За растениями по горам Средней Азии

ГЛАВА НЕ ДЛЯ БОТАНИКОВ

Охотники за растениями

В столице Киргизии Фрунзе есть здание под серебристым куполом. В столице Таджикистана Душанбе — затененный деревьями двухэтажный дом с колоннами. В Ташкенте — современное здание, скрытое зеленью Ботанического сада. В Ашхабаде — побеленное здание, окруженное цветниками. Дома эти не похожи друг на друга. Но ранней весной возле них начинается одинаковое оживление: подкатывают крытые брезентом грузовики, в деловой толкотне возле суетится молодежь. В машины грузят вьючные ящики, рюкзаки, тюки, огромные фляги и массу прочего скарба явно экспедиционного назначения.

И люди возле машин чем-то похожи друг на друга. В крепкой обуви, жестких брюках, ковбойках, с полевыми сумками через плечо. Головы покрыты тюбетейками, или крылатыми киргизскими шапками, или кавказскими войлочными шляпами, украинскими брылями, европейскими беретами, а то и обыкновенными кепками. Народ, чувствуется, бывалый. Это — сотрудники ботанических учреждений республиканских академий наук.

Начинается экспедиционный сезон.

Доверху загруженные машины трогаются в путь под прощальные напутствия остающихся. Здания почти пустеют, а машины разъезжаются кто куда. Одним предстоит пересечь пустыню Каракумы, другим с тяжелым натужным воем моторов подняться в высокогорья Дарваза, третьи будут вздымать пыль по дорогам Чуйской долины или в обход озера Иссык-Куль двигаться к хребтам и сыртам Тянь-Шаня.

А мы едем вокруг таджикских гор, вокруг Памиро-Алая, вдоль Ферганской и через Алайскую долину, к Памирскому нагорью. Перевалы через Дарваз еще в снегу, и мы выбрали этот длинный кружной путь, чтобы доехать скорее. Едем на «королевском» ЗИСе. Вообще-то, официально марка машины «УралЗИС», по мы зовем этот ЗИС королевским за его происхождение. Машина ходит перед списанием последний сезон. Наверное, она — самая старая на здешних дорогах: ее получили в 1944 году, когда каждая машина была нужна фронту. Получили для скромного, затерявшегося в горах ботанического учреждения по распоряжению очень высокой инстанции из Москвы. Такая удача воспринималась тогда как королевский дар, и ЗИС окрестили королевским. И вот уже третий десяток лет дребезжит этот ветеран по горным дорогам. Трудно ему. У нас в учреждении теперь около десятка машин, а «королевский» ЗИС все еще ходит. Правда, плохо ходит, по все-таки… Про него даже стихи сложили:

Сейчас ЗИС тарахтит, но тянет. Машина нагружена до предела. В железном сейфе лежат листы карт и нужная документация. Связаны пачками гербарные сетки-прессы, старые газеты и листы гигроскопической бумаги для сушки растений. В специальных ящиках аккуратно уложены приборы. Эклиметр — прибор для определения крутизны склона (без него трудно: на глаз угол уклона обычно определяют с ошибкой в сторону увеличения). Несколько альтиметров — высотомеров. Компасы. В горах они нужны не столько для ориентировки на местности (ориентиров в горах хватает), сколько для точного определения экспозиции склона. А экспозиция — это направление, по которому со склона стекает (или может стекать) вода. Если она потечет на север, то и склон северный, или, как говорят, направлен к северу, имеет северную экспозицию. А от экспозиции зависит растительность. Нельзя нам без компаса.

В кузов набиты спальные мешки, палатки, колья к ним (не везде ведь растут леса), веревки, лопаты, ледорубы. Говорят, ледоруб имеет сто три применения. И обычно добавляют, что «сто четвертое— чесать им спину». Но и всерьез — ледоруб действительно незаменим. Это легкая кирка со штыком и темляком на древке. На ледоруб вы опираетесь при хождении (из-за чего его называют третьей ногой), им вырубают ступеньки во льду и на крутом склоне, на нем можно смонтировать палатку, им можно (да простят нам такое кощунство альпинисты) выкапывать растения, убивать змей, окапывать палатку, можно сушить на нем обувь, завинчивать им гайки, крепить груз на склоне… да мало ли что можно делать ледорубом!

В ящиках лежат трикони. Это горные ботинки с шипами. Собственно, шипы-то и называются триконями, но потом так стали звать ботинки целиком. Трикони позволят нам удержаться на крутом заснеженном склоне, на плоском наклонном камне. Это тяжелая обувь, и мы берем ее только для трудных маршрутов. В кузов загружены койки-раскладушки, вьючные ящики, а в них — оберточная бумага, мешочки для почвенных и растительных проб, пакеты для проб микробиологических, лупы, паяльные лампы, горючее, посуда всех размеров и назначений, продовольствие, рюкзаки, брезент, ножи, фотоаппараты, фонарики, темные очки. Без этих очков яркое солнце Средней Азии, особенно на снегу в высокогорьях, моментально выведет человека из строя.

При такой загрузке машина и поновее нашего ЗИСа застонет. Стонет и он. Но тянет все выше и выше в горы.

Впереди длинное среднеазиатское лето. Оно начинается в жарких зеленых долинах. Потом теплеют и зеленеют предгорья, оживают растения на склонах гор, и, наконец, лето приходит в высокогорья, под самые снежные вершины. За начинающимся летом из долин в горы поднимаемся и мы, ботаники, охотники за растениями.

Труд ботаника

На стороннего наблюдателя работающий в поле ботаник производит странное впечатление. Он ползает на четвереньках, роется в земле, вбивает в почву колышки, натягивает между ними шнуры, выкапывает с корнями растения, пишет что-то на типографских бланках или в записных книжках, а со своими товарищами переговаривается на странной смеси русского языка и латыни. Во время работы ботаник время от времени манипулирует разными приборами, чертит на миллиметровке и вообще проделывает массу операций, к растениям отношения, казалось бы, не имеющих.

А все это нужно для дела. И дело это удивительно интересное. На планете нас окружает мир растений. Их очень много. Сколько? Каких? Как их узнать и назвать? Как они живут? Как распространены — хаотично или в соответствии с какой-нибудь закономерностью? Можно ли их использовать или их надо опасаться? Всегда ли эти растения жили здесь, а если нет, то что росло здесь раньше — тысячу, миллион, сто миллионов лет тому назад?

На эти и тысячи других вопросов и пытается ответить ботаник. Для этого он и едет в поле, в горы. Ботаник напоминает детектива: по мелким деталям он должен уметь восстановить целостную картину явлений и событий. Ботаник должен быть образованным натуралистом: помимо растений он должен знать почвоведение, геологию, географию, химию. Подобно философу ботаник должен быть вооружен руководящей теорией и уметь абстрактно мыслить. Да мало ли что должен ботаник. Легче перечислить то, чего он не должен. А не должен он, пожалуй, только одно — утверждаться в мысли, что сделано уже все и до конца.

Главный документ

Всю жизнь ботаник охотится за растениями. Через его руки проходят десятки тысяч коллекционных экземпляров, обычно засушенных в специальных прессах. Это гербарий, главный документ, который оформляется по всем правилам, как паспорт. Без оформления засушенное растение можно смело выбросить в мусорную корзину. Оно бесполезно.

Собранное в гербарий растение — это не украшение, а предмет тщательного изучения. Гербарий должен долго храниться. Поэтому растения должны быть хорошо засушены: не пересушены (иначе они раскрошатся) и не оставаться влажными (иначе они могут сгнить).

В крупнейшем гербарии нашей страны, в Ботаническом институте имени В. Л. Комарова Академии наук СССР в Ленинграде, хранятся миллионы листов гербария, и некоторые листы — по полторы сотни лет и более. В помещениях поддерживается постоянная температура. Чуткие приборы следят за влажностью воздуха. Бдительные сотрудники в белых халатах постоянно просматривают коллекции: не завелась ли на них плесень, не точат, ли их вредный жучок и моль. При первых же признаках опасности персонал поднимается по тревоге и начинается карантинная операция. Попробуйте-ка провезти через государственную границу гербарий без карантинного сертификата. Ничего не выйдет: на страже наших полей и гербариев стоит государственная таможенная служба.

Аккуратно смонтированные на картоне, положенные в листы мягкой и прочной бумаги (так называемые рубашки), сложенные стопками в выдвижных ящиках специальных шкафов, листы гербария хранятся как сокровище. Да это и в самом деле сокровище: в гербарий вложен колоссальный труд тысяч людей.

Вы открываете «рубашку» и разглядываете гербарный лист. Так называют не лист растения, а лист картона, на котором засушенное растение прикреплено. На строго определенном месте приклеена большая этикетка. На ней, как в паспорте, приведены все необходимые сведения: помер по системе хранения, название растения, фамилия впервые описавшего этот вид автора, фамилия собравшего это растение ботаника или коллекционера. Потом сообщается, где, в каком районе, на какой абсолютной высоте, в каких условиях местности собрано это растение и когда. Целая анкета. Сверху на этикетке стоит название учреждения, которому коллекция принадлежит. Так что гербарий — дело сложное и серьезное, ценное и необходимое.

Вы работаете с гербарием, аккуратно перекладываете листы и читаете этикетки. Вот экземпляр, собранный самим Карлом Линнеем в XVIII веко. Вот растение, собранное великим путешественником прошлого века Н. М. Пржевальским в Центральной Азии. Вот экземпляры, привезенные сюда в прошлом столетии О. А. Федченко из Алайской долины, академиком В. Л. Комаровым из Маньчжурии. Пожалуй, нигде больше не найдешь такого собрания автографов великих естествоиспытателей и путешественников, как в гербарии. А рядом может лежать экземпляр, на этикетке которого стоит и ваше скромное имя.

Ботаники мира должны понимать друг друга. Растения же каждый народ называет на своем языке». Во избежание языкового барьера и приоритетно-патриотических обид ботаники договорились все растения называть на мертвом языке — на латы-пи. По-латыни же составляются и описания новых видов, так называемые диагнозы. Их публикуют в специальных журналах, и любой ботаник мира может прочитать их.

Ботаник, собирающий гербарий:

А — вид сзади, Б — вид спереди

Сбор гербария — увлекательнейшее занятие. Поглощенный этим делом ботаник может забыть все на свете. И уж конечно, он забывает о том, как выглядит со стороны. А выглядит он презабавно, особенно когда собирает мелкие растения. Ползая на четвереньках, он вглядывается в растущие перед ним былинки, осторожно извлекает их цз земли, сдувает с корешков песчинки, любуется добычей, аккуратно расправляет листочки, бережно укладывает растение в лист гигроскопической бумаги.

И только много времени спустя он может спохватиться, что стоит коленями в болоте или на острой щебенке, что спина затекла, а затылок перегрелся на солнце. Но самому-то сборщику гербария в рабочий момент все остальное глубоко безразлично: перед ним — объект научного исследования.

А что такое новый вид?

Ботанику легче найти новый вид, чем доказать, что этот вид действительно новый. На суше планеты одних только высших — листостебельных — растений более 300 тысяч видов. А сколько споровых — лишайников, водорослей, грибов! И во всем этом чудовищном многообразии разобраться было бы совершенно невозможно, если бы не система, по которой вся эта пестрая армия растений упорядочена. Ботаники-систематики классифицируют все многообразие растений по признакам сходства и различия. Только не по всяким признакам — бывают ведь уроды и среди растений, — а по наследственно закрепленным, повторяющимся в потомстве. По этим признакам и устанавливаются группы растений. Внешне не очень похожие друг на друга подсолнух, одуванчик и полынь, например, по сходному строению цветков и соцветий включаются в одно семейство — сложноцветных. Название семейства — это фамилия растения, и есть целый перечень признаков, по которым эта фамилия устанавливается. Сами же полынь, подсолнух и одуванчик — это входящие в семейство роды, а родовые названия — это, образно говоря, отчества растений. Но те же полыни бывают разными — однолетними и многолетними, зелеными и седыми, с листочками разной формы. Это все разные виды, названия которых составляют как бы имена растений.

А чтобы узнать имя, отчество и фамилию растения, ботаники составили специальные определители. По целой системе ключей — постепенно отпадающих признаков — можно добраться до названия и описания любого растения, включенного в определитель. Самый большой определитель — 30-томная «Флора СССР». По этому грандиозному справочнику можно определить названия более чем 17 500 растений, живущих на территории нашей страны.

А если в определителях найденного растения не оказалось? Значит ли это, что вы нашли новый вид? Пока нет, даже если вы правильно пользовались ключом к определителю. Этот вид может быть уже описан в периодическом журнале. А иногда известный вид переименовывают, и старое название становится синонимом. Нужно перерыть многие специальные отечественные и зарубежные журналы, просмотреть массу листов гербария в фондовых коллекциях Ленинграда, Парижа или Лондона. И только тогда можно надеяться, что найденный вами вид — новый. Но и после этого нужны проверки и проверки. А когда сомнений уже нет — описывайте новый вид. По-латыни и по-русски. Придумывайте ему название. Можете назвать вид чьим-нибудь именем или фамилией. Можно окрестить его и по географическому названию того места, где растение найдено. Или по внешнему признаку самого растения. Или воспользоваться местным названием и латинизировать его. Как угодно, по только так, чтобы название тоже было новым.

«Редкая» находка

А бывает и так: неопытный ботаник находит растение, которого он никогда не видывал. В душу закрадывается сладкая мысль: «новый или редкий вид!» Беглое перелистывание определителей и справочного гербария к диагностическим результатам не приводит. Сладкая мысль об «открытии» притупляет внимание и ослабляет тормозящие центры. Коллеги широко оповещаются о редкой находке. Им с гордостью демонстрируется гербарный лист и сообщается о предполагаемом названии нового вида. И вдруг выясняется, что вид этот — самый банальный, давно известный и описанный. А причины конфуза — небрежность и торопливость. Тут уж лучше сто раз отмерить, не отрезая. И уж само собой разумеется, лучше заранее исходить из предположения, что никакой это не новый вид. Так оно надежнее. И разочарований меньше.

Представьте себе, что люди стали бы часто менять имена и фамилии. И нигде бы этих изменений не регистрировали. Вот была бы путаница! Приходится иногда переименовывать и растения. Для этого существуют специальные правила. Во избежание путаницы с названиями и переименован и ими ботаники мира заключили международные соглашения. Одно из них называется «Международный кодекс ботанической номенклатуры». В нем 75 статей. Да еще приложения, советы, дополнения. Целая книга — ботаническая конституция. В ней-то и оговорены все правила для наименования растений. Сложные это правила, но обязательные и нужные.

Новые виды находят не так уж часто. И все же находят. Иногда находят в старых коллекциях, чаще — в природе. Новые виды — это один из результатов поисков растений ботаниками.

Поиски растений

Эти поиски идут давно и во всех направлениях. Ботаники собирают растения везде, куда могут добраться. Наверное, никому не удастся подсчитать даже приблизительно, сколько гербария собирают ботаники мира. Или одного Советского Союза.

А зачем все это? Кому нужна эта дорогостоящая погоня? Этот законный вопрос может задать любой неботаник. Ответ на этот вопрос не однозначен. Во-первых, если мы не будем знать окружающую нас природу — а растения составляют неотъемлемую ее часть, — то неизвестно, чем это кончится. Незнание чревато опасными последствиями. Значит, надо знать. Так сказать, на всякий случай. И, узнавая, одновременно удовлетворять любознательность, отличающую, помимо всего прочего, человека от животного. Во-вторых, растения нужно знать и для пользы дела. Ведь растения бывают пищевые, кормовые, лекарственные. Они могут служить сырьем для технических, химических и других производственных целей.

Всем известен, например, женьшень — растение, содержащее активные стимулирующие вещества. Женьшень редок и дорог. Когда его выращивают на плантациях, он не дает и половины того количества конечного продукта, которое содержится в дикорастущих экземплярах. Почему? Ответа ждут от ботаников-биохимиков. Но вот Афганистан стал продавать один из растущих в горах видов гипсофилы, которую называют также качимом. Качим растет в горах и, как утверждают покупатели, содержит почти те же активные начала, что и женьшень. Но женьшеня мало, а качима много. Есть он и у нас в Средней Азии. И не один вид, а много. Какой из них ценный? Ответа ждут от ботаников-биохимиков. А потом возникает новый вопрос: где этот ценный качим растет и в каком количестве? И снова вопрос будет адресован ботаникам, но уже ботаникам-географам. А строителям нужен сапонин. Это пенообразователь. Без него пенобетон дорого обходится и плохо получается. Сапонин же содержат некоторые растения. Какие? Где они растут? Какова их масса? Возможна ли промышленная их добыча без ущерба для природы? Отвечай, ботаник. А фармакологам нужен инкарвиллин… и так далее.

Но и это не все. Где-то ценное растение живет и размножается, а в другом месте его нет, хотя оно там и необходимо. Посадили, а оно не растет, хотя все, казалось бы, похоже: и климат, и почвы. Почему не растет? Отвечай, ботаник-растениевод, ботаник-интродуктор. А в другом месте вода стала размывать берега, ветер стал развевать ценные почвы, пески стали наступать на поля и жилища. Что-то случилось с природой, где-то разладился четкий ее механизм, в котором все взаимосвязано. И здесь ботаник включается в «ремонтную бригаду». Он знает биологию растений, особенности связей растительности со средой, и он найдет правильное решение, как «отремонтировать» природу.

К ботанику обращаются животноводы, почвоведы, строители, медики, пожарные, текстильщики, агрономы, представители десятков профессий. Даже космонавты. Как сделать, чтобы можно было долго жить в изолированном космическом аппарате, не создавая в нем громоздких запасов пищи, кислорода и воды?

И ботаники проделывают массу трудоемкой работы: разводят быстро размножающиеся водоросли, изучают процессы их жизнедеятельности, измеряют выход белка и кислорода на единицу объема бассейна… Но и это далеко не все.

Сколько их, ботаников?

Это вопрос не о численности армии ботаников. Она известна. Это вопрос о другом.

Охотники за растениями — это слишком образное, а потому и не совсем точное определение. Ботаники — охотники более широкого профиля. Их интересуют и флора, и растительность. А разве это не одно и то же? Оказывается, нет. Хотя и флору, и растительность изучает наука бога ника. По ботаника — старая наука, и за столетия своего существования она успела изрядно раздробиться на ряд узких, специализированных разделов. У каждого раздела ботанической науки постепенно более четко определился свой объект исследования, появились свои методы изучения. Постепенно эти разделы превратились в самостоятельные ботанические науки. Вместо одной ботаники, еще полтораста лет назад существовавшей в монолитной неделимости, образовалось несколько ботанических наук — целая их федерация. Морфология изучает форму растений и их органов, анатомия — особенности их внутреннего строения, физиология — процессы жизнедеятельности растительных организмов; палеоботаника изучает растительный мир нашей планеты в далеком геологическом прошлом, а экология изучает растения не сами по себе, а во взаимосвязи с той средой, в которой они живут.

Флору изучают систематики-флористы. Это они собирали и изучали гербарий, описывали новые виды, составили определитель, в котором описано более 17 500 видов растений, живущих в СССР. И все эти растения составляют флору Советского Союза. Короче говоря, флора — это набор видов, родов, семейств (и более крупных подразделений системы растительного мира), живущих на каждой территории. Весь список этих видов, каталог всех систематических групп растений, обитающих на территории СССР, и составляет флору нашей страны. Богатство флоры можно выразить числом: столько-то видов, родов, семейств живет в мире, в СССР, на Тянь-Шане, в котловине такого-то озера, в таком-то административном районе.

Одни растения распространены широко, почти по всей суше планеты, другие встречаются реже и только в определенных районах, а третьи вообще уникальны и за пределы узкого участка не выходят. Флористы изучают области распространения отдельных систематических групп, наносят эти области (их называют ареалами) на карту в виде точек и контуров, сравнивают их между собой, анализируют и пытаются на этой основе выяснить историю формирования разных флор.

А растительность изучают геоботаники. Не отдельные растения, не их численность и состав, а растительные сообщества. Растения живут на земле не в одиночку. Они образуют заросли, скопления — леса, луга, степи, кустарниковые рощи и т. д. В таком сообществе растения связаны сложными отношениями друг с другом и с окружающей средой. Такие взаимосвязанные сообщества называют растительными группировками, или фитоценозами. Вот они-то и представляют собой объект изучения для геоботаника. А все сообщества в совокупности образуют растительность — неотъемлемую часть природы Земли, тонкий слой, покрывающий сушу планеты. Здесь мы снова вернулись к тому, с чего начали книгу, — к географической оценке биологического объекта исследования. С этого момента ботаник становится географом, а точнее — ботанико-географом. Богатство растительности в отличие от флоры числом не выразишь. Никто и не считал число сообществ. Зато растительность можно нанести на карту. Эту карту тоже составляют геоботаники. Только не те, которые изучают сами сообщества, их строение и состав и которых называют фитоценологами, а другие геоботаники — специалисты по ботаническому картографированию. Впрочем, часто фитоценологи бывают и картировщиками. Потому что все начинается с фитоценозов, с элементарных, самых мелких ячеек растительного покрова. А как делают карту — мы увидим потом.

Итак, мы узнали кое-что необходимое о ботанике. И о ботаниках, которых оказалось так много. И о цели их труда. С этим запасом знаний теперь можно двигаться дальше.