За время нашего разговора мимо привратницкой проследовало немало людей – в основном на выход. Многие вели на поводке собак – утренний воскресный моцион. Некто («Наверняка Машин знакомый», – мелькнуло у меня) прошел, покачиваясь и звеня пустой посудой. Народ уважительно (и даже с некоторой опаской) здоровался с моей собеседницей. Кое-кого консьержка удостаивала кивком, а кого-то вовсе не замечала. Проходившие люди с удивлением поглядывали на мизансцену, что разворачивалась за плексигласовыми окнами привратницкой: неприступная, более чем немолодая консьержка то хмурится, то смеется в компании постороннего кожаного человека – то ли милиционера, то ли шофера… Я надеялся, что те, кто был нужен мне больше всего (а именно – соседи Марии по лестничной площадке), не успели еще улизнуть.
Но я поспешил ретироваться, едва гранд-дама сообщила мне, что в посетителе Марии узнала мужа Екатерины Сергеевны, профессора Дьячкова, и совсем не потому, что так уж спешил на встречу со свидетелями.
«Я пойду поговорю с соседями», – бросил я, вставая с привратницкого дивана и выходя из будки. Консьержка продолжала плакать и только пару раз не вполне осмысленно кивнула мне.
Лифтом я пользоваться не стал, взлетев по ступенькам черной лестницы на второй этаж. Там, под сенью настенных надписей Prodigy, «Рэп – дерьмо» и«Хаккинен – свинья, Шумахер – чемпион!», я обнажил свой мобильный телефон. Набрал домашний номер Катюши. Была половина одиннадцатого, и я надеялся, что она уже не спит. Но нет – мне ответил автоответчик.
– Катя! – выкрикнул я в ответ на просьбу «говорить после звукового сигнала». – Возьмите, пожалуйста, трубку! Это Павел!
Думаю, мой голос после сообщения консьержки звучал достаточно взволнованно.
Но никто не отвечал мне, только магнитофон бездушно отматывал ленту.
– Катя! – еще раз прокричал я. – Пожалуйста, срочно перезвоните мне! Это очень важно! Мой мобильный телефон: 746-24-83. И пейджер: 232-00-00, абоненту 34-381. Я очень жду звонка от вас!
В ответ мне донеслись короткие гудки: лимит времени на сообщение истек.
Я постоял на лестнице, пару минут размышляя, что мне делать дальше. Сердце мое – можете называть это оперативным чутьем – настаивало: немедленно спускаться, садиться в машину и гнать к Кате во весь дух. Рассудок говорил: «Раз уж ты здесь, без двадцати ступеней от места преступления, тебе надо опросить свидетелей».
В конце концов я принял соломоново решение: приступить к опросу свидетелей, а если от Кати не будет известий в течение ближайшего получаса – тогда уж мчаться к ней.
Я поднялся на третий этаж.
Здесь в воздухе определенно чувствовался запах гари. «Хорошо бы поговорить с пожарными, – подумалось мне, – вот те точно скажут, был ли поджог или Маша просто заснула с сигаретой в руке…» Я стал вспоминать, есть ли у меня кто-то знакомый в УПО[32] Москвы; не вспомнил и решил, что пока это подождет. И без их вердикта я отчего-то не сомневался: случился поджог.
Но зачем, зачем? Зачем это понадобилось – я чуть не сказал вслух – профессору Дьячкову?.. А зачем, скажите на милость, он бродил вокруг дачи Лессингов? Зачем ему убивать Мэри, Валентину, Настю? Ему-то что в этом за толк? Может, кандидат технических и кулинарных наук просто сбрендил?..
А что, подумал я, конституция у него вполне подходящая: типичный астеник, узкоплечий очкарик с комплексами. Наверняка его в детстве поколачивали сверстники, а в юности – не давали девки… Да и сейчас – вряд ли дают… Посторонние женщины, я имею в виду… А ему хочется… Не знаю, уж чего там в нем Катя нашла… Вот он свою неудовлетворенность, как учил нас товарищ Фрейд, в агрессивность-то и просублимировал… Взялся мстить женскому полу… Мочит, как и положено маньяку, слабых… Но не всех подряд (как рядовой маньяк, необученный), а, как псих культурный, кандидат наук, убивает с изысками…
Для начала он, допустим, взялся за подруг жены… Потом… Что взбредет ему на ум потом?.. Уж не сама ли Катя?..
Я заскрипел зубами. Катя так и не звонила. Я взглянул на часы. Прошло уже четыре минуты.
«Постой, постой, – охолонил я сам себя. – Не фантазируй. Неизвестно, во-первых, был ли здесь господин Дьячков именно вчера. А во-вторых, до сих пор непонятно, что он делал около дачи Лессингов. Может, просто гулял? Может, это его любимое место для прогулок?..»
Я тоскливо глянул на немытые окна черной лестницы, выходящие на улицу. Равнодушно ездили машины, неторопливо шли люди. В одном из них мне почудился Дьячков – я тряхнул головой и понял, что обознался.
Это дело сведет с ума кого угодно.
«Дьячков… Почему Дьячков?.. Ведь его участие в отравлении Насти вовсе не доказано… И мотива у него нет… Мотива нет?.. Да он же псих, какой там мотив!.. Но на психа он, в общем-то, не похож… Я ж его видел позавчера… Ну, немножко странный, рассеянный… Так ведь профессорам и положено быть чудаковатыми…»
«Ага, Чикатило тоже на маньяка не походил, – голос сердца, голос революционного правосудия, перебил во мне здравый рассудок. – Чикатило тоже был просто чудаковатый, тихонький, странненький, очкастый… И – женатый, между прочим…»
Я еще раз посмотрел на часы: с момента моего звонка в квартиру Калашниковых прошло уже восемь минут, а ответа от Кати все не было. Надо было или лететь стремглав к ней домой в Петровско-Разумовский переулок, или…
Или оставаться и делать свою работу. И ждать звонка.
Но не торчать же тут в подъезде! А то меня самого скоро за маньяка примут.
Что ж, я собирался работать – надо работать.
Хотя видит бог, я хотел другого: немедленно увидеть Катю (или хотя бы услышать ее голос).
Удостовериться, что она жива.
Я вышел с черной лестницы на квартирную площадку. Здесь запах гари был еще ощутимее. Дверь в квартиру номер семьдесят – где до вчерашнего дня проживала Маша Маркелова – оставалась целехонькой. Прямо хоть сейчас в рекламу: «Наши двери – как каменная стена!» На ней даже клеенчатая обивка не полопалась. Не заметил я следов пожара и вокруг, на стенах. Да и замки остались невредимы: видать, пожарные, вместо того, чтобы мудохаться с сейфовыми запорами, предпочли действовать через окна. Благо высота небольшая: всего-то третий этаж.
Монументальная дверь в семидесятую была аккуратно опечатана двумя полосками бумаги с синими круглыми оттисками.
Дверь в соседнюю, семьдесят первую, квартиру оказалась попроще: деревянная и без глазка. Именно здесь проживала Алина Губернская, о которой мне рассказала консьержка. Я по-хозяйски несколько раз вдавил кнопку звонка.
Дверь тут же распахнулась. Никто даже не спросил, кто там. Удивительная беспечность – в нынешние-то времена.
Передо мной стояла барышня лет сорока в коротеньком халатике на голое тело. Халат не мог – да и не хотел! – скрыть ее мощных, перезревающих прелестей: ножки-тумбочки, бедра-окорочка, могучий торс. Васильковые глаза ее, однако, смотрели на меня с живейшим, почти детским любопытством.
– Капитан Сенилин, московский уголовный розыск, – внушительно представился я.
Удостоверения я, между тем, не предъявил – по причине полного отсутствия такового.
Будем надеяться, что гранд-дама из привратницкой и госпожа Алина Губернская из семьдесят первой квартиры не сличат моих показаний. И не станут удивляться, каким это чудесным образом «двоюродный брат с Волги», поднявшись на третий этаж, превратился в капитана милиции. А даже если и удивятся… У меня не было времени и, признаться, желания продолжать разыгрывать из себя окающего провинциала.
– Вы, конечно, пришли из-за Маши, – быстро проговорила полуодетая госпожа Губернская. Я не успел сказать «да», как она продолжила, очевидно не слушая меня: – Я вас, извините, не приглашаю, потому что у меня здесь не очень убрано. – В квартире за ее спиной действительно царил редкостный тарарам. – Но я готова ответить на все ваши вопросы. На все! – подчеркнула она.
Но вопросов мне задавать не пришлось, потому что дамочка их не очень-то и дожидалась.
– Так, объясняю!.. – быстро сказала она. – Вас, наверное, интересует, кто был вчера здесь с Машей, да? Что они делали и прочее, да?.. Объясняю!..
«Объясняю» было, похоже, в ее речи словом-паразитом. Мне решительно не хотелось слушать ее объяснений на площадке, поэтому я поступил как настоящий мужчина: нежно взял ее за плечи и вдавил внутрь квартиры. Затем зашел сам и захлопнул дверь.
– Но ведь у меня же не убрано… – пролепетала дамочка с той сексуально-протестующей интонацией, с какой иные женщины говорят: «Но ведь я же замужем…»
Я оторвал руки от ее плеч и даже спрятал их для верности за спину: хватит с меня тех потрагиваний, коими одарила меня консьержка.
– Вот теперь – объясняйте, – сказал я очень трезвым, преувеличенно асексуальным голосом.
Гражданка Губернская похлопала своими васильковыми глазками, а потом продолжила свой рассказ:
– Объясняю!.. Я вчера заходила к Машуле где-то часов в шесть вечера – а может быть, в семь. Так, по-соседски, сигаретку стрельнуть…
Было очевидно, что Машину соседку хлебом не корми – дай поболтать. Это очень хорошо: болтун – находка для шпиона, ревнивой жены и частного сыщика.
– У Машки, – продолжала лепить моя собеседница, – знаете ли, вчера все было как всегда… Ну – скажем так, не для протокола – как очень часто: дым коромыслом, мужики, женщины – они выпивали – предложили и мне присоединиться, слава богу, что я этого не сделала! Я спешила, у меня была встреча, я только поздравила их с праздником («Читай: выпила пару рюмок», – подумалось мне) – и ушла… И слава богу!.. Черт меня, как говорится, унес!.. Прихожу я в двенадцать часов вечера, и что же!.. Здесь гарь, грязь, воды по колено, натоптано!.. А Машкина квартира опечатана!.. Господи, слава богу, слава богу, что огонь на мою квартиру не перекинулся… Ведь это не знаешь, какому богу молиться!..
Я остановил ее словопад резким движением руки. Как ни странно, она послушалась, замолкла и стала глядеть на меня, лупая детскими васильковыми глазами.
– Кто были Машины гости? – спросил я. – Вы их знаете?
– Нет! Нет! В первый раз видела!
– Сколько человек у нее было?
– Трое. Да, трое. И она – четвертая. Да. Я видела троих. Кроме нее.
– Мужчины, женщины?
– Двое мужчин. И одна женщина. И Маша.
– Что за мужчины? Вы можете их описать?
– Ну… Ну, нормальные мужчины, не алкаши какие-нибудь, а, знаете, вполне приличные – нет, ну не то что там бизнесмены или какие-нибудь деловые – но и не те, что, знаете, по магазинам стоят… А описать – как их описать? – вам что, словарный портрет их нужен?..
Она не дождалась ответа на поставленный собой же вопрос и продолжала нести:
– Один мужик такой, знаете, уже в возрасте – ему, наверное, уже за шестьдесят, а может, за пятьдесят, но сильно за пятьдесят – такой, знаете ли, приличный, седой, коренастый, лицо такое красивое, даже загорелое – я еще подумала, может, он в солярии загорает, а может, куда-то на юг ездил – странно! – ведь на бизнесмена он не похож, нет, совсем не похож – такой, знаете, простой дядька…
Я тормознул ее движением ладони. Как ни странно, язык жестов она понимала с полуслова. Может, у нее муж был гаишник. Или глухонемой. (То, что в данный период времени она пребывала в безмужнем состоянии, было очевидно.)
– А второй? – спросил я.
– Второй? Мужчина? – Она на секунду задумалась. – Второй… Ну, второй был помоложе – ну, как помоложе, не мальчик, конечно, но примерно, наверное, такого же возраста, как Мария, – лет, значит, наверно, сорок… Он такой был щупленький, но, кажется, росту немаленького – не знаю точно, потому что он все время сидел – да, наверное, среднего роста! – лицо такое худое, что ли… И еще он был в очках… В обычных таких, не темных, а – как это говорится?.. – с диоптриями, по-моему, сильными… Он, этот второй, их, очки то есть, то снимал, то надевал, то протирал, то засунул куда-то, потом искал…
– Они выпивали?
– В смысле алкогольные напитки?
– Ну да.
– Конечно, выпивали! Не смотрели же на них!
– А что выпивали – не заметили?
– Ну, водку. Вроде водка стояла на столе… И вино сладкое… Да, бутылка водки и бутылка вина… Ну, и закуска, конечно, но такая закуска, на скорую руку – колбаска там, сырок порезанный, лечо в банке… Я еще подумала почему-то, что они недавно познакомились – может быть, даже вообще только сегодня познакомились…
– То есть раньше вы никого из них у Марии не видели?
– Нет! Ни разу не видела! Никого!
– Никого из мужчин? И женщину тоже?
– Нет! Нет! Нет!
– А вас они составить компанию не звали?
– Ну, они приглашали остаться, но я спешила, у меня была встреча, и слава богу – черт, как говорится, меня оттуда унес…
– А женщину вы можете описать?
– Ну, не знаю… – Она на секунду замолкла, явно озадаченная. – Женщина… Ну, молодая, лет, наверно, сорока… Я ее как-то, честно говоря, не разглядывала… Такая, знаете ли… – дамочка скорчила гримасу неопределенного неодобрения. – Мне показалось, что она уже выпившая была…
– А они – мужчины? И Маша?
– Что?
– Они выпившие были?
– Ну, и они, конечно, – но они… По ним как-то, знаете, незаметно было, а вот она… Она… Ну, не знаю, мне показалось, наверно…
– Вы хотите сказать, что она была сильнее пьяна, чем остальные?
– Да. Да. Да.
– Скажите, а вы, если б их встретили, кого-нибудь узнали?
– Да. Да. Да. Узнала бы.
– Хорошо, – сказал я. – Может быть, кто-то из них есть на этих фотографиях?
Я достал из кармана куртки все те же две фотки. Протянул их госпоже Губернской. Она жадно взяла их.
И я совсем не удивился, когда она ткнула пальцем в Андрея Дьячкова:
– Этот. Этот. Очкарик… Ну, то есть мужчина, который в очках…
Потом она посмотрела другую фотографию, и палец ее с облупившимся маникюром указал на Фомича.
– И этот. Второй. Загорелый.
Я снова стоял на черной лестнице и снова звонил Катюше. Было уже семь минут двенадцатого. Срок, который я самому себе отвел на то, чтобы бросаться на выручку Екатерине Сергеевне, истек семь минут назад.
Длинные гудки. «Ну же! – мысленно кричал я. – Возьми же, возьми же ты трубку!»
Нет – гудки. Даже автоответчик не срабатывал. И вдруг – ответили. Ленивый, вальяжный голос в трубке произнес врастяжечку:
– Алло-у?
Мужской голос.
Я на долю секунды опешил, потом проговорил:
– Екатерину Сергеевну, пожалуйста.
– Ее нет.
– Нет? Как это – нет?
– А кто ее спрашивает? – мужской голос начинал раздражаться.
– Андрей Витальевич, это Павел. Павел Синичкин. Детектив. Где Екатерина Сергеевна?
– Я не знаю.
– Как это не знаете?
– Так это – не знаю.
– Послушайте! – закричал я и добавил пару резких, абсолютно ненормативных фраз. – Я же велел ей никуда не выходить из дома! Быстро давай говори, где она!
Ненормативная лексика и «тыканье» оказали на профессора благотворное воздействие.
– Я проснулся – ее нет, – оправдывающимся голосом проговорил Дьячков. – Лежит записка: ушла по делам, не волнуйся, скоро буду.
– Куда она могла пойти, черт побери?!
– Я не знаю.
– Куда она собиралась?
– Никуда не собиралась!
– Я сейчас приеду.
– Меня дома не будет.
– А где ты, черт возьми, будешь? Мне надо поговорить с тобой!
– У меня… У меня деловая встреча.
– Куда могла пойти Катя?
– Я уже говорил вам: не знаю. Представления не имею.
– Она на машине?
Секундная пауза – кажется, профессор в это время посмотрел в окно:
– По-моему, да.
– Мне надо встретиться с тобой. Срочно.
– Я уже сказал: я не могу.
– Где ты, сука, – потерял я контроль над собой, – был вчера вечером?!
Пауза. Замешательство. Наконец он ответил:
– Это абсолютно не ваше дело.
– Нет, мое! Мое это дело! Потому что Маша убита. Маша Маркелова, понял?!
Пауза. Кажется, он выронил трубку. Потом пролепетал:
– Как? Когда?
– Вчера! Вечером! У себя дома! И я сейчас же звоню своим друзьям в ментуру! И все рассказываю! И прошу, чтоб тебя арестовали! За поджог и убийство!
– Нет! Нет!
– Тогда сиди, сука, дома! И жди меня! И помни: если, падла, с Катей что-то случится – я тебя лично зарежу! Понял: я! тебя! лично! зарежу!
На этих моих криках на черную лестницу выглянула девочка лет двенадцати. Переменилась в лице и тут же исчезла.
Я нажал на «отбой» и побежал вниз по лестнице.
Мне совершенно не хотелось притормаживать у привратницкой, поэтому я ураганом пронесся мимо. Гранд-дама, кажется, еще не успокоилась и сморкалась в платочек. Я выскочил через двойные гулкие двери на улицу.
Сел в машину, завел движок. Тут мне в голову пришла светлая мысль, и я набрал еще один номер.
– Алле? – раздался в трубке кокетливый голос Любочки.
– Любочка! Миленькая! Это Паша.
– Я узнала, – проворковала Любочка.
– Срочная к тебе просьба. Извини, родная, спешу. Пожалуйста, очень срочно!
– А Большой театр? – пропела Любочка.
– Я уже купил билеты! Идем! – соврал я, не моргнувши глазом.
– А како-ой спекта-акль? – продолжала мучить меня моя Любовь.
Судя по игривому голосу, она все еще валялась в постельке.
– «Иван Сусанин», – брякнул я.
– Я же просила ба-але-ет! – надула губки Любочка.
– Ну, значит, «Лебединое озеро»…
– Вру-унишка…
– Люба, милая! – закричал я. – У меня очень мало времени! Пожалуйста! Одна просьбочка!
– Ну ладно уж. Врун несчастный. Давай свою просьбочку.
– Пожалуйста! Пожалуйста, объяви в розыск автомобиль «Фиат Пунто». Цвет – оранжевый. Номер – Х 210 ХМ. За рулем женщина. Зовут Екатерина Сергеевна Калашникова. Она не преступница, просто, – я чуть затормозил, – ей угрожает опасность. Мне очень нужно ее найти. Пусть гаишники там с ней поаккуратней.
– Значит, – усмехнулась Любочка, – ты используешь возможности ГАИ-ГИБДД, чтобы искать себе баб? И хочешь, чтобы я тебе помогала?
– Это не моя баба! – закричал я. – Это – моя клиентка! И ей правда угрожает опасность!
– Та-та-та… Знаем мы эти песенки… Ну, и что гаишникам прикажешь с ней делать? Доставлять тебе ее прямо на дом? Со спецсигналом?
– Пусть задерживают. И немедленно звонят тебе. А ты – мне.
– Слушай, Синичкин, ты думаешь – что? Что я начальник ГАИ? Что хочу – то ворочу? Это ведь не шутки… Баб тебе искать!
– Любочка! – взмолился я. – Ну сделай! Для меня! Ну в последний раз!
– Ничего не обещаю, – сухо буркнула Любочка и бросила трубку.
Когда Катя хотела, она просыпалась точно в назначенное время. И без всякого будильника.
Профессор еще дрых. Вчера он заявился поздно, уже в половине двенадцатого. От него попахивало винцом. Катя не стала ничего выспрашивать. Завтра все равно все сам расскажет. Такого еще не было, чтоб не рассказывал. Вот и подождем до завтра. Не любила она выпытывать у выпившего: с кем, да почему, да сколько? И отчего не позвонил? Фу! Пьяные – такие гордые! Верный путь к скандалу.
Скандалов Катя не любила. Потому и в Огайо решила звонить не из дому. Ну его в болото, этого Дьячкова. Английский разговорный он понимает. Будет приступ похмельной ревности. А так проснется профессор – а ее дома и нету. Опять же будет приступ ревности – но другой, покаянной.
«И переживет он его, – подумала Катя, – в одиночестве, без моего участия. Это полезней…»
Завтракать Катя не стала. Душ. Чашка кофе. Уложила волосы. И – вниз, вниз, к любимому «Фиату».
В пять минут десятого она уже выруливала на Ленинградский проспект. Наладилась ехать к центру. Мимо пролетела уродливая площадь Белорусского вокзала. Витрины, тумбы, щиты, рекламы… Такси, гаишники, Садовое кольцо… На пересечении со Страстным бульваром она остановилась на светофоре.
Мимо, слева направо, по бульвару в сторону Никитских ворот, просвистал поток машин. Среди них была и «восьмерка» Паши Синичкина. Она ее не заметила: мало ли в Москве серых «восьмерок». А Павлу, проезжавшему перекресток, больше дела не было, как смотреть по сторонам.
Так что через три минуты Катя уже парковалась у Центрального телеграфа. В гулком полупустом здании она купила телефонную карту и отправилась к автомату. «Зачем меня сюда-то занесло? – вдруг подивилась она самой себе. – Могла бы сделать все то же самое у ближайшего метро. По старой, советской еще памяти сюда поехала…» Она вспомнила, как уже вернулась в Москву – а Андрей еще оставался в Париже. Чтоб не разорять родителей, ездила звонить сюда. Орала тогда из автомата так, что, казалось, разносится по всей Тверской: «Андрюша, я люблю тебя! Я люблю тебя, Андрюшенька!»
В Огайо сейчас начало первого ночи. Или даже второго. Она никак не могла сосчитать. Ну, ничего, барышне на телефоне О'Гар платит, наверно, хорошие деньги, за них можно и проснуться.
– Good evening!..[33] – столь же сердечно, как и вчера, поприветствовала ее юная леди.
Чудно: для них там еще длился вчерашний день.
Катя не дала личному секретарю господина О'Гара представиться по всей форме. Перебила:
– Это Катя Калашникова, журналистка из России, из Москвы – журнал «Адреналин»…
– Оо-у, Катья!.. Вам очень, очень, очень повезло! Я созвонилась сегодня с господином О'Гаром, и – можете себе представить! – он сейчас как раз находится в России! Именно в Москве! И он охотно встретится с вами!
Я решил, что к дому Калашниковых, который расположен неподалеку от метро «Динамо», мне быстрей всего будет добраться кружным путем: сейчас по Рублевке вырулить на Кольцевую. По МКАДу долететь до Ленинградки, а уже по ней спуститься к центру, к Петровско-Разумовскому переулку.
Было без семи двенадцать, когда я вылетел на Кольцевую. Перестроился в крайний левый ряд и понесся со скоростью сто сорок. Моя «восьмерочка» с усиленным роторным движком могла выжать и больше, но над Кольцевой стояло грязное марево. Слякоть из-под колес машин вздымалась в воздух и не успевала оседать. Обычные, совсем не усиленные щетки на лобовом стекле «восьмерки» с трудом справлялись с грязюкой. Видимость была нулевая. Но я закусил удила, я хотел как можно скорее оказаться в Петровско-Разумовском переулке, лицом к лицу с господином профессором Дьячковым.
Когда я миновал поворот на Волоколамское шоссе, в кабине зазвонил сотовый телефон. За шумом мотора и свистом ветра я с трудом расслышал сигнал. Кажется, мобильник прозвонил раз восемь. Я схватил трубку (она лежала на соседнем сиденье) и прокричал: «Алло!»
– Паша?
Это был женский голос. Я почти не верил своим ушам.
– Катя?! Милая! Где вы?
Она что-то ответила. За шумом я не понял что и стал инстинктивно сбрасывать скорость.
– Где? Я не понял! – выкрикнул я в трубку.
– На Тверской… – донеслось до меня сквозь треск эфира и громыханье автомобиля.
– Где?!
– На Тверской, у телеграфа. Я звоню из автомата.
– С вами все в порядке?
– Да, – она, кажется, даже удивилась вопросу. Голос ее звучал бодро, а точнее сказать, радостно.
– Куда вы исчезли? – прокричал я. – Я вам звонил!
– А вы? Я вам тоже звонила!
– Были дела, – туманно ответил я.
– Вот и у меня – тоже были.
Сзади меня злобно замигал фарами черный джип. «Восьмерочка» мешала, видите ли, его грузному полету по крайней левой, скоростной, полосе. Я не стал спорить и подал правее. Джип пронесся мимо, обдав мою машину облаком грязи. На пару мгновений я вообще перестал что-либо видеть, хотя щетки носились по стеклу как сумасшедшие.
– Катя! – прокричал я в трубку (левой рукой я сжимал руль, удерживая машину на мокрой дороге, правой – телефон). – Катя! Мне надо срочно вас видеть! Срочно!
– А мне – вас, – легко откликнулась Катя.
– Я подъеду к телеграфу через полчаса! Никуда не уходите! Держитесь среди людей! И, ради бога, никому больше не звоните. Даже мужу!
– Ладно, – слегка удивленно сказала Катя. – А что – что-нибудь случилось?
– Да! – крикнул я. – Кое-что. Я расскажу вам – при встрече.
– Я тоже вам что-то расскажу. Я кое-что узнала. По нашему с вами делу!
Голос у Екатерины Сергеевны был такой, словно она только что выиграла кругосветное путешествие по крышке от йогурта.
– Ладно! – весело прокричал я.
Я не сомневался, что мои новости будут покруче и позабористее, чем ее. Но в любом случае я был рад слышать ее – живой, веселой и невредимой.
– Скоро увидимся!.. – продолжал орать я. – Только я очень прошу вас: вы никуда оттуда не уходите. И все время будьте на людях.
– В «Макдоналдс» зайти можно?
– Можно.
– Давайте встретимся там.
– Хорошо.
– Что вам заказать?
– Господи, да не важно!
Я терпеть не мог «Макдоналдс» с его скоростной, на бегу, пищей.
Да и не время сейчас было разобедывать.
– Ладно, Пашенька. Я займу вам местечко. Постараюсь – у окна. До встречи.
Она положила трубку.
У меня как гора с плеч упала. Было приятно, что она жива. И что находится вне пределов досягаемости господина Дьячкова.
И что мы скоро увидимся.
Я едва не проскочил поворот на Ленинградское шоссе.
Стал резко перестраиваться правее, еще правее – и сумел-таки вырулить на лепесток, который вел с Кольцевой к городу.
У поста ГАИ, где шоссе сужалось до двух рядов, толпились автомобили. Москвичи наконец-то проснулись от праздничной спячки и двинулись в магазины, кинотеатры, бары, боулинги, бильярдные и кафе. Я прокрался перед носом «мерина», миновал поигрывавших палочками гаишников и по мосту через Москву-реку помчался в сторону центра.
Через пятнадцать минут я уже проезжал мимо Петровского замка. Здесь мне надо было бы повернуть налево, если б я хотел повидаться с господином Дьячковым. Ничего: пусть, сволочь, посидит, подождет, понервничает. Арестовать его мы всегда успеем. Раньше всего я хотел увидеться с Катей.
Теперь она оставалась последней живой и невредимой из всей их парашютной четверки. Я не хотел, чтобы с ней что-нибудь случилось. Это был бы удар по моему самолюбию детектива. И по мне лично.
А сейчас гарантировать ее безопасность я мог только в одном случае: если она все время находится рядом со мной.
Часы Центрального телеграфа на Тверской показывали 12.46. И температуру минус два по Цельсию.
В «Макдоналдсе» гужевался народ. Я никогда не мог понять, чего такого притягательного наши люди, воспитанные на гречневой каше, находили в этих канадских булках с котлетами. Холестерин, и только. Да и персонал уже давно не улыбается, а норовит шваркнуть тебя тряпкой по ногам.
Я огляделся.
– Паша! – замахала мне от окна Катя.
Она улыбалась мне. И я был чертовски рад ее видеть – здоровой, невредимой и даже веселой.
Я пробрался к ее столику.
– Снимайте свою куртку. Садитесь, – на правах хозяйки пригласила она.
Я повесил куртку на спинку стула, сел рядом с Катей. Она была прелесть. Черные волосы. Голубые глаза. Полные губы. «Ради такой женщины, – подумалось мне, – можно спозаранку носиться по городу. И даже съесть ненавистный гамбургер…»
– Ешьте, – приказала она. – Ешьте, пока не остыло. Я вам взяла «биг-мак». И картошку. И кофе. Вы ведь предпочитаете кофе?
– Да, но…
– Не волнуйтесь, угощение я включу в ваш счет… Шутка… Ешьте спокойно… У нас с вами на сегодня еще много дел…
Настроение у Екатерины Сергеевны было более чем хорошим. Я не собирался сразу портить его ни сообщением о смерти Маши, ни тем более известием о том, что в гибели Марии, очень вероятно, замешан ее, Катин, муж.
Я вгрызся в «биг-мак». Надо отдать должное здешней пище: голод она забивала. Катя попивала чаек.
– Почему вы вышли из дома? – спросил я, проглотив первый кусок. – Я же вам запретил…
– Были дела… – загадочно отвечала Катя.
– Дела?
– Наше с вами дело. Сейчас я расскажу. Очень много разных новостей…
И пока я вталкивал в себя заморскую котлету, Екатерина Сергеевна, по-преподавательски емко формулируя, поведала мне о том, что ей удалось разузнать вчера – причем не выходя из собственной квартиры.
– Первое, – сказала она. – Наш патентованный аэродромный маньяк Никитка здесь ни при чем. Я узнала точно: он с прошлого ноября в СИЗО.
– Ему повезло, – пробормотал я.
– Вряд ли в наших СИЗО, – со смехом сказала она, – такой вольготный режим, что люди могут выходить оттуда, когда им захочется, и палить в автолюбителей… И подпиливать тормоза… Я имею в виду, конечно, не всякую там мафию – те могут! – а простого человека, вроде Никитки. Или я не права?..
Я покивал в том смысле, что она совершенно права. Рот у меня был занят булкой.
Далее Екатерина Сергеевна поведала мне, как она вспомнила об этом американце, Джейке О'Гаре. Рассказала о своем походе в сеть. Что она узнала через Интернет: он не просто парашютист-любитель, но хозяин заводов, газет, пароходов. Мультимиллионер на пенсии. И отдыхает теперь близ города Кливленда.
Затем Катя торжествующим голосом объявила о том, что полтора года назад Мария Маркелова – видимо, вместе со своим сыном Борисом – летала (втайне, втайне!) в США – причем именно в Кливленд!
– Она могла летать туда на слет парашютистов, например, – усмехнулся я. – Или навещать тетушку Сару. Или осматривать Бруклинский мост…
– Мост в Нью-Йорке, – поправила она.
– Не важно… Где доказательства, что она летала туда именно к О'Гару? А если даже и так – то что это конкретно доказывает?
– А вот об этом мы его самого скоро и спросим! – с плохо скрываемым торжеством объявила Катя. – Он здесь, недалеко. В десяти минутах езды.
– Вот как?
– Господин О'Гар в Москве. В отеле «Балчуг-Кемпински». И у нас с ним встреча. Сегодня, в четырнадцать ноль-ноль.
…Я так и не рассказал Екатерине Сергеевне о гибели Маши. Не знаю, почему. Возможно, мне не хотелось портить ее, в общем-то, безоблачное настроение. А может, были другие причины.
Мы закончили трапезу, встали из-за столика. Катя надела свое короткое стильное пальто. Она казалась мне сегодня очень юной – и очень беззащитной. Когда мы вышли из канадской котлетной, Катя взяла меня под руку.
К нам подшаркала нищенка – разухабистая старуха с хитрыми глазками.
– Помогите на хлебушек!
От бабки отчаянно разило спиртным.
Я отмахнулся обычным:
– Бог подаст.
Но Катя поспешно извлекла из кармана мелочь, сунула монетки старухе и ускорила шаг, спеша миновать пьяную благодарность.
Я грозно зыркнул на бабку – та ответила пренаглейшим взглядом. Нагнал Катю, осторожно взял ее под руку. Сказал в пространство:
– Бабулька-то ого-го сколько загребает «на хлебушек»…
– Знаю, – досадливо ответила Катя. – И эту бабку я знаю – давно, еще с института. Она всегда у телеграфа крутилась.
– А, так вы у нее давний спонсор…
Катя пожала плечами. Беззащитно улыбнулась:
– Мне тогда только двадцать исполнилось. Она подошла и говорит: «Помоги, дочка». Я не дала ей ничего. Прохожу, а бабка кричит вслед: «Смотри, у меня глаз черный».
– Обычные нищенские – или цыганские – уловки. Действуют на юных девушек.
– Ага… В тот же день у меня парашют не раскрылся. А в запаске шпильку заклинило. Никогда не забуду (она зябко вздрогнула) – земля несется, кажется, уже лица разглядеть можно, а я ничего не могу сделать!
Я спросил:
– И?..
Катя спокойно ответила:
– Я вырвала-таки шпильку – за триста метров до земли. Помню, напилась потом вечером!..
Я с трудом мог представить доцента Екатерину Сергеевну Калашникову пьяную до беспамятства. И с парашютом за плечами тоже плохо ее представлял – несмотря на все рассказы и многочисленные фотографии. Но… Что я мог сказать?
Выразить свое восхищение их парашютной командой?
И тем, что их четверку планомерно и стремительно убивают?
Мы подошли к оранжевой «пунте». Машина стояла на улице Огарева прямо под грозной табличкой «Парковка только для сотрудников банка!». Увидев мою клиентку, банковский охранник, который болтался у стеклянной входной двери, сделал стойку и направился было к ней. Потом заприметил меня и обиженно притормозил. На его сытой роже читалось: «Ах ты, изменница! Чтоб я тебя еще раз на нашу парковку пустил!»
Катя виновато улыбнулась в его сторону и щелкнула кнопкой центрального замка. «Фиат» подмигнул хозяйке фарами и отпер двери. Екатерина Сергеевна продолжала стоять у машины.
– Так вы уверены, – она секунду поколебалась и решила-таки обойтись без отчества, – что вам, Паша, стоит туда ехать?
«Мне стоило бы поехать применить допрос третьей степени к вашему мужу», – хотелось брякнуть мне. Но вместо этих поспешных слов я простодушно улыбнулся:
– Надо же посмотреть на человека, который стоит сто миллионов баксов.
Катя, кажется, не поняла моего юмора:
– Человек он совсем обычный, уверяю вас.
Везет мне в последнее время на совсем обычных людей!
Доцентша с парашютным прошлым – в которую стреляют прямо на Страстном бульваре.
Немец – хозяин подмосковного особняка.
Мультимиллионер, который предпочитал всяким там Багамам и Ниццам зачуханный подмосковный аэродром.
Рассеянный профессор – хладнокровный убийца… Убийца?.. Нет, последнее утверждение все-таки еще нуждалось в проверке.
Я принял команду на себя:
– Значит, так, Екатерина Сергеевна. Моя машина осталась на Тверской, возле универмага. Выезжайте ровно через три минуты. Я нагоню вас.
– Даже если светофор будет красным?
Пришлось браво улыбнуться:
– Когда светофор был нам, детективам, помехой?!
Катя села за руль и устало откинулась на спинку сиденья. Часы показывали 13.40. В 13.43, как и договорились, она выедет с парковки. Екатерина Сергеевна вставила ключ в зажигание и хотела было завести машину. Внезапно в голове мелькнула нехорошая мысль. Что, если… Ведь охота, наверное, за ней по-прежнему идет…
Паша был уже метрах в ста от ее «Пунто». Он спешно шел по переулку к Тверской. Катя помимо воли рассердилась – почему ему не пришло в голову проверить? Она ведь деньги платит за свою безопасность!.. Но не кричать же вслед.
Катя вышла из машины. Под заинтересованным взглядом банковского охранника – тот смотрел на ее ножки – присела и заглянула под днище. Никаких подозрительных проводков, никаких прикрепленных коробочек. Она зачем-то потрогала просоленный за зиму глушитель. Пожалуй, ничего страшного. Если не считать легкую манию преследования.
Охранник, внимательно наблюдавший за ее манипуляциями, лениво подошел, прикоснулся к ее плечу – Катя испуганно вскочила с корточек.
– Девушка! Чего это вы там все ищете? Этот ваш… друг, который ушел, тоже под машину заглядывал. Вы чего, солнцевских боитесь?
– Банковских, – отрезала Катя.
Охранник заржал.
Значит, Паша все-таки снизошел, заглянул под днище «Фиата». Впрочем, после этого они еще полчаса провели в «Макдоналдсе». Одна надежда на то, что здесь, в двух шагах от главного здания МВД и под носом у банковского охранника, преступник, кто бы он ни был, вряд ли решился б цеплять под машину взрывное устройство.
Часы показывали 13.44 – она уже опаздывала. Катя, на всякий случай зажмурившись, завела двигатель. Ничего не случилось.
Она поспешно выехала с парковки. Пашина «восьмерка» с включенной аварийкой уже стояла на пересечении Огарева с Тверской. Выруливая из переулка направо на Тверскую, Катя заметила в зеркале заднего вида, что Синичкин выразительно щелкает по своим наручным часам. Подумаешь, опоздала на две минуты! Герр Пунктуальность!
Не выезжая из крайнего правого ряда, она прибавила газу. На выезде с Тверской на Моховую всегда так – левые ряды стоят вглухую, а тертые калачи, к которым Катя уже не без основания причисляла себя, обходят их справа. На Катину яркую машину сделали стойку парочка проституток, уже торчавших, несмотря на белый день, у «Националя». Но, разглядев, что водитель – женщина, девицы разочарованно отошли. Катя взглянула в зеркало заднего вида. Паша держался за ней. Он ухмылялся.
К перекрестку с Моховой она подъехала, когда мигающий зеленый уже сменился на желтый. Обычно в таких ситуациях Катя притормаживала – зачем рисковать? Но сегодня какой-то бес подтолкнул ее под руку. Она поддала газу, крошка «Фиат» грозно взревел и проскочил перекресток. Паше пришлось проезжать за ней на явный красный – машины, выруливающие на Тверскую с Моховой, уже тронулись. Катя успела услышать возмущенный свисток гаишника, всегда ошивающегося в будке на углу у «Националя». И чего свистеть? Ведь ясно же, что они не остановятся посреди перекрестка. Или же гаишник полагает, что она или Паша оставят машины у гостиницы «Москва» – и побегут к нему по подземному переходу, чтобы заплатить штраф?
«Да что со мной такое сегодня? – рассердилась на себя Катя. – К чему это геройство? А если бы Паше въехал в бок какой-нибудь «мерсюк»?! Ведь он бы оказался виноват! Всю жизнь бы не расплатился!.. Чего меня понесло проскакивать на желтый?»
«Проверяла Павла на вшивость – вот и поехала, – честно ответила сама себе Катя. – Мне просто интересно было: успеет – не успеет? Рискнет – не рискнет?»
Она продолжала держаться в правом ряду. Краем глаза видела – Паша ехал за ней. Возле памятника Карлу Марксу, на траверзе Большого театра, наперерез ее машине бросился гаишник. Сурово затряс своим полосатым жезлом. «Так я и знала: по рации передали, что на красный проехала», – грустно подумала Катя, выходя из машины ему навстречу.
Пашина «восьмерка» тоже остановилась. Предусмотрительно не рядом, а пересекла перекресток и припарковалась у «Метрополя». Синичкин остался сидеть в салоне – нет бы броситься на помощь клиентке! Женщине, между прочим.
Катя, как всегда, вежливо поздоровалась с гаишником и протянула ему пластиковое портмоне, где лежали права, документы на машину и, как бы случайно, ее визитная карточка.
К уловке с карточкой она стала прибегать сразу после покупки иномарки. Нувориши и бандиты порой дарили своим женам и подружкам игрушечные (как «Пунто») машинки на Восьмое марта. Визиткой, в которой были указаны ее научные регалии, Катя сразу дистанцировалась от пустоголовых дамочек. К тому же редко у кого из милиционеров поднималась рука брать деньги с кандидата филологических наук – все знают, что у ученых с финансами туго.
– Товарищ полковник, – начала Катя, которая, кстати, прекрасно знала, что три маленькие звездочки на погонах означают вовсе не полковника, а старшего лейтенанта, – я признаю. Виновата.
«Полковник», внимательно изучавший в этот момент ее визитную карточку, поднял глаза и поинтересовался:
– И в чем же вы виноваты?
«Ой, да он меня просто так остановил! Документы решил проверить. А я-то думаю – по рации передали! Дрожу, как банный лист… Ну точно – если б передали, он бы Пашу в первую очередь тормознул. Это же не я, а он на красный проскочил!» – пронеслось в голове у Кати.
Она облегченно улыбнулась:
– Виновата… Виновата в том, что не поставила машину на «ручник».
– Да неужели? – холодно сказал гаишник, на которого Катины чары явно не действовали. – Пройдемте, дамочка… На угон ваш транспорт проверим.
Катю покоробило фамильярное «дамочка». Право, «гражданка» и то лучше звучит. И эта проверка на угон – до чего же некстати! Но что ей – спорить, что ли? Еще и вправду заподозрит, что машина в угоне.
Она покорно пошла за «полковником», который направился вместе с ее документами к своей «пятерке» с надписью ДПС. На ходу милиционер обернулся:
– Вы машину только свою закройте!
– Зачем? – удивилась Катя. – Неужели прямо из-под носа воруют?
– Всяко бывает, – туманно сказал гаишник.
Катя пожала плечами. Щелкнула центральным замком. И направилась к милицейской машине.
Я был зол как сто чертей. Нет, как сто один черт. Ну что за наказание с этими бабами! Пусть они хоть двести раз солидные дамы, доцентши, кандидатши наук, и прочее, прочее. Мало того, что мне в бок чуть не въехали поперечные машины, когда эта красотка проскочила на желтый свет. Она еще и попалась! Время близилось к двум. Мы и так опаздываем! А если этот О'Гар не станет покорно ждать припозднившуюся корреспондентку «Адреналина»? Уйдет осматривать Третьяковскую галерею?
«Да сунь ты ему пятьдесят рублей! Или даже стольник! Не до разборок сейчас», – внушал я на расстоянии своей клиентке.
Однако сегодня мои экстрасенсорные способности отказали – Екатерина Сергеевна направилась вслед за гаишником к милицейской машине. Села справа.
– Ну давай же, быстрей! – шептал я.
Катя уселась в гаишную машину. «Полковник» поместился за рулем. В «пятерке» было душно. Все окна закрыты. «Для того, – сообразила Катя, – чтобы сразу учуять, если я выпивала. Не дождешься, «полковник»! Сроду не пила за рулем». Тут Катя обратила внимание, что кнопка-блокиратор в ее двери была вырвана. Она осторожно потрогала ручку двери. Заперто. Ей сразу стало жарко. Она оказалась в тюрьме на колесах. В черном воронке.
Старлей достал с заднего сиденья ноутбук. Прошелся по клавишам. Потом радостно объявил:
– А ваша машина, дамочка, – в угоне!
Я не выходил из своей «восьмерки». Я размышлял над новыми обстоятельствами дела, которые вскрылись, благодаря Кате и мне, великому, только сегодня. Я знал в принципе, что мне нужно теперь сделать, но не знал – как. Потому что не мог оставить Екатерину Сергеевну одну. Потому что тоже хотел повстречаться с американцем.
Плохо частному детективу. Он одинок. У него нет ни оперов, ни топтунов, ни экспертов. А мне срочно требовалась помощь. Моя секретарша и прислуга Римка для этого не годилась. Любочка – тоже. Мне нужна была специфическая, квалифицированная помощь. Ее я мог получить только в одном месте. Точнее – только у одного человека.
Я подумывал позвонить ему сразу же, как только узнал о гибели Маши Маркеловой. Теперь, когда в деле появился американец, мой звонок стал настоятельно необходим. Скрепя сердце я достал трубку. «Бухтеть ведь будет старикан, – подумал я. – А с другой стороны, разве он когда-нибудь не бухтел? Он всегда скрипит…»
Валерий Петрович Ходасевич когда-то был моим наставником – он вел у нас на юрфаке спецкурс по виктимологии. С тех пор много воды утекло. Мы пересекались по разным поводам, и старичок стал моим, можно сказать, старшим товарищем. Лет десять тому назад он ушел, причем не без скандала, в отставку с должности полковника КГБ. Впрочем, для кагэбэшников отставка – понятие относительное. Они, как известно, никогда со своим ведомством до конца не порывают. Кроме того, количество друзей Валерия Петровича в самых разных структурах, по преимуществу силовых, не поддавалось исчислению. Поэтому помощь мне полковник Ходасевич мог оказать самую разнообразную, включая довольно-таки неожиданную.
Валерий Петрович оказался дома. В том, что я его застану, я нисколько не сомневался. Из квартиры он выходил редко, деля досуг меж приготовлением кулинарных изысков, чтением детективов, просмотром видеобоевиков и поеданием обедов. Такой образ жизни обеспечивал Валерию Петровичу постоянный вес в центнер с толстым-толстым хвостиком.
Экономя время на сотовую связь, я сразу же задал Валерию Петровичу два вопроса. Точнее, попросил его раздобыть информацию по двум интересующим меня вещам.
– Ничего себе!.. – пробурчал в трубку Ходасевич. – Когда оно тебе надо?
– Как всегда – вчера.
– Ну что ж вы за люди-то такие! – воскликнул Валерий Петрович. – Сегодня ж воскресенье! Где я тебе в выходной чего найду?! Что, раньше не мог позвонить?!
Я молча переждал вспышку старческого брюзжания, потом кротко сказал:
– Пожалуйста, Валерий Петрович, очень, очень нужно.
Экс-полковник засопел. Наше сотрудничество все ж таки являлось не односторонним. Он тоже получал от моих изысканий свою выгоду. Временами я поставлял ему информацию о всяких разных гадах, которые могли быть интересными его бывшему ведомству. Вероятно, он передавал эти сведения куда следует. Мой вклад в нашу дружбу бывал не только информационным, но и вполне материалистичным. Порой, когда его помощь оказывалась существенной, я делился с ним гонорарами, полученными со своих клиентов.
Думаю, полковник хорошо помнил об этом.
– Ладно, как только чего узнаю – перезвоню, – буркнул Ходасевич. – По этому твоему мобильному, как всегда?
– Так точно.
Я нажал кнопку «отбоя».
Во все время телефонного разговора с Ходасевичем я держал в поле зрения машину, в которой томилась моя клиентша.
Вдруг гаишный «жигуленок» вместе со старлеем – и с Катей! – резко сорвался с места, проворно влился в поток машин и шустро почесал по направлению вверх, к Лубянской площади.
Я выругался. Что, черт возьми, происходит?!
Времени на раздумья не было. Не включая моргалки, я тронул с места, подрезав печальный троллейбус, который одарил меня укоряющим гудком. Помчался вслед за ментовозкой. «Пятерка», включив сирену и мигалку, резво удалялась по направлению к зданию КГБ. Куда он ее повез? И к чему такие почести – даже мигалку не экономят?
Протискиваясь по традиционно запруженной машинами Большой Лубянке, я с большим трудом держал в поле зрения милицейскую «пятерку» – ей-то, в отличие от меня, дорогу уступали.
Машина резко свернула в переулок. Я – за ней. Подрезал «шестерку» с дедком, вцепившимся в руль. «Шестерка» завизжала тормозами и чуть не въехала мне в бок. Дедуля, видать, не знал языка современных неприличных жестов и по старинке постучал пальцем по виску. Я, извиняясь, развел руками. «Шестерка» сменила гнев на милость и покатила дальше.
Я чуть не потерял из виду своих клиентов. Где-то там в перспективе переулка маячила гаишная машина. Вот она остановилась. Я погнался. Резко затормозил, не доехав до «пятерки» метров пятьдесят.
Я так и знал: они остановились перед отделением милиции.
И увидел, как Катя в компании старшего лейтенанта выходит из машины. Она что-то возмущенно говорит, а тот, скотина, берет ее под локоток и тянет за собой. Да что же такое происходит?
И только тут в голове вдруг вспыхнуло: ЛЮБОЧКА!
Как я мог забыть? Я же сам ее просил! И она ее, эту мою просьбу, выполнила, как могла: просто объявила оранжевый «Пунто» в угон! О-о, я болван! Какой болван! Чего стоило позвонить ей и отменить все – хотя бы из того же «Макдоналдса»!
Я попытался успокоиться, однако это не очень-то получалось.
Часы показывали 14.22. Американский миллионер уже наверняка пунктуально потягивает в лобби «Балчуга» апельсиновый сок за восемь долларов стакан… А Катя в это время пытается доказать, что она не угоняла собственную машину. Вряд ли у нее это успешно получится… Ну и что прикажете делать? Только одно: звонить Любочке.
Я набрал номер ее телефона. Занято.
Еще раз. Опять занято.
А что еще оставалось делать девушке воскресным днем? Особенно когда меня нет рядом? Только жаловаться подругам на судьбу. Или сговариваться с новым поклонником.
На секунду мелькнула мысль снова потревожить полковника Ходасевича. Однако я семь минут назад уже озадачил его двумя просьбами. Третья, причем сверхсрочная, будет явным перебором. Ходасевич, конечно, поможет. Правда, может добиться своего не сразу, а часа через два. И потом еще всю жизнь вспоминать будет. Посмеиваться над бестолковыми частными детективами, которые всего-то из лап гаишника не могут вытащить клиента. Еще и слава обо мне пойдет дурная…
Нет, действовать надо своими силами.
Повинуясь непонятному инстинкту, я вышел из машины и, не закрыв ее, прогулочным шагом направился к отделению милиции.
Могу я, в конце концов, зайти туда и, например, спросить, где находится Верхний Тихоньевский переулок, который я ну никак не могу найти?
Ступеньки обледенели. Несмотря на рубчатую подошву своих ботинок, я чуть не навернулся прямо на входе. В отделении было все традиционно – и не скажешь, что оно находится в центре Москвы, в двух шагах от Кремля и от великого и ужасного ЧК – КГБ – ФСБ… Потертый линолеум, обшарпанная стойка, за которой сидел дежурный майор, обезьянник с парой сомнительных личностей внутри… Слава богу, Катя оказалась еще не в их компании. Она стояла спиной ко мне и потерянно говорила дежурному:
– Ну хотите – позвоните в мой ЖЭК? Или в институт? Мужу? Вам кто угодно подтвердит…
– Ка-тенька! – с порога закричал я.
Она резко обернулась. Я скомандовал:
– Катя, оставь им ключи, документы, паспорт! Все оставляй! Поехали! Пусть сами разбираются!
– Минутку, – строго прервал меня дежурный. – Гражданин, вы зачем сюда?
– Мужики! Ну что ж вы делаете-то?! – отчаянно взмолился я. – Это ж – моя любовница!
Майор и старлей удивленно воззрились на меня.
– У нас на все про все два часа было! – в запале выкрикнул я. – Она ж домой, к мужу, едет!
На губах у старлея и у дежурного появились двусмысленные улыбочки.
Я продолжал накручивать:
– У нее муж – ревнивый, зараза! Никуда одну не выпускает! Сейчас напился, уснул… На два часа его хватает… Он ведь проснется – ее не застанет, убьет!.. Он – бык настоящий!.. Ну пощадите, мужики!.. Ну давайте – она вам все свои документы оставит! И ключи от машины! А я отвезу ее домой – и к вам потом заеду! Ну нельзя ей задерживаться – а, мужики?.. А вы пока во всем разберетесь!.. Это ж ошибка, явно. Катька сроду ничего не нарушала. А уж машину угнать – смешно просто. Это ее «пунта», ее! Муж ей подарил, точно знаю… Отпустите нас, а?
Старлей и майор блудливо переглянулись. Они ухмылялись.
– Я с коньяком заеду! – продолжал накручивать я. – Она не угонщица, матерью клянусь!
Старлей и дежурный майор смеялись уже в открытую. Насколько я понимаю ментов, им очень важно, чтобы после дежурства было о чем рассказать. А пикантнейшая ситуация, которую на их глазах разворачивал я, вполне годилась для застольного рассказа – и дальнейшего тиражирования. Для того, чтобы перейти в разряд гаишного фольклора: «А вот у нас было…»
Дежурный майор вопросительно посмотрел на старлея-гаишника. Гаишник гнусно ухмылялся.
– Та-ак… – протянул он. – Документики ваши остаются у меня… Ключики ваши, дамочка!
Он внимательно и довольно-таки похотливо глядел Кате прямо в лицо. Насколько я понимаю, многие мужики считают: раз женщина изменяет мужу с одним – значит, она дает всем подряд. Опасное заблуждение. Больше я в это отделение Катю не пущу.
Екатерина Сергеевна потихоньку краснела.
Она молча достала из сумочки ключи от «Фиата» и протянула их старлею.
– Ла-адно, – милостиво кивнул он. – Прибудешь сюда завтра, в двенадцать ноль-ноль. Я здесь буду. А машину твою мы на штрафную стояночку пока отбуксируем. Так что денежки готовь… А сейчас – ехайте уж… А то вас муж обоих-то… – он сделал паузу, – забодает!.. Рогами-то!..
Он заржал. Загоготал и дежурный майор.
Я схватил Катю за руку и потащил к выходу.
– Эй, парень, ты ее хоть успел?.. – услышал я, открывая дверь на улицу. Вслед нам донесся еще один раскат жеребячьего гогота.
Хлопнувшая дверь отделила его от нас. Мы сбежали по обледеневшим ступенькам. Я глянул на Катю. Она вся была пунцовой.
На улице она сердито вырвала руку. Мы быстро пошли к моей машине.
Что ж: да здравствует мужская солидарность.