За растениями по горам Средней Азии

В ПУТЬ ПО МЕРИДИАНУ

Памир или не Памир?

Хороню отвечать на вопросы, ответы на которые уже найдены. Хуже, когда ответа пока нет и найти его предстоит самому.

С одним из таких вопросов мне пришлось столкнуться в самом начале моей работы на Памире. На Западном Памире. Под таким названием он фигурирует на всех картах. А именно с карт геоботаник начинает знакомство со страной. На многих картах растительности Западный Памир был закрашен в зеленый цвет горных лугов. Прямо из Гиссаро-Дарваза, с которым мы уже знакомы, горные луга на картах протягивались в пределы Западного Памира, и зеленая краска заливала склоны хребтов до самой снеговой линии, выше которой снега летом в горах уже не тают. Получалось, что Гиссаро-Дарваз и Западный Памир в геоботаническом отношении одно и то же. И в почвенном отношении, так как на почвенных картах Западный Памир представлял собой сплошное зеленое пятно горно-луговых почв.

К востоку же от этих зеленых пятен, в пределах Восточного Памира, на обеих картах — почвенной и геоботанической — были обозначены пустыни: и растительность пустынная, и почвы тоже пустынные, такие же, как на равнинах Средней Азии. А совсем рядом, на Западном Памире, — луга. Получалось, что самая влаголюбивая в Средней Азии (луговая) и самая засухоустойчивая (пустынная) растительность непосредственно контактируют друг с другом. На редкости необычное сочетание! Это было очень интересно, даже загадочно, и я с нетерпением ждал поездки на Памир, чтобы самому во всем этом разобраться. А тем временем продолжал изучать карты и литературу.

Научная литература оказалась тоже с загадками. Оказывается, далеко не все признавали Западный Памир Памиром. Еще в 1885 году сосланный в Ташкент за революционную деятельность горный инженер Д. Л. Иванов, изрядно поездив по Памиру, написал несколько статей, в которых обратил внимание ученых на то, что в этой горной стране ость две части, совершенно не похожие друг на друга. Одна часть — это нагорье, которое мы теперь называем Восточным Памиром. Здесь и суше, чем в прилегающих с запада горах, и абсолютные высоты днищ долин больше, и народ там живет кочевой — киргизы, и лесов там нет. А к западу от нагорной части Памира долины углублены на несколько (иногда до четырех) километров, узки, в них растут леса, на склонах — луга, и климат там влажнее, и народ там оседлый — земледельцы-таджики. И на основании такой непохожести территорий Д. Л. Иванов предложил считать Памиром только восточную часть этой страны, слабо рассеченную реками, высокогорную, пустынную, сухую. Горы же к западу от нагорья Д. Л. Иванов предложил Памиром не считать, поскольку там все устроено по-другому.

Чем больше я углублялся в специальную литературу, тем становилось интереснее. В 1903 году в Петербурге вышла в свет книга «Флора Памира», написанная ботаником Ольгой Александровной Федченко. Это была героическая женщина — жена и спутник по экспедициям известного исследователя Средней Азии, натуралиста-зоолога Алексея Павловича Федченко, именем которого назван крупнейший в нашей стране горный ледник, известный по учебникам любому школьнику. На приложенной к «Флоре Памира» карте Памир был оконтурен красной линией. Линия окаймляла только нагорье, то есть Памир в том самом объеме, в котором его понимал Д. Л. Иванов. К западу же от нагорного Памира стояла надпись «Памиро-Алай», в который входили не только Западный Памир, отмеченный ныне на всех картах, но и Гиссаро-Дарваз, и горы Кухистана — все вместе. А нагорный Памир — отдельно.

Открываю центральный географический журнал за текущий (это было в 1952-м) год. Там статья Кирилла Владимировича Станюковича. Все правильно: Памиром К. В. Станюкович тоже считает только нагорную часть этой страны, причем по тем же основаниям, что и Д. Л. Иванов. А лежащие к западу от нагорья хребты и долины, чтобы не было путаницы, предлагает называть Бадахшаном. Область-то по административному делению Таджикской ССР — Горно-Бадахшанская. К тому же автономная. И охватывает она, эта область, и нагорье, и глубоко рассеченные эрозией хребты к западу от него. Почему бы эту расчлененную реками страну и не называть Бадахшаном? Тем более что, как все пишут, эта страна вовсе не похожа на нагорный Памир. Правда, есть еще один Бадахшан — в Афганистане. Это провинция, вилойят в королевстве. Но вилойят примыкает к Западному Памиру, и не исключено, что он по природным условиям окажется таким же. Словом, Памир и Бадахшан — страны разные, и путать их не стоит. Это я почти твердо установил из специальной литературы.

А «почти» потому, что стопроцентной уверенности в правильности этого тезиса мешала одна книга. Ее написал известный исследователь гор Средней Азии зоолог и географ Николай Алексеевич Северцов. Книгу издали уже после его смерти — в 1886 году, и называлась она «Орографический очерк Памирской горной страны». По Н. А. Северцову получалось все наоборот. Оказывается, нагорная часть Памира — это центр горной страны, и со всех сторон (а не только с запада) это нагорье окаймлено горными областями, где глубина врезания речной сети очень велика. Выходило так, что и само нагорье, и рассеченная реками периферия страны в орографическом отношении представляют собой такое же единое целое, как едина ладонь с отходящими от нее пальцами: пальцы не похожи на ладонь, но все это вместе представляет собой единое сооружение, которое мы называем кистью руки. Про кисть — это не Северцов написал, это я для образности так изложил. Но суть дела именно такова: Памир един, будь его рельеф расчлененным или нагорным. Просто в единой горной стране развиты два разных типа рельефа. И только.

Вот эта-то работа Н. А. Северцова и вносила струю сомнений в стройную и спокойную концепцию Д. Л. Иванова, О. А. Федченко, К. В. Станюковича об узком нагорном Памире, так похожем на Тибет, что его даже назвали «сколком Тибета».

Полемика

Так как все-таки: Западный Памир — это Памир или не Памир? Тогда я и не подозревал, что мне суждено много лет спустя быть втянутым в эту давнюю дискуссию, у истоков которой стояли Д. Л. Иванов и Н. А. Северцов — крупные и честные исследователи, каждый из которых много поработал на Памире, но увидел его по-своему. Оба, сами того не зная, положили начало двум разным концепциям относительно объема и природных границ Памира и приобрели целую плеяду последователей. Как вы уже знаете, О. А. Федченко и К. В. Станюкович стали последователями Д. Л. Иванова. Оказались последователи и у Н. А. Северцова. К тому времени, когда я только знакомился с литературой о Памире, идеи Н. А. Северцова уже успешно развивал в своих трудах известный географ, ныне академик, К. К, Марков. Да и на картах и в учебниках Западный Памир существовал наряду с Восточным, нагорным, а это значит, что предложение Д. Л. Иванова, как говорится, не получило всеобщего признания.

Забегая вперед, скажу, что и сейчас эти две концепции исповедуются последователями двух выдающихся путешественников и ученых прошлого века и число этих последователей «разного знака» возросло до нескольких десятков. Среди них есть геологи, географы, ботаники, зоологи, археологи. И обе концепции пока существуют, как говорится, на равных. Стоит ученому, считающему Памиром только нагорную часть страны, опубликовать материал в пользу своей (а по существу — Д. Л. Иванова) концепции, как сторонники широкого понимания Памира (последователи взглядов II. А. Северцова) тут же публикуют свою работу и доказывают, что материал, опубликованный «противником», истолкован им неверно. Тотчас же следует ответный «удар» с нагорного Памира… и так далее.

Первые впечатления

По это все было потом. А пока я читал толстые книги и тощие статейки, просматривал карты, и никакой своей точки зрения по этому вопросу у меня тогда быть не могло. Сначала надо было поехать на Памир самому и поработать там.

И я поехал. Это было осенью 1952 года. Поездка ничем особенным не отразилась в научной литературе. Мировая наука даже не шелохнулась от того, что я проделал несколько тысяч километров в автомашине из Душанбе в Ленинабад, оттуда в Фергану, в Ош, а из Оша на юг, через Алайскую долину, Восточный, нагорный Памир, с которого спустился в узкие, глубокие теплые долины Западного Памира, или Бадахшана, как его называл мой друг и коллега Кирилл Владимирович Станюкович. Я только глядел во все глаза на тусклую зелень цвета хаки в Алайской долине, на снежные гребни Заалайского хребта, на пастельные тона Восточно-Памирского нагорья, на широченные его долины, почти голые, покрытые щебнем, галькой да редкими кустиками терескена, на ленточки лесов, вытянутые по дну узких ущелий Западного Памира, на каменистые крутые склоны гор, на синее-синее небо без единого облачка… Смотрел и… ничего не понимал. То есть понимал, но мало. Поездка — это еще не работа: она дает впечатление, но не материал для научных заключений. Впечатление же сложилось такое, что Д. Л. Иванов и К. В. Станюкович, пожалуй, правы. Очень уж резким был переход от нагорья к долинам, лежащим западнее. Только что ехали по широкой, холодной, щебнистой долине на высоте более 4000 метров и миновали перевал Кой-Тезек, как тут же машина «засерпантинила» резко вниз, и через час мы уже тряслись по дну узкого ущелья, уклоняясь от ивовых ветвей, грозивших выхлестать глаза тем, кто сидел в кузове грузовика. На нагорье вокруг была высокогорная пустыня, а тут — леса в поймах! Такой контраст не может остаться незамеченным. «Только слепой не увидит, что все разное», — сказал Кирилл Владимирович. И я порадовался, что я не слепой, поскольку разницу увидел. Увидел дальше и поля, которых не было на нагорье, и сады на конусах выноса. За пять часов автомобильной езды мы спустились от холодного нагорья в теплые узкие долины Западного Памира, с 4000 до 2000 метров абсолютной высоты. Контрасты били в глаза, напрашивались на обобщения, назойливо кричали о себе: там, на нагорье, долины широкие и плоские, а тут узкие, углубленные; там дно долин серое, здесь — зеленое; там пастбища, здесь — пашни; там киргизы, здесь — таджики…

С этим впечатлением, я и улетел самолетом из Хорога в Душанбе, навсегда заболев Памиром.

Может ли ошибаться карта?

Через год я махнул рукой на удобную жизнь в Душанбе и поселился в Памирском ботаническом саду, самом высокогорном в Союзе (2320 метров над уровнем моря), в восьми километрах от Хорога, центра Горно-Бадахшанской автономной области. Директор и создатель сада Анатолий Валерьянович Гурский, пригласивший меня на работу, вышел со мной на обрыв к бурлящему внизу Гунту, обвел широким жестом обступившие сад четыре горных хребта и сказал: «Ноги есть, голова на плечах, возраст хороший, снаряжение кое-какое найдем, коней дадим — действуйте. Оглядитесь сначала. Поползайте, присмотритесь, а к концу сезона доложите, чем именно будете заниматься. Со своей стороны могу предложить несколько проблем…» — и Анатолий Валерьянович тут же, на обрыве, разъяснил мне, что проблем на Памире много, а затем в течение двух часов излагал суть этих проблем. Он щедро ронял идеи, которые, казалось, Нужно только подобрать, любовно оглядеть — и можно украшать ими любую научную работу, как новогоднюю елку блестящими шариками. Это была изумительная, талантливая импровизация. Позже я привык к таким «фейерверкам», но тогда он ослепил меня. После этой беседы я всю ночь жонглировал чужими идеями, не зная, как к ним подступиться. А наутро ушел в маршрут, рассудив, что> горы сами подскажут мне нужное направление.

Полез я вверх по каменистому ущелью в глубь Шугнанского хребта. Возле узенького ручейка, катившего вниз мутную воду, я изредка встречал знакомые мне по Гиссаро-Дарвазу растения. Вот юган, вот камоль, таран, вот полуметровый кустик дикой вишни с вяжущими плодиками. У ручья, превышая меня ростом, раскинул зонтики борщевик. Вроде бы все знакомо. Но стоило отвернуть от ручья в сторону, как старые знакомые исчезли и горные ботинки зашуршали по сухим незнакомым полыням, с хрустом ступали в колючие полушаровидные (как ежи) подушки акантолпмонов. Еще выше среди этого царства полукустарников засверкали на солнце ости ковылей.

А я искал луга, так щедро расплесканные зеленью на обзорных картах растительности. И иногда находил их — пятнышко в несколько квадратных метров возле родника или ленточку шириной до двух метров вдоль горного потока. Ничего похожего на пышные крестовниковые, льновые и гераниевые, не говоря уже о пионовых, луга Гиссаро-Дарваза.

К ночи я спустился, полный сомнений, в сад. Назавтра снова ушел в горы, но уже в Шахдаринский хребет. И опять никаких обширных лугов не обнаружил. Первые два месяца я только и делал, что ходил, ходил, ездил на машине и снова ходил по Язгулемскому, Рушанскому, Шугнанскому, Шахдаринскому хребтам и все пытался сопоставить действительность с тем, что я видел на карте растительности. Где-то к середине сезона стала вырисовываться крамольная мысль, что карта врет. Не нашел я лугового пояса на Западном Памире, и все тут.

Поделился результатом с Анатолием Валерьяновичем. Он усмехнулся и сказал, что этого пояса здесь и быть не может из-за сухости: осадков-то всего 200 миллиметров в год выпадает, а то и меньше, откуда же на склонах взяться влаголюбивым лугам?

— А карта как же?

— А что карта? Ее тоже люди составляют, а людям свойственно ошибаться, особенно когда они рисуют карты, сидя в кабинетах. Составляли карту. Материала по Западному Памиру не было. Взяли да и «протянули» луговые контуры Гиссаро-Дарваза на восток, вот и вся разгадка.

Откровенно говоря, я и сам подозревал что-то подобное, но так вот прямо не поверить авторам карты как-то не решался.

Решение принято

Но если так, то выходит, что Западный Памир и Гиссаро-Дарваз в отношении растительности не одно и то же? К концу сезона это стало очевидно: лесного пояса на Западном Памире нет, лугового тоже нет, вместо пышных зонтичных на склонах растут полыни, колючие подушки, жесткие колючие травы — кузинии. да изредка степные ковыли. Сухо здесь. Растительность на склонах ксерофитная. А леса и луга только тянутся ленточкой вдоль рек и потоков да яркими зелеными пятнышками сверкают у родников. Дороги на Западном Памире проложены вдоль речных русл, и едущий по дороге путешественник видит стоящие по сторонам густые ивняки, зеленеющие на конусах выносов поливные посевы, кишлачные сады. Все это производит впечатление и само по себе, а уж по контрасту с пустынным нагорьем — особенно сильное. Но если отвлечься от «придорожных» впечатлений, подняться вверх по склонам гор, то обнаружится, что вся юта зелень — всего лишь неширокая полоска, вытянутая вдоль узкого днища глубоко врезанной речной долины. Кругом же — пустыня. Горная пустыня.

А если так, то, может быть, Западный Памир все же является Памиром? «Только слепой не увидит…» — вспомнил я слова Кирилла Владимировича. А кому же хочется слыть слепым? И я решил выяснить этот вопрос пока для себя. А для этого надо было собрать побольше материала. В горах же геоботанику, как упоминалось уже, лучше всего собирать материал, двигаясь поперек хребтов — снизу вверх и сверху вниз, чтобы охватить исследованием всю гамму высотных поясов. Хребты же на Западном Памире вытянуты с запада на восток: на севере — Ванчский хребет, примыкающий с юга к Дарвазскому, южнее идут Язгулемский, Рушанский и Шугнанский, на самом юге — Шахдаринский, а еще южнее, за рубежом, — гигантский Гиндукуш, за которым уже Пакистан, Индия… А раз хребты сменяются с севера на юг, то и географическая широта должна сказываться на растительной! покрове, а не только абсолютная высота местности. Это же ясно. Значит…

…И я, как сказал Анатолий Валерьянович, «пошел на авантюру»: решил пройти Западный Памир по 72-му меридиану, который на карте аккуратненько пересекал все эти хребты. Пройти нужно было для того, чтобы получить полный геоботанический профиль, такой, какого никто еще не получал. А получив его, изучить и сравнить с профилями по Гиссаро-Дарвазу и нагорному Памиру. Тогда можно и карту исправить, и выяснить, наконец, куда же отнести Западный Памир?

Авантюрность же этого «блестящего» плана заключалась в том, что по меридиану хорошо ходить по карте, а не по горам. Горы здесь часто выше 6000 метров, грозные и, как говорят альпинисты, технически сложные. Альпинистом я не был. Кроме коня (а конь далеко в горы не пройдет) Анатолий Валерьянович дать мне ничего не мог, даже рабочего для сопровождения, и очень настоятельно советовал мне от этого плана отказаться и выбрать маршруты пореальнее. Я кивнул, сказал, что подумаю, но потом все-таки пошел по меридиану. И не пожалел.

Путь по меридиану

По 72-му меридиану я прошел не сразу, так как по прямой от берега Пянджа в Вахане до берега реки Ванч на севере было 220 километров. А шел я один. К тому же не совсем по прямой: в горах это невозможно. Но максимально близко держался возле меридиана. От Пянджа перевалил через Шахдаринский хребет и, взяв два профиля (снизу вверх и сверху вниз), спустился в долину Шахдары. Вернулся на базу, нагруженный, кроме пикетажки, альтиметра, фотоаппарата и спального мешка, гербарием и массой впечатлений. Через некоторое время, когда подготовка к следующему броску закончилась, вернулся в среднее течение Шахдары, выбрал маршрут поближе к 72-му меридиану и пошел на север, углубляясь с юга в массивный Шугнанский хребет. Проплутав с неделю среди нескольких сложных перевалов, спустился к реке Гунт, совершенно изможденный, с разбитым коленом, отросшей бородой и истосковавшийся по горячей еде и куреву. Кроме бороды принес с собой и трофеи — материалы еще к нескольким профилям (к нескольким потому, что Шугнанский хребет оказался сильно рассеченным реками на параллельные друг другу горные массивы и профилей получилось больше).

За два сезона «явочным порядком» я все-таки получил полный геоботанический профиль через все хребты Западного Памира. Из Гунта через Рушанский хребет перевалил в долину Бартанга, потом через Язгулемский хребет — к Язгулему, а оттуда перевалил в долину Ванча, буквально «на ногтях», как говорится, одолев зубчатый скалистый Ванчский хребет.

Сейчас все это кажется на редкость авантюрным. Но тогда мне не было и 30 лет, я был полон сил и энтузиазма, а энтузиазм, как известно, великая сила. Кроме энтузиазма помогали и люди. Иногда, если совпадали наши маршруты, я шел с геологами. Иногда выручали чабаны, которые подкармливали меня, предварительно проверив документы, так как граница рядом, а человек идет один, что необычно. Росла гора гербария. Пикетажки заполнялись одна за другой, испещренные описаниями растительности и красочными схемами профилей.

Итак, позади пять хребтов, нанизанных, как шашлык на шампур, на 72-й меридиан. Операция «Меридиан» закончена. В промежутках накапливался и дополнительный материал. По долгу службы, то есть по плановой тематике, я занимался за это время массой полезных и интересных вещей. Но меридиан оставался моим хобби. И я его прошел.

Настало время для анализа и ответа на вопрос: Памир это или не Памир? Скажу только, что со временем, основываясь на своих географических и ботанических исследованиях, я прочно встал на позиции сторонников Н. А. Северцова. По это я говорю, забегая вперед. Тем более что меридионального профиля оказалось недостаточно, и еще более десяти лет я потратил на сбор дополнительного материала уже во главе отряда, а потом экспедиции геоботаников. Были составлены подробные карты растительности, вычислены площади под разными растительными формациями, изучены сопредельные советские и зарубежные территории. Только тогда, на документальной основе, пришел вывод о том, что Западный Памир — это тоже Памир.

А к чему было выяснять этот вопрос? Это нужно было для районирования, для природной и хозяйственной классификации территорий. Проще говоря, правильно проведенные природные границы позволят рентабельнее использовать любые естественные ресурсы. И для того чтобы провести эти границы правильно, необходима объективная комплексная оценка любой территории. Представляете, каков был бы план кормопроизводства, например, если бы Западный Памир числился луговым, а лугов-то там и не оказалось? (Заметим в скобках, что на нынешних картах растительности никто уже территорию Западного Памира луговым цветом не закрашивает.) Так что вопрос был не праздным. Не зря о нем спорят.

А пока идут споры, приглашаю вас в поход по Западному Памиру. В этом походе мы будем в основном придерживаться того же 72-го меридиана. На него проще нанизать путевые впечатления.