Глава 21

Возвратясь домой, я выпил большую часть бутылки портвейна, чтобы успокоиться, и просмотрел скопившуюся за день почту. Я стал получать приглашения на пикники, вечеринки и ассамблеи. Люди, встречавшие в газетах имя Мэтью Эванс, желали со мной познакомиться, и хотя это не могло не льстить мне в какой-то мере, я отклонял все приглашения. Я достиг, чего хотел, с помощью репутации мистера Эванса, и у меня не было желания делать его еще более заметной фигурой.

Гораздо больший интерес представляла записка от Гриффина Мелбери, в которой сообщалось, что он нанесет мне визит около десяти часов. Как раз вовремя, подумал я. Или, может быть, вовсе не вовремя, не мог решить я. Мой разум уже был затуманен вином, и я не был уверен, что смогу сформулировать вопросы, которые хотел ему задать.

Экипаж Мелбери прибыл, когда часы пробили ровно десять. Он вошел и радостно со мной поздоровался, но от угощения отказался.

– Вы слышали сегодняшний счет? – спросил он. – Сто девяносто девять за Херткома и двести двадцать за нас. Мы опережаем почти на сто голосов, а выборы начались всего пять дней назад. Я чувствую вкус победы, сударь. Я его чувствую. Говорю вам: людям в Вестминстере надоела коррупция этих вигов, продавших за большие деньги душу нации. Но не время отдыхать. Есть одно дело, мистер Эванс, и, так как вы выразили готовность помочь парии тори, я подумал, вы захотите мне помочь.

– Сочту за честь, – сказал я, пытаясь скрыть свое недоумение.

Меня вывела из равновесия не неожиданность предложения, а фамильярность, с которой Мелбери обращался со мной. Да, я желал ему понравиться, и вот он обращается со мной как с другом. Да, я желал сделать его своим союзником, и вот он им становится. Я не мог разобраться в своих чувствах. Я не любил его, но не так сильно, как мне бы того хотелось. Мелбери был чопорен, как многие представители старой знати, но он не был ни жестким, ни жестоким, ни нетерпимым, и пусть я не разделял его политических взглядов, он страстно в них верил.

Я успокаивал себя тем, что судьба была благосклонна к Мелбери и что он, похоже, выиграет место в парламенте. Я тешил себя надеждой, что, когда я открою ему свое настоящее имя и расскажу все, что мне известно о коррупции вигов, он сделает все, что в его силах, чтобы мне помочь. То, что он был чересчур самодовольным (да и, сверх того, человеком, женившимся на Мириам), не шло в счет. Итак, мы сели в его экипаж, и тот двинулся, грохоча, в сторону Ламбета.

Мелбери что-то пробормотал себе под нос, потом кашлянул и фыркнул:

– Послушайте, Эванс. Вы мне чрезвычайно нравитесь, иначе я бы не попросил вас поехать со мной, но должен вам кое-что сказать.

– Разумеется, – сказал я, чувствуя некоторую неловкость.

– Я знаю, что в колониях другие порядки и что вы не хотели никого обидеть. Уверяю, я вовсе не обиделся и не рассердился. Просто хочу дать вам дружеский совет.

– Окажите честь, – сказал я.

– Видите ли, не принято танцевать с чужими женами.

У меня схватило живот.

– Мистер Мелбери, не думайте, что я…

– Прошу вас, – сказал он с напускной веселостью. – Я не приму никаких оправданий или извинений. Я сказал вам об этом, чтобы уберечь вас от неприятностей в будущем, если вам попадется менее либерально настроенный джентльмен. Или, говоря точнее, не столь обожающий свою жену. Я вас удивил? Думаю, это не преступление, если мужчина души не чает в своей жене.

– Я тоже так думаю, – холодно сказал я.

– Насколько я понимаю, одна из причин, которая привела вас в Лондон, – это желание найти достойную жену?

– Возможно, – сказал я.

– Я считаю брак нормальным и правильным делом. Я нисколько не сожалею о женитьбе, скорее, она приносит мне новые радости каждый день. Но танцы с потаскушками из партии вигов вроде Грейс Догмилл или с чужими женами ни к чему хорошему вас не приведут. Возможно, я не прав, затеяв этот разговор, не знаю. Я лишь хотел вас предостеречь. Хотя, признаюсь, я ревную, когда дело касается моей красавицы Мэри, – сказал он со смехом.

– Прошу прощения… – начал я.

– Нет, нет, не извиняйтесь. Больше не будем говорить об этом. Забудем. Договорились?

Этот мерзавец читает мне нотации за то, что я пошел танцевать с Мириам, а сам украл ее у меня. Больше всего мне хотелось пронзить его шпагой, но только он мог спасти мою жизнь.

– Договорились, – сказал я, радуясь, что он не мог видеть мое лицо в темном экипаже.

Какое-то время он сидел молча. Мне тоже не хотелось разговаривать, но вскоре молчание начало меня тяготить.

– Могу я спросить, почему вы решили оказать мне честь своим приглашением? – спросил я наконец.

– Вы выразили желание принять участие в этой гонке, – напомнил он.

– Это так. И мое желание искренне, однако, думаю, не каждый человек, выразивший такое желание, удостаивается чести отправиться на экскурсию с мистером Мелбери.

– Вы правы, но не все желающие спасали меня от хулиганов-вигов, поэтому они мне нравятся меньше, чем вы, Эванс. У вас не занят вечер послезавтра?

– Кажется, нет, – сказал я.

– Тогда я его займу. Я устраиваю небольшой ужин, на котором вы можете встретить интересных для вас людей. Прошу вас принять мое приглашение.

Я знал, что мое присутствие будет для Мириам невыносимо, но если я хотел укрепить дружбу с Мелбери, то не мог себе позволить не принять столь великодушное приглашение. Я должен был казаться ему самым приятным человеком на свете, чтобы, когда мне придется сказать ему, что я не был с ним до конца честен в отношении некоторых вещей, например, своего имени, вероисповедания, политических пристрастий и имущественного состояния, он отнесся к этому более-менее благосклонно. Поэтому я сказал ему, что это большая честь для меня и что я непременно буду в назначенный срок.

– Очень хорошо. Думаю, вам понравится компания. Будут видные тори. Знаете, священнослужители и те, кто их поддерживает. Представители старых аристократических семей, которые оказались в тисках биржевых аферистов и продажных политиков. Обещаю, им есть что сказать в связи с последними событиями.

– Некоторые из них меня чрезвычайно озадачили, – сказал я.

Сотни раз я твердил себе, что не буду касаться этой темы, что это было бы глупо, даже опасно, но в темноте экипажа, где он даже не мог видеть мое лицо, я наивно полагал, что мне ничто не угрожает. Самым честным и непринужденным голосом, на который я был способен (и поскольку я очень старался, должно быть, он был фальшив, как позолоченный свинец), я сказал:

– Как вы относитесь к тому, что народ связывает вас с этим Уивером?

Мелбери отрывисто рассмеялся. Он ничем не выдал, что ему известно, кто я, и что он только ждал удобного момента для моего разоблачения. Я даже поверил, что Мириам не обманула моего доверия.

– С Уивером, – повторил он. – Диву даешься, с кем только тебя не связывает народ. Естественно, виги во всем виноваты. Они бесстыдно вели себя на его процессе. А газеты тори не могли упустить такую заманчивую возможность, когда она появилась.

– Так вы не чувствуете никакого сходства или близости с ним?

– Будем откровенны, Эванс. Если я могу извлечь выгоду из того, что народ связывает меня с евреем-отступником, если я могу упрочить влияние Церкви и дать отпор продажным биржевым маклерам и иноземцам, я это сделаю, но водить дружбу с этим человеком я не стану никогда. Если бы он попался мне на пути, я бы позвал констебля и получил причитающиеся мне сто пятьдесят фунтов, как любой другой.

– Даже если он невиновен, как считает народ?

– Виновен он или нет, меня не волнует, если его повесят. Вы в Лондоне недавно и не знаете многих вещей. Скажу вам, сударь, все эти ловцы воров – негодяи и подлецы. Они могут запросто отправить на виселицу невинного человека, чтобы получить небольшое вознаграждение. Джонатан Уайльд самый достойный из них. Уивер хотел убедить всех, что он честен, но дело с убийством показало его истинную суть.

Я подумал, что этот разговор должен служить мне напоминанием, когда я забуду, кто я на самом деле, и буду думать, что я Мэтью Эванс. Я никогда им не стану, и Мелбери вовсе не мой друг. Он – просто человек, от которого мне кое-что нужно.

– Все это, знаете, игра, – продолжал он. – Вы делаете так, чтобы люди считали, будто вы думаете так же, как они. Получаете их голоса и забываете о них на семь лет. Это нужно, чтобы сделать что-нибудь полезное. Не мы создали эти правила и поощряли коррупцию. Это сделали виги. Но мы должны научиться иметь с ними дело, или нам придет конец. Если я могу воспользоваться уловкой вигов, чтобы победить их с помощью их собственного оружия, я сделаю это без колебаний.

– Довольно мрачный взгляд, вам не кажется?

– Полагаю, вы видели процессию по случаю выборов.

Я сказал, что видел.

– Такова наша система, мистер Эванс. Нам недоступна эта ямайская роскошь, когда голоса опускают в кокос, который носят от хижины к хижине обнаженные красавицы африканки. В Лондоне балом правит король толпы, и мы должны порадовать его величество хорошим спектаклем, иначе он снесет наши головы.

– Вы сказали мне однажды, что выборы – это не что иное, как ярмарка коррупции. Я подумал, что вы это сказали, потому что были тогда расстроены.

Он рассмеялся:

– Нет, я сказал так, потому что мне легче думать об этом таким образом. Ярмаркой можно управлять, хаосом – нет. Возьмем, к примеру, этого еврея, Уивера. Он думает, что он мятежник, действующий против закона и против правительства. На самом деле мы все используем его, и виги, и тори – все. Он всего лишь марионетка в наших руках, чья партия дернет за веревку сильнее, в ту сторону он и повернет.

Я посмотрел в маленькое, величиной с кулак, окошко экипажа.

– Меня интересует, – сказал я, чтобы переменить тему, – какое дело нам предстоит в данный момент.

– Это деликатное дело. Надо было бы послать своего агента, чтобы уладить его, но он, к сожалению, не самый отважный человек на свете, а нам нужна отвага, чтобы иметь дело с этой группой. Речь идет о клубе избирателей, сударь, в который входят довольно решительные люди. Мне нужно завоевать этот клуб, и я это сделаю. Личное посещение может помочь делу, а если вы будете рядом, это придаст мне уверенности. Надеюсь, у вас нет возражений.

Ни малейших, заверил я его, и мы снова ехали молча, пока экипаж не остановился у кофейни на Грейвел-лейн. Мы вошли в внутрь и оказались в странном месте. Название «кофейня» используется иногда слишком свободно, в данном же случае напиток, от которого произошло название заведения, по всей видимости, не подавался никогда. Помещение было битком набито людьми из низших слоев, проститутками и скрипачами. Сильно пахло несвежим пивом и только что сваренной говядиной, ломти которой, под репой и петрушкой, красовались на каждой тарелке на всех столах.

Не успели мы войти, как из-за стола поднялся и направился к нам с чрезвычайно серьезным видом один человек. Он был одет просто, за исключением слишком большого количества кружев и серебряных пуговиц. Его длинный нос глядел вниз, а длинный подбородок – вверх. Глаза его были похожи на две изюминки.

– А, мистер Мелбери. Я вас сразу узнал, сэр, не успели вы перешагнуть порог. Да, сразу. Я ведь не раз видел, как вы выступали. Я – Джоб Хайуолл, как вы уже наверняка догадались, и я готов обсудить с вами дело.

Мелбери представил меня Хайуоллу, упомянув, что я спас его от нападения хулиганов вигов и побил мясника во время сбора голосов. Не было сомнений, что он взял меня с собой для устрашения. Но если Хайуолл и устрашился, то ничем этого не выдал.

Мы устроились в тихом уголке кофейни. Хайуолл заказал крепкого пива – по его мнению, оно лучше всего подходило для обсуждения деловых вопросов – и предложил не терять времени, поскольку, мол, ничего дороже времени на свете нет.

– Позвольте мне, сударь, повторить то, что вы уже знаете. Благодарю вас за великодушие. Я представляю клуб избирателей «Красная лиса», мистер Мелбери, самый уважаемый клуб избирателей. Если вы посмотрите на прошлые выборы, то увидите одну и ту же картину: клуб «Красная лиса» выполняет все свои обещания. Я слышал, что другие клубы дают одни и те же обещания всем партиям, участвующим в выборах, но ничего не выполняют. Клуб «Красная лиса» не из таких, сударь. Мы предлагаем наши услуги на всех выборах, начиная с правления второго Карла, и не разу у кандидата от Вестминстера не было повода сожалеть об оказанном нам доверии.

– Ваша репутация безупречна, – сказал Мелбери.

– Надеюсь, что это так, мистер Мелбери, так как «Красная лиса» делает, что обещает. Я вам обещаю от имени клуба, сэр, что вы можете на нас положиться. Мы более постоянны и надежны, чем почтовая карета, сэр.

– Я пришел не для того, чтобы обсуждать вашу репутацию, – сказал Мелбери.

– Не вижу для этого причин, сударь. Никаких.

– Мы с вами договорились в целом. Остается обсудить только цифры.

– А, – сказал мистер Хайуолл. – В цифрах-то все и дело, сударь. Можно говорить о том о сем, но суть именно в цифрах. Вы не станете этого отрицать?

– Не стану, – сказал Мелбери. – Я хочу услышать эти цифры.

– Не могу вас за это винить. И поэтому я скажу вам эти цифры. Скажу без утайки, сэр. В нашем клубе триста пятьдесят человек, и вы можете положиться, что все триста пятьдесят человек сделают так, как будет обещано. Они отдадут свои голоса, сэр, за одного человека. Мы не такой клуб, который обещает триста пятьдесят, а отдают голоса двести пятьдесят. Нет, мы предлагаем триста пятьдесят, и вы получите их, сударь, при условии, что вы согласны с цифрами.

– И какие же эти цифры, мистер Хайуолл?

– Вы должны понять, что одному человеку, сэр, одному человеку я обещаю, что эти триста пятьдесят – тори. Они тори по велению сердца и в глубине своих помыслов. Не могу вам сказать, сколько из них говорили мне, что если бы у них был выбор, они бы выбрали оказать услугу мистеру Гриффину Мелбери. Но вы знаете, как любой другой, что дело есть дело. Поэтому они отдадут услугу мистеру Херткому, который, как вы знаете, сделал нам предложение, хотя и сделают это с тяжелым сердцем.

– Я понимаю, – сказал Мелбери, немало расстроенный. – Я бы хотел знать цену этих трехсот пятидесяти тори.

– Вы можете рассчитывать на верность этих людей, сэр, этих трехсот пятидесяти человек, всего за сто фунтов.

Мелбери поставил на стол кружку с крепким пивом.

– Это большая сумма, вам так не кажется?

– Вовсе не кажется, мистер Мелбери, совсем нет. Только подумайте, что вы получаете. Неужели вы хотели бы уплатить двадцать или тридцать фунтов за такое же число, но, когда, как говорится, пыль рассеется, получить только пятьдесят голосов за ваши деньги?

– Вы просите больше чем пять шиллингов за человека. Это довольно дорого.

– Дорого, но вы платите за репутацию, знаете. За репутацию. Я не могу вам сказать, сколько нам предложил человек мистера Херткома, но, поверьте, я не могу вернуться к этим людям с меньшей суммой, чем сто фунтов, и смотреть им в глаза. Они мне скажут: «Как ты мог принять это предложение, когда мистер Хертком предлагал намного больше?» Что я им отвечу?

– Вы можете сказать им, что, поскольку они тори, их должно обрадовать, что меня выберут.

– Если бы это было главным, вы были бы правы, сударь. Но это коммерция, знаете ли.

– Предлагаю шестьдесят фунтов.

– Шестьдесят фунтов! – закричал Хайуолл истошным голосом, будто Мелбери вынул шпагу из ножен. – Шестьдесят фунтов! Вы меня шокируете, мистер Мелбери. Да, да, шокируете. Полагаю, мне придется отложить этот разговор, так как вы меня чрезвычайно расстроили своим предложением. Мне требуются кровопускание и клизма, прежде чем я смогу продолжить. Шестьдесят фунтов – самое что ни на есть оскорбительное предложение. Девяносто фунтов, и не меньше.

– Предлагаю семьдесят, – сказал Мелбери.

– Клуб «Красная лиса» стоит гораздо больше, чем семьдесят фунтов, но я уважаю вас, сударь, и поэтому приму восемьдесят фунтов в качестве компенсации нашей поддержки вас на выборах в палату общин.

И они пожали друг другу руки. Так за несколько минут мистер Мелбери получил десятую часть голосов, необходимых ему, чтобы занять желаемое место.


Завершив сделку с мистером Хайуоллом, Мелбери решил, что он провел больше чем достаточно времени в обществе лидера клуба избирателей «Красная лиса», и предложил перебраться в более подходящее для нас место. Он остановил свой выбор на кофейне Розторна на Лоу-Менс-Понд-роу, известной в городе как место встречи тори из высших слоев общества. Действительно, едва мы вошли, Мелбери обступила толпа доброжелателей, однако, в отличие от людей из низших слоев, вскоре они оставили его в покое. После того, как он обошел зал и представил меня большему количеству людей, чем я мог запомнить, мы устроились за столиком.

Он сказал, что здесь подают бордо отменного качества, и я заказал вина, последовав его совету. Мы также взяли холодного цыпленка, чтобы утолить голод.

– Сделка с клубом избирателей шокировала вас? – спросил он.

– А должна была?

– Ну, вы ведь из Вест-Индии. Полагаю, жизнь там устроена намного проще. Вы, вероятно, не привыкли получать то, что вам нужно, такими окольными путями.

– Уверяю вас, – сказал я беззлобно, – взяточничество – известная вещь в Вест-Индии.

– О, какое грубое слово «взяточничество»! К чему нам оно? Назовем это просто сделкой, а в коммерческой сделке ведь нет ничего плохого. Я лишь ценой остался недоволен. Знаете, на прошлых выборах, мне кажется, я мог бы получить те же голоса за десять фунтов. Но теперь эти клубы знают себе цену. Однако, несмотря на дороговизну, это все равно дешевле, чем лично убеждать триста пятьдесят человек прийти на избирательный участок и проголосовать за тебя.

– А есть другие, такие же деликатные методы получения голосов? – спросил я.

Мелбери подмигнул.

– Выборы еще только в самом начале, – сказал он. – Поживем – увидим. Но не забывайте, что поставлено на карту – честь, целостность и будущее королевства.

– Можно у вас кое-что спросить? – отважился я.

Весь вечер я мучился, не зная, как подступиться к этому вопросу. Я не мог придумать, как сделать, чтобы он возник естественно и органично в ходе нашей беседы. В конечном счете, я решил спросить прямо. Я же был новичком, и если мистер Мелбери считал меня невежественным выходцем из Вест-Индии, я мог извлечь для себя выгоду из его взглядов.

Казалось, он только обрадовался случаю изобразить профессора в университете современной политики.

– Я постараюсь ответить на любой ваш вопрос, – сказал он.

– До какой степени вы полагаетесь на своих сторонников, которые имеют якобитские убеждения?

Доброжелательная улыбка мгновенно исчезла с его лица. У него был такой вид, словно я уронил кусок дерьма в его тарелку. Несмотря на то, что кофейня была тускло освещена, мне показалось, он побледнел.

– Прошу вас, – сказал он, – если вздумаете произносить это слово в общественном месте и в моем обществе, делайте это шепотом. В данном месте вы можете нажить себе врагов одним лишь упоминанием, что подобные люди существуют.

– Неужели опасно даже упоминать о них?

– Опасно. Вы знаете, что Хертком и Догмилл только и ищут повод, чтобы изобразить нас кучкой предателей в услужении у ложного короля. Мы должны сделать все, чтобы не дать им в руки это оружие. – Он сделал глоток вина. – Почему вы спросили, сударь?

– Просто из любопытства.

Он наклонился ко мне и заговорил едва слышным шепотом:

– Позвольте мне откровенность, мистер Эванс. Вы мне симпатичны, сударь. Я благодарен вам за услугу, которую вы мне однажды оказали. И я всегда буду об этом помнить. Но если вы сами разделяете взгляды политического лагеря, о котором упомянули, я должен вас просить никогда со мной не заговаривать, не появляться рядом со мной, не посещать никаких мероприятий, на которых я присутствую. Прошу великодушно простить меня за, может быть, излишнюю суровость, но я не могу допустить, чтобы намек на этих безрассудных бунтовщиков причинил вред моей репутации или моим политическим целям.

– Благодарю за откровенность, – сказал я, – но могу вас уверить, что я лично не разделяю их взглядов. Я спросил, потому что часто слышу, будто эти люди находятся в союзе с тори. И хотел узнать, следует ли к этой группе относиться с почтением.

– Конечно да, но не открыто. Если они хотят отдать за меня свои голоса, я буду испытывать благодарность, но молча и не скажу ни единого одобрительного слова, чтобы у них не создалось впечатление, будто я поддерживаю их монарха, а не нашего. Не поймите меня превратно. Я считаю, его величество допустил серьезные ошибки, в особенности в том, что касается выбора министров и поддержки партии вигов, но, по мне, уж лучше протестантский глупец, чем хитрый папист.

Я понял, что лучше не задавать больше вопросов на эту тему, и думал, как бы повернуть разговор в другую сторону, но Мелбери сделал это сам.

– Встреча с мистером Хайуоллом была не самой приятной, – сказал он несколько легкомысленно. – Мы с вами заслужили немного развлечений.

Зная свои собственные наклонности, я подумал, что Мелбери предлагал найти пару сговорчивых женщин, и, признаюсь, был в восторге от такой идеи не потому, что сам этого желал, а потому, что хотел видеть подтверждение, что он был не лучшим мужем для Мириам. Вскоре я это увидел, однако пороком Мелбери оказались не женщины, а азартные игры. Он отвел меня в заднее помещение таверны, где стояло несколько столов, за которыми джентльмены играли в вист – игру, которой я, признаюсь, никогда не понимал. Однажды Элиас поклялся, что обучит меня ей меньше чем за неделю, но, так как я считал, что карты призваны лишь развлекать, такое обещание не сулило ничего хорошего.

Однако мои предпочтения не играли здесь никакой роли. Если я хотел, чтобы Мелбери относился ко мне с прежней теплотой, мне нужно было изображать из себя компанейского человека. Поэтому, когда он сел за стол на свободное место, я устроился подле него. Он представил меня своим товарищам, которые все виртуозно справлялись со стаканом портвейна и табакеркой, не выпуская при этом из рук карт.

Мелбери сразу увлекся игрой и, казалось, забыл о моем присутствии. Я чувствовал себя несколько униженным, ибо в течение нескольких минут из задушевного наперсника превратился просто в присутствующего. Он обменивался шутками с другими игроками, он бросал на стол монеты, он пил вино с большим энтузиазмом. Раз или два он повернулся ко мне и отпустил шутку, но сразу же снова забыл о моем существовании. Его нельзя было осуждать. Несмотря на то, что он торговался с Хайуоллом из-за двадцати фунтов, менее чем за час он проиграл более трехсот. В одной партии он едва не выиграл огромную сумму, но его неожиданно обошел один из соперников. Я видел, что Мелбери переживает проигрыш, но он посмотрел на деньги, как всем показалось, равнодушным взглядом и, не задумываясь, бросил новые монеты на следующий кон.

В течение часа понаблюдав, как Мелбери проигрывает больше, чем я мог мечтать заработать за два года, я посчитал благоразумным удалиться, если хотел, чтобы Мелбери по-прежнему видел во мне ценного собеседника, а не очередного подхалима.

Пока я обдумывал, как лучше сообщить о своем решении, человек, которого я раньше никогда не видел, подошел и встал у стола между Мелбери и мной. Он был средних лет, и даже в тусклом свете кофейни я мог видеть, что щетина у него на подбородке седая, худощав, с запавшими глазами и впалыми щеками. Половины зубов во рту не было. На нем было старое платье, чистое, но сильно изношенное. Он держался с достоинством, которое казалось каким-то искусственным.

– А, мистер Мелбери, – сказал он, склонившись над нами. – Рад вас видеть, сударь. Я так и знал, что найду вас здесь, и вот не ошибся.

Лицо Мелбери потемнело.

– Прошу прощения, джентльмены, – сказал он игрокам. Затем схватил этого человека за рукав камзола и потянул в сторону.

Я не знал, что предпринять, но, определенно, сидеть пешкой среди игроков в вист было глупо, поэтому я встал и последовал за Мелбери. Он сидел за столом с новым собеседником, и, подходя, я слышал, как он говорил приглушенным голосом.

– Как вы посмели прийти сюда? – сказал он. – Я дам указание мистеру Розторну впредь вас не впускать. – Он повернулся ко мне. – А, мистер Эванс. Могу я попросить вас об услуге, которую вы однажды оказали мне в Ковент-Гардене?

Моя репутация мне пригодилась.

– Это неблагосклонно с вашей стороны, сударь, – сказал мужчина Мелбери. – Вы уже запретили впускать меня в свой дом: человек должен где-то улаживать дела. А у нас с вами есть дело, которое надо уладить. Этого вы не можете отрицать.

– Если у нас и есть дело, то оно не может быть улажено в общественном месте, подобном этому, – сказал он. – Тем более когда я встречаюсь с джентльменами.

– Я тоже предпочел бы встретиться наедине, но вы сами сделали это невозможным. А что касается вашей встречи, то вести себя столь неблагоразумно можно с таким же успехом в любом другом месте.

– Не ваше дело, как я провожу свое время, – прошипел Мелбери.

– Не мое, это правда. Мне нет дела до вашего времени, можете с ним делать что хотите. А вот до ваших денег мне есть дело. Нехорошо, сударь, тратить деньги столь безрассудно, когда есть люди, которые ждут давно просроченной оплаты.

– Я должен попросить вас удалиться, – сказал Мелбери.

Мужчина покачал головой.

– Это неблагосклонно с вашей стороны, сэр. Да. Вы знаете, что я мог бы проявить больше настойчивости, но я был терпелив и добр, учитывая ваше положение. Но я не могу быть терпелив и добр бесконечно. Понимаете? – Он замолчал и бросил на меня взгляд. – Титус Миллер к вашим услугам, сэр. Могу я узнать ваше имя?

– У вас плохие манеры, – почти закричал Мелбери.

– Я полагаю, у меня хорошие манеры, мистер Мелбери, ибо им меня обучала моя бабушка. Я вежлив и почтителен, и я плачу свои долги. Не вижу ничего плохого в том, что хочу узнать имя джентльмена. И если только нет веской причины, из-за которой я не могу его знать, я считаю, что не говорить его – невежливо.

Я видел, что Мелбери не собирается сдавать свои позиции в этом вопросе и не скажет мое имя. Мне не хотелось, чтобы из-за этого разгорелся спор, поэтому я решил вмешаться.

– Я Мэтью Эванс, – сказал я.

– Мистер Эванс, вы считаете себя другом мистера Мелбери?

– Я недостаточно давно с ним знаком, но, надеюсь, могу считать себя таковым.

– Если вы его друг, вы могли бы помочь ему в некоторых щекотливых вопросах. Да, да, могли бы.

Я понял, почему Мелбери терял терпение, имея дело с этим человеком.

– Полагаю, мистер Мелбери сам решит свои дела, а если ему потребуется моя помощь, он может обратиться ко мне без вашего разрешения.

– Я не понимаю, почему человек не проявляет доброжелательности, если это возможно, – сказал Миллер, – вы же ведете себя недоброжелательно, и мне это не нравится. Я не буду говорить вам о том, в чем щекотливость дел мистера Мелбери, поскольку видно, что вы не хотите слушать. Я только хочу сказать: если вы его друг, вы ему поможете. Насколько я помню, его друзья это делали в прошлом, но, возможно, сейчас этого сделать не могут.

– Миллер, я прикажу, чтобы вас вывели отсюда силой, если вы не хотите уйти по собственной воле.

Он поднялся.

– Мне жаль, что все так обернулось, но, видимо, ничего не поделаешь. Я ухожу, сэр, но, надеюсь, вы понимаете, что наше дело приняло иной оборот. Не хочу быть недоброжелательным, но человек должен делать то, что должен.


В следующий вечер я пришел на очередную встречу с Элиасом. Я слова не успел сказать, как он встретил меня широкой улыбкой.

– Ты можешь скрываться под любым костюмом, но свою натуру тебе не скрыть.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я, усаживаясь за стол.

Он пододвинул ко мне газету тори. В ней была статья о великом герое Мэтью Эвансе, который недавно спас мистера Мелбери, когда на него напали хулиганы виги. А теперь он спасает жизнь неизвестной шлюхи, разделяющей взгляды вигов, которая торговала своей добродетелью в обмен на голоса за ее партию. Когда один клиент посчитал, что его голос стоит больше, чем думала леди, появился мистер Эванс и, не считаясь с партийной принадлежностью, обратил злодея в бегство.

Я вернул газету Элиасу.

– Я понятия не имел, что события получат такую огласку.

– Ты должен быть осторожнее с такими вещами, – сказал он. – Не стоит привлекать к себе внимание, по крайней мере не как к человеку, способному применить силу. Так тебя могут узнать.

– Это не было глупой прихотью, – сказал я ему. – Я не мог просто стоять и смотреть, как какой-то мерзавец, ослепленный похотью, хватает мисс Догмилл за грудь.

Элиас повел плечами:

– Об этом ничего не могу сказать. Ее грудь ты знаешь лучше, чем я. Тем не менее, ты должен быть осторожнее.

– Интересно, если бы Догмилл узнал об этом, он бы обрадовался, что его сестра спасена, или разгневался, что ее спас я. Ты знаешь, он относится к ней очень ревностно. – И я повторил ему историю, которую рассказала мне мисс Догмилл, о том, как ее брат расправился с ремесленником, якобы ее похитившим.

– Какая восхитительная история! – сказал он. – И весьма поучительная, как мне кажется. Пожалуй, я смогу использовать ее в своей «Истории Александра Кларена», придав ей больше драматизма. Может быть, я введу персонаж, который делает вид, что похищает девушку, с ее ведома, естественно, чтобы заставить ее отца заплатить…

– Элиас, – прервал я его, – ты что, предлагаешь, чтобы я похитил мисс Догмилл и ждал, пока ее брат не разнесет стены, как разъяренный бык?

– Нет, конечно. Ничего подобного. Я хочу использовать эту историю. Если станет известно, что ты такое сделал, эпизод в моей повести будет вторичен. А это самая прекрасная из идей, какие мне попадались. Нет, я полагаю, тебе придется придумать свою собственную историю.

– Это была моя собственная история, – сказал я.

– Тогда тебе придется придумать историю, которую я у тебя еще не украл.

И я рассказал ему обо всем, что случилось за эти богатые событиями дни.

– Я знаю этого Титуса Миллера, – сказал он. – Это скупщик долгов. Он купил пару моих долгов в прошлом, и он беспощадно, абсолютно беспощадно преследует должников. Я слышал, что однажды он проник в публичный дом, где один лавочник наслаждался свиданием с прелестной рыжеволосой шлюшкой, и отказывался уходить, пока этот лавочник не заплатил долг. Подозреваю, у Мелбери должны быть неприятные долги, если Миллер ему докучает.

– Ну, ты сам говорил, выборы в парламент дорогостоящая вещь.

– Речь идет о старых долгах. Никто не станет его тревожить по поводу затрат на выборы во время выборов. Но, насколько мне известно, он взял жену – прости, что говорю о ней, – с солидным состоянием.

– Я уверен: миссис Мелбери позаботилась о раздельном имуществе, выходя замуж. Возможно, Мелбери не решается рассказать ей об этих долгах. Я видел его за игрой. Возможно, речь идет о долгах чести, о которых он боится рассказать жене. Однако долги Мелбери волнуют меня меньше всего. Лучше скажи, что ты думаешь о якобитском повороте дела.

– Да, это серьезно. Если ты докажешь, что среди вигов есть высокопоставленный якобит, ты получишь, что тебе нужно. Требуется лишь подождать и посмотреть, чем закончатся выборы. Тори пойдут на все, чтобы не дать сведениям просочиться, иначе будут выглядеть предателями. Ты знаешь, насколько легко возбудимо общество. Люди станут обвинять тори за то, что сделали якобиты. И виги тоже будут делать все, чтобы не дать сведениям просочиться, иначе они будут выглядеть неотесанными мужланами. Единственное, что тебе нужно сделать, – узнать, кто этот человек, и свобода тебе обеспечена.

– Единственное, что мне нужно сделать, – узнать, кто это? Наверное, его имя хранится в глубокой тайне.

– Думаю, да. Но если такой, как Йейт, смог это узнать, для человека с твоими талантами это пара пустяков. Кстати, ты слышал о результатах сегодняшнего голосования?

Я сказал, что не слышал.

– За Херткома – сто восемьдесят восемь. За Мелбери – сто девяносто семь. Он опережает все с большим отрывом.

– Плохие новости для Херткома.

– Боюсь, для Мелбери – тоже. Деннис Догмилл так просто не отдаст место Херткома.

– И что это значит?

– Если мне не изменяет интуиция, – сказал он, откусив кусок вареной репы, – это означает, что будет насилие. Много насилия.


Слова Элиаса оказались пророческими. На следующий день группа из сорока или пятидесяти человек появилась на избирательном участке и провозгласила, что нет свободы без Херткома. Некоторые из них разместились у кабин для голосования, и когда выходил человек, проголосовавший за тори, хулиганы дразнили его, глумились над ним и даже били. Каждого, кто голосовал за Мелбери, ждал суровый прием, и все кончилось тем, что любого, кто отваживался проголосовать не так, безжалостно избивали.

Мелбери вместе с другими видными тори города призывал привлечь армию для усмирения бунтовщиков, но суровая правда заключалась в том, что мэр, члены городского управления и подавляющее большинство мировых судей были на дружеской ноге с Деннисом Догмиллом и Альбертом Херткомом, поэтому они сообщили, что немного насилия во время выборов неизбежно и что лучше не применять силу, чтобы еще больше не подогревать страсти нарушителей порядка.

Я решил сам посетить избирательный участок и увидеть своими глазами, до какой степени там дошло насилие. Я увидел жестокость и непреклонность и понял, что Мелбери лишится многих голосов. Тот день закончился со счетом сто семьдесят голосов за Херткома и только тридцать один голос за его оппонента. Всего несколько дней подобных бесчинств могли свести перевес Мелбери на нет. Но если Мелбери не победит, мои шансы восстановить свое честное имя катастрофически уменьшатся.

Именно по этой причине, а также и по нескольким другим я внимательно наблюдал за кое-чем еще. Если я не ошибался, люди, учинявшие беспорядки, были грузчиками из группировки Гринбилла.

Загрузка...