Явочная квартира

Глава 12

В воскресенье вечером, в половине одиннадцатого горничная Мария вышла из дому на авеню Виктор Гюго и направилась к ближайшему метро. Полицейский, дежуривший возле дома, этому значения не придал: ушла, ну и что? В метро Мария взяла билет, спустилась на платформу, там ожидали поезда несколько человек. Она прошла по платформе и опустилась на скамейку. Низкорослый плотный мужчина в темном пальто, сидевший неподалеку, поднялся, двинулся к ней, остановился как раз напротив. Она обратила внимание, что стоит он, расставив ноги, — спортсмен, что ли? — а руки засунул глубоко в карманы. Со стороны Порт Дофин приближался поезд. Мария встала, сделала несколько шагов к краю платформы. Незнакомец остался на месте, чуть слева от нее. Но в тот момент, когда поезд выскочил из туннеля, "спортсмен" оказался у Марии за спиной. Дама, стоявшая рядом, так потом описывала произошедшее:

— Я видела, как этот человек рванулся к женщине, как раз, когда поезд поровнялся с ней. Толкнул изо всех сил, бедняжка свалилась на рельсы, а он был таков. Помчался к выходу, чуть с ног меня не сшиб. Это было ужасно. Нет, я его не разглядела. Кажется, смуглый, с усами. Вот ужас, несчастная женщина! Может, это был её любовник…

Ничего более вразумительного не удалось услышать от машиниста и других находившихся на платформе пассажиров. Полиции не удалось разыскать никого, кто бы видел, как из метро выбежал мужчина в темном пальто.

Альфред Баум прослушивал разговоры министра сам. Никакой персонал к этому не привлекался. Разговоры записывались на пленку, кассеты передавались по утрам его секретарше, она расписывалась за них и относила шефу, а тот отправлял их в серый сейф, стоявший в углу. Баум с трудом заставлял себя прослушивать эти записи. Ему на нервы действовала бесконечная болтовня мадам Лашом с приятельницами, сам же министр домашним телефоном почти не пользовался.

Прослушивал записи Баум в часы, когда совсем уж уставал от работы. Позже он казнился, что его нерадивость и привела к несчастью, которое произошло после визита Алламбо на виллу министра. Коллегам же было известно, что в те дни он трудился по двенадцать часов. В понедельник с утра он попросил мадемуазель Пино принести записи за пятницу, субботу и воскресенье и приготовился их слушать — рядом с его столом находился магнитофон.

Помешал телефонный звонок.

— Это министр, — предупредила секретарша прежде, чем соединить своего шефа с начальством.

— Наша горничная Мария погибла вчера вечером в метро. Упала на рельсы.

— Это её допрашивал Алламбо?

— Да. Ее столкнули с платформы, в полиции шестнадцатого округа считают это убийством, но подозреваемого пока нет.

— С кем из префектуры вы говорили, господин министр?

— С Дидо. Ему не следует знать обстоятельств дела.

— Разумеется, господин министр.

— Вам, надеюсь, эти обстоятельства известны.

— Алламбо доложил. Тут, по-видимому, есть связь.

— Оставляю дело в ваших руках, — сказал министр, — Если понадоблюсь, обращайтесь.

— Спасибо, господин министр.

Альфред Баум включил магнитофон и выслушал переговоры мадам Лашом с парикмахером и жалобы сестре на то, как тяжела её жизнь. Потом заговорил другой голос — низкий, грубый, с сильным южным акцентом…

Баум выключил магнитофон, вызвал к себе Алламбо и сообщил о смерти Марии.

— Послушай, тебе это будет интересно.

Магнитофон снова заработал.

Мария: Мне нужен господин Жюль.

Мужской голос: Это я.

Мария: Вы сказали, что я могу вам позвонить, если с фотографиями возникнут проблемы.

Мужчина: Да, конечно.

Мария: Сегодня на виллу приходил полицейский. Сказал, что эти фотографии я украла.

Мужчина: А ты что?

Мария: Не призналась.

Мужчина: Точно?

Мария: Я все сделала, как вы велели. Ни в чем не призналась. Но вы же обещали, что меня беспокоить не будут, а теперь вот что… Я боюсь. Он грозится выслать меня обратно в Португалию.

Мужчина: Послушай внимательно. Полицейский спрашивал о фотографиях из альбома или только о негативах?

Мария: Он сказал, что я взяла негативы. И насчет снимка из альбома спросил.

Мужчина: Снимка или снимков?

Мария: Он сказал — снимок.

Мужчина: Когда я получил негативы, то попросил тебя достать из альбома два снимка, помнишь?

Мария: Помню, но я тогда только один нашла, второго в альбоме не было, я же говорила.

Мужчина: Похоже, все-таки был.

Мария: Что мне теперь делать? Я боюсь.

Мужчина: Ничего с тобой не случится, сейчас я тебе объясню, как надо поступить. Ты меня слушаешь?

Мария: Да.

Мужчина: Во-первых, если полиция вернется, не говори ничего, стой на своем, понятно?

Мария: Да.

Мужчина: Во-вторых, мы должны с тобой увидеться и тогда все обговорим. Возьми ручку и бумагу.

Мария: У меня блокнот.

Мужчина: Завтра вечером в одиннадцать приезжай к дому номер 46 на рю де Ром. Позвонишь в дверь и спросишь мсье Жюля. Ясно?

Мария: Спрошу мсье Жюля.

Мужчина: Садись на метро на станции Виктор Гюго, доедешь до вокзала Сан-Лазар. Именно так, как я говорю, ладно?

Мария: Я боюсь.

Мужчина: Бояться нечего, если сделаешь все точно, как тебе велено. Поняла?

Мария: Да. Завтра вечером.

Мужчина: Еще одна вещь. Бумажку, где мой телефон записан, уничтожь прямо сейчас.

Мария: Но если мне опять позвонить придется?

Мужчина: Уничтожь, я сказал. С завтрашнего утра мой номер меняется, ты меня чудом застала. Встретимся — я тебе новый номер дам.

Мария: Хорошо.

Мужчина: Значит, придешь?

Мария: Ладно, завтра в одиннадцать. Приду.

Отбой. Звякнула трубка, Баум выключил магнитофон.

— Пошли кого-нибудь в сорок шестой номер на рю де Ром. Прямо сейчас.

Алламбо распорядился по телефону и снова уселся в кресло.

— Женщины, связанные с этим расследованием, имеют тенденцию падать на рельсы в метро, — сказал Баум, — Сначала жена нашего перебежчика, теперь эта бедолага. Ты верно угадал: продала она снимки и не ведала, что творит.

— Надо посмотреть её вещи раньше, чем полиция.

— Обратись к Дидо из префектуры шестнадцатого округа. Насчет телефонного номера — это он ловко. Может, она его все-таки не уничтожила?

— Хорошо бы. Как насчет мужского голоса?

— Тулуза, — сказал Алламбо.

— А не Марсель?

— Нет. У меня в Тулузе родственники — как раз так они и говорят.

— Почему-то мне кажется, что он из полиции.

— Просто любите вы полицию, — усмехнулся Алламбо.

Дом 46 по улице рю де Ром, оказалось, принадлежит министерству сельского хозяйства, но никак не используется, давно пустует.

— Беднягу просто заманили в метро, — вздохнул Баум, — Дальше платформы ей бы не уйти.

В конце дня Алламбо снова заглянул к шефу, слышно было из коридора, как расходится по домам народ. На столе у Баума стояла чашка кофе, а сам он запирал в сейф пленку, которую успел прослушать трижды.

— Дидо — славный малый, — сообщил Алламбо, — А может, министр приказал ему с нами ладить. Во всяком случае проблем не было, я посмотрел все вещи горничной. Телефонного номера, записанного на клочке бумаги, не нашел.

Баум отхлебнул кофе и поморщился. Он любил сладкий, но жена запугала его всякими историями об инфарктах и прочих бедах, которые приключаются от ожирения, так что кофе он пил без сахара.

— Сдается мне, наша задача упрощается, даже если впереди ещё много сложностей.

Алламбо поднял брови, но промолчал. Старик в трудные минуты склонен изрекать парадоксы.

— Надо выполнить две простые вещи. То есть, довольно сложные, но в основе своей простые. Первое — встретиться лицом к лицу с нашим приятелем Котовым, что я и сделаю, как только буду к этому готов. И второе — поможет нам Дидо или не поможет, но часть работы полиции придется взять на себя. А именно — узнать, кто же это сталкивает женщин на рельсы. Как я уже сказал, первым займусь я сам, а второе поручаю тебе. Действуй заодно с полицией, если без неё не обойтись, но блюди наши секреты.

— Да, чуть не забыл, — спохватился Алламбо, — Все из-за этих событий. Помните, вы велели задержать Морана, журналиста этого. Он у нас тут с обеда. Ругается на чем свет стоит и даже поесть не соглашается. Что с ним делать?

— Позвоню-ка я жене, раз уж точно к ужину опаздываю, — решил Баум, — А Морана давай сюда минут через десять.

Дидье Моран был доставлен юным сержантом, который тут же удалился. Баум оторвался от бумаг не сразу, а когда поднял взгляд, то ещё некоторое время лениво изучал гостя, хмуря кустистые брови. Затем улыбнулся чуть насмешливо, покачал головой и снова погрузился в работу. Прошло довольно много времени, прежде чем он приступил к разговору.

— На кого работаешь в ДГСЕ?

— Не понимаю, — вскинулся Моран, — Я журналист, со спецслужбами дела не имею.

— Пишешь для "Пти галуа" на эту тематику, а?

— Иногда пишу.

— Значит, кто-то дает тебе информацию?

— У меня, как у всякого журналиста, есть свои источники.

— Кто?

— Я свои источники не раскрываю.

— Так и думал, что ты это скажешь, — произнес Баум спокойно, — А жаль. Я-то рассчитывал тебя сегодня же домой отпустить.

— За что меня контрразведке держать?

— Очень просто. Нам не нравится то, что ты пишешь. И мы склонны думать, что ты так или иначе нарушаешь закон. Во всяком случае, я вами интересуюсь, господин Моран. В общем смысле.

— Быть такого не может. Я же не шпион.

— Готов согласиться, но мой интерес от этого не меньше. — Баум вытащил из стола газетную вырезку со статьей о министре, — Объясни, как это тебя угораздило такое написать?

Моран бросил взгляд на статью:

— Кто сказал, что это я писал?

— В редакции сказали.

Моран явно был ошарашен. Помолчал, собрался с мыслями:

— Без комментариев.

Баум снова вздохнул огорченно:

— Не даешь комментариев — не идешь домой.

— В конце концов придется меня отпустить, — сказал Моран, — И ничего я вам не скажу. А когда окажусь дома, то опубликую историю моего ареста, этот наш разговор, ещё и официальную жалобу подам в гильдию журналистов, всем расскажу. Даже контрразведке не позволено манипулировать прессой — у нас пока ещё демократия. Так что советую отпустить меня поскорее — чем дольше меня удерживаете, тем длиннее будет моя статья.

— Господи, — ахнул Баум, — Теперь я вижу, какую ошибку мы допустили!

— Вот именно!

— Ошибка в том, что надо было такого интересного человека раньше забрать. Ты-то нам и нужен — мы в данный момент как раз проводим одно расследование… Я распоряжусь, чтобы тебя устроили поудобнее, ужин с вином и всякое такое. Сочиняй свои статейки в наилучших условиях.

— Если бы не все эти твои замысловатые комбинации, то мы бы уже могли принять какое-то решение…

Альфред Баум сидел в начальственном кабинете на неудобном жестком стуле, перед ним стояла чашка кофе. Он поскреб в затылке и улыбнулся:

— Вся эта история состоит из комбинаций. Может, и замысловатых, но вы же меня знаете: мне самому нравятся простые методы, если только они годятся. К сожалению, в данном случае никаких простых ответов мы пока не добились.

— Слушаю, — поторопил своего заместителя Вавр.

— Значит, что у нас имеется? Котов — человек, который мне не нравится, но, похоже, настоящий перебежчик, не внедренный. Таков вывод, к которому я пришел весьма неохотно, но деваться некуда. Что из этого следует? Его показания — фальшивка, сфабрикованная, вероятно, на Востоке — но это всего лишь предположение. Итак, вопрос первый, самый простой: передает ли данный перебежчик чью-то чужую ложь сам того не ведая или он провокатор, посланный КГБ, чтобы выполнить задачи, о которых мы поговорим чуть позже? Я думаю, мы должны учитывать обе возможности, а не позволять себе увлечься простейшей идеей: будто бы перед нами — засланный КГБ субъект, который знает, что делает.

Баум отхлебнул кофе, снова поскреб в затылке. Вавр молчал.

— Несомненно, мы узнаем больше, когда докажем, что привезенные им снимки — подделка. Но тут важен подход. Я спрашиваю себя: способен ли КГБ нагрузить нужной им дезинформацией человека, который в самом деле собрался сбежать на Запад? Тут следует новый вопрос: если он и вправду нацелился удрать — догадывались об этом его хозяева из КГБ? Ответ такой: скорее всего не догадывались. Но определенно сказать нельзя. Дальше: если в КГБ знали о готовящемся побеге, то готовы ли были заплатить столь высокую цену — его "откровения" в самом деле опасны — всего-навсего ради того, чтобы очернить одного из французских политиков?

— Если только, — подхватил Вавр, — все, что мы тут видим — на самом деле куда сложнее. Котов признается приятелю, который работает в фотолаборатории КГБ, что хочет сбежать. Приятель докладывает по начальству. Те изыскивают возможность дискредитировать "гласность" и правление Горбачева, задуман скандал с побегом, — чего уж лучше? — который уничтожит одного из главных сторонников Горбачева в Европе — того, что выступает за увеличение кредитов Советскому Союзу, за сокращение европейских вооружений, словом, за то, что необходимо Горбачеву, но вызывает ужас у старой гвардии, — Вавр торжествующе улыбнулся, довольный собственной проницательностью, Это ты собирался мне сказать?

— Вы же просили смотреть на дело попроще, а теперь сами так усложнили, аж дух захватывает.

— Моя прерогатива, — сказал Вавр.

— Согласно вашей теории, группа сотрудников КГБ заготовила поддельные снимки и ждала только удобного курьера, которому бы их всучить. Слабое звено этой стройной теории в том, что для передачи фотографий можно придумать дюжину более легких и безопасных способов.

Наступила пауза. Баум допил кофе, Вавр достал из кармана сигареты и закурил.

— Если ваша теория насчет диссидентствующей группы в КГБ верна, то мотивация всего дела ясна, — сказал Баум. — А вот если товарищ Котов всего навсего по старинке заслан к нам — тогда какая мотивация?

— Посеять смуту с помощью информации об агентах и утечках. Одни сведения верны, другие — ложь, включая и фотодокументы. Возможно, цель отвлечь внимание от настоящего "крота", действующего в наших правительственных кругах.

Баум снова потянулся за кофе, убедился, что чашка пуста, и полез за сигаретами. Произнес, покачав головой:

— Не слишком правдоподобно.

— А теория насчет группы мошенников в КГБ правдоподобна?

— Тоже нет.

— Тогда как же?

— Не знаю. Все это не годится. Хотя ваши элегантные построения мне нравятся больше.

— Может, с самим перебежчиком ещё раз побеседовать, прежде чем делать окончательный вывод? — предложил Вавр.

— Наверно. Но я бы хотел иметь четкую теоретическую позицию и задавать ему вопросы согласно этой теории. Не хочу выглядеть так, будто действую наугад.

— Но ты именно так и действуешь.

— То-то и оно.

— Желаю удачи, — сказал Вавр на прощание, — Кстати, хочу получить отчет о том, как это наша лаборатория допустила такой промах — приняла подделку за подлинник…

— Сегодня после обеда встречаюсь с Алибером — он уже знает, о чем пойдет разговор. Попробую получше разобраться в технических тонкостях, прежде чем увижусь с товарищем Котовым.

— Конечно, техника подделки фотографий мне знакома, — сказал Алибер, Разработаны несколько типов сканнеров, которые переводят изображение на негативах или на позитивах в цифровой код, что позволяет ими манипулировать.

— Похоже, друг мой, вот эти снимки смонтированы весьма умело.

Баум сидел в фотолаборатории ДСТ, перед ним на столе были разложены фотографии Лашома. Алибер — худой, в очках с толстыми стеклами, постукивал по ним пальцами, качая головой.

— Я могу действовать только в доступных мне границах, — произнес он, слегка, по обыкновению, заикаясь, — Мое мнение как профессионала однозначно: эти две фотографии не могли быть скомпонованы ни на каком известном мне оборудовании. Совмещение изображений практически безупречно.

— Значит, существуют способы, о которых вы ничего не знаете, — сказал Баум, — Придется напомнить, что вам за то и деньги платят, чтобы вы были в курсе всех новшеств, особенно тех, что эффективнее наших.

Алибер снова покачал головой:

— Конечно, я должен признать, что данные снимки — подделка, поскольку центральная фигура явно взята с любительской фотографии на яхте. На нашем оборудовании проделать такую работу немыслимо.

— Можете объяснить поподробнее?

Алибер погрузился в технические подробности, пересыпая свою речь терминами.

— Можете на пальцах объяснить неспециалисту? — перебил его Баум.

Алибер, севший на своего конька, горел энтузиазмом и даже забыл, по какому неприятному поводу его вызвали.

— Возьмем простой пример. У нас есть фотография комнаты, которую мы хотим использовать для рекламы. Но этому мешает ваза на переднем плане: цветы в ней увяли. Проблема: убрать цветы. Для этого изображение переводится в цифровой код, помещается в специальный аппарат, оператор обводит указкой каждый увядший цветок — не буду утомлять вас разъяснениями, поверьте на слово: это совсем несложно. И после этого цветы, вернее, их цифровые данные попросту вынимаются из картинки.

— Но останется же дырка.

— Конечно. Значит, надо взять по маленькому кусочку с заднего плана в разных местах изображения и заполнить пустоту. Потом сдублировать взятые фрагменты и поместить их обратно, чтобы дыр не осталось. Можно и так сделать: не трогая задний план, скопировать определенные его участки и заполнить ими место, оставшееся от цветов. Важно, чтобы отобранных фрагментов было как можно больше. Чем мельче они, тем незаметнее монтаж. Стало быть, технические возможности ограничены числом вкраплений, которые поместятся на одном квадратном сантиметре.

— Ясно, — ответил Баум.

— Насколько мне известно, максимальное число вкраплений, которые могут быть размещены на одном квадратном сантиметре — тридцать два. Поскольку эта техника развивается в соответствии с развитием фотопечати, вы сами можете догадаться, что должен существовать верхний предел их размеров. Если они слишком малы, то при печати просто смажутся и испортят весь эффект. Я ничего не слышал о системе, которая позволяет сделать больше тридцати двух вкраплений, и полагал всегда, что такая система вряд ли кому-то понадобится. Теперь я вижу, что существуют и неизвестные мне способы подделки снимков.

— Выходит, кто-то где-то с непонятной целью поднял данный технический стандарт на новую высоту.

— Так оно и есть, — невозмутимо согласился Алибер.

— Кто бы это мог быть?

— Уж только не русские. В этой технологии они отстали от Запада лет на десять.

— Кого ты подозреваешь под "Западом"?

— Американцев, англичан и западных немцев. Всего пять фирм.

— Тогда опросить их несложно, — сказал Баум.

Алибер кивнул.

— Конечно, только я ведь не могу поднять шум на весь свет, имея в качестве примера эти фотографии. Тут надо расспросить, у кого ведутся исследования в области технического прогресса, не имеющие практического значения.

— Как видите, практическое применение они нашли.

Алибер недовольно нахмурился.

— Не так уж велика потребность в поддельных снимках, расходы не окупятся.

— Тем не менее, исследования проводились. Забудем об их целесообразности, поговорим о сути дела. Завтра в десять утра жду отчета.

— Не успею, — начал было Алибер, и тут кулак Баума обрушился на стол.

— Твоя самонадеянность и некомпетентность стали причиной большого несчастья. Повторяю — несчастья. Очухайтесь, наконец, садитесь на телефон и чтобы завтра в десять на моем столе лежал членораздельный и точный отчет. А иначе — помоги тебе господь, парень.

Баум, пулей вылетевший из фотолаборатории, был почти также зол, каким хотел выглядеть. Алибер пожал плечами, покачал по обыкновению головой, потянулся за картотекой. Внутренне он взмолился, чтобы выяснилось: никто не улучшил стандарты, не вышел за рамки существующей системы, для которой 32 вкрапления — предел. Лучше уж объяснить происшедшее мистикой, чем расписаться в собственной некомпетентности.