеком.

– Это, – сказал я, – и есть, по-вашему, «в духе доброй воли» договориться?

– Да, – проговорил он, – и я скажу вам всю правду. Вы не получите от меня ни пенни. Ни фартинга. Я не позволю, чтобы такой низкий человек, как вы, принуждал меня заплатить за то, чтобы вернуть мою сестру. Я могу предложить вам кое-что другое. Если моя сестра вернется домой невредимой, я дам вам день, прежде чем начну принимать меры. Если у вас есть разум, вы успеете убраться отсюда, ибо, если я вас найду, я разорву вас на куски. Это самое большее, что я могу вам предложить.

Я покачал головой:

– Должен вам сказать, я представлял нечто иное, когда связывал вашей милой сестре руки за спиной и вставлял ей кляп в рот.

Гринбилл, стоявший за спиной Догмилла, едва сдержал ухмылку. Несмотря на его преданность хозяину, он был бы не прочь применить силу против молодой женщины, если бы выпала такая возможность.

Я думал, что снова понадобится помощь Херткома, чтобы удержать Догмилла. Но Догмилл не сдвинулся с места.

– Вы можете надеяться на что угодно, но не получите ничего. А теперь решайте, хотите вы проститься с жизнью, а заодно и с мечтой разбогатеть, или нет.

– Большинство людей, – сказал я, – готовы расстаться с несколькими фунтами, если это спасет жизнь человека, которого они любят. И угроза нависла над вами, а не надо мной. Пора это понять.

– Вы думаете, у меня ничего нет в арсенале, кроме пустых угроз? – сказал он. – Вы имели дело с малой толикой моего гнева, если помните. Вы узнаете, что значит мой гнев. Он обернулся к Херткому. – Пусть мистер Грегор войдет.

Хертком встал и вышел. Вскоре он вернулся с высоким джентльменом в кудельках. Он улыбнулся и сел.

– Вам, я полагаю, знаком этот джентльмен? – сказал Догмилл.

– Знаком, – ответил я, поскольку этим джентльменом был Элиас Гордон.

– У мистера Грегора имеется ордер на ваш арест за кражу бумаг из его дома на Ямайке. Как видите, вы у меня в руках.

– Вы намерены сделать то, о чем он говорит, мистер Грегор?

Элиас заметно нервничал, но был собой доволен. В его игре было что-то драматическое, и он наслаждался своей ролью.

– Полагаю, вы знаете, что я намерен сделать, – сказал он.

Я действительно знал, поскольку он уже это сделал. Он убедил Догмилла, что Грейс грозит опасность. Я хотел, чтобы дело разрешилось как можно скорее, и Элиас пошел с этой целью к Догмиллу.

– Видите, у вас нет выбора, – сказал Догмилл. – Вам придется делать, что я велю, или вам конец.

– Ладно, – сказал я, – раз так сложилось, мы могли бы пойти на компромисс. Я могу воздержаться от финансовых требований, учитывая положение, в котором оказался. Что вы скажете, если я верну вам сестру в обмен на кое-какие сведения? Я прошу не так уж много.

Он моргал, пытаясь понять суть моего предложения.

– Какие сведения? – спросил он.

– Сведения, касающиеся Уолтера Йейта, – сказал я.

Гринбилл залился краской, и что-то непонятное промелькнуло на лице Догмилла.

– Что я могу об этом знать?

– Думаю, – пожал я плечами, – что-то вы должны знать, если вам дорога ваша сестра.

– Почему вас это интересует? – спросил он.

– Чистое любопытство, – сказал я, отхлебывая вина. – Если вы расскажете, почему велели его убить и еще кое-какие детали, я отпущу вашу сестру. Все просто.

– Я велел его убить? – повторил Догмилл. – Да вы, должно быть, с ума сошли.

– Должно быть. – Я допил вино и поставил бокал. – Тогда я пошел. Если передумаете, оставьте мне здесь записку в течение двух суток. Если я от вас ничего не получу, скорее всего вы никогда больше не увидите мисс Догмилл. – Сказав это, я направился к выходу.

Гринбилл двинулся ко мне, чтобы преградить путь.

– Я не позволю вам уйти, – сказал мне Догмилл. – Не позволю вам удерживать мою сестру. Вы не уйдете отсюда, пока не скажете, где она. Можете говорить о двух сутках, если вам угодно, но так или иначе, сударь, дело кончится сегодня.

Я снисходительно улыбнулся:

– Вы ошибаетесь, если думаете, будто я действую в одиночку. Полагаю, мистер Грегор может подтвердить, что я очень изобретателен.

– Он удивительно изобретателен, – сказал Элиас. – Вы бы слышали, как он говорит.

Догмилл взглянул на него и снова обернулся ко мне. Он прикусил губу, пытаясь сообразить, что сказать, дабы заставить меня остаться в комнате на его условиях, а не на моих, но ничего не мог придумать. Пока мой план работал без осечек.

– Говорите, что вам надо, – наконец сказал он, – и молитесь, чтобы остаться в живых.

– Очень великодушно. А теперь должен вам сообщить, что, если я не вернусь в назначенное место в назначенное время, мои сообщники должны перевезти мисс Догмилл в неизвестное мне место. Если я не вернусь в течение одного дня, они должны будут освободить мисс Догмилл от тягот земной жизни. Поэтому вы можете подвергнуть меня пыткам в надежде узнать то, что хотите, но, думаю, я продержусь до первого контрольного времени, о котором сказал. А после этого вы никогда не сможете найти вашу сестру, если я этого не захочу. Поэтому, сударь, уберите своего пса с моего пути. Или вы отнесетесь ко мне с уважением сейчас или в другой день, но угроз я не потерплю.

Гринбилл смотрел на меня, а Догмилл смотрел на Херткома. Хертком смотрел на свои туфли.

Наконец Догмилл вздохнул:

– Черт с тобой, мерзавец. Я скажу то, что ты хочешь, но это ничего тебе не даст. Если вздумаешь использовать эти сведения против меня, ничего не выйдет. В суде показания одного свидетеля не имеют веса, а показания такого типа, как ты, вообще ничего не стоят.

– Может быть, – сказал я, снова садясь за стол, – но это моя забота, а не ваша. Я просто хочу услышать, что вы можете сказать о своей роли в деле Уолтера Йейта. Даю слово: если будете со мной откровенны и честны, вы увидите свою сестру живой и невредимой уже сегодня вечером.

Наконец Догмилл сел за стол, а Хертком скромно присоединился к нему. Что касается Гринбилла, то он остался у двери. У него был вид гуся, ожидающего наступления Рождества.

– Вы велели убить Уолтера Йейта, и этот приказ исполнил ваш друг Билли, – начал я. – Это так?

Догмилл выдавил улыбку:

– С чего вы это взяли?

Я улыбнулся в ответ:

– Билли сказал. Несколько дней назад я свалил его с ног и, изобразив ирландский акцент, задал пару вопросов. Он с готовностью предоставил ответы.

– Мне совершенно все равно, что говорит этот мерзавец, – вставил Хертком. – Поверьте, джентльмены не занимаются убийствами или предательством. Это удел таких, как вы.

– Если вы так переживаете, Хертком, могу сказать: я сожалею, что ранил ваше нежное сердце, – сказал я, – но ваше сердце здесь ни при чем. Джентльмены гораздо более грубые натуры, чем вы полагаете.

Догмилл тем временем бросал испепеляющие взгляды на Гринбилла. Я представлял, что творилось в его буйном уме вига. Почему Гринбилл не рассказал об этом странном ночном допросе? Это подвергло Догмилла риску, и я не сомневался, что Догмилл в свою очередь едва ли станет защищать Билли.

– Не знаю, что вам наговорил этот болван, но, поверьте, о кончине Йейта ему мало что известно. Не буду скрывать – он причинял мне беспокойство, но я лишь попросил Билли утихомирить его. Я не давал никаких конкретных указаний.

– Не сомневаюсь, вы знали, что убийство может быть одним из способов.

– Я об этом никогда не думал. Я никогда не спрашивал, да мне, в общем-то, было безразлично. Да, честно говоря, мне и сейчас безразлично. Не понимаю, вам-то какое дело?

– Есть на то причины, поверьте. Вы хотите сказать, что Билли никогда ничего вам не говорил об этом деле?

– Мы говорили о нем. Что вам до этого? Хотите внести сумятицу сказками, в которые никто не поверит? Думаете, если не можете заставить меня заплатить выкуп за сестру, так получится выудить у меня деньги, чтобы не допустить скандала? Если вы так думаете, то плохо меня знаете.

– Я вас знаю достаточно хорошо, – сказал я. – Мне интересно, какие у вас были мотивы. Почему вы приказали убить Йейта?

– Я попросил Гринбилла убрать Йейта с моих глаз, – поправил он, – потому что парень был помехой и создавал проблемы. Он и его рабочее объединение со своими общинными идеями представляли угрозу моей коммерции.

– А теперь скажите, это правда, что Йейт узнал о существовании шпиона-якобита среди вигов?

Полагаю, мне еще раз удалось озадачить Догмилла не на шутку.

– Откуда вы это взяли?

– Ваша проблема в том, что у вас нет никакого уважения к рабочим. Для вас они не лучше животных, которых можно загнать, замучить и прикончить. Но в отличие от животных эти люди умеют говорить. Слушая их, можно многое узнать.

– Возможно, но я не намерен слушать лицемерные речи от похитителя женщин.

– Я предпочитаю думать о себе как о человеке, который перераспределяет богатства, – сказал я, наслаждаясь своей ролью. – Но вы ушли от ответа. Вы думаете, Йейт знал о якобитском шпионе?

– Он пришел ко мне и сказал, что ему известно о таком. Он хотел денег в обмен на его имя. Иными словами, он был подлым вымогателем, как вы сами.

– Вам удалось прийти к соглашению с мистером Йейтом?

– Естественно, нет. Я не имею дел с вымогателями.

– Разве? Даже когда это ваши люди? Разве не вы велели присутствующему здесь мистеру Гринбиллу послать угрожающие письма священнику по имени Аффорд?

– А вы неплохо осведомлены, – сказал Догмилл, – хотя все равно не понимаю, какая вам польза от этих сведений. Да, я велел ему послать пару записок этому якобитскому священнику, который вмешивался не в свое дело. Что из этого?

– Это не имеет значения. Вернемся к вопросу о заговорщике среди вигов. Вас устраивало, что вы никогда не узнаете, кто он?

– Я не верил, будто Йейту что-то известно. Он хотел выудить у меня денег, и только.

– Но тем не менее вы велели его убить.

– Это вопрос терминологии. Если я пошлю своего человека приобрести мне новую табакерку, вы станете меня обвинять, что этот человек убил невинного, дабы украсть у него то, что я велел купить? Итак, вы задали свои вопросы. Теперь моя очередь. Когда я увижу свою сестру?

Я промолчал.

Он шагнул вперед:

– Послушайте. Я удовлетворил вашу просьбу. Теперь вы скажите мне то, что я хочу знать. Когда я увижу свою сестру?

Должно быть, я молчал слишком долго, ибо он ударил кулаком по столу.

– С меня достаточно, – сказал он. – Если вы думаете, что я так просто позволю вам уйти отсюда и буду надеяться, что вы вернете мне сестру невредимой, вы глубоко заблуждаетесь. Я хотел получить у вас сведения силой, но, поскольку я не могу пойти на такой риск, мы с вами отправимся к мировому судье. И скоро вы поймете, что молчание вам не поможет.

– Возможно, – весело сказал я. – Но какие обвинения вы можете предъявить мне в мировом суде? У вас нет никаких доказательств, что я похитил вашу сестру.

– У меня есть эти письма, – сказал Догмилл, бросив их на стол.

Я почувствовал, что наступило время раскрыть карты.

– Эти письма могут сказать и больше и меньше, чем вам кажется. – Я взял их со стола и протянул Догмиллу. – Прошу, взгляните на них еще раз. Думаю, если вы посмотрите на все четыре одновременно, вы заметите кое-что, чего до сих пор не замечали.

Догмилл посмотрел на письма, а затем Хертком. Оба покачали головами. Они ничего не увидели.

– Наверное, я перестарался, – сказал я. – Обратите внимание на почерк.

И тогда у Догмилла глаза полезли на лоб. Он внимательно изучал одно письмо за другим.

– Они написаны одной рукой. Это сразу не бросается в глаза, но рука одна и та же.

– Это я написал эти письма, – сказал я. – Это фальшивки. Джентльмены, к которым вы обращались, не получали ваших писем.

– Это чепуха, – запинаясь, сказал Догмилл. – Мистер Грегор может это подтвердить.

Элиас встал и подошел ко мне, полагая, что это поможет ему избежать столкновения с кулаками Догмилла.

– Мистер Грегор, – объяснил он, – тоже не совсем тот, кем кажется, и находится здесь, дабы засвидетельствовать нечто совершенно иное. Поэтому, как вы видите, здесь два человека, которые могут подтвердить то, что здесь было сказано. Ваше положение намного труднее, чем вы могли предположить.

Я ухмыльнулся:

– Ваша милая сестра была настолько добра, что передала мне письма, которые вы написали вашим ямайским знакомым, а мой друг мистер Гордон любезно согласился изобразить человека с Ямайки, которого вы никогда в глаза не видели. Естественно, мисс Догмилл цела и невредима, и ей не угрожает никакая опасность. Она мой союзник, а не жертва. Я попросил ее не показываться вам на глаза несколько дней, чтобы дать мне возможность разыграть эту комедию. Она гостит у своей кузины на Саутгемптон-роу. Можете не сомневаться: она переехала туда добровольно и без всякого принуждения с единственной целью – помочь мне осуществить мой план.

– Но почему она это сделала?

– Потому что она мне симпатизирует.

– Она симпатизирует обманщику, хотя я не представляю, кто вы на самом деле. Вы якобитский шпион? Тот, кого называют Джонсоном?

Я рассмеялся:

– Отнюдь, поверьте, ничего настолько выдающегося.

– Тогда скажите, кто вы и чего вы хотите. Мне уже порядком надоел этот маскарад.

Я слегка нагнулся вперед, снял шляпу и сорвал парик. Мои натуральные волосы рассыпались по плечам.

– Вы использовали свое влияние, чтобы я был незаслуженно обвинен. Теперь вы используете свое влияние, чтобы это обвинение снять.

Гринбилл узнал меня первым.

– Мне и раньше казалось, что где-то я вас уже видел, – сказал он. – Это Уивер.

Догмилл открыл от удивления рот.

– Уивер, – повторил он. – У нас под носом все это время. – Он взглянул на Гринбилла и снова перевел взгляд на меня. Потом улыбнулся. – Мне кажется, у вас небольшая проблема, Уивер. Видите ли, если вам нужны показания для вашей реабилитации, вам не хватает одного человека, поскольку вы сами не можете выступать свидетелем по обвинениям против вас. Показания вашего друга тоже вам не помогут, если он не сможет их подтвердить. Ваш голос не может быть принят во внимание, так как вы заинтересованное лицо. Поэтому я бы на вашем месте продолжал скрываться и держался бы от меня подальше. Думаю, я завершу вечер тем, что отведу вас в мировой суд, получу солидное вознаграждение и забуду вас навсегда. Моя сестра может быть увлечена вами, но это вряд ли спасет вас от виселицы.

В этот момент дверь открылась, и, как было заранее оговорено, в комнату вошел Абрахам Мендес. В руках у него не было оружия, но из карманов торчали пистолеты. Он хотел произвести впечатление, и, принимая во внимание его огромную фигуру и хмурый вид, это ему удалось.

– Не спасет, но это сделают мои показания. Я слышал все, что было сказано, и, боюсь, у вас проблемы, Догмилл, поскольку имеются два человека, готовые подтвердить обвинения Уивера, и никакие суды вигов на свете теперь не смогут закрыть глаза на правосудие.

Я не мог сдержать самодовольной улыбки.

– Ваше положение не так прочно, как вам казалось.

– Мендес, – сердито сказал Догмилл. – Значит, это хитрости Джонатана Уайльда?

– Мистер Уайльд не возражает. Но Уивер попросил меня заглянуть, и я решил оказать ему личную услугу.

– Как видите, дело приняло неожиданный оборот, – сказал я. – Думаю, вы будете выглядеть в суде довольно жалко, учитывая, что мистер Уайльд, главный ловец воров, посылает своего оруженосца, дабы дать показания против вас.

– Все это печально, – заметил Мендес, – очень напоминает трагедии в театре. Когда все это раскроется, мистер Мелбери получит преимущество.

У Гринбилла дрогнули губы. Он понял, что ему придется пожертвовать собой ради прихотей своего хозяина.

– Вы подлые дворняги, – сказал он. – Да я задушу вас голыми руками.

– Что касается меня, – объявил я, – то мне надоело слушать, как вы злоупотребляете словами.

Он ухмыльнулся:

– А я это делаю специально. Это сбивает с толку таких, как вы.

– Я не чувствую себя сбитым с толку, – сказал Мендес. – И ты с этим согласишься, когда встретишь свой несчастный конец с петлей на шее.

– Единственный несчастный конец – это твоя задница, жидяра, – сказал он и навел свой пистолет на Мендеса, намереваясь уничтожить моего ценного свидетеля.

Хертком и Догмилл закричали и были правы, ибо неразумно палить из пистолета в тесном помещении, если тебе не все равно, в кого попадет пуля. Элиас в ужасе открыл рот. Насколько я понимал, Гринбиллу было все равно, а нам нет, и поэтому мы все упали на пол, все, кроме Мендеса, который проявил полное равнодушие к перспективе получить пулю в грудь. Однако свинец, выпущенный дрогнувшей рукой, пролетел мимо цели и попал в стену, подняв облако пыли и дыма, а также щепок.

Мы все вздохнули с облегчением, но дуэль на этом не закончилась. Видя, что Гринбилл сделал свой выстрел, Мендес достал из кармана пистолет и выстрелил намного успешнее, чем его противник. Гринбилл попытался увернуться от пули, но либо Мендес был более искусным стрелком, либо ему больше повезло, но его противник упал на пол. Вскоре из его шеи натекла целая лужа крови.

Он зажимал рану рукой.

– Помогите, – задыхаясь, сказал он. – Черт вас всех побери. Пошлите за хирургом.

Какое-то время мы стояли не шевелясь. Никто из присутствующих не испытывал особой симпатии к Гринбиллу. Мендесу было безразлично, что человек, который только что пытался его убить, отправится к праотцам. Догмилл, должно быть, понял, что этот мерзавец ему полезнее мертвый, чем живой. А я, со своей стороны, считал, что он получил по заслугам.

– Никто не собирается послать за хирургом? – наконец сказал Хертком.

– Какой смысл? – сказал Догмилл. – Он умрет прежде, чем придет хирург.

Элиас только сейчас пришел в себя.

– Я хирург, – вспомнил он и бросился к лежащему человеку.

– Нет. – Догмилл встал между Элиасом и Гринбиллом. – Вы уже достаточно причинили вреда для одного вечера. Не вмешивайтесь.

– Он действительно хирург, – сказал Мендес с заметной скукой. – Он не лжет. Дайте ему пройти.

– Я допускаю, что он не лжет, – сказал Догмилл, – но ему придется пройти мимо меня, чтобы оказать помощь этому человеку.

Элиас посмотрел на меня, но я не хотел вмешиваться. Доказательств против Догмилла у нас было с избытком, а что касалось докера, он получил по заслугам.

Гринбилл, изнемогающий от боли, понял, что Догмилл не даст ему шанса остаться в живых. Он попытался что-то сказать, но не смог. Его дыхание стало хриплым и влажным. Минуты три или четыре мы стояли молча, слушая булькающее дыхание Гринбилла, а затем наступила тишина.

Было странно просто стоять и ждать, пока человек не умрет. Я подумал, не успокоить ли его. Я подумал, не сказать ли умирающему, что жена ему неверна. Но я не стал этого делать, а когда он умер, я вдруг подумал: может, он был лучше, чем мне казалось? Может, это я был плохим, поскольку ничего не сделал, чтобы спасти ему жизнь, какой бы непутевой она ни была?

– Я рад, что с этим покончено, – сказал Догмилл, которого, по всей видимости, не мучили никакие угрызения совести.

– Как это ужасно – стрельба, и умирающие… – сказал Хертком. – Догмилл, вы мне говорили, что не будет никаких жертв.

– Только справедливые, – с раздражением сказал Догмилл. Он окинул взглядом комнату. – Будем откровенны, – сказал он мне. – Вы угрожали мне, я угрожал вам, негодяй самого низкого пошиба мертв и лежит у моих ног. Я предлагаю перейти в другое помещение, где меньше убитых, открыть бутылку вина и обсудить, как мы разрешим эту проблему.

Что еще можно было сказать?

– Согласен.

Поскольку дело непосредственно затрагивало мистера Литтлтона, я послал ему записку. Я отвел ему кое-какую роль на этот вечер, и мы договорились, что он придет, если понадобится. Хотя он был важным участником, Догмилл, конечно, не мог допустить его к переговорам. Он сказал, что не может на равных разговаривать с докером. Ему было достаточно уже того, что он разговаривает на равных с ловцом воров и обвиненным в убийстве. Я, со своей стороны, считал кощунственным, что такое обвинение бросал мне в лицо человек, ответственный за убийство, в котором обвиняли меня. Но, видя, что он теряет позиции, я решил, что ничего не добьюсь, продолжая этот спор. В конце концов Догмилл согласился на присутствие докера в комнате при условии, что тот будет стоять. Литтлтон не обиделся. Для него огромным удовольствием было видеть, как Догмилла загнали в угол. Он согласился бы остаться, даже если бы его попросили стоять вверх ногами.

Остальные сидели за столом, а хозяин таверны, которому Догмилл дал два шиллинга, чтобы тот не спешил звать констеблей, принес бутылку Канарского. Со стороны мы были похожи на старых приятелей.

– Как я понимаю, – начал Догмилл, – мистер Гринбилл обошелся с мистером Уивером крайне жестоко, и, сожалея, что дело дошло до применения насилия, я вместе с тем рад, что правда раскрылась буквально у меня на глазах. Пресса сделала мистера Уивера популярным героем, и я считаю единственно правильным, если мы все вместе объявим, как Гринбилл обманул мое доверие и доверие всего света, заставив поверить, будто Уивер совершил это преступление. Он и нас непременно убил бы, если бы Мендес не проявил храбрость.

– Вот-вот, – сказал Хертком. – Я думаю, это прекрасное решение наших проблем. Просто прекрасное.

– И все возвращается к тому, как было, – резко сказал Литтлтон с другого конца комнаты. – Мне это не очень нравится.

Мендес ничего не сказал, но встретился со мной взглядом и покачал головой, словно мне нужны были дальнейшие инструкции, что, естественно, было не так.

– Оплату можно повысить, – сердито сказал Догмилл Литтлтону. – Распорядиться об этом несложно. И хочу вам напомнить, что если бы не было Денниса Догмилла, то не было бы нужды разгружать его суда, поэтому не стройте грандиозных планов.

– Вы можете отправиться к дьяволу, сэр, – сказал Литтлтон, – Лондону все равно будет нужен табак. Это уж как пить дать. Так что не думайте, что меня можно напугать намеками на ваше благосостояние.

– Был бы признателен, если бы вы перестали браниться, – сказал Догмилл.

– Мистер Литтлтон, – вступил я, прежде чем докер успел сказать очередные дерзкие слова, – вы можете быть уверены, что вы и ваши ребята добьетесь справедливости до того, как мы покинем эту таверну. Так или иначе.

– Благодарю вас, мистер Уивер.

– Позвольте мне сделать предложение, – обратился я к Догмиллу. – Я согласен, что вину следует возложить на мистера Гринбилла. В конце концов, он убил четверых людей, можно сказать, по собственной инициативе. Конечно, я бы хотел увидеть вас на виселице за ту роль, которую вы сыграли, но я не настолько наивен, чтобы надеяться, будто мне это удастся сделать, и не уверен, что хочу рискнуть и попытаться. Поэтому я не стану угрожать вам петлей, которая нависла над моей шеей в последнее время. В качестве угрозы я использую нынешние выборы. Как только мое честное имя будет восстановлено, я смогу говорить свободно. А поскольку газеты тори уже проявили ко мне благосклонность, есть уверенность, что они набросятся на сведения, которые я могу им предложить.

– И вы не станете этого делать при определенных условиях?

Я не хотел, чтобы мистер Хертком снова получил место в парламенте, но я также не хотел, чтобы мерзавец Мелбери попал в парламент после того, как я узнал о его обращении с Мириам. Если Догмилл потеряет Херткома, вместо него найдется другой человек. Я был бессилен разорвать эту цепь коррупции, но мог попытаться сделать хоть что-то.

– Я буду хранить молчание до окончания выборов. Если это будет в интересах общества, я могу выступить позднее, но не ранее, чем произойдет окончательный подсчет голосов.

– Неприемлемо.

Я пожал плечами:

– У вас нет выбора, сударь. От вас зависит, буду я сейчас молчать или буду говорить. То, что случится потом, не в вашей власти.

Он смотрел на меня с удивлением, но было видно, что ему нечего возразить против этой логики. Он мог заставить меня молчать, только убив, но он, очевидно, оставил попытки причинить вред Бенджамину Уиверу.

– А что взамен? – спросил Догмилл.

– А взамен я хочу, чтобы вы ответили на кое-какие вопросы. Если в результате не откроется никаких новых преступлений, я сделаю то, что обещал, и мы все можем уйти отсюда с сознанием чистоты перед правосудием.

– Очень хорошо. Задавайте ваши вопросы.

– Во-первых, мне важно знать, почему вы избрали меня, чтобы обвинить в смерти Йейта. Вы могли бы найти другую жертву. Надеюсь, я не льщу себе, полагая, будто всем известно или, по крайней мере, должно быть известно, что я не отношусь к людям, которые смиренно наденут петлю себе на шею. Почему вы избрали меня в качестве своей жертвы?

Догмилл засмеялся и поднял бокал в знак одобрения.

– Я сам себе задавал этот вопрос. Видите ли, это произошло случайно, вот и все. В тот день вы были в доках, замаскированный под ласкара, и Гринбилл подумал, что вы ласкар и есть. Когда он вас увидел, то подумал, что вы идеальный человек, на которого можно списать убийство. Когда я узнал, кто вы такой на самом деле, было уже поздно отказываться от обвинений. Нам ничего не оставалось, как продолжать преследование и надеяться на лучшее.

– Но вы не только надеялись на лучшее. Вы использовали свое влияние, чтобы добиться обвинительного приговора.

Он покачал головой:

– Вы ошибаетесь. Насколько мне известно, никто не просил судью Роули поступить с вами столь несправедливо. Если хотите правду, я бы предпочел, чтобы он этого не делал, ибо его предвзятость была столь очевидна, что могла пойти нам во вред. Лично я предпочел бы, чтобы вас оправдали и нашли другого обвиняемого. Или скорее всего о жертве вскоре бы забыли, и дело закрылось бы само по себе.

– Тогда почему Роули так поступил?

– Я не знаю. Вскоре после того, как вы отрезали ему ухо, он уехал в свое поместье в Оксфордшир и на мои письма не отвечал. Если бы не выборы, я бы поехал туда сам и послушал, что он скажет.

Я не мог поверить в то, что слышал.

– А женщина, – спросил я, – которая передала мне отмычку?

– Я ничего не знаю об отмычке.

Я стиснул зубы. Что все это значило? Я начал свое расследование с двух основных предположений: что меня выбрали в качестве жертвы с какой-то целью и что человек, который сделал этот выбор, контролировал действия судьи Роули. Теперь оказывалось, что оба предположения были ошибочными, и, несмотря на то, что, к счастью, мои проблемы с правосудием скоро будут улажены, я не приблизился к раскрытию правды.

– Если то, что вы говорите, правда, я должен еще кое-что выяснить. Я действовал, исходя из предположения, что вы приняли меры против Йейта, так как он знал, будто некий видный виг связан с якобитами.

– Это не предположение, – сказал Литтлтон, – это сущая правда.

Догмилл вздохнул.

– Он утверждал, что у него есть такие сведения, это правда. И поэтому я велел Гринбиллу сделать так, чтобы он замолчал. Однако у меня вовсе не было уверенности, что Йейт не врал. Он не представил никаких доказательств и, вполне вероятно, просто хотел заработать на моей тревоге. Где, по-вашему, такой человек мог встретить видного вига и узнать, что он якобит?

Я едва не подскочил на стуле, ибо знал ответ. Он поразил меня своей очевидностью. Я слишком долго не задавал себе этого вопроса и не обращал внимания на факты, которые лежали на поверхности.

– Йейт знал этого вига, это совершенно точно, – сказал я, – и, мне кажется, я тоже знаю, кто он. Я это выясню, как только мы закончим с нашими делами здесь. Мне нужно покинуть Лондон на несколько дней. По моем возвращении, полагаю, ваша продажная система разрешит нависшие над моей головой проблемы, связанные с правосудием. Если этого не произойдет, обещаю: вы об этом будете горько сожалеть.

Мендес согласился взять на себя вызов констеблей, поскольку в качестве человека Джонатана Уайльда он мог использовать свое влияние и оградить нас от неприятностей. Он ходил с гордым видом, упиваясь своей значимостью, пока мы ожидали прибытия представителей мирового судьи. Он отхлебывал вино и закусывал холодным цыпленком, которого велел себе подать, и бросал взгляды на Догмилла, будто тот был новой картиной, которую Мендес только что повесил на стену.

В конце концов торговец табаком не вынес этого.

– Почему вы на меня так смотрите?

– Должен сказать, мистер Догмилл, – сказал он, – я подумал, что мистера Уайльда чрезвычайно обрадует такой поворот событий. Вы с ним давние недруги, но теперь можете стать друзьями. И мы будем счастливы иметь такого славного друга, как мистер Хертком, в палате общин.

– Что я слышу? – закричал я. – Мендес, я вас попросил помочь не для того, чтобы вы заполучили для Уайльда члена парламента, которым можно командовать, как захочется.

– Может, вы и не собирались этого делать, но все равно так вышло. Нам теперь известно нечто компрометирующее о мистере Догмилле, а Хертком – человек Догмилла. А это значит, что теперь мистер Хертком тоже человек Уайльда. – Он повернулся ко мне. – И ничего не говорите. Я вытащил вашу шею из петли, Уивер. Вы ведь не будете против, если за свои труды я кое-что получу.

Наступило молчание. Я так привык прибегать к помощи Мендеса, что, признаюсь, совершенно забыл, кем он является на самом деле. В тот момент мне подумалось, что лучше бы я провел остаток своих дней в ссылке, чем отдавать в руки Уайльда члена парламента от Вестминстера. Я позволил самому опасному человеку в Лондоне сделаться еще опаснее.

Мендес, почувствовав, что присутствующие в ужасе, сиял, как влюбленная девица.

– И еще одна вещь, – сказал он Догмиллу. – Несколько лет назад у меня была собака, которую звали Блэки.

После этого он достал свой пистолет и ударил Догмилла по голове.

Торговец табаком повалился на пол. Мендес обернулся к Херткому:

– Этот грязный ублюдок перешел мне дорогу. Дело было три года назад, но я не забыл. Видите, он валяется на полу с окровавленной головой? Видите? Так вот, не забудьте, мистер Хертком. Не забудьте, что случается с тем, кто переходит мне дорогу.

Прибытия констеблей мы ждали в молчании.