Заговор небес

Эпилог

Весна в этом году начиналась долго. Робкое солнце то и дело закрывали тучи, с неба сыпалась мокрая снежная крупа. Катюшин «Пунто» так просолился за московскую зиму, что на его оранжевых боках проступили белые разводы. Давно было пора помыть, отполировать воском, только какой смысл, если на дорогах – зимняя каша из снега и соли.

…Двадцать второго марта всю вторую половину дня мела пурга. Москва превратилась в одну сплошную пробку, водители нервничали и лезли на встречную полосу. Только успевай уворачиваться. У Кати с утра были лекции, а потом – три урока в разных концах города. Домой она вернулась голодной и вовсе без сил. Даже на платную стоянку не поехала, бросила машину под окнами. Поднялась в квартиру, разулась. Прямо в пальто прошла на кухню, сунула в микроволновую печь пиццу из морепродуктов. Ужин ей теперь никто не приготовит…

В квартире было тихо. Точнее сказать – одиноко. Но Катю это не угнетало. Ей нравилось, что можно ни с кем не разговаривать. И ужинать, нацепив драные джинсы, которые ее бывший муж Дьячков ненавидел страшной ненавистью.

«Иногда нужно брать тайм-аут от мужиков, – думала Катя. Она решила не утруждать себя вилкой и ломала хрустящую пиццу прямо руками. – Полезно побыть одной. Какое-то время… Не очень долго…»

Катя предполагала, что очень скоро все в ее жизни круто изменится.

Она быстро поужинала, приняла душ и прыгнула в постель. Вытянулась по диагонали. В голове мелькнула быстрая мысль: как хорошо, что ей теперь не надо делиться жизненной территорией с профессором!

Катя негромко включила стереосистему и закрыла глаза. Звучал задумчивый Шопен. Хотелось думать о вечном.

Но вместо вечного мозг услужливо подсовывал картинки десятилетней давности. Вот Настя Полевая щедро засыпает перцем столовские макароны, а Валентина пугает ее гастритом. Вот Фомич отчитывает Катю за то, что она приземлилась не у старта, как все, а похулиганила: долетела аж до пруда. Спустилась с небес прямо на пляж, скинула парашют, затем летный костюм (под ним оказался купальник) и, к восторгу отдыхающих дачников, бросилась в воду.

– Калашникова! Что за самодеятельность!

– Очень жарко было, Иван Фомич, – опускает глаза Катя.

…А вот Машка хмурит брови на перворазников:

– Эй вы, салаги! Колитесь! Кто из моей комнаты шерстяные носки спер?

Перворазники, здоровые бугаи, заискивают:

– Что ты, Машенька! Как можно, это не мы!

Она повышает голос:

– Кто вам тут Машенька? Марию Александровну вижу, а Машенек здесь нет.

Настя, Валя и Катя наблюдают сцену и умирают со смеху…

Эх, Маша, Маша…

Мария Александровна Маркелова находится сейчас в СИЗО «Матросская Тишина». Ее обвиняют в убийстве гражданки Украины Надежды Нечипоренко.

Причастность Мэри к гибели Анастасии Полевой и Ивана Фомича Громыко следствие доказывать не стало.

Равно как и участие гражданки Маркеловой в покушении на убийство Валентины Лессинг и двух покушениях на Екатерину Калашникову (шестого января на Страстном бульваре и девятого – на аэродроме в Колосове).

Никто из участников тех событий – ни Катя, ни Павел, ни тем более Джейкоб О'Гар – не дал по этому поводу никаких внятных показаний.

Злости на Машку у Катюши почему-то не осталось. Остались жалость и презрение. Кате с большим трудом удалось добиться свидания с ней. Волнуясь, она приехала в следственный изолятор… Но Маша встретиться с ней отказалась. Тогда Катюша передала Маркеловой большую посылку с печеньем, шерстяными носками и зубной пастой. Шоколадные конфеты, колбасу и иголки с нитками сотрудники СИЗО не взяли – сказали, что не положено.

Марии Маркеловой светит, как утверждает Паша Синичкин, лет восемь-десять.

Неизвестно, как это известие подействует на ее незадачливого любовника, господина профессора Дьячкова. Да и узнает ли он об этом вообще?

Вот уже два месяца, как бывший Катин муж работает в Кливленде, штат Огайо, – инженером в компании ASC, с ежегодным окладом шестьдесят тысяч американских долларов плюс тринадцатая зарплата, прогрессивка и медстраховка. Джейк О'Гар успел сдержать свое обещание.

Дьячков снимает дом о двух спальнях на окраине Кливленда. Учится водить машину – «Форд Сьерра», драндулет десятилетней давности. Пока на работу его подвозит сосед, азербайджанский инженер Кямран. На Восьмое марта Андрей прислал Кате по электронной почте огромное, покаянное, ласковое письмо. Он пишет о том, как ему скучно вечерами, как тоскливо утрами, – и зовет к себе: если ей трудно так вот сразу решиться и прибыть навсегда, то хотя бы – погостить.

Катя Андрею ответила, но сухо. Поблагодарила за внимание. Написала, что поездка в Америку пока не входит в ее планы.

Джейк О'Гар после безумной ночи на подмосковном аэродроме пробыл в Москве еще недолго. На прощание прыгнул – не «крайний раз», как говорят суеверные парашютисты, а действительно последний раз. Затем отбыл в Непал, потом в Южную Корею, Японию и Австралию – прощаться с теми местами, которые он успел полюбить за свою долгую, не очень-то счастливую, но разнообразную жизнь.

Всего путешествия О'Гар совершить не успел – он умер от острой лейкемии двенадцатого февраля в сиднейском госпитале, как раз в тот день, когда Катя добивалась свидания с Машей Маркеловой.

Через две недели Катюше позвонил из Америки адвокат О'Гара. Мистер О'Гар, как и собирался в Москве, переменил свое завещание. Он оставил Екатерине Калашниковой и Валентине Крюковой-Лессинг по триста (все ж таки по триста, а не по сто!) тысяч долларов. Остальной свой капитал – включая недвижимость, вклады в банках и акции американских «голубых фишек» О'Гар поделил между благотворительными фондами.

Борису Маркелову, проживающему в США и женатому на афроамериканке старше его на восемь лет, Джейкоб оставил один миллион долларов наличными. Через несколько месяцев завещание должно вступить в законную силу.

Правда, Борис Маркелов тут же подал в окружной суд Кливленда исковое заявление. Он требует проведения эксгумации тела, генетической экспертизы и установления отцовства. И хочет оспорить завещание О'Гара: оттягать все его наследство целиком.

– Но я безусловно уверен, что у этого юноши ничего не получится, – лучезарно заверил Катю американский юрист. – Мы, я уверен, достигнем с ним мирового соглашения…

…Лазерный диск с вальсами Шопена доиграл. У Кати как раз начали слипаться глаза. Последней мыслью перед тем, как провалиться в сон, было: «Скоро я, наверное, смогу рассчитаться за свой «Пунто». И даже купить в машину си-ди чейнджер»…

…Двадцать третьего марта весна наконец победила. Всю ночь шел дождь, смывая грязный московский снег. А ранним утром в окно спальни нахально вломилось настоящее весеннее солнце.

Катюша открыла глаза и улыбнулась: «Ни уроков, ни лекций! Целый свободный день впереди. А погодка-то сегодня – прыжковая!..»

Но на аэродром Катя, конечно, не поедет. Ни сегодня, ни когда-либо еще.

Коттеджный поселок на шестом километре по Алтуфьевскому шоссе проснулся. Как не похоже на зимнее затишье! По недостроенным коробкам домов лазают рабочие. Визжат пилы. Разъезжают самосвалы с плитами, досками и кирпичами.

Выруливая, словно в слаломе, меж лежащих на поселковых дорожках куч гравия и песка, Катя подъехала к Валиному коттеджу. Ворота, как всегда, распахнуты. Валька, заслышав тарахтенье «Фиата», ждет ее на пороге дома – в своей обычной загородной спецодежде: растянутых трениках и старинном, еще времен аэродрома, свитере.

Катя подруливает прямо к порогу.

– Ты еще в дом мне въехай! – голосисто, точно так же, как всегда, кричит Валя. И широко улыбается.

Катя, подъехав еще ближе, прямо к крыльцу, выходит из машины.

Обнимает подругу. С удовольствием замечает, что ее объятия крепкие, а на щеках играет румянец.

– Ну как ты, как? – не терпится Кате.

– Не дождетесь! – браво отвечает подруга. – Вчера на томографию ездила. Прикинь, заросло все. Як на собаце!

В доме Катю уже ждет накрытый стол. Внушительный салат «оливье», колбаска, рыбка, ассорти из домашних солений.

Только грибов нет – грибы Валентина Лессинг теперь ненавидит. И Катя тоже…

Валя разливает по стопкам водочку.

– Я не буду, мне ж еще ехать, – отказывается Катя.

– Будешь, – грозно говорит Валентина. – Сегодня – сорок дней.

– Чего? – удивляется подруга. И вспоминает: сорок дней, как умер Джейк…

Они молча, не чокаясь, пьют. Набрасываются на закуски. В камине осторожно потрескивают поленья. В окно бьется нетерпеливое солнце.

– Эх, Катька! Погодка прыжковая! – вздыхает Валентина. – Давай как-нибудь прыгнем, а?

– Да тебе твой Ганс не позволит!

– А что Ганс? При чем тут Ганс? – хорохорится Валя. – Так я его и спросила. Он вообще сейчас в Австралии. Да я с ним скоро разведусь! Надоел хуже тухлой капусты! Фриц Гансович!..

Катя молча улыбается. Наезды подруги на мужа давно стали привычными, равно как и ее угрозы развестись.

Ей на минуту вспоминается другой ужин – здесь же, три месяца назад, под католическое Рождество. Как тогда было тесно за столом! Как весело!

– Давай тогда, что ли, и других помянем? – спрашивает Катя.

– Давай, – соглашается Валя.

Они наполняют рюмки.

– За Фомича и Настю, – провозглашает Валентина. – А за Машку, смотри, пока не пей!.. Мы потом за нее отдельно выпьем, как за живую.

– А она и есть живая… – пожимает плечами Катя.

– А согласись, подруга, она всегда какая-то странная была?

– Да, не без этого… – вяло согласилась Катя.

Они молча выпили. Закусили «оливье».

Катя задумчиво сказала:

– Я вот, знаешь, о чем все думаю: помнишь, тогда, у тебя, на той вечеринке… Грибы ведь тогда ты раскладывала… Я это точно помню… Как же она, Машка-то, отраву к Настьке в тарелку подложила?

– А зачем ей было класть – именно Насте? – пожала плечами Валентина.

Катя удивленно посмотрела на подругу.

– Я об этом, когда в больнице лежала, много думала… – продолжила Валя. – Это мы в детстве называли – на кого бог пошлет… Кидал мальчишка в воздух какую-нибудь гадость – и кричал: «На кого бог пошлет!..» Мы – бежать… А ведь бог иногда и на него самого посылал, верно?.. Вот и тогда, у меня, на той вечеринке… Нас за столом сколько было?.. Семеро, да?.. А четверых – тебя, меня, Фомича, Настю – ей надо было убрать… Четыре к семи – совсем неплохие шансы… Так что она поганку свою – или что у нее там было – не к Насте в тарелку подкладывала – а в общую сковородку…

– Думаешь? А если б на нее выпало?

– Она бы ее и съела! Значит, бог послал на нее!.. Так она решила… И тогда дальше ничего бы не было… Для нее, для Машки, я думаю, это была такая игра… Вроде русской рулетки… И бог послал на Настю… А мог бы – на тебя, на меня, на Фомича…

Катя вздрогнула.

– Да-да! – воскликнула Валентина. – Ну а когда у Машки в первый раз получилось – тогда она и пошла вразнос… В себя, можно сказать, поверила… В удачу свою… И в свое – право… Нет, у нее не все шарики на месте, это я тебе точно говорю… Да еще алкоголь…

Валентина усмехнулась, наполнила рюмки обеим.

– Ты что-то частишь, – поморщилась Катя.

– Давай выпьем за Машку, а потом – перерыв… Да ты салат-то ешь, это «оливье» – не то что твоего профессора крабовые палочки!.. Давай, за Мэри… Сука она, конечно, – но пусть ее не слишком менты там мучают…

Они выпили. Закусили.

– Валя, а как ты думаешь, – осторожно спросила Катя, в голове у нее от выпивки с непривычки зашумело, – когда Машка могла вам на машинах тормоза испортить? Паша говорит, что она сюда, к вам, специально приезжала… А я вот думаю: может, тогда же, на вечеринке?

– А когда ж еще! – безапелляционно проговорила Валентина. – Тогда и подрезала тормоза, когда мы все Настей занимались! Ты вот где была, когда Настюша умирала?

– Я?.. Я «Скорую помощь» вызывала… Потом ей искусственное дыхание делала…

– А я – я «Скорую» побежала встречать… Фомич вместе с тобой искусственное дыхание делал… А где были остальные? Ты помнишь?

– Андрей вроде на крыльцо выбежал… А остальные – не помню…

– Вот и я – не помню… Так что Машка в суматохе вполне могла взять с кухни нож, спуститься в гараж, перерезать там тормоза у машин… Про машины она, наверное, все знает – где там чего резать… От Фомича, скажем… Он же автомобилист… Был… Или, может, от десантника того – Мещерякова, что ли… Помнишь, он ее водить еще тогда учил… Вот я и думаю… Поверила девка в свою удачу, понимаешь?.. Что бог, мол, на ее стороне… Решила: в один вечер обеих завалю… Вот она Настену отравила – и пошла в подвал, шланги резать… К тому же – зачем ей было видеть, как Настя мучается?!

– Складно все у тебя получается… – вздыхает Катя. – Но если так – какая же она все-таки сволочь…

– Да больная она!.. Не все у нее дома!.. Ну как, все я тебе про нее объяснила, а?

– Прямо Шерлок Холмс…

– Гожусь в частные детективы, а?.. Как там, кстати, твой Павел? Птичкин твой Синичкин?.. Подручные ему не нужны? А то я могу…

– Да ничего он… – неопределенно проговорила Катя. – Работает там над чем-то…

– А ты-то, кстати говоря, сейчас – как? С кем? – круто меняет тему разговора Валентина и подозрительно смотрит на Катю.

– Пока ни с кем. Отдыхаю.

– Кто ж тебя ужином-то кормит?

Катя загадочно улыбается. Осторожней надо быть с этими подругами, не болтать зря языком…

Она не будет говорить Вале, что позавчера Павел Синичкин, частный детектив, сделал ей предложение.