За гранью Разлома (СИ)

9. Москва. Часть 1

Нарисованный потускневшей от времени розовой краской мультяшный осьминог обнимал вывеску «БОЖЕСТВЕННЫЕ ПОРИСУЛЬКИ». Вывеска красовалась на остатках частично обрушившегося козырька над зданием бывшей школы и на первый взгляд казалась самой устойчивой конструкцией здания — проще говоря, создавала совершенно ложное впечатление.

За прошедшие с Разлома годы школа сильно изменилась: большая её часть превратилась в не страдающие излишней живописностью руины. Забор вытянулся и, игнорируя заваленное невнятным мусором спортивное поле, придвинулся почти вплотную, двумя укреплёнными дугами ограждая подход к маленькой бронированной двери. Коварная дверь притаилась за углом здания, игнорируя местоположение вывески и наличия главного входа, — там всё равно всё было завалено — но тех, кто лично пользовался услугами Порисулек, такое смутить не могло.

Восхищаться степенью защиты неказистого с виду магазинчика Макс мог целую вечность. Восхищаться и раздражаться, потому что многие её проявления доставляли гостям Порисулек нешуточные неудобства. К примеру, ворот, способных пропустить легковушку — пусть даже такую отвратительно тесную, как эта, — в заборе не было никогда. Привычно отогнав транспорт в закуток между останками соседних многоэтажек, Макс отключил дьявольское устройство, подсунутое им в подмосковном поселении. Открыл дверь, со скрипом вытащил чересчур длинные для выделенного им места ноги и свесил их вниз, с нервной усмешкой понимая, что они едва достают до земли. Гигантские колёса, слишком большие, чтобы находиться на изначально положенных им местам, превращали то, что некогда было обычной легковушкой, в уродливую каракатицу. Не без удовольствия захлопнув за собой дверь, Макс потянулся и поправил капюшон.

Они спрятали лица, подъезжая к городу, и, чтобы преобразиться в Чтеца, Максу пришлось выйти наружу: габариты каракатицы на колёсах не позволяли ему втиснуться в плащ. Скорчившемуся на заднем сиденье Мише было проще: чтобы нацепить хоккейную маску, много места не нужно. Мира и вовсе ограничилась накинутым на восточный манер пёстрым платком.

Калитка в первом заборе, заботливо обмотанном колючей проволокой, была заварена намертво. Исправить эту неполадку позволяла аккуратно прикрытая от дождя и влаги картонка с печатью и подписью: «Заходи и закрой за собой». Макс привычно активировал печать и первым вошёл в полутораметровый зазор между заборами. Пропустив Миру вперёд, Миша закрыл калитку и запер её обратной печатью.

— Зови, — сказал он Максу, и тот, невесело вспоминая, как мучился с пропускной системой Осьминога и Кролика, когда прибыл сюда в первый раз, активировал печать на следующей калитке.

Прикасаться ко второму забору в любом другом месте было нежелательно: местные умельцы провели к нему электричество. Хитрая печать служила аналогом домофона. Хозяева Порисулек получали звуковой сигнал, визитёрам же оставалось покорно ждать, когда Осьминог соизволит выйти навстречу.

К счастью, в этот раз Осьминог не заставил ждать себя долго. Огромный — не сильно меньше Бессмертного — дородный человек с маленькими близко посаженными глазками, блестящими полными щеками и такой же блестящей гладко выбритой лысиной подошёл к ним, чтобы открыть калитку. Макс шагнул было вперёд, но Мира, легко оттолкнув его руку, первой рванулась навстречу, как в подушку врезаясь Осьминогу в живот.

— Ну, ладно тебе, — приветливо улыбаясь, пробасил тот, легко приподнимая девушку над землёй в объятиях. — Рад видеть. И тебя, Миха. Интересная у тебя сегодня компания.

Пропустив Бессмертного вперёд, Макс последним прошёл во двор. Отпустив Миру, Осьминог протянул ему руку, которую Чтец вполне охотно пожал.

— Мы объединились, — объяснил Миша. — Представляешь, оказывается, мы с Чтецом знакомы со старшей школы.

— Да ладно?

Осьминог был как всегда громким — слишком громким по мнению Макса.

— Вы выбрали хорошее время, — сообщил торговец Божественных Порисулек, жестом приглашая гостей следовать за ним. — У нас тихо и спокойно, все свои, мы двое, то есть.

— И славно. — Бессмертный вздохнул и стянул маску. Макс его примеру не последовал.

Миновав две тяжёлые стальные двери, они наконец оказались в магазине. Небольшое уютное помещение, оформленное в тёплых тонах, причудливым образом балансировало между порядком и хаосом разнообразия товаров. Глаза разбегались, цепляясь полки с заполненными и пустыми колдовскими книгами, начерченные прямо на стенах печати, аккуратно расставленные папки с каталогами, редкие образцы за стеклянными витринами. Попав сюда впервые, Макс надолго застрял; впрочем, сейчас он уже знал, что эта комната — лишь сцена театра, настоящая жизнь которого протекает по другую сторону занавеса.

Похоже, Миша и Мира были знакомы с Порисульками не меньше, чем Макс. Не задерживаясь и не оборачиваясь на гостей, Осьминог отпер умело замаскированную дверь, за которой скрывалась небольшая гостиная. Зашторенное и закрытое решёткой снаружи окно вело во внутренний двор школы, доступ к которому надёжно перекрыли разрушения.

— Присаживайтесь. — Осьминог жестом указал на длинный потёртый полосатый диван. — Чаю будете?

Макс неуверенно поправил капюшон. Здесь он не показывал лица, даже когда работал на Осьминога несколько дней подряд.

— Давай сначала о делах, — откидываясь на мягкую спинку, решил Бессмертный, а осторожно присевшая рядом Мира спросила:

— А где?..

Осьминог пожал плечами и махнул рукой в сторону двери, за которой, как было известно Чтецу, скрывалась мастерская Кролика.

— Значит, вы не просто повидаться заехали? — Торговец усмехнулся и укоризненно погрозил Мире отдалённо напоминающим сардельку пальцем. — Могли бы появляться хоть иногда, а то мы о вас только по радио и слышим. Не приехали бы — мы бы и не узнали, что наши любимые друзья объединились с нашим любимым клиентом.

Любимый клиент кашлянул.

— Так что привело вас в нашу скромную обитель? — обращаясь напрямую к Чтецу, спросил Осьминог.

— Моя книга сгорела.

Макс был готов поклясться, что на целую секунду доброжелательное выражение покинуло лицо Осьминога, уступая место неподдельному ужасу.

— Полностью?

— Дотла.

— Ничего не осталось?

— Ни одной страницы.

Осьминог сокрушённо покачал головой.

— Я хочу восстановить её, — добил Макс.

Широкая спина Осьминога мелко вздрогнула, и дрожь волнами пробежала по поверхности его дряблого тела.

— Он не возьмётся, — без тени сомнения на лице заявил торговец. — Твоя коллекция была шикарной, просто невероятной, но в этом-то и дело. Чтобы её восстановить…

— Ты знаешь, мне есть, что предложить взамен, — заверил его Макс. Пока разговор шёл не с Кроликом, вопрос был только в цене. — Я готов работать на вас всё время, пока вы будете работать на меня. И, в отличие от Кролика, без перерывов.

Осьминог отвернулся и тихо буркнул:

— Да он повесится…

О том, что Кролик не придёт в восторг от свалившегося на него задания, Макс догадывался. Он почти видел перекошенную отчаянием физиономию рыжего мастера.

— Я весьма неплохо помню, какой была моя старая книга и какие печати в ней были; по пути набросал примерный макет того, что мне нужно. Это поможет делу.

Осьминог только вздохнул и махнул рукой. Подойдя к двери в мастерскую, он несколько раз с силой ударил по ней кулаком. С той стороны послышалась тихая ругань.

— Кроль, вылезай, — позвал друга Осьминог. — Мирка с Михой приехали. И Чтец с ними.

Ругань сменилась шуршанием.

— Вылезает, — сообщил торговец.

И в самом деле, на этот раз Кролик появился быстрее, чем обычно. Он ничуть не изменился с их последней встречи; Максу казалось, что он вообще не менялся. В свои двадцать с лишним тощий мастер всё ещё выглядел на шестнадцать, он сильно горбил спину и даже не пытался убрать спадающие на глаза длинные вьющиеся рыжие пряди волос. Возможно, пытался спрятать от окружающих очки. А возможно, пытался спрятать окружающих от себя.

— Что, где? — спросил Кролик, подтягивая сползающие штаны, но, заметив Миру, вдруг улыбнулся удивительно светлой и немного смущённой улыбкой. — Ого… В самом деле Мирка.

Коротко кивнув Чтецу и Бессмертному, мастер подошёл к девушке, оглядывая её с головы до ног.

— Живая? — спросил он.

Мира кивнула в ответ, глядя куда-то на его длинные ступни, а потом друг выпалила:

— Пожалуйста, помоги Чтецу. У него книга сгорела, и без тебя он её не восстановит, а без книги ему плохо. Пожалуйста…

Несколько очень долгих секунд Кролик смотрел на неё. Потом он медленно перевёл взгляд на Чтеца, а затем, не задерживаясь, уставился на Осьминога.

— Взамен я готов переводить вам столько печатей, сколько будет нужно, — повторил Макс.

— Да ладно, — буркнул Кролик, опуская взгляд. — Я пойду отойду…

Он развернулся, намереваясь сбежать в свою мастерскую, но Осьминог ловко поймал его за капюшон серой толстовки с надписью: «МОСКВА — МОЙ ДОМ».

— Возьмёшься или нет? — с обманчивой непринуждённостью в голосе спросил он.

— А-э-а… — жалобно протянул Кролик и ойкнул, когда Осьминог тряхнул его крепче. — А можно когда-нибудь потом?

— Очевидно, нет.

— Ну…

— Пожалуйста, — тихо попросила Мира.

Лучше бы она промолчала и не пыталась причинять добро, выставляя Макса прячущимся за спиной тщедушной девушки.

— Ну, знаешь, — попытался было возразить Кролик, но вдруг прервался и почесал заросший светлой, едва заметной щетиной подбородок. — Ладно, но тогда ты мне тоже должна.

— Ты ведь знаешь, что я больше ничего не могу, — растерялась Мира, всё так же старательно разглядывая его ноги.

— И я не могу, — фыркнул Кролик. — Ты его книгу видела? Я ж над ней целый месяц провожусь, если не больше… Жизнь — боль, давайте я просто не буду этого делать.

Мира беспомощно оглянулась на Мишу, но взгляд не задержала. Не успел Макс заявить, что за свою книгу готов расплатиться сам в любой доступной ему форме, как она выпалила:

— Хорошо. Ладно. Давай это обсудим. Пошли.

Она подскочила к Кролику и, вцепившись в рукав серой толстовки, сама утащила его в мастерскую. Макс глубоко вздохнул, потёр виски и медленно опустился на диван.

— Если он согласится, ты покажешь нам своё лицо, — немного помолчав, решил Осьминог.

— Зачем?

— Кролю понадобится время, а ты тут задохнёшься в этих тряпках. У нас с окнами не очень, бывает душно.

«Нам придётся провести вместе много времени, так докажи нам своё доверие и покажи, что тебе можно доверять», — прочитал Макс в его словах.

— Хорошо.

У Кролика не было выбора. Не слишком уверенный в успехах Миры, Чтец собирался дожать мастера любой ценой, а потому, не дожидаясь результатов переговоров, снял капюшон и опустил закрывающий нижнюю половину лица платок. Осьминог кивнул, давая понять, что этого ему достаточно. Он не потребовал имени Чтеца и не назвал своего, что, похоже, вполне устраивало их обоих.

Мира с Кроликом не задержались в мастерской. Судя по обречённому взгляду мастера, он был готов принять тщетность бытия и взяться за работу.

— Что ты ему сказала? — тихо спросил скользнувшую к нему спутницу Миша.

— Пообещала рассказать про то, то, что было, и показать… ты знаешь, что.

Бессмертный кивнул, а Чтец досадливо отвернулся. Кролику было позволено узнать о полоумной спутнице Бессмертного больше, чем ему.

Мира неуловимой тенью перемещалась между кухней, мастерской и какой-то кладовкой, где ей предоставили место для сна. Каким-то непостижимым образом она успешно избегала встреч со Чтецом, работа которого тоже нередко требовала его присутствия в обители Кролика. Макса это устраивало: засыпая по ночам, он знал, что даже новый кошмар не сможет принудить его убить полоумную. Впрочем, кошмары не повторялись, да и Мира в те нечастые моменты, когда она попадалась на глаза Чтецу, выглядела не более убитой, чем обычно.

— Это место защищено от нечисти? — как-то раз спросил Макс Осьминога, получив очередную кипу печатей на перевод.

— Разумеется, — ответил тот. — Это место защищено от всего на свете.

— Кроме мороза, — буркнул Кролик. — Зимой тут такой дубак…

Осьминог усмехнулся.

— Отрасти себе жир.

— Сам отрасти.

— Я уже.

Кролик вздохнул. Отрастить жир ему не позволяли физиологические особенности.

В том, что защита разрушенной школы не ограничивалась парой дверей и ограждений, Макс в очередной раз убедился первой же ночью. Осьминог предоставил им с Мишей место в пыльном заставленном старыми партами классе, и едва только лучи солнца перестали пробиваться через щели между перекрывающими окна столешницами парт, Порисульки попытались посетить незваные гости. Звуки были похожи на крики кошки, по хвосту которой прошёлся кто-то увесистый, но никакая кошка ударами своих передних лап по заколоченным окнам второго этажа не могла бы заставить потрескавшуюся побелку осыпаться с потолка.

— Нам стоит об этом беспокоиться? — поинтересовался Макс.

Осьминог махнул рукой.

— Это всего лишь мантикора, она к нам часто заглядывает. Подолбится полчасика и смоется. Я ей мяса разок кинул, теперь вот никак не отвадить…

— Но внутрь она не пройдёт? — на всякий случай уточнил Чтец.

— Внутрь этого здания не пройдёт никакая нечисть, — повторил Осьминог. — Даже если мы захотим впустить, не пройдёт. Так же, как за наши заборы не пройдёт ни один человек или вампир, которого не впущу я лично. Не трясись, Чтец! — Он с силой хлопнул Макса по плечу, и тот почувствовал, как подгибаются его колени. — Мы с Кролем живём тут сколько лет? Четыре? Нет, уже пять! Как видишь, с обоими всё в порядке.

За пять лет жизни в Москве Кролик не был съеден, и это внушало Максу некоторую уверенность. Чтец кивнул, давая понять, что вопрос исчерпан, и решил, что следующим же утром займётся изучением здешней системы безопасности. Ему нравилось чувствовать себя защищённым многочисленными барьерами: здесь у Чтеца почти получалось расслабиться. По крайней мере сейчас, сидя в мягком кресле с высокой спинкой, Чтец мог позволить себе вытянуть ноги и откинуться на спинку, чего он, кажется, ни разу не позволял себе в автодоме

— Что делает в Москве мантикора? — поинтересовался Миша. — Они же, вроде, не наши, а европейские?

Осьминог фыркнул.

— Итальянские, кажется. Да чёрт знает, привозят сюда всякое, а оно сбегает. Я на днях настоящую кицунэ видел, веришь ли? Японскую.

— Серьёзно? — В голосе Бессмертного слышался неподдельный интерес. — И как она?

— Никак. Глазами сверкнула и ушла.

— Ты уверен, что это была кицунэ? Может, просто лисица или собака забежала?

Лицо Осьминога растянулось в весёлой улыбке.

— Это была голая азиатская женщина с тремя светящимися рыжими хвостами. Уверен, что тут можно ошибиться?

Обсуждать разведшуюся в Москве нечисть можно было долго; слушать стоны изо всех сил отлынивающего от работы Кролика — вечно. В присутствии Чтеца стоны усиливались, а потому Макс предпочитал работать в так называемой приёмной магазинчика. Местная обстановка настраивала на рабочий лад, а на прилавке было достаточно места, чтобы всё разложить.

— Если домофонка сработает, сразу уходи внутрь, — предупредил Осьминог.

Как и обычно, работа поглотила Чтеца без остатка. До боли в глазах он вглядывался в переплетения линий незнакомых ему печатей, угадывая их смысл. Пользуясь возможностью отыскать несколько жемчужин среди общего хлама, Макс мысленно конструировал свою новую книгу, из которой исчезало всё лишнее и появлялось кое-что новое.

Кролик страдал, и с каждым внесённым изменением страдал всё сильнее, будто бы для него это хоть что-то меняло, но Чтец безжалостно и максимально подробно доносил до него, чего желает от будущей книги. Пять дней работы спустя именно в такой момент Осьминог зашёл в мастерскую и с крайне довольной физиономией шлёпнул перед Чтецом аккуратно перевязанную стопку бумаги с печатями.

— Займись этим в первую очередь, — попросил он.

— Откуда они? — Максу было достаточно одного взгляда, чтобы понять: перед ним весьма интересные экземпляры.

— От клиента, — не меняя выражения лица, ответил Осьминог и добавил, обращаясь к Кролику: — Тебя это не касается, копии не нужны, только перевод.

Макс усмехнулся.

— Получается, это мой клиент.

— Получается, — согласился торговец. — Но своим заработком ты оплачиваешь нашу работу. — Он кинул полный сомнения взгляд на растущую стопку печатей, которые Чтец отложил для себя. — Ты нас и так догола обдираешь.

— Количество печатей, которые я хочу видеть в моей книге, не меняется, меняются лишь сами печати.

— Ха! Никогда не поверю, что ТЫ не видишь разницы!

— Разница в общем объёме работы несущественна.

— И всё же не учесть её я не могу. Не забывай, что вы трое едите за нашим столом и занимаете место…

— …в неиспользуемой комнате. Между прочим, мне казалось, что закупкой продуктов занимается Миша, а Мира готовит для всех, я неправ?

Доставляющий несравненное удовольствие обоим торг прервал усталый голос Кролика:

— Да плевать мне, что делать, только дайте уже закончить побыстрее, сил моих нет. Всё равно нам скоро, ну, ты понял. И хватит трещать у меня над ухом. Бесите.

Так спор завершился в пользу Макса.

Кролик предпочитал работать в тишине, в то время как в гостиной, где проводил большую часть времени Осьминог, регулярно можно было услышать радио. Занятый переводом Макс редко находил лишнюю минуту, чтобы покинуть рабочее место, он не особо интересовался, чем занимаются Миша и Мира, а потому немало удивился, когда однажды вечером услышал восторженный рассказ местного диктора, утверждающего, что лично видел Бессмертного этим утром.

— Ты выслеживаешь вампиров? — спросил Макс.

— Пытаюсь. — Миша грустно улыбнулся. — В Москве водятся очень неприятные личности, не могу же я просто сидеть без дела?

Чтец пожал плечами.

— Будь осторожен. Вскоре они просекут, что ты осел в городе, и начнут тебя искать.

— Постараюсь. Но, сам знаешь, в выслеживании я не очень.

Чем именно занимается Бессмертный, Макс догадался несколько дней спустя, когда диктор, закончив короткий рассказ о неудачной попытке Серебряных присвоить очередную фабрику на прошлой неделе, уже не в первый раз пожаловался на участившиеся случаи пропадающих без вести людей из Москвы и окрестных поселений.

— Тел нет, крови нет, всё тихо, но люди пропадают, — серьёзно проговорил Миша, встретив вопросительный взгляд друга. — И их никто не может найти. Я уже, вроде как, слышал о таком однажды. Вампиры воруют людей сотнями и свозят на, как бы мерзко это ни звучало, кровяную ферму. Несколько месяцев «работы», потом людей убивают, а пакетированная кровь расходится по магазинам под видом донорской.

Можно ли устать удивляться человеческой ли, вампирской ли жадности? Прежний мир рассыпался к чертям, а группки всяких уродов устраивают свой локальный капитализм, обрекая людей на мучительную смерть и продавая их кровь по цене добровольно отданной. Те же Серебряные в этом плане всегда были честнее, они хотя бы не скрывали источник своего товара.

— И как успехи? — поинтересовался Осьминог.

— Обнаружил подозрительный грузовик, который каждую третью ночь выезжает из Москвы на запад. Теперь пытаюсь понять, откуда именно в него загружают людей или товар.

Разговор прервала Мира, появившаяся с кастрюлей супа.

— Ужин! — обрадовался с кислой миной слушавший их диалог Кролик, первым плюхаясь на своё место за небольшим столиком в углу.

Макс сел напротив, Миша занял место во главе стола. Они ни за что не уместились бы все, но Осьминог предпочитал есть, сидя на диване и используя собственный живот в качестве подставки для тарелки, а Мира, как и всегда, питалась отдельно.

— Хорошо иметь женщину дома, — голосом обречённого мечтателя проговорил Осьминог. — Кролик, давай заведём?

— Куда? — буркнул рыжий мастер. — Мы же это скоро… Это.

— Это? — Миша вопросительно приподнял бровь.

Кролик отвернулся, но Осьминог решил пояснить:

— Мы собираемся взять что-то вроде перерыва и закрыть Порисульки на какое-то время.

Чтец вздрогнул.

— Закрыть?

— Перерыв? — недовольно проворчал Кролик. — Такой себе перерыв…

Осьминог фыркнул отхлебнул супа.

— Нам предложили работу, — пояснил он, обращаясь к Максу. — Такую, от какой не отказываются. Скорее всего, к первому снегу Порисульки в самом деле перестанут принимать клиентов.

— И надолго?

Кролик шмыгнул носом.

— Нет, я надеюсь, — невнятно проговорил он.

— Я тоже надеюсь, — согласился Осьминог. — Очень надеюсь, но очень сомневаюсь. В любом случае, скорее всего, когда наша работа будет закончена, о ней узнают все.

Закончив на этой интригующей ноте, торговец отказался давать пояснения. Макс не настаивал — в конце концов это совершенно его не касалось — и всё же осадок остался. Ему надоело быть человеком, которому чего-то не говорят.

— Как успехи? — вечером, после отбытия мантикоры, спросил Чтец Мишу.

Если бы этим делом занимался он сам, он не потратил бы ни одного вечера впустую, он обходил бы район за районом, выискивая следы и свидетелей. Неделя тщательной кропотливой работы и — Макс не сомневался в этом — он узнал бы, куда пропадают люди и кто за этим стоит. Бессмертный потратил уже почти две, но так ничего и не достиг.

— Я уже говорил, я не особо умею выслеживать, — смущённо признался Миша. — Обычно я вижу врага и устраняю его, а вот искать — это действительно больше по твоей части.

— Но ты же нашёл грузовик. Почему бы не проследовать за ним в конечный пункт назначения?

Для обычного человека этот план был безумным, но Миша не боялся боли и смерти. Он мог позволить себе подобные выходки, однако предложение Макса не вызвало у Бессмертного энтузиазма.

— Я не хочу так подставляться.

Виной, прозвучавшей в этих словах, можно было захлебнуться, но недоумение и раздражение Макса оказалось сильнее.

— В каком смысле «подставляться»? Ты же бессмертный, в отличие от тех людей.

Вместо ответа Миша уселся на своё спальное место, повернувшись к другу спиной. Его спина осталась сгорбленной, а голос — виноватым, но всё же непоколебимо уверенным.

— Макс, я хочу остаться человеком.

— В каком смысле?

Миша вздохнул.

— Да я уже сам не уверен в том, что я такое. Я вроде как умер, но вот я здесь. Давай на меня посмотрим. Я не чувствую боли, не умираю, у меня волосы не растут длиннее, чем были в тот день. Я живой или мёртвый? Я вообще человек?

Бессмертный откинулся на спину и, избегая взгляда друга, уставился в потолок. Макс молчал. Что на такое ответишь? А Миша продолжил:

— Я сам не сразу понял, это Мирка заметила, давно, где-то через месяц после, ну, случившегося. Я быстро привык не бояться боли и просто пёр напролом, а потом начал вести себя так, будто другие — такие же, как я, в смысле бессмертные и не боящиеся боли. Со стороны Мирки, конечно, видно лучше, но она была права, я тоже начал это замечать и испугался. Я правда хочу быть человеком, а не… Я не хочу оказаться один.

Первым порывом было спросить, почему он должен остаться один, но память быстро подкинула сценку из детства. Вот он, семилетний Макс, сидит в ресторане с дядей и крёстным. Здесь всё красиво и дорого, и люди одеты в вечерние платья, и потому орава бегающих и играющих с воздушными шариками детей кажется особенно неуместной. Увы, у кого-то день рождения, всё оплачено, и теперь понятия не имеющие, что делать с малолетними безобразниками официанты с бесконечным смущением на лицах уворачиваются от них, непостижимым образом умудряясь не ронять нагруженные подносы… Дядя и Александр Александрович обсуждают что-то слишком взрослое, чтобы Макс мог понять. Деть шумят и раздражают. Может быть потому, что он сам был бы не против присоединиться к ровесникам? Нет, ерунда. Такие игры не для него, Максу вообще не до игр, ведь ему предназначена сила, которая очень тяжёлая… Слишком маленький для взрослых, слишком взрослый для детей, Макс сидит и чувствует лишь бесконечное одиночество, а в голове ни одной идеи, чем его можно заткнуть.

— Я решил побыть эгоистом, — поведал тем временем Миша. — Поберечь свою человечность. Стараюсь хоть как-то беречься, и хорошо, что есть Мирка, с ней не забудешь… Конечно, жизни людей для меня важнее, если я вижу, что могу кого-то спасти, я спасаю, но что я могу сделать тут? Ну, заберусь я в грузовик, приеду к ним на, видимо, базу, а что потом? Идти напролом, убивая всех на своём пути? Они перебьют всех людей быстрее, чем я смогу войти. В какой-то момент у меня кончится газ, книгу я тоже могу потерять. Один против многих на чужой территории я многого не сделаю. Нужно бы найти, где они держат людей до того, как вывозят их из города, там бы я справился, но найти пока не выходит. Такие дела.

Бессмертный раскинул руки, и Макс, забыв, что друг разглядывает потолок, молча кивнул. Слова застряли поперёк горла, и он почему-то так и не смог сказать, что их с Кроликом работа уже почти закончена. Скоро они смогут покинуть Москву, и Чтец был совсем не уверен, что за это время Бессмертный сможет кого-то найти, если, конечно, не сменит тактику.

Работы у Чтеца было ощутимо больше, чем у мастера Порисулек, но справлялся он с ней в разы быстрее. Кипа неразобранный печатей таяла на глазах, коробки со сваленной бумагой превращались в аккуратно рассортированные папки. Печати попадались разные, от откровенно мусорных, до неожиданно интересных, разбирать которые приходилось в мастерской Кролика, где были лупы и хороший свет.

Так, Макс почти скинул очередную нагревающую воду печать в папку бесперспективных, когда в нагромождении делающих её слишком сложной для рядового колдуна условий вдруг разглядел любопытную особенность. Печать бесконтактно грела воду и её содержимое, не допуская при этом никакого влияния на содержащий эту воду сосуд, чем бы тот ни был. Пока колдун вливал в печать свою силу, вода должна была продолжать нагреваться, а предел этого нагрева был прописан настолько чудовищным образом, что Чтец, понимая каждый символ в отдельности, понять общего смысла так и не смог. Именно это остановило Макса от поспешного избавления от печати.

Мастер, сотворивший это безобразие, преследовал очень, слишком конкретную цель. Макс вспоминал печати со стен автодома Бессмертного, но даже они были проще. Желая достичь результата, мастер заложил в свою печать огромное количество имеющих значение переменных. Зачем? Сложность печати отражала образ его мышления, или же во всём этом скрывался пока не найденный Чтецом смысл?

Пытаясь определить, насколько сложна активация печати на самом деле, Макс украдкой направил силу в сторону одной из баночек с водой, в которых Кролик мыл кисти. Направить оказалось легко, удерживать — сложно. Неоправданно сложно. Зачем, чёрт возьми, зачем? Почему эти сумасшедшие мастера творят такие сумасшедшие вещи вместо того, чтобы составить общедоступный понятный каталог? И почему ему, Максу, так важно пытаться залезть к ним в головы?

Чтец прижал холодные руки к вискам. Неразличимое прежде дыхание Кролика вдруг показалось отвратительно громким и раздражающим.

— Ты когда-нибудь создавал новые печати? — спросил Макс, дождавшись, пока тот отстранится от страниц его будущей книги и промокнёт кисть о пережившую долгие месяцы жестокого обращения тряпку.

Мастер вздрогнул, огляделся вокруг и, не найдя другого возможного собеседника Макса, вжал голову в плечи.

— Ой, всё, — пробурчал он, старательно разглядывая чернильные пятна на своих руках. — Надо что-то новое — создавай сам, я только копирую.

— Как ты копируешь, не понимая смысла? — Игнорировать нелепые нападки Кролика всегда было просто. — Допустим, у изначального мастера был какой-то замысел, но ты же не знаешь, что делает эта печать.

— Ну, да, конечно, не знаю. — Кролик удостоил Чтеца взглядом скорее встревоженным, чем недовольным. — Ты ж для меня их все не переводишь.

— То есть без моего перевода ты не сможешь?

— Смогу.

— Тогда как?

— Беру и могу. Просто смотрю на печать, беру кисть, а дальше оно как-то само.

И у Кролика тоже само. Макс вздохнул и прикрыл ладонью глаза.

— Понял тебя, спасибо.

— Пожалуйста, что ли…

Вечно с этими печатями что-то не так. Казалось бы, у колдовства есть вполне понятные правила, но, даже если забыть о совершенно необъяснимых исключениях, которые Чтец встречал за свою жизнь, он не уставал удивляться, какие сложные конструкции выстраивают порой мастера.

Чего хотел достичь автор этой печати? Нагреть чай, не нагрев чашку? Зачем? Кипятить воду в пакете? Варить в нём супы? Макс мог представить, как это могло бы работать в походных условиях, но сложность печати оставалась неоправданной. Мастеру было важно, чтобы вода и выделяемый ею пар не могли деформировать сосуд, — должно быть, с этим и был связан странно заданный лимит по температуре, — а вот то, что плавает в этой воде — пусть греется на здоровье. Чтец представил себе, как неизвестный колдун пытается вскипятить воду в собственной ладони или нагреть снег у себя же по рту. Интересно, можно такой печатью согреться? Если, к примеру, нагреть жидкости внутри своего тела. Немного, чтобы не повредить…

Макс замер. Он вдруг представил, как нагревается и закипает кровь, как всё, что в ней есть, превращается в чёртов суп, в то время как человек — или вампир? — даже не замечает, что что-то не так. Просто сперва придёт слабость, начнут неметь губы, перестанет хватать воздуха, сколько бы он ни вдыхал… Медленно, сдерживая рвущееся изнутри ликование, Чтец поднялся со стула, взял лист с печатью и, провожаемый недовольным взглядом вновь отвлечённого Кролика, покинул мастерскую.

В гостиной никого не было, в выставочном зале магазинчика — тоже. Миша, похрапывая, спал в выделенной им комнате. Он не проснулся, пока Макс вытаскивал из рюкзака свою тетрадь, и никем не замеченный Чтец оказался на кухне в блаженном одиночестве. Записывать ход и результаты эксперимента посреди важных заметок о Разломе показалось кощунственным; к счастью, тетрадь всегда можно было перевернуть.

В холодильнике нашлись куриные яйца. Их оставалось всего пять и Мира наверняка имела на них кулинарные планы, но Макс решительно взял три из них и положил на стол. Чистая посуда аккуратно стояла на местах: это тоже постаралась полоумная спутница Миши. На дне сковородки желтел кусок ткани, защищая его от стоявшей сверху кастрюли. Эксперимент требовал участия обоих предметов и совершенно не требовал плиты, так что уже совсем скоро Чтец наблюдал перед собой полную воды кастрюлю и совершенно пустую сковородку.

Начал он с первой. На первый взгляд задача была проста: разбить в воду яйцо и начать греть её, ожидая, когда свернётся белок. На практике печать сопротивлялась изо всех сил, и когда в кастрюле наконец проявилось белое месиво с жёлтыми крапинками разбившегося желтка, Макс взмок, будто поднялся по лестнице на пятый этаж.

Белок оказался жидковат, вода — холоднее, чем ожидал Чтец. Для получения нужного результата требовалось приложить больше сил, но в целом эксперимент можно было считать удавшимся: ни кастрюля, ни стол под ней не нагрелись ни на градус.

Со сковородкой прошло так же. Белок свернулся под действием колдовства, доказав Максу: печать сработает на любую воду, даже если ёмкость, в которой она хранится — сложный биологический объект. Легче ему было или сложнее, Чтец не понял, однако после второго опыта ему пришлось взять перерыв. Тщательно записывая всё, что он сделал, почувствовал и получил, Макс с тревогой прислушивался к себе. К счастью, он приходил в себя быстро. Может быть, это было признаком его совместимости с этой печатью, а может, результатом рвущегося нетерпения, но Чтец решительно поднялся на ноги, готовый приступить к третьей фазе эксперимента.

Когда на кухню заглянул вернувшийся Осьминог, Макс старательно разглядывал собранную им кощееву смерть. Закрытая крышкой кастрюля заполнена водой. В кастрюле — также закрытый крышкой — пластиковый контейнер, из которого Чтец безжалостно вытащил масло. В контейнере тоже вода, а ещё — яйцо. В яйце — белок, в белке, отделённый от него защитной плёнкой — неслучившийся цыплёнок.

— Что это у тебя? — поинтересовался крайне несвоевременно вернувшийся хозяин дома, и Макс, наградив его быстрым взглядом, коротко бросил:

— Расскажу потом. Выйди пока.

Он не увидел реакции Осьминога, но удивительно тихие для его фундаментального тела шаги подтвердили: Осьминог исполнил его просьбу.

Чтец медленно вдохнул и выдохнул воздух, чувствуя, как расправляется грудь. Задушить вампира, пережав ему горло или повредив лёгкие, практически невозможно из-за его регенерации и физической силы. Действовать на уровне клеточного дыхания — куда надёжнее. Молекулы газа, в настоящий момент являвшегося самым надёжным оружием против вампиров, связываются с гемоглобином, попросту занимая место кислорода. Он перестаёт поступать в ткани и всё, тут регенерация не поможет. Кислород, чужая кровь как еда и живая кровь как источник колдовской силы — единственные три ресурса, заменить которые вампир не сможет никак.

Сможет ли он заменить повреждённые эритроциты? Что будет, если содержимое крови свернётся, как яичный белок, в то время как вампир даже не почувствует чужого воздействия?

Синий объяснял Максу принцип работы газа, но газ заметен глазу, воняет и травит не только жертву, но и охотника. Печать могла решить все проблемы, если бы только сработала… Если бы только смогла точно воздействовать на нужные системы в сложном человеческом организме, если бы смогла превзойти силу вампирской регенерации, если бы только Максу хватило на это сил — это могло бы изменить всё. Внимательно рассматривая кастрюлю, Чтец представил себе яичный желток, скрытый за многочисленными преградами оболочек, а потом осторожно коснулся печати.

Главное — не идти с наскока и не пытаться вложить как можно больше силы за раз. Печать требует времени на нагрев, она проверяет терпение и запас сил колдуна, и Макс, стиснув зубы, вливал в неё протекающую через его руки энергию. Думать о желтке. Держать ритм. Думать о желтке.

Холодная капля липкого пота побежала через бровь и попыталась свалиться в глаз. Макс сморгнул её и чуть не упал, потеряв ощущение пространства. Перед глазами потемнело на несколько долгих секунд, а вернувшаяся картинка шаталась и пыталась куда-то уплыть. Руку покалывало, она начинала неметь, а прижатые к печати кончики пальцев замёрзли, будто бы Макс вжимал их в снег или лёд. Предательски промелькнуло желание остановиться, но Чтец сжал зубы. Думать о желтке. Держать ритм. Он не знал, откуда бралось это чувство, но не сомневался: эксперимент не закончен. Нужно продолжать.

Ощущение завершённости пришло в тот момент, когда уже не пытающийся держать глаза открытыми Макс прижался щекой к столу. Некоторое время он всё ещё лежал так, пытаясь понять, на каком он свете, и, пожалуй, пролежал бы куда дольше, если бы вновь заглянувший на кухню Осьминог не поинтересовался:

— Ты всё?

— Почти.

Макс не без труда оторвался от стола. Голова кружилась, руки дрожали. Не обращая внимания на оставшегося за его спиной Осьминога, он открыл кастрюлю, затем контейнер. Холодные. Ни они сами, ни налитая в них вода не нагрелась.

Скорлупа яйца не нагрелась тоже. Макс с сомнением поднёс его к тарелке и замер, не уверенный, что может аккуратно его разбить.

— Помочь тебе? — поинтересовался незаметно приблизившийся Осьминог.

Макс неохотно кивнул, протянув ему яйцо.

— Нужно разбить, но осторожно. Важно не повредить желток.

Когда в луже прозрачной жижи белка на тарелку плюхнулся успешно затвердевший желток, Чтец облегчённо вздохнул и откинулся на спинку стула.

— Проверь температуру белка, — попросил он и получил ответ:

— Нормальная. Комнатная.

— А желток?

— Тёплый.

— А изнутри?

Осьминог завозился, послышался звук скользнувшего по тарелке металла.

— Довольно горячий. В центре немного жидкий.

Вырвавшийся из лёгких Макса смешок показался ему самому похожим на стон. Получилось. У него действительно получилась, печать работала именно так, как он надеялся! Оставался последний этап: проверить её в деле, понять, по силам ли ей побороть вампирскую регенерацию.

— Что это? — спросил Осьминог.

Слова сорвались с губ едва слышимым шёпотом:

— Возможно, будущее.

Оглашать свои выводы до проверки печати на практике Макс не стал. Сдерживая бурлящее нетерпение, он вернулся за работу и завершил её в тот самый день, когда Осьминог перевернул календарь, обозначив начало сентября. Закончив перевод ещё до обеда, Чтец медленно поднялся со стула, чтобы растянуть затёкшую спину, и понял, что совершенно не знает, чем ему заняться теперь.

Кролик был погружён в работу. Не отвлекаясь ни на что вокруг, он, почти касаясь кончиком носа листа плотной бумаги, выводил на нём очередную печать. Некоторое время Макс молча наблюдал за ним. Его всегда завораживала работа мастеров, пьянило осознание, что большинству колдунов не дано замечать, как в зависимости от степени нажатия руки и наклона кисти наполняются особым смыслом наносимые на бумагу линии, как овал вдруг перестаёт быть просто овалом, а становится знаком поиска, квадрат внутри ограничивает его зону, а крест — фокусирует на конкретных объектах. С этой печатью Макс узнал бы, куда вампиры отвозят пленников, за два или три дня. Разумеется, если их увозят не слишком далеко.

Выходя из мастерской, он чувствовал, как дрожат его руки. Ещё несколько дней, и книга будет готова. Ещё несколько дней, и подойдёт к концу бесконечное время ожидания, с его плеч спадёт тяжёлая ноша бессилия, и тогда он сможет… Макс глубоко вдохнул сухой воздух помещения. Тогда он сможет всё, что захочет.

Осьминог сидел в гостиной, закинув ноги на служившую журнальным столиком коробку. В руках его была книга, а на лице — безграничная скука. Услышав шаги Чтеца, торговец лениво перевёл взгляд в его сторону, но тут же вернулся к своему прежнему занятию. Старая зеленоватая обложка книги, тусклая от пыли, не позволяла Максу разобрать выцветшие буквы на корешке.

— Миша здесь? — спросил он, имея в виду здание Порисулек.

Осьминог отрицательно покачал головой.

— Ушёл около часа назад.

Едва заметно склонив голову в знак благодарности, Чтец вышел наружу. Последний день лета выдался солнечным и жарким. Неподвижный мёртвый город, окружавший разрушенную школу, казался мертвее обычного, и только пара ворон с карканьем делила что-то на развалившихся ступенях. Макс смотрел на них, чувствуя, как вся его сущность дрожит в нетерпении. Теперь, когда его работа была закончена, это чувство поглощало Чтеца без остатка.

Солнце пекло, нагревая тёмные волосы. В такую погоду вампиры не ходят по улицам, даже в балахонах. В такую погоду они сидят в подвалах и домах с заколоченными окнами и спят, а может, допивают собранную в ночную смену кровь. Макс понятия не имел, чем могут заниматься вампиры в свободное время, но не сомневался: снаружи им сейчас делать нечего. Чем бы ни был занят Миша теперь, едва ли он сражался. Бессмертный продолжал искать, но — Макс не сомневался — он ничего не найдёт. Он не полезет по свалкам, не будет искать едва заметные следы в заброшенных подвалах, не сможет допросить официальных торговцев кровью. Бессмертный боец, а поиск — это его, Чтеца, дело, и скоро он им займётся.

Одна из скакавших по ступеням ворон, резво отскочив от соперницы, громко каркнула и вдруг, повернувшись к Максу в профиль, уставилась на него одним глазом.

— Чего тебе? — спросил Чтец, и собственный голос показался ему слишком громким. — Кыш!

Ворона каркнула снова и вслед за недавней соперницей сорвалась с места, покидая владения Осьминога и Кролика. Макс проводил птиц взглядом, а потом вдруг быстрым шагом двинулся к выходу, чтобы остановиться у калитки внутреннего забора. Книга была ещё не готова. Выходить наружу без неё было бессмысленно и опасно.

Чтец затруднился бы сказать наверняка, сколько времени он простоял у калитки, сжигаемый жарким солнцем уходящего лета.

В Порисульках было тихо, спокойно и невыносимо скучно. С тоски Макс перебирал когда-то составленные им же каталоги, проверяя, не найдутся ли за очевидными свойствами печатей скрытые возможности. Не находились: Чтец знал своё дело.

Кролик работал, Мира пряталась в своём чулане, Осьминог спал на диване, накрыв лицо книгой, и его звучный храп шевелил старые пожелтевшие страницы. Вернувшийся к ужину Миша оказался удручённым. Макс не стал задавать вопросов, и так было ясно: сегодня он ничего не нашёл и ничего не найдёт завтра. И послезавтра. И потом…

Каждый следующий день тянулся ещё медленнее предыдущего, и Макс уже был готов лезть на стену, когда дверь мастерской Кролика отворилась и крайне угрюмый мастер чуть ли не кинул ему в руки книгу.

— Всё. Убери от меня это. Чтоб я…

Дальше Макс уже ничего не услышал. Всё вдруг перестало иметь значение: красноватый свет заката, пробивающегося в окно, тиканье часов на стене, запах из кухни, где Мира готовила ужин — всё, кроме книги в его руках. По размеру и весу она отличалась от предыдущей, набор записанных в неё печатей изменился, и, конечно же, все они уже не могли оставаться на тех же местах, что были раньше, но это была его книга. Макс нежно гладил шероховатые страницы и простой кожаный переплёт, изучая и привыкая, и чувствовал себя живым, свободным и сильным. Он вышел во двор и одну за другой активировал печати, стараясь как можно быстрее запомнить их положение, и вдруг рассмеялся, с каждым смешком выпуская так долго копившееся в нём напряжение.

— Я вернулся, — негромко проговорил Чтец.

Он вернулся, а значит мог больше не следовать за спиной Бессмертного. Он мог выбирать, пойти рядом или свернуть на собственную дорогу; опираться на свою, не на чужую силу. В душе вдруг вспыхнула неожиданное сочувствие к Мире: Макс смог вернуться, а она — нет.

А смог бы он сам не сойти с ума, останься он без своего колдовства навсегда? По спине пробежал рой холодных мурашек и вдруг до ужаса захотелось немедленно убедиться в том, что этого уже не случилось и случиться не может. Чтец потерял не разум, а книгу, предмет, который куда проще восстановить.

Не дожидаясь вечернего появления мантикоры, он натянул плащ, скрыл лицо за платком, прицепил к поясу несколько баллонов с газом и книгу и отправился в путь. Однако, едва только выйдя за внешний забор Порисулек, Чтец остановился в нерешительности. Он уходил, никого не предупредив, не имея чёткого плана действий, не позвав с собой Мишу. Никогда прежде Макс не пошёл бы на подобный риск, но месяцы ожидания брали своё, книга висела на поясе и, казалось, тянула своего хозяина вперёд.

Окутанная темнотой ночи Москва смотрела на Чтеца с высоты полуразрушенных высоток. Макс шёл по улицам, сейчас, в ночи, наполненным незримыми следами жизни, а шорохи, скрипы и скрежет, иногда разбавляемыми невнятными, но вполне различимыми голосами, окружали его со всех сторон. Пляска теней местами казалась неестественной, пару раз Чтец замечал красноватые огоньки глаз мелкой нечисти, наблюдавшей за ним, но страха не было. Наверное, он сгорел в перекинувшемся на него с упырей огне, или ушёл вслед за Радой, а может, был смыт волнами чьего-то воспоминания о море. Чтец не понимал, почему не боится, осознавал, что поступил необдуманно, но даже не думал развернуться назад.

В своём чёрном плаще он чувствовал себя одной из пляшущих вокруг теней. Никто не спешил приближаться к Чтецу или нападать на него, а редкий свет в окнах гас, когда он проходил мимо. Обойдя район вокруг Порисулек, Макс вернулся обратно, теперь зная наверняка, что здесь нет ни скопления вампиров, ни их жертв.

Осьминог зевал, открывая Чтецу внутреннюю калитку.

— Никогда не пойму тех, кто шастает по улицам каждую ночь, — многозначительно проговорил он. — Жду не дождусь, когда смогу спокойно спать.

— Дай нам три дня, — попросил Макс. — Сам знаешь, чем занят Миша. Я хочу ему помочь.

— Три дня? — Осьминог задумался. — А что так мало?

— Мало?

В темноте карие глаза торговца казались беспросветно чёрными.

— Спасение людей — хорошее дело, Кроль рад, когда Мирка рядом, а за свою еду вы платите. Я не намерен вас торопить.

— Спасибо.

И всё же, поднимаясь наверх, Макс знал, что постарается уложиться в три дня. Три дня без посторонней помощи — такой срок Чтец отмерил своему безрассудству, чувствуя, что, если действительно справится, уже никогда не будет прежним.