Южный Урал, № 2—3

Замечательная штука —

Это самое метро!

Только высшая наука

Так придумала хитро.

Петр застыл от удивления

И растерянно глядит:

Как по щучьему велению,

Книзу лестница бежит.

Без толчков ступени тянет,

До чего спокойный ход:

Коль поставить чай в стакане —

Не уронит, не всплеснет.

Петр глядит в глаза Ивану,

Словно ждет узнать секрет:

«Как, мол, там, по прочим странам,

Есть такое или нет?»

Едут, едут без машины.

Сбоку — словно верстаки,

Где ползунка из резины

Как опора для руки.

Едут, едут по туннелю

На ступеньках во всю прыть

После хватит на неделю

Про такое говорить.

Сердце радостью исходит —

Песню б грянуть в самый раз,

Да неловко при народе —

Просмеют тебя тотчас,

Скажут, сразу скажут — пьяный,

Хоть не пил ты десять лет.

Под Петром и под Иваном

Сходит лестница на нет —

Под пол катится с разгона,

Только ноги подбирай.

Прямо с лестницы, к вагонам…

Не езда, а просто рай.

Но как раз пред мужиками

Что-то сделалось с дверьми:

Вдруг они закрылись сами.

— Опоздали, чорт возьми!

Укатился в бездну грохот,

Тишина пришла в метро.

— Тут, по-моему, не плохо,

Как ты думаешь, Петро?

И с улыбкой неизменной

Молча смотрят мужики

На шлифованные стены,

На лепные потолки.

Всюду чисто и красиво,

Даже робостно сперва.

Но дивиться… Что за диво?

Как же иначе? — Москва.

Лучшее, что есть на свете,

В ней найдешь наверняка.

По туннелю мчится ветер,

Гром бежит издалека.

Нет ни дыма, ни угара —

Воздух чист внутри земли.

В этот поезд, вместо пара,

Электричество впрягли.

Стоп, машина! Без заминки —

Дело хитрого ума —

Сразу на две половинки

Дверь расходится сама.

Мужики вошли и сели

На диван возле окна.

Мягко, словно на постели,

Словно дома после сна.

Дверь закрылась осторожно,

Поезд тронулся. И вновь

Звуки музыки дорожной

Старикам волнуют кровь.

Лишь за окнами вагона

Различают иногда,

Как по темному бетону

Пробегают провода.

Поезд мчится, как ракета,

Словно рвется из земли.

Призрак солнечного света

Разрастается вдали.

Это станция. С перрона

Подошел к дверям народ.

Пополняются вагоны

И опять летят вперед.

И опять беззвучно жмутся

В мягких стыках буфера.

Не успеешь оглянуться,

Как уже сходить пора.

Все в порядке, честь по чести —

Ни вокзала, ни звонка.

Из вагона вышли вместе

Два приезжих старика.

Все как надо, все по форме —

Лампы весело горят.

У проходов на платформе

Двадцать памятников в ряд.

— Что за чудо, в самом деле,

Как музей внутри земли? —

Постояли, посмотрели,

Улыбнулись и пошли.

Вот и снова удивление.

Петр растерянно глядит:

Как по щучьему велению,

Снова лестница бежит.

На ступеньках едут в гору.

Что ты там не говори —

Этих штук в былую пору

Не видали и цари.

И, восторга не скрывая,

Петр Ивану от души:

— Хороша езда такая,

И порядки хороши.

Замечательная штука —

Это самое метро.

Только высшая наука

Так придумала хитро!

…С тех пор как вестью роковою

Сердца до боли обожгло,

Здесь с обнаженной головою

Полчеловечества прошло.

Но и теперь, не иссякая,

К нему течет издалека

Разноязыкая, людская,

Как лента гибкая, река.

Увлек пришельцев из Сибири

Поток большой людской реки.

В минуту шага по четыре

Едва ступали старики.

Пиджак расправлен на Иване,

Старик подтянут, как солдат.

— Знатье, так надо бы поране…

Боюсь — ни с чем пойдем назад.

— Конечно, мы, кацо, проспали… —

Промолвил кто-то впереди.

Иван глядит. Подобием шали

Башлык завязан на груди,

В гармошку собраны карманы,

В рога закручены усы.

— Да ни! Ще даже снидать рано,

Ось подывытесь на часы. —

Что знают трое друг о друге,

Коль не встречались до сих пор?

Но, как соседи на досуге,

Они вступают в разговор,

И незаметно переходят,

Теченьем дум увлечены,

От замечаний о погоде

К вопросам будущей войны.

Они с пристрастьем вникли в дело,

И все сошлися на одном,

Что надо б Трумена не в Белый,

А, по приметам, в желтый дом.

Дивясь начитанности брата,

Петр, незаметный до сих пор,

Вдруг заявил, что он когда-то

Уж слышал этот разговор.

— Та це ж не тильки наше мненье.

Як не слыхать, колы воно

Теперь уже в любом селенье

И в каждой хате решено.

Куранты дважды прозвенели —

В их звоне музыка слышна.

На смену утренней метели

Пришла дневная тишина.

Мир посветлел. Еще не грея,

Взглянуло солнце из-за туч.

Упал к подножью мавзолея

В снегу теряющийся луч.

Там, где в почетном карауле

Стоит недвижим часовой,

Кумач багряный развернули,

Знамена с траурной каймой.

И, снявши шапку перед входом,

Вошли под мавзолейный свод,

Где спит оплаканный народом

Вождь, вдохновивший свой народ.

Он спит, как будто отдыхая,

Под вечной крышей из стекла.

И мысль его, всегда живая,

У глаз морщинками легла.

Пускай уста его сомкнуты

И неподвижны много лет, —

Сам Сталин в трудные минуты

К нему приходит на совет.

Не полвека ль назад, высока и стройна,

В этот домик вступила хозяйкой она:

Уложила в сундук подвенечный наряд

И привычно взялась за горшки да ухват.

Чтоб тяжелые ведра не резали рук,

Ей с базара привез коромысло супруг.

Был подарок его расписной красоты —

От крючка до крючка петухи и цветы.

Что река далеко — ни к чему молодой,

Танцовала под тяжестью ведер с водой.

И не знала она, что за нею вослед

Беспричинно вздыхал неженатый сосед.

Но прошли вереницей глухие года,

И тяжелою стала речная вода.

Кто считал, сколько раз на крестьянском веку

С коромыслом ходила она на реку?

Если б камнем тропинку устлать до воды,

То, наверно, б на камне остались следы.

Серебром зализала виски седина.

В коромысле согнулась устало спина.

И в подарке не стало былой красоты,

Вместе с краской сошли петухи и цветы.

Год, как выдана замуж последняя дочь,

Год, как некому больше старухе помочь.

Силы будто бы есть, да одышка берет.

Разве мог безучастным остаться народ!

Чтобы каждой хозяйке облегчить судьбу,

Вдоль села под землей проложили трубу.

Возле дома разрыли немного земли

И к старухе на кухню трубу провели.

Желтой медью сияет начищенный кран,

Лишь откроешь — со звоном ударит фонтан.

Из-под крана вода и вкусна и светла,

А тропинка к реке лебедой заросла,

И уже коромысло в чердачной пыли

Тонкой пряжей своей пауки оплели.