За растениями по горам Средней Азии

НЕСКОЛЬКО РАССКАЗОВ О СУХИХ НАГОРЬЯХ АЗИИ

Высочайшие пустыни мира

Старый киргиз-чабан долго приглядывался к Сергею, нашему попутчику-геологу: «Где-то я видел тебя». Сергей смеялся: он впервые в Азии, москвич, и вряд ли чабан мог встречать его раньше. Разве только в Москве? Нет, в Москве старик не бывал.

В юрте чабана мы доедали вкусный каймак с лепешкой. Потом внесли самовар. Предстояло длительное, почти ритуальное чаепитие. И тут чабан просиял: «Вот где я тебя видел!» На старинном медном самоваре были выбиты медали, и на одной из них был профиль экс-императора всероссийского Николая II. Мы покосились на медаль, на Сергея и… повалились на кошмы от хохота: и впрямь похож. И бородка такая же. Настроение у Сергея явно испортилось. Полтора месяца бережно отращивать и холить бородку, чтобы вернуться в Москву с видом мужественного горопроходца, и вот, поди ж ты, такое оскорбительное сходство. Через час Сергей сидел уже гладко выбритый и только вздыхал по мужественной бороде. И мы искренне сочувствовали ему. Ведь борода здесь — не только украшение, но и защита. Предстояло еще месяца два, до самой осени, работать на холодном, сухом, ветреном нагорье. И постоянное бритье превращалось здесь в сущее мучение: кожа на лице обветривалась, трескалась, шелушилась, покрывалась болезненными красными пятнами от раздражения. Мыльная пена мгновенно высыхала. Да, борода здесь действительно, как говорится, не роскошь, а предмет необходимости.

Солнце садилось, и мы спешно начали ставить палатку невдалеке от стойбища. Ночевать в юрте тепло, но запах горелого кизяка мешал бы. А не поставь вовремя палатку — замерзнешь. Стоит солнцу уйти за горы, как начинается лютая стужа. Вода замерзает. Холодный ветер выдувает из спального мешка тепло, и единственное спасение — палатка. В ней хоть и тесновато, зато теплее. Днем же на солнышке и без того тепло, даже жарко бывает. А зайдешь в тень скалы — снова холод забирается под штормовку. Почти как на Луне. Это и есть тот самый резко континентальный климат, которым отличаются высокие нагорья Азии.

Климат этот свиреп. Начать с того, что нагорья расположены на огромных высотах. На сыртах Тянь-Шаня днища речных долин и озерных котловин лежат на высоте 3200–3700 метров. На Восточном Памире еще выше — до 3500–4500 метров, а в Центральном Тибете — даже на высоте до 5200 метров над уровнем океана. Эти долины и котловины широкие, плоские, как стол. Машина едет по ним, как по казахстанской степи, без дорог, в любом направлении. Горы вокруг невысокие, поднимаются над долиной километра на полтора-два. И пологие. Типичные среднегорья, вроде тех, что вклиниваются с юга в плоские пустынные равнины Турана. Только у этих подножие находится на высоте не 400, а 4000 метров. Вот эти широкие долины и явно среднегорного облика пологие хребты, поднятые горообразованием на огромную высоту, и называют нагорьями. В центре Азиатского материка их несколько: огромное Тибетское нагорье, значительно меньшее Восточно-Памирское да сырты Центрального Тянь-Шаня.

Нагорья эти сухие. Со всех сторон отгорожены они от идущих с океанов осадков высокими, иногда даже высочайшими на планете хребтами: Гималаями, Гиндукушем, Каракорумом, Кокша-алтау, горами Северо-Восточного Афганистана, Ферганским хребтом. Поэтому здесь суше, чем в Каракумах. В Центральном Тибете и на Восточном Памире в год выпадает меньше 100 миллиметров осадков, чаще 50–70 миллиметров. На сыртах Тянь-Шаня — чуть больше. А испарение сильное. Ему способствуют и сильные ветры. Не удивительно, что здесь растительность пустынная. Только эти пустыни не жаркие, а холодные. Под таким названием они и вошли в научную литературу — «холодные пустыни нагорий».

Когда исследователи обнаружили на такой огромной высоте пустыни, они сначала, разумеется, удивились, а потом задумались о причинах столь необычного их высотного положения. Первой была высказана мысль о том, что высокогорные холодные пустыни — результат уменьшения количества осадков выше пояса максимального увлажнения; подобный пояс, как вы помните, мы уже встречали в Гиссаро-Дарвазе. Потом выяснилось, что еще большую роль играют стоящие вокруг высокие горы, не пропускающие извне облака с осадками. К этому добавились новые материалы климатологов; оказывается, поступлению сюда осадков препятствуют не только окраинные высокие хребты, но и… сама атмосфера. Нагорья массивны, лежат они на большой высоте и за зиму выстуживаются так, что над ними образуется область высокого давления — антициклон, как над Сибирью. Все остальные горы Средней Азии весной получают осадки от западных циклонов, а нагорья остаются сухими, поскольку циклонам в область высокого давления не пройти, как воде не протечь в гору. А к лету, когда нагорья прогреются и антициклон рассосется, циклональные осадки уже заканчиваются. Потому-то здесь и пустыни на такой огромной высоте — самые высокие пустыни в мире.

Все как положено

Здесь все как и положено быть в пустынях. Растительность разреженная, одно растение от другого далеко. Преобладают полукустарники — терескен, разные полыни, пижмы. Видовой состав растительности бедный: вы едете на машине через нагорье, а по пути встречаются все те же два-три десятка примелькавшихся видов в разных комбинациях. И все эти виды ксерофитные, как и положено в пустынях. Их конструкция приспособлена к экономному расходованию воды. Иначе им не выжить. Местами на поверхности почвы образуются солончаки. Идешь по ним, а соль похрустывает под ногами, смешивается с пылью, подхватывается ветром и уносится. Это пухлые солончаки — тоже как положено в пустынях. И такыры такие же, как в Каракумах. Голые, растрескавшиеся от сухости глинистые пространства. Ранним летом сезонные воды заполнили замкнутую ложбину, нанесли туда глинистые и иловатые отложения. А потом вода быстро высохла, глина растрескалась, и копыта коня стучат по такыру, как по асфальту. Лишь изредка какое-нибудь шустрое растение — очень сочный суккулент парнолистничек или же астрагал стрелковый — вонзит корень в трещину и живет, пока под засохшей коркой еще сохраняется влага.

Сравнительно недавно выяснилось, что такыры не так уж безжизненны, что под засохшей коркой размножаются почвенные водоросли, обогащающие мелкозем органическими веществами. Такыры на нагорьях — не исключение, почвенных водорослей и здесь оказалось предостаточно. Есть на нагорьях и песчаные пустыни с дюнами и барханами. Словом, здесь пустыня как пустыня, вполне, казалось бы, типичная.

И кое-что вдобавок

Но кое что здесь выходит за пределы привычного представления о среднеазиатских пустынях. Начать можно с известного: равнинные пустыни жаркие, а здесь, на нагорьях, очень холодно. Соответственно растения здесь приспосабливаются именно к холоду, а не к жаре. Они одеваются в мохнатое опушение, прижимаются к земле, зарываются в землю и никогда не достигают высокого роста. На равнинах можно встретить хотя бы заросли саксаула, песчаной акации, джузгуна. А здесь слишком холодно и ветрено для деревьев и крупных кустарников. Поэтому нагорья абсолютно безлесны.

Был как-то курьезный случай. Биологи хорошо знали причины безлесия нагорий и сажать там деревья не пытались. А вот физики, работавшие в одном высокогорном поселке Памира, не знали этого и-посадили несколько ивовых кустов возле арыка. А те взяли да и выросли. Сейчас они достигли трех метров высоты. Смущенные биологи внимательно изучили посадки и обнаружили, что ивы выросли в закрытом от ветра месте, за стенкой дома.

Это уже была не новость. Давно известно, что, чем уже и глубже ущелье, тем выше по нему в горы поднимаются кустарники. На дне такого ущелья и ветра меньше, и снег поглубже, и вода скапливается на узком дне лучше. На нагорьях же таких ущелий нет. А стенка дома как раз и сыграла роль защитного экрана вместо склона узкого ущелья.

Ко всему следует добавить, что в холодных пустынях нагорий имеются подушечные растения, а в жарких их нет. Нет в них и такой пестроты растительных сообществ, как в нагорных пустынях. А главное — флора в нагорьях другая. Когда ботаники свели воедино весь перечень растений с сыртов Тянь-Шаня и с Восточного Памира, то оказалось, что господствующее положение в холодных нагорьях занимают выходцы не с запада, не из Средиземноморья, как на равнинных пустынях Советского Союза, а с востока — из Центральной Азии. Такие же или родственные виды живут и в нагорьях Тибета, и в сухих горах Куньлуня, и в жарких пустынях Такла-Макана. Короче, флора нагорий оказалась не среднеазиатской, а в основном центральноазиатской. Где-то здесь проходит важный природный рубеж между той и другой частями континента, полоса контакта между древними пустынями Центральной Азии и более молодыми пустынями Средней Азии. И климат здесь оказался с сухой холодной зимой, тогда как все среднеазиатские территории имеют влажную зиму. Для растений это различие оказалось решающим.

В общем, нагорные холодные пустыни — это, конечно же, пустыни, но особые, центральноазиатские, не во всем похожие на те, что раскинулись на равнинах Средней Азии.

Когда ничего не растет

Приходилось ли вам когда-нибудь видеть в природе, не в городе, пространства, на которых вообще ничего не растет? Ни былиночки? Если приходилось, то вам повезло, потому что такие места — большая редкость. Немцы даже ввели для них специальный термин, который в переводе так и звучит: «лишенные растительности области». Термин этот употребляли применительно к некоторым пустыням Африки. Но такие места, не заросшие решительно ничем, оказались и в высокогорьях Азии, в сухих высокогорьях тоже, в частности на нагорьях. И хотя ботаникам в таких местах, казалось бы, делать нечего, они е особым вниманием присматриваются к подобным участкам. Потому что, когда ничего не растет, — это тоже ботаническая загадка.

Растительный мир экспансивен. Всюду, где можно, и даже там, где, казалось бы, нельзя, что-нибудь да растет. А если не растет ничего, то обычно видна причина этого. Например, голая кристаллическая скала: на ней ничего не растет, так как нет почвы и воды. Или голые галечники вдоль бурных горных рек: растительность с них смывается часто поднимающейся полой водой. Ио когда ничего не растет на мелкоземисто-щебнистых почвах, или песчаных, или глинистых, то это вызывает, двойственное чувство — удивление и уверенность: «тут что-то не так». И специалист начинает искать причину безжизненности участка. На глаз такую причину обнаружить трудно. Обычно все ограничивается предположениями: слишком сухо, слишком холодно, слишком засоленные почвы. А видимой причины нет.

Но на нагорьях удалось найти одну причину, такую видимую, что ее можно пощупать руками. Оказалось, что на лишенных растительности участках под поверхностью почвы на глубине 3–5 сантиметров часто лежит водонепроницаемый слой из конкреций, плотный, как асфальт. Даже сильные корни высокогорных растений не могут пробить этот слой. Да если и пробьют, под слоем сухо, он же водонепроницаемый. А не пробьют — зацепиться не за что, ветер сдует.

Ио это не единственная причина. Бывает так, что слоя конкреций нет, а растительности тоже нет. Как, например, на некоторых участках «долины смерчей» — Маркансу (название этой памирской долины иногда неверно переводят как «долина смерти»). Здесь сухо, холодно, ветрено и почвы бедные. Но когда так много причин — это уже не причина. Истинную причину здесь еще предстоит выяснить.

Есть ли тундра на нагорьях?

Удивительная особенность растительного покрова сухих нагорий — это сравнительно большие площади лугов. Странно, не правда ли? Такая сушь, и вдруг луга. Но луга эти особые. Они имеются только там, где грунтовые воды близко подходят к поверхности. И как раз на нагорьях таких участков немало. Ведь долины и озерные котловины там широкие и плоские. А под почвой — вечная мерзлота, препятствующая просачиванию влаги в очень глубокие слои, то есть, как говорят специалисты, отсутствует дренаж. Толщина мерзлого слоя огромна. Геологи как-то бурили грунт в котловине озера Рангкуль на Восточном Памире, и мерзлый слой оказался мощностью более 100 метров. Где уж тут воде просочиться! Поэтому возле плавно текущих по на горько рек или около озер в плоских котловинах создаются переувлажненные участки: с поверхности почв идет непрерывное испарение, а снизу река или озеро все время поставляют воду, просачивающуюся между мерзлым слоем и поверхностью почвы. Здесь-то, вблизи рек и озер, и формируются луга, на которых растут кобрезии, осоки, солянки, всевозможное разнотравье. Луга эти тускло-зеленые, дернина на них почти сплошная, упругая. Чтобы выкопать растение, разорвать дернину, нужно приложить немалое усилие. Обычно такие луга имеют кочкарную поверхность. Ходить из-за этого по ним трудно, ноги подворачиваются. Одни растения предпочитают расти на кочках, другие — между кочками, третьи — в заторфованных впадинах с коричневой застойной водой. Сами же кочки имеют разное происхождение. В появлении одних повинна вечная мерзлота: замерзшая под слоем почвы вода расширяется в объеме и бугром выпирает дернину вверх. А другие кочки образованы самими растениями. Например, некоторые кобрезии (травы из семейства осоковых), вроде памироалайской или волосовидной, растут целым пучком — дернинкой. Из года в год эта дернинка нарастает по периферии, становится толще и выше. Получается кочка.

Человеку свойственно все примерять к своему опыту. Поэтому и все вновь увиденное чаще всего сравнивается с тем, что уже видено раньше. Так получилось и с лугами нагорий. Тускло-зеленые, цвета хаки, бугристые, кочкарные или ровные, они казались внешне похожими на тундру. Тундрами их сначала и сочли исследователи. Феноменально: тундры и пустыни, разделенные тысячами километров на равнинах, здесь оказались рядом, бок о бок. Можно перешагнуть из одной в другую. Появился даже экзотичный термин: «холодная пустыня-тундра».

А потом появились сомнения. Растения другие, не тундровые, не похожие. Стелющихся форм тоже нет. Засоленность. Не всегда обнаруживалась и вечная мерзлота. Большинство ботаников отказалось от экзотического названия, справедливо решив, что это все-таки не тундра. Появились и другие названия для этих лугов. Их называли луго-болотами. Просто болотами. Или сазами, что в переводе с тюркского тоже означает «болото». Или пустошами. В конце концов к единому названию так и не пришли. Большинство геоботаников остановилось на привычном названии «луга».

Так произошло не только с этими лугами. Очень многие типы растительности в Средней Азии имеют по нескольку названий. Иногда до десятка. Это произошло по двум причинам. Одна— оригинальность некоторых типов растительности, не похожих или лишь отдаленно похожих на те, что встречаются на знакомых уже ботаникам равнинах России. Другая — недостаточная изученность этой растительности, ее биологических особенностей и происхождения. Значит, настанет время, когда все будет изучено достаточно полно и названия, как говорится, будут приведены «к общему знаменателю».

Как «снежный человек» помог ботаникам

Наверное, многие помнят, как в конце 50-x годов на Памире искали снежного человека. Об этом тогда часто писали в газетах. Напомню, что после завоевания в 1953 году высотного полюса планеты — гималайской вершины Джомолунгма (она же Эверест) старинные шерпские легенды о существовании в горах дикого человека, живущего у края вечных снегов в труднодоступных районах, были снова, в который раз, подхвачены прессой. Жажда сенсации переплеталась с резонным научным интересом. Человечество стремительно постигало неведомое.

К этому времени вышел на орбиту первый советский искусственный спутник Земли. В южных морях была найдена считавшаяся вымершей миллионы лет назад живая латимерия (эта двоякодышащая рыба десятки миллионов лет назад водилась в теплых прибрежных водах и иногда выползала на берег; ученым она была известна по ископаемым остаткам как переходное эволюционное звено от рыб к наземным животным). Люди пересекли на плоту океан. Камышовый олень с древних египетских фресок оказался не стилизацией, а реальностью. Возникли новые гипотезы планетарного масштаба, порожденные научно-технической революцией и справедливой уверенностью в могуществе человеческого разума. А тут — неизученные высокогорья, в которых под боком у цивилизации бродит неведомый дикий человек. А вдруг это как раз и есть то недостающее звено эволюции человека, которое так давно ищут антропологи? Как тут было не заинтересоваться!

«Снежного человека», получившего еще с десяток других названий, искали в малонаселенных и труднодоступных горах, особенно в Гималаях. Решили поискать его и на Памире. В глубинных районах нагорья оседлого населения нет, да и кочевое бывает там редко из-за плохих троп. Окрестности Сарезского озера, верховья Западного Пшарта и Билянд-Киика крайне редко посещались исследователями и во многих отношениях могли считаться слабоизученными районами. Вот на этих-то местах и сосредоточила свое внимание специальная экспедиция, которую возглавил известный ботаник и мой друг Кирилл Владимирович Станюкович.

В экспедиции работали зоологи, ботаники, археологи, антропологи, фольклористы. Были там и кинооператоры, дрессировщики собак-ищеек, снайперы, репортеры. Это было грандиозное предприятие. Одни верили в существование снежного человека, другие относились и к снежному человеку, и к самой затее с его поисками скептически. Скептики распевали шуточную песню:

А «верующие» в свою очередь сочиняли что-то насчет скептиков. Но наука и вера — понятия несовместимые. Нужны были факты.

В погоне за фактами экспедиция пересекала малоизученные районы караванами и пешими маршрутами, избороздила Сарезское озеро на специально построенном парусном плоту вроде «Кон-Тики». Сутками терпеливо сидели в засадах наблюдатели, подглядывая в бинокли за приманками. И так все лето 1958 года. Одни представляли себе снежного человека в лучших антропологических традициях — в виде этакой здоровенной обезьяны-примата. А мой друг В. П. Демидчик изобразил его даже в виде одичавшего геоботаника. За шутками легче шла и экспедиционная жизнь.

Одни представляли себе «снежного человека» в виде обезьяны-примата, другие… в виде одичавшего геоботаника

Снежного человека и даже следов его пребывания на Памире так и не нашли. Скажем сразу, что не нашли его и в других горах планеты. Но вся эта дорогостоящая эпопея дала и положительные результаты. Лингвисты, бродившие по кишлакам, опросив местное на-селение, собрали массу фольклорного материала. Археологи открыли уникальные росписи, выполненные древним человеком на стенах высокогорных пещер. Зоологи собрали богатейшие коллекции из неизученных районов. Но особенно много сделали ботаники.

Впервые были составлены карты растительности этих труднодоступных районов нагорья. В невыпасаемых горах были описаны новые растительные сообщества, не сохранившиеся из-за выпаса в других районах Памира. Были обнаружены самые высокогорные в Союзе рощи деревьев, представляющие большой научный и практический интерес. Уточнилась флора Памирского нагорья, что позволило составить ее сводку, насчитывавшую тогда 660 видов высших растений (сейчас их известно 699). Появилась масса интересных гипотез, до сих пор обсуждаемых в научной литературе. И кто знает:- не будь легенд о снежном человеке, может, нескоро еще собралась бы такая комплексная экспедиция в труднодоступные районы Восточного Памира.

Сейчас «снежный человек» перекочевал на страницы юмористических журналов, стал излюбленным сюжетом для карикатуристов. Но в ботаническом изучении Памира легендарный «снежный человек» бесспорно сыграл положительную роль.