Южный Урал, № 2—3

Когда, припав к душе народной,

Услышал ты глубокий стон, —

Твой ум, живой и благородный,

Был самовластьем возмущен.

Столетья под ярмом тяжелым

Томилась русская страна.

Ты знал, что царским произволом,

Как цепью, скована она.

Как рокот бури отдаленной,

Не умолкал восстаний гул.

И над злодейскою короной

Твой гнев, как молния, сверкнул.

Еще яснее в дни изгнанья

Увидел твой орлиный взор

Отчизны горькие страданья

И рабства дикого позор;

Увидел, как народ унижен,

Хотя и славен и могуч.

Но ты мечтал, чтоб в сумрак хижин

Проник свободы светлый луч.

И, не страшась судьбы опальной,

Сердца людей глаголом жег

Певец России гениальный,

Грядущей вольности пророк.

Твой голос был, как зов набата

Для сыновей родной земли,

Что мрачной площадью Сената

На смерть и каторгу прошли.

Могучий сеятель свободы,

Свершая свой отважный труд,

Ты верил: пронесутся годы —

И злаки чистые взойдут.

Хотя стоял двуглавой тенью

Стервятник злобный над страной, —

Ты знал Руси предназначенье,

Ты верил в свой народ родной.

И вот свершилось. Самовластья

Давно развеян темный прах.

Твои стихи, как гимны счастья,

У всех народов на устах.

Сад за окном гудит метелью,

Сверкает иней на окне.

К тебе в студенческую келью

Явилась муза в тишине.

Горячий воск струили свечи

Среди раскиданных томов.

Ты был то весел и беспечен,

То неподвижен и суров.

И вдруг оставлены в покое

Жуковский, Данте и Дидро.

Ты над зачеркнутой строкою

Грызешь гусиное перо.

Как трудно с буйным сердцем сладить!

Горят зрачки орлиных глаз.

Не в эту ль ночь в твоей тетради

Арист поднялся на Парнас?

Потом твое стихотворенье

Друзья украдкой в город шлют.

Там полудетское творенье

Уже тисненью предают.

Но предсказать была не в силах

Словесность русская пока,

Какое мощное светило

Пробьет лучами облака.

…В лицее — праздник. Строгим лицам

Под стать колонный строгий зал.

Вот имя новое Куницын

С улыбкой гордою назвал.

Выходит юноша, робея,

Затрепетав, читает он.

И зал притихшего лицея

Могучим чувством потрясен.

Как будто настежь створки ставен…

Не в окна, — в сердце хлынул свет.

И встал восторженный Державин

Благословить тебя, поэт.

Твой каждый стих был чист и звонок,

И ум, и страсть пылали в нем.

Взмахнувший крыльями орленок

Себя почувствовал орлом.

…Опять от невесты ни слова!

И даже оказии нет.

Тоскует ли там Гончарова,

Как здесь, в карантине, поэт?

Хоть знала б, что Пушкин тревожен

Которые сутки подряд.

Поехать? Проезд невозможен —

Посты на дорогах стоят.

Но ты, сохраняя презренье

К своей беспощадной судьбе,

В работе найдешь наслажденье.

А осень — по нраву тебе.

Пусть скажет скорее Татьяна

Все то, что сказать суждено.

Последние главы романа

Читатели просят давно.

Вот в сказочно-пышных владеньях

Гостей принимает Салтан;

Вот в храм пробирается тенью

Закутанный в плащ Дон-Гуан;

Вот злобная зависть Сальери

Уже превращается в яд…

В труде пролетают недели.

Стихи, как рубины, горят.

Ты любишь бродить вечерами,

Ни с кем не чуждаешься встреч.

Ты любишь сидеть с мужиками

И слушать крестьянскую речь.

На улице встретив поэта,

Рассказывал нищий один,

Что будто поблизости где-то

Уже отменен карантин;

Что где-то в каком-то поместье

Попойкой встречали чуму.

И Пушкин… За редкие вести

Червонца не жалко ему.

А утром взволнованно снова

К перу потянулась рука…

Сверкает граненое слово,

Бежит за строкою строка.

Шумят и толпятся виденья,

Тебя окружая, певец.

И жар твоего вдохновенья

Согреет мильоны сердец.