За каменной стеной (СИ)

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

Диляра

— Просыпаемся.

Голос врывается в мое спящее сознание.

Я только его ждала.

Ждала это разрешение — пробудиться.

Мозг взрывается миллионами вспышек.

Распахиваю глаза.

Надо мной — незнакомое женское лицо. Темные глаза, изящно подкрашенные карандашом, пристально смотрят на меня. Позади замечаю еще несколько лиц и что-то белое, блестящее.

Они кажутся мне невероятно приветливыми. Наверное, так выглядят ангелы.

— Какие вы все чудесные, — пытаюсь улыбнуться.

В глазах незнакомцев пробегается веселье. Вскоре понимаю, что блестящее и белое — это стены, а незнакомцы рядом со мной — люди.

— Как вы себя чувствуете? — медсестра, а судя по всему, это — она, глядит, не моргая.

Чувствую себя…

Внутри разрастается волна тревоги.

Мой ребенок!

В голове — кадр за кадром, появляются воспоминания. Дрожь пробегается по моему телу. Замечаю, как переглядывается медперсонал.

— Диляра Рашидовна, с ребеночком все хорошо. Он с папой, — бодрым голосом добавляет медсестра, и за эти слова я готова расцеловать ей руки.

Из моей груди вырывается то ли вздох, то ли рыдание.

— Ну, голубушка, плакать не нужно, — так вовремя появившийся Сулейман Искандерович окидывает меня теплым взглядом. Его блестящие, черные глаза лучатся добром.

— Крепкий малыш, 3200, 50 см, — продолжает профессор, — 8.8 по Апгар. Сильный сын у вас!

— Сын? — я чувствую, как глаза обжигают слезы.

— Имя-то придумали? — Сулейман Искандерович широко улыбается.

— Мы еще не решили, мы не знали же, узи не показывало, — взволнованно отвечаю.

— Помню-помню, — профессор подходит поближе, — Слава Аллаху, что все так сложилось, Диляра. Вы и ребенок целы. У вас небольшой ушиб ноги, пару синяков и изящный шов на животе. Трогать швы не нужно, на 5 день мы их снимем. Сейчас вас перевезут в палату интенсивной терапии, если все будет благополучно, вы пробудете там до утра, а уже утром переведем вас в палату.

— Хорошо.

Меня перевозят в соседнее крыло. Пока еду, пытаюсь представить, что ощущает младенец, когда его вот так катят в коляске. Стены, потолок — все проносится мимо. Заворачиваем в палату и удивительно теплый, яркий свет окутывает меня.

Так уютно! И нет этой слепящей белизны реанимации…

С трудом перебираюсь на широкую кровать. Мне подключают капельницу. Приятная прохлада растекается по моей левой руке.

— А можно попить? — почти жалобно прошу.

Рот у меня пересох, губы, кажется, потрескались. Хотя бы глоточек воды…

— Можно, — медсестра улыбается, — сейчас лекарство прокапаем и принесу. Пить вам уже можно, а завтра разрешат кушать и ходить. Чем раньше вы начнете двигаться, тем быстрее будет восстановление.

Да, я помню. Проштудированные мной книги по родам, в том числе и о восстановительном периоде, не проходят мимо моей головы.

Надо двигаться. Чтобы не было спаек, чтобы не было тромбов… Как-то так.

У меня есть огромная мотивация для этого.

Сын и муж.

Как они там?

На кого похож малыш? Кормили ли его? Не страшно ли ему?

Как там Руслан? Не пострадал ли он в аварии?

Я так хочу их увидеть. До дрожи в груди. Но понимаю, что пока мне нужно потерпеть.

Прикрываю веки. Не хочу, чтобы медсестра заметила мои слезы. Не хочу никого расстраивать.

Просто я так соскучилась!..

— Все, готово, — медсестра отключает капельницу, залепливает розовым пластырем вену.

Открываю глаза и благодарно улыбаюсь:

— Спасибо.

— Пожалуйста, — она улыбается в ответ. — Сейчас принесу вам воды и помогу сесть.

Меньше через минуту медсестра возвращается. Помогает мне сесть. Надо отдать должное её терпению и милосердию. В её движениях нет ни раздражения, ни злобы. Какой контраст с теми врачами, которые работают не по призванию! Мне довелось столкнуться с подобными зверями (хотя не каждый зверь столь жесток), когда я лежала на сохранении.

Отгоняю от себя дурные мысли.

Все это осталось в прошлой жизни.

— Аккуратно, — медсестра протягивает мне пластиковый стаканчик.

Припадаю к нему губам.

О, Всевышний, какое это сладкое ощущение!

Знать, что сейчас твое пересохшее горло омоется вкусной водой. Делаю глоток, еще, еще и опустошаю стаканчик.

— Чуть попозже еще принесу, — медсестра подключает к моему безымянному пальцу датчик и чуть приглушает свет.

Я остаюсь одна. Взгляд мой упирается в настенные часы.

20.45.

Когда-то в это время я и Руслан лежали на диване и смотрели кино.

Улыбаюсь от теплых воспоминаний, а потом снова чувствую приближение слез.

Запрокидываю голову, вновь сжимаю веки.

Все хорошо, все хорошо, слава Всевышнему.

По груди растекается щемящая тоска, потому что я невыносимо сильно нуждаюсь, чтобы эти слова сказал мне мой любимый, мой муж, Руслан Садыков.

— Девочка моя, не спишь?

До боли родной голос врывается в мое сердце. Открываю глаза и вижу Руслана, закатывающего в палату прозрачную кроватку-тележку.

— Нам разрешили, — добавляет любимый и посылает мне такой взгляд, от которого способен растаять весь лёд этого мира.

Жадно гляжу на мужа. Впитываю в себя его образ.

Небритый, уставший и любящий.

Идеальный. Мой.

Взор опускается на кроватку. Мне так хочется посмотреть на моего сына!

Сердце начинает отбивать сладкую дробь.

— Сейчас мы покажем тебя мамочке, — Руслан поразительно нежно достает сына из кроватки и подносит ко мне.

О, мой Господь.

Спасибо Тебе за этот дар, за это счастье — быть матерью.

Я смотрю на золотистую макушку сына, на его мягкий лобик… Гляжу, как завороженная, на розовые щечки и губки, и ощущаю себя наисчастливейшим человеком во всем мире.

Сын поднимает веки и устремляет на меня взгляд.

Взгляд его пронизан невероятной любовью и мудростью.

И сейчас, глядя на своего ребенка, я не сомневаюсь. Я готова снова пережить беременность, все переживания, и операцию.

Потому что это Чудо, этот Дар Всевышнего, стоит того.