Явочная квартира

Глава 15

В тот же вечер Баум связался по телефону с начальником технического отдела Алибером.

— Завтра в восемь утра зайдите ко мне в кабинет. Есть работа.

И ровно в восемь сообщил Алиберу, что необходимо сделать:

— Пятьдесят хороших отпечатков голов тех двух мальчишек на фотографиях. Напечатайте их раздельно. Размер? Чтобы в карман помещался. И чтобы изображения были четкими. Мне они нужны к полудню.

— Это будет непросто.

— Пусть даже очень трудно, но к полудню все должны быть готовы. Советую позаботиться об этом.

Баум все ещё не забыл вину Алибера.

Потом он позвонил домой начальнику уголовной полиции Бальдини.

— Не хотелось бы беспокоить вас, старина, но дело срочное. Да, связано с министром. Могу я зайти к вам? В девять? Идет.

В восемь двадцать он отправился в кафе по соседству и там, в полном одиночестве, за чашкой горячего кофе просмотрел газеты. По рейтингу партия Лашома на шесть пунктов опережала ближайшего соперника. Лидеры толковали о перестройке в коалиции. "Монд" с присущей ему склонностью к политическим намекам писал о том, как победа Лашома на выборах отразилась бы на франко-советских отношениях. "Цена, которую пришлось бы уплатить за улучшение отношений между Францией и СССР, — соответственное ухудшение отношений с Соединенными Штатами. Готовы ли мы платить? И как отнесется к этому западный альянс? В частности, "колючий сосед" по ту сторону Ламанша? Понимает ли электорат, за что он голосует?"

В девять, находясь уже в офисе Бальдини, Баум объяснил, чего хочет.

— Вы знаете, что фотографии, на основании которых подозревался Лашом, оказались фальшивками, изготовленными здесь, на Западе?

Нет, Бальдини этого не знал, и Баум рассказал ему все, что считал нужным. Затем продолжал:

— Хотя фальшивки изготовлены в Германии, я тем не менее полагаю, что сами снимки сделаны здесь. Может, конечно, я и ошибаюсь, но все же хочу попытаться отыскать этих парней, которые согласились позировать для сцены в постели, не подозревая, конечно, как могут быть использованы фотографии. Поэтому я заказал их портреты, к полудню получу их, и тут мне понадобится ваша помощь.

— Никаких проблем.

— Наверняка у вас есть свои люди среди геев?

— Разумеется.

— На бульваре Монпарнас есть бар "У Тони", там собирается подобная публика. Не удивлюсь, если этих ребят там знают. Это, правда, лишь предположение…

Бальдини сделал пометку в блокноте.

— Еще что-нибудь?

— Думаю, нет. Фотографии вы получите.

Баум поднялся и откланялся.

Бальдини, хоть и не семи пядей во лбу, но умеет и приказ отдать и строго взыскать с тех, кто его не выполнит. В данном случае он испытывал прилив служебного рвения — его особенно вдохновила возможность услужить министру, а заодно и сквитаться с сообществом геев, к которым он испытывал глубоко скрытую неприязнь. Как следствие, множество полицейских в самый короткий срок были снабжены портретами двух молодых людей и получили задание как можно скорей найти оригиналы. Зная по опыту, что появление представителя закона в мутном мире работающих по найму гомосексуалистов накладывает печать молчания на все уста и провоцирует массовое бегство, эти полицейские направили во все сомнительные бары и кафе вблизи Монпарнаса лучших своих внедренных агентов. Фотографии предъявлялись также в отелях, пользующихся определенной репутацией. Реакция была всюду одинаковой: нахмуренные брови, долгая пауза, как бы обозначающая напрасные усилия памяти, и в заключение отрицательное покачивание головой. Агенты расхаживали в парках, где гомосексуалисты собирались на свои встречи, заглядывали в лица, сверяясь тайком с фотографиями, проклинали чертово задание и погоду. Бары внушали больше надежд: там можно было встретить своего информатора или кого-то, кто готов отплатить услугой за услугу.

Кафе "У Тони" было отлично известно полиции. Двое молодых полицейских, которые часто бывали здесь под видом геев, были тщательно проинструктированы и отправлены туда со словами: "Смотрите во все глаза. В первый вечер фотографии никому не показывайте. Если ничего не заметите, на вторую ночь можно их показать, но осторожно, только знакомым и по одной. Шумное обсуждение ни к чему."

Эти слова были встречены с пониманием.

— У нас там знакомые сохранились ещё с прошлого года, — напомнил один из переодетых полицейских, — Было дело.

— Но вас ведь тогда не разоблачили?

— Да нет. Можем действовать.

— Вот и хорошо. Возобновите знакомство.

— Могут спросить, зачем нам те двое понадобились. Знаете, эти ребята за любую мелочь могут дружка заложить, но если ему что-то серьезное грозит — тут они проявят солидарность.

— Так и скажите: ищут их, но ничего серьезного.

— Что конкретно сказать?

— Это уж вы сами придумайте, вам виднее.

Первый вечер никаких результатов не принес. К двум часам ночи оба полицейских были хороши: дешевое красное вино, выпитое в большом количестве, притупило их бдительность. Поговорили кое с кем, снимки не показывали. В третьем часу один предложил:

— Отложим до завтра. Раз договорились картинки сегодня не показывать. Без них не выходит ничего.

— Точно.

И разошлись по домам.

На следующий вечер у них ничего нового не появилось, однако слух о том, что Джо и Франсиса кто-то разыскивает по отелям на Монмартре, достиг посетителей кафе "У Тони". Один из сотрудников ДСТ, прослушивающих телефон Дидье Морана, засек следующее:

— Дидье? Это Абу.

Говорили с сильным арабским акцентом.

— Что тебе надо? Я же просил сюда не звонить.

— Ищут Джо и Франсиса.

— Откуда ты знаешь?

— Полиция кругом рыщет. Всем подряд их портреты демонстрируют. Я подумал, что не мешает тебе об этом знать.

— Это все?

— Все.

Трубка звякнула. Прослушивающий отпечатал беседу на машинке, проставил время и дату и, согласно инструкции, переслал в кабинет Альфреда Баума.

— Кое-какой прогресс есть, — сказал Баум, прочитав машинописный текст. Он протянул листок Алламбо, который как раз сидел у него, — Теперь наш голубчик должен вступить с кем-то в контакт. Надеюсь, твои люди за ним наблюдают?

Алламбо кивнул.

— Должен сказать, все идет по-дурацки, как обычно. Прошлым вечером Моран явно заметил слежку.

— Ну и пусть, — отозвался Баум. Алламбо этот ответ озадачил, хотя он и привык к противоречивому характеру шефа, — Полагаю, все следует повторить, но именно так, чтобы он чувствовал за собой "хвост". Пусть твои люди прямо в открытую за ним ходят. Если он идет к телефону, то надо встать рядом с будкой, слушать разговор, даже улыбаться ему. Хочу, чтобы он потерял покой. Вот тогда он и выкинет какую-нибудь глупость, а мы этим воспользуемся. Передай это своим сейчас же.

Час спустя полицейским "У Тони" улыбнулась удача. У входа на улице они увидели старого знакомого — бледный паренек в длинном черном пальто и в полукедах. Стоял, облокотясь о стену, руки в карманах, взгляд отсутствующий.

— Привет, Марсель.

— Привет, — парень ответил не глядя.

— Как дела? Мы тебя вчера видели…

— Все нормально.

— А выглядишь, как будто тебе доза требуется.

В пустых глазах промелькнул интерес.

— Одолжи пару сотен франков, сегодня же вечером отдам.

— Нет. Деньги самому нужны. Помоги мне кое в чем — двести франков твои.

— Чем помочь?

— Джо знаешь?

— Которого? Их тут полно.

Полицейский достал из кармана фото.

— Вот этого.

Парень не сразу смог сфокусировать взгляд. Наконец, сосредоточился, долго разглядывал лицо на снимке.

— Это не Джо.

— А вот этот?

— Этого знаю. Может, и Джо, я имен не запоминаю.

— Где он обретается?

— Здесь бывает иногда. Давно его не видел — с неделю, наверно.

— А где бывает, не знаешь? Мне бы его застать — я с него деньги получу, и двести франков у тебя в кармане.

На лице у малого мелькнула тревога:

— Как это?

— Просто он мне должен.

— А второй?

— Тоже мой должник.

— Странно как-то. Рыщешь тут с какими-то фотографиями.

Полицейский сразу нашелся:

— Всегда фотографирую тех, с кем у меня любовь. Привычка такая.

Собеседник молча собирался с мыслями. Решение принималось с трудом: мозг затуманен предыдущей дозой и все настоятельней требует новой. Нет, тут дело нечисто. Но ему необходимы деньги, и это самое главное, остальное отодвигается, исчезает…

— Джо живет за вокзалом Монпарнас, на улице Пернели. Я у него был один раз, только номер не помню.

— Спасибо.

— А деньги?

— Через пару часов увидимся — отдам, — пообещал полицейский.

— Не забудь только. Мне нужно. Срочно.

— Где я возьму? Вот увижу Джо, тогда.

Полицейские вдвоем пошли искать телефон, чтобы сообщить полученную информацию начальству. Через полчаса Альфред Баум уже звонил коллеге Бальдини.

— Хорошо бы как можно больше людей направить на улицу Пернели, пусть ходят из двери в дверь, показывают фотографии, пока кто-нибудь их не опознает. Это просто моя рекомендация — конечно, решение принадлежит вам.

— Я именно так и собирался распорядиться, — ответил Бальдини. Самоуважение и сознание важности занимаемого поста были у него чрезвычайно развиты, в посторонних советах он не нуждался.

— Отлично, — сказал Баум, — Вы действуете решительно, как всегда. Можно ли начать операцию завтра утром?

— Именно рано утром.

— Держите меня в курсе.

— Разумеется, — Бальдини положил трубку и принялся отдавать распоряжения.

…Люди Алламбо проводили Дидье Морана от его дома до бара, а оттуда к телефонной будке в подвальном помещении. Действуя согласно инструкции, полученной от Алламбо, один из преследователей, считавший себя большим шутником, пока Моран разговаривал, строил ему всякие рожи. Моран занервничал, повернулся спиной к своему мучителю и, наконец, не в силах продолжать разговор, выскочил из будки:

— Ты что это делаешь, а?

— Что я делаю?

— Тащишься за мной, рожи корчишь идиотские.

— Ничего не могу с собой поделать, так получается.

— Уйди ты от меня. ради всего святого.

— Не могу, мы с тобой связаны.

— Да кто ты такой?

— А вот это не твое дело.

Моран кинулся вверх по лестнице и вон из кафе, а тут его встретили пристальными взглядами двое в плащах и устремились следом. На следующим же перекрестке ему попалось такси и он сел, не оглянувшись. Маленький "рено" вывернулся из переулка и незаметно пристроился за такси, соблюдая дистанцию. Не отрываясь от преследуемой машины, "рено" доехал до бульвара Мортье. Тут Моран остановил такси и вышел возле железных ворот, преграждающих путь к штаб-квартире ДГСЕ — французской разведки. В будке, где сидел охранник, узнал, как найти полковника Робера Виссака.

Те, кто приехал на "рено", немедленно известили по рации свое начальство, и Баум уже был в курсе. Выслушав сообщение, он отправился в архив, чтобы поработать с картотекой — это называлось у него "маленьким увлечением".

Запросив несколько досье и получив их немедленно, он сложил их стопкой на левом краю стола и предался "увлечению", читая методично все страницы подряд и время от времени делая пометки в блокноте. Когда папка заканчивалась, он перекладывал её направо и брался за следующую. Кому-нибудь другому это занятие показалось бы скучным, а для Баума это была очередная экспедиция в неизведанную страну, средоточие и высшая точка, по его пониманию, всей деятельности офицера контрразведки.

"Ответ найдете в картотеке — учил он младших коллег, — Там все есть. В наших досье содержится все, что следует знать о тех, кто предает страну. Надо только найти и правильно прочесть. Это — искусство, но за него нам и платят".

Через несколько часов все папки перекочевали на правый край стола, а записей в блокноте набралось на целых три страницы.

Полицейская операция на улице Пернели была назначена на семь утра. Улочка коротенькая, длиной чуть больше ста метров, по обе стороны обшарпанные дома. Участников операции проинструктировали четко: показывать фотографии консьержкам там, где они есть, а потом — ходить из квартиры в квартиру. Держать ухо востро — вряд ли Джо или его приятели пойдут на сотрудничество. Если дверь на звонок не откроют, отметить номер квартиры, потом будем решать, что делать в таких случаях. Если обнаружатся те, что на снимках, — везти в полицию.

Когда первая из полицейских машин въехала в узкую улочку, черный "фиат", двигавшийся навстречу, вынужден был притормозить и податься в сторону. Сержант, сидевший в полицейской машине спереди, на месте пассажира, заглянул в окно "фиата". За рулем — горбоносый парень лет двадцати двух, пассажир постарше, грузный, вжался в сиденье и уставился в переднее окно. Через секунду машины разъехались.

— Странно, — произнес сержант.

— О чем ты?

— Это был Ашар. Что ему тут понадобилось в такую рань?

— Какой Ашар? Тот самый?

— А какой же еще?

Сержант и шофер вышли из машины, к ним присоединились двое ехавших на задних сидениях. Сержант все ещё бормотал про себя, покачивая головой: с какой стати этот бандит ни свет, ни заря появляется на эдакой затрапезной улице? Странно все же! Он дал команду остальным и все четверо отправились в дом № 1 по улице Пернели.

Ничего интересного не произошло примерно до девяти часов. Две группы полицейских обошли несколько домов, и четверка, возглавляемая сержантом, двинулась к номеру 11, на подъезде которого значилось: "Hitel de la Gare Monparnas. Chambres tous confort"[9]. Хозяин-оптимист велел маляру, написавшему вывеску, изобразить на ней шесть звезд. Держалась вывеска на одном гвозде и ветер раскачивал её туда-сюда.

— Местечко, что надо, — произнес сержант, — Может, тут нам и повезет.

Что представляет собой "Hitel", стало ясно, когда он подошел к конторке в узком холле. Дюжина ключей красовалась на доске за стойкой, на которой стоял телефон и валялась сломанная авторучка. С улицы сквозь стеклянную дверь проникал мутный свет, короткая неоновая трубка придавала ему голубой оттенок. Впечатление было удручающее.

За конторкой сидел пожилой человек, на лице которого читалось: "Ты из полиции, сразу видно, ну и что из того?" Он был в рубашке с коротким рукавом, один рукав сколот булавкой, прикрывая культю. Небрит уже пару дней, нижняя часть лица заросла щетиной, зато сверху сплошь розовая лысина. Человек оторвался от утренней газеты о скачках, разложенной на конторке.

— Слушаю вас.

— У нас есть ордер на обыск — ищем двоих.

Лысый пожал плечами, но не ответил. Сержант предъявил фотографии:

— Знаете их?

Тот нагнулся, рассматривая снимки, потом поднял голову и, сузив глаза, посмотрел на полицейского. Снова молчание.

— Так что? Знаете?

— Они снимают комнату. Дешевую, на верхнем этаже. Платят исправно, а вопросы я не задаю. Не мое это дело.

— Сейчас они дома?

— Должны быть. Я заступил в семь, они не выходили.

— Самый верхний этаж, говорите?

Лысый портье кивнул и добавил, когда четверо полицейских направились к лестнице:

— К ним сегодня утром кто-то приходил. Около семи. Чем они там занимались, меня не касается.

— А кто приходил?

— Обычный парень. Высокий, худощавый. Лет двадцати. Из их компании, наверно, кто их там разберет? — Он покачал головой.

Сержант повел своих людей вверх по лестнице.

— Номер три, — крикнул снизу портье, — Первая комната справа.

В комнату под самой крышей вела ненадежная деревянная дверь. Стучать сержант не стал. Повернул ручку — остальные дышали ему в затылок — и толкнул резко, ожидая встретить сопротивление замка, но дверь легко отворилась, и сержант, внезапно оказавшись в комнате, вдохнул застарелый воздух и явственно ощутил кисло-сладкий запах застывающей крови.

Бледный луч света падал сверху, из окна прямо на широкую кровать — она занимала почти всю комнату. На кровати бок о бок ничком лежали парни в пижамных куртках. Обоих застрелили в затылок с малого расстояния, и вытекающая кровь образовала две лужицы на простыне. Сцена казалась удивительно мирной — никаких признаков борьбы, какого-нибудь насилия. Смерть в чистом виде. На столике сбоку — кое-какие вещицы: двое часов, записная книжка, носовой платок, несколько монет — ничего не тронуто, похоже, никто этого и не касался. Ничего — только голый факт: два выстрела сзади, действовал профессионал, сработал безупречно.

— Пошли отсюда, — велел сержант, — Ничего не трогать. Шарло, ступай к телефону, позвони в отдел убийств. Наше задание выполнено — мы нашли, кого надо, и теперь имеем право выпить по чашечке кофе на рабочем месте.

Тут он вспомнил Ашара в черном "фиате".

— Постой, Шарло, я, пожалуй, сам позвоню.