Глава 15 Рассказ чужеземца

В тысяча девятьсот восемьдесят первом году господин Джейкоб Уильямс О'Гар, вице-президент и исполнительный директор компании ASC, приехал в Россию уже не в первый раз, однако впервые интересы бизнеса задержали его так надолго. Он поселился, как и всегда, в гостинице «Националь» – ужасной бетонной коробке напротив Кремля, в начале улицы Горького. Переговоры с советскими чиновниками – а речь шла о поставке в СССР большой партии медицинской техники – двигались более чем неспешно. Однако уезжать было нельзя: здешние партнеры по переговорам привыкли к нему, а он более или менее понимал русский язык и местные нравы. К тому же размеры контракта – около трехсот миллионов долларов – требовали его присутствия в Москве. Овчинка, как утверждает русская поговорка, стоила выделки.

В паузах между вялотекущими переговорами у О'Гара оставалось огромное количество свободного времени, и он воспринимал свое пребывание в столице советской империи как своеобразный отпуск. Развлечений в ту пору в Москве было немного. Имелось три-четыре неплохих ресторана – «Узбекистан», «Метрополь», «Пекин», «Арагви», однако восточная кухня в советской трактовке быстро ему приелась. Джейкоб Уильямс просмотрел все спектакли Большого театра. Он даже, пользуясь определенным знанием русского языка, посещал представления модных в ту пору Театра на Таганке и «Современника». Посмотрел и несколько новых советских кинофильмов – «Москва слезам не верит», «Пираты ХХ века», «Экипаж» – и счел их весьма недурственными.

Как и во время своих предыдущих приездов в Москву, О'Гар, разумеется, прибегал к услугам местных проституток. Семейная жизнь у него не слишком заладилась, а местные жрицы любви были, во-первых, красивы; во-вторых, молоды и свежи; а в-третьих, ласковы. Кроме того, обходились они фантастически дешево. За один блок «Мальборо», за джинсы «Ливайс» можно получить ночь неподдельной, страстной любви, которая в Париже обошлась бы не менее чем в триста американских долларов.

И вот однажды мистеру О'Гару его постоянная подруга Жанна, вечно проводящая вечера в баре «Националя», а ночи – в номерах гостиницы, предложила нечто, по ее словам, особенное – за разумные комиссионные, разумеется. Девушка, с которой Жанна собралась познакомить Джейка, была, по ее словам, далеко не обыкновенная: очень молодая и очень неопытная – чуть ли не новичок. Джейк, разумеется, не поверил Жанне насчет «новичка» – он-то знал, как проститутки умеют набивать себе цену, однако согласился «попробовать».

В назначенный час «новенькая» робко постучалась в его номер. Ее звали Мэри, а по-русски – Маша.

Она и в самом деле показалась ему неопытной, непрофессионалкой – или она так хорошо играла? Это распалило уже начинавшего тогда стареть О'Гара (ему шел в ту пору сорок восьмой год). Он овладел Машей с ошеломившим его самого натиском. Когда он пришел в себя и, тяжело дыша, отвалился от нее, девушка заплакала. И в этот момент он вдруг с ужасом понял, что она была девственницей!

О'Гар вознаградил ее по-царски: дал двести долларов. И даже против собственной воли – первой его мыслью было: избавиться от девушки как можно скорее – попросил прийти к нему завтра.

Она пришла – и снова осталась до утра. А затем – на следующую ночь… Вскоре она стала его постоянной спутницей.

Джейк нашел в Мэри все, о чем мечтает стареющий мужчина: юность, неопытность, чистоту, преданность, доверие… Широко раскрыв глаза, она слушала его рассказы о жизни в Америке, о других странах. Она не была нигде дальше Малаховки, а он исколесил весь свет, от Сеула до Монако. Совершал кругосветное путешествие на яхте. Сплавлялся на плоту по бурной Колорадо. Прыгал с парашютом в Антарктиде… Она проживала на окраине Москвы в однокомнатной квартире впятером – вместе с мамой, бабушкой, дедушкой и отцом. У него одна только ванная комната в его трехэтажном особняке на берегу озера Эри была больше, чем вся эта квартира…

Словом, Мэри заполучила в лице мистера О'Гара мечту о прекрасном принце – правда, несколько староватом, но зато мудром и всепонимающем. В нем она увидела надежду на перемены в своей жизни. А О'Гар, как новоявленный Гумберт Гумберт, обрел в семнадцатилетней москвичке то, о чем мечтает каждый мужчина: юность, покорность, послушание и простоту.

И вот он дает ей денег, и она снимает себе квартиру где-то на окраине большого парка – кажется, Измайловского. Отношения с родными у нее не складываются, и она рада избавиться от них. Он даже начинает подумывать: хорошо было бы вывезти эту девушку в Штаты, поселить ее в тихом местечке поблизости от офиса и наведываться к ней два-три раза в неделю, отдыхая с ней от деловитой, страшно загруженной феминистки-жены, давно уже ставшей похожей на старую клячу…

Каждую московскую ночь О'Гар теперь проводил в их гнездышке, в их тесной однокомнатной квартирке, которая, впрочем, казалась его пассии настоящим дворцом. Она пытается – сначала довольно неумело, а потом все вкуснее и вкуснее – готовить и потчевать его обедами. Они подолгу разговаривают: точнее, он рассказывает о своей бурной жизни, заполненной делами, поездками и приключениями, а она внимает ему. Они занимаются любовью, и ему кажется, что он по-настоящему нравится Мэри и она получает все больше удовлетворения от их связи… Он все чаще и чаще думает, как бы вытащить ее из России… Даже делится с ней своими планами… Она засыпает его вопросами. Они кажутся ему донельзя наивными: «А правда, что в любом вашем магазине можно купить все-все и без очереди?.. А правда, что у вас можно свободно купить машину – и даже в кредит?..» Они все больше сближаются. Начинают обсуждать друг с другом буквально все – от творчества русских писателей прошлого века, которых она, оказывается, неплохо знает, до тех переговоров, которые он ведет с советским «Внешторгом».

И вот однажды, во время их заключительного раунда, когда оговариваются последние детали многомиллионного контракта с Советами, О'Гар вдруг с ужасом начинает понимать: русским партнерам известны все его намерения. Это может стоить ему – точнее, фирме, которую возглавляет его жена! – пять, а может быть, десять, а может, даже пятьдесят миллионов долларов!.. Но откуда они узнали?!

Сомнений нет: он рассказывал о своих планах одной лишь Маше – только ей одной! О, какой же он идиот! Неужели он забыл: русским – никому! – нельзя верить! Каждый из них или работает в КГБ, или является осведомителем этой всемогущей тайной полиции!

И Маша, значит, – тоже! Она, она предает его!

Как только заканчиваются переговоры, Джейк немедленно, на такси, бросается из здания на Смоленской площади, домой – точнее, в ту квартирку, что он снимает для них. Маша встречает его растерянно. Она то бледнеет, то краснеет. На кухне его ждет праздничный (по советским, разумеется, меркам) обед: жареная курица с жареной картошкой, бутылка коньяка. Он ничего этого не замечает. Он набрасывается на Мэри с обвинениями и упреками. Он называет ее грязной предательницей. Лживой шлюшкой. Отвратительной доносчицей.

Она плачет. Она ни в чем не признается… Джейк кричит, что между ними все кончено – навсегда. Кричит, чтобы она не смела ни приходить к нему, ни искать его. Он собирает те немногие свои вещи, что были в ее квартире, и снова переезжает – в постылую гостиницу «Националь». На прощание он отдает Маше все свои наличные деньги: около полутора тысяч долларов.

Мэри не поднимает головы. Она плачет ничком на диване.

Через три дня он подписывает контракт с Советами. Убыток, который нанесла ему утечка информации (а стало быть, Маша!), оказывается не таким уж и большим: что-то около пяти миллионов долларов. Но обида от ее предательства не проходит. Он уезжает в Штаты и решает навсегда вычеркнуть даже память о Мэри из своей жизни.

В своем родном Кливленде он по-прежнему занимается делами фирмы. Его жена остается его боссом. И работа, и супруга – теперь он особенно отчетливо понимает это – давно ему опостылели. Но разводиться нельзя – по условиям брачного контракта он тогда потеряет все: и деньги, и видный пост, и высокое положение. Джейк начинает относиться к работе спустя рукава – насколько это возможно в Америке. (Супружеские обязанности он перестал исполнять уже давно – да это, кажется, и не требуется его чрезвычайно деловой и занятой супруге.) Все больше времени мистер О'Гар отдает своему увлечению – экстремальным видам спорта. Это и серфинг на Гавайях, и сплав на каноэ по бурным рекам Среднего Запада, и новейшее увлечение – групповая парашютная акробатика… Московские события потихоньку стираются из его памяти. И одновременно он с удивлением замечает, что та злость, которую он питал к Маше, потихоньку испаряется. Ее место занимает ностальгия по ней. Он все чаще вспоминает ее молодость, свежесть, ее ласку… Ее неподдельный интерес к нему… Нет, американские женщины (а в любовницах у него нет недостатка) не могут сравниться с ней!..

Проходит год, и тут дела бизнеса снова призывают его в Москву. Поездка обещает быть короткой – всего одна неделя. Он едет в столицу советской империи с радостью – он решает для себя снова увидеться с Машей.

Столица СССР производит на него, как всегда, гнетущее впечатление. Серые дома, серые лица, плохо одетые, хмурые люди. Только что умер Брежнев. К власти пришел шеф Кэй-Джи-Би Юрий Андропов. По улицам метет поземка.

О'Гар поселяется, как всегда, в «Национале». Он расспрашивает в отеле у знакомых проституток, барменов, швейцаров о Маше. Никто не знает, где она, что с ней. Она здесь больше ни разу не появлялась.

Тогда О'Гар решает – а вдруг? – поехать на ту квартиру, которую он снимал для Марии. Таксист привозит его в Измайлово – он просит его подождать. О'Гар поднимается на третий этаж по темному подъезду, пахнущему кошками. Звонит в знакомую дверь. Ему открывает она, Маша.

На руках Мэри держит младенца.

Младенцу на вид месяца два-три. (У О'Гара никогда не было детей, он их не любил и в них не разбирался.) Мальчик – Джейк как-то все же понял, что это мальчик, – бессмысленным взглядом смотрел на пришельца и сосал палец. В руках у него была погремушка ядовито-красного, очень советского вида.

Мэри выглядела отвратительно. Нечесаная, неприбранная, усталая, с синяками под глазами. Хуже того: она встретила О'Гара с нескрываемой враждебностью и даже хотела захлопнуть дверь прямо перед его носом. Он еле уговорил ее, чтобы она позволила ему войти. Но она даже не предложила ему сесть. Маша смотрела на него, как настоящая мегера. Как ведьма из русской сказки, настоящая баба-яга. Да что там – она была просто злобной фурией! Чем-то она напоминала Джейку его собственную крысу-жену, только моложе на тридцать лет. Из Мэри за какой-нибудь один год напрочь улетучились волшебство и очарование юности. Она гляделась точно так, как вечно всем недовольные, вечно орущие на клиентов советские продавщицы в полупустых магазинах. Или местные подавальщицы пива – в грязных, похожих на притоны, пивных.

Нет, сказала она, ей не нужна его помощь. Нет, сказала она, она не хочет его больше видеть. Нет, заявила она, ни к какому ребенку он, О'Гар, не имеет никакого отношения. Да, она хотела бы, чтобы О'Гар убрался, и поскорее – и из ее квартиры, и из ее жизни.

О'Гар, как и год назад, достал из портмоне всю наличность – что-то около двух тысяч долларов. Она швырнула деньги ему в лицо. Они все разлетелись по квартире. Он не стал собирать их, развернулся и вышел.

Можно ли утверждать, что эта встреча надломила его жизнь?

Наверное – нет, но как-то она на нее повлияла. Потому что, вернувшись в Штаты, О'Гар имеет объяснение со своей супругой Джеральдиной. Он кричал, что ему надоело работать на нее. Что он, благодаря своим талантам инженера и организатора, уже сделал ей предостаточно денег. Что он хочет уйти – отдыхать и жить для себя. Они с супругой заключают соглашение: О'Гар продолжает номинально числиться в ранге первого вице-президента фирмы, ему выплачивается солидное денежное содержание. Вместе с тем он никак не вмешивается ни в дела компании, ни в личную жизнь супруги. У нее, злобно кричала жена, есть любовник – ему тридцать два года, и он настоящий жеребец, и ей надоело, что утомленного шлюхами мистера О'Гара можно использовать только в качестве грелки!

Они расстались. О'Гар искал забвения не в выпивке, не в женщинах и не в наркотиках. Он начинает каждодневно, профессионально заниматься тем, о чем мечтал всегда: рисковать жизнью.

В одиночку (с одним только шерпом – проводником) он покоряет Эверест. Охотится на львов в Африке. Погружается с аквалангом у Большого Кораллового рифа. Организует экспедицию к верховьям Амазонки… Однако подлинной его стихией, настоящей любовью становится небо. Он занимается новомоднейшими увлечениями: бэйз-джампингом,[44] и скай-серфингом[45] но более всего ему нравится групповая акробатика. Он сколачивает команду, четверку, и они принимаются упорно тренироваться. Они побеждают в первенстве штата… Занимают третье место на чемпионате США… Входят в двадцатку лучших на мировом первенстве…

В восемьдесят седьмом году все американские газеты полны сообщениями из России: Горбачев, перестройка, гласность… Из журнальной статьи О'Гар с удивлением узнает, что, оказывается, на советские аэродромы теперь допускают тренироваться иностранных парашютистов – разумеется, за деньги, однако эта цена столь смехотворна!.. Джейк отправляется в Советский Союз – один, на разведку.

Он давно старается не вспоминать о Маше – однако на подмосковном спортивном аэродроме Колосово первой видит именно ее!

Да, это она – в летном костюме, в шлеме, с парашютом за плечами! А вокруг наматывает по зеленой аэродромной травке, изображая самолет, четырехлетний малыш – ее сын. И тут к Мэри подходит веселый, белокурый, румяный советский десантник – и целует ее. По тому, как она нежно льнет к нему, О'Гар понимает: она любит его и все у них, похоже, всерьез…

Вечером, улучив момент, Джейк вызывает Машу на беседу, но она по-прежнему неприступна. Да, она узнала его, но не хочет иметь с ним ничего общего. Она не верит ему. Она собирается замуж и предупреждает его: если хоть кто-то узнает о ее прошлом и об их отношениях – она убьет его. Просто испортит его парашют. По ее глазам он понимает: это не шутка. Как он может помочь ей, спрашивает Джейк. Никак, отвечает она, только оставив ее в покое.

Тут Катя прервала свой рассказ, вернее, пересказ джейковского повествования – и пояснила мне: у Маши действительно был роман с десантником Васей Мещериным. Тот в самом деле собирался жениться на Машке. А еще – он приучил ее пить. Но однажды он исчез с аэродрома и больше никогда не появлялся. На все вопросы Мария отмалчивалась, а то и бросалась с кулаками, смотря сколько выпила к тому времени.

Прыгать в России Джейку понравилось. Советская экзотика – тараканы в гостинице, макароны в столовой, водка по ночам – Джейку в принципе показались забавными, продолжила Катя перевод. В следующий раз он привез в Союз свою четверку. Потом они стали приезжать ежегодно…

– Ну, об этом я как раз тебе рассказывала, – заметила Катя. – Ничего нового он про этот период не сообщил… И все-таки удивительно, – добавила она со вздохом, – что Машка ни разу, никогда, ничем не выдала, что они с Джейком так давно знакомы, что у них были какие-то отношения… Разве что один-два взгляда выдали их… И то я вспомнила об этом и поняла, в чем дело, только сейчас… Все-таки какая скрытная она была, эта Машка…

– А что же дальше случилось с Джейком? – прервал я Катю.

– Дальше, – продолжила Катя рассказывать за мистера О'Гара, – дальше, в девяносто втором году, тяжело заболела его супруга Джеральдина. Ее поместили в психиатрическую лечебницу. Джейку пришлось бросить рассеянный образ жизни и целиком посвятить всего себя управлению фирмой. Фактически он становился ее полновластным хозяином. Ни о каких отпусках, поездках, парашютах речи уже идти не могло… Через год Джеральдину выпустили из клиники, но ни к какому управлению она уже была не способна. Целыми днями просиживала в своей комнате, лепила из пластилина игрушки, писала чудовищные пейзажи. Однажды в конце весны девяносто пятого года он, вернувшись в половине двенадцатого ночи из офиса, обнаружил ее в ее комнате – висящей под потолком в петле. Она оставила записку – ужасными каракулями: Прости меня, Джейк…

Только после смерти Джеральдины Джейк вдруг понял, как много значила для него эта женщина, на которой он, признаться откровенно, женился по расчету и которую он, как казалось ему, никогда не любил. Он остался один. Совсем один, в целом мире. Его родители давно умерли. Братьев и сестер у него не было. Не было и детей. Что ему, шестидесятилетнему, оставалось? Только работа. Его фирма, в которой он остался полновластным хозяином… Он приезжал к семи, засиживался в офисе до полуночи. Порой и ночевал в своем кабинете.

Джейк добился своего: вывел компанию из кризиса, куда ее загнала в последние годы своего безраздельного правления Джеральдина, начинавшая к тому времени, как он теперь понимал, сходить с ума.

Весной девяносто восьмого года О'Гар обратился к своему терапевту с жалобами на усталость, быструю утомляемость, головокружение. Он думал – обычное весеннее недомогание, доктор пропишет ему витамины и, может быть, новомодный прозак. Однако его целый день продержали в клинике. К вечеру врач объявил ему приговор: рак крови. Шансы на выздоровление, конечно, есть, но они достаточно призрачны. «Сколько мне осталось?» – спросил О'Гар. «Год. От силы полтора».

После убийственного диагноза Джейк не стал менять своих привычек. Отупляющая работа в компании. По выходным – многолюдные вечеринки с коллегами по работе. Иногда – один-два парашютных прыжка в местном аэроклубе. Однако все чаще он стал проводить ночи без сна и все чаще задумываться, что и кого он оставит после себя на этой земле. Он вспоминал всю свою жизнь. Он много чего повидал, много с кем был знаком, дружен и близок, но теперь ему отчего-то казалось: лучше, чем на том далеком российском аэродроме, ему больше никогда нигде не было. Ему так пришлась по сердцу российская отзывчивость, доброта и теплота… – да к тому же тогда те четыре русские девчонки спасли его от верной смерти… Точнее – он, наверно, все равно бы спасся, однако они, совсем не зная этого, рисковали собой, чтобы выручить его из беды.

И еще он думал: лучшей его подругой, лучшей любовницей и самой понимающей его душой была, оказывается, та русская девушка – семнадцатилетняя Мэри, пришедшая однажды в номер его московской гостиницы… Он все ж таки был по происхождению ирландцем, а ирландцам, как и русским, свойственна сентиментальность и ностальгия…

И тогда Джейк позвонил в Москву Маше. Он пригласил ее приехать к нему в Штаты – можно вместе с сыном.

На этот раз она была благосклонна – согласилась. Он послал ей вызов.

И вот летом девяносто восьмого года они встретились в кливлендском аэропорту. Джейк взял напрокат лимузин. Он хотел удивить их. И сразу понял, что этого делать не стоило. И вообще – приглашать их, наверно, вряд ли было надо… Пусть в его памяти осталась бы та юная, невинная, семнадцатилетняя девочка в полутьме московского отеля. Пусть даже запомнилась бы ему простоволосой, нечесаной, в своем московском жилище с младенцем на руках. Или хотя бы резвой, резкой на язычок парашютисткой из подмосковного аэроклуба…. Сейчас перед О'Гаром предстала тридцатичетырехлетняя женщина, выглядевшая, по американским меркам, на все сорок пять: с одутловатым, красным, морщинистым лицом… Вульгарно накрашенная, крикливая… Неужели, думал О'Гар, она и та девочка-тростинка – одна и та же женщина? Бывает, из мерзкого кокона появляется хрупкая бабочка… Но, значит, случается и наоборот, когда нежная бабочка превращается с годами в волосатую гусеницу?..

И сын ее, Борис Маркелов – может быть, это все же и его сын? – также разочаровал Джейка. Он ничуть не был похож на него самого. Низкорослый, угрюмый, прыщавый, неуклюжий подросток. Волчонок, вечно глядящий исподлобья, односложно отвечающий на вопросы, огрызающийся на мать и даже на него, Джейка.

В первый же вечер, в гостиной особняка – ужин был заказан в китайском ресторане, оттуда прислали и прислугу, – Мария в одиночку выхлестала едва ли не бутыль виски. И, потеряв над собой контроль, стала о чем-то без перерыва говорить, петь заунывные русские песни… Потом попыталась соблазнить О'Гара, слюняво целовала, дышала в лицо перегаром… Он оттолкнул ее и ушел к себе в спальню.

Она заснула прямо в одежде в гостиной на диване.

Однако делать было нечего: пригласил – терпи. И улыбайся. О'Гар свозил их в Кливлендский музей науки и техники, в музей рок-н-ролла. Однако куда больше, надо отдать должное, обоим русским, маме и сыну, понравились безграничные молы, аква– и просто парки с американскими горками. А более всего – из всей огромной, удивительной Америки! – им полюбился обычный пляж на берегу озера Эри, поблизости от его особняка. Там мать с сыном пропадали часами. Просто лежали на песке на солнце. И когда О'Гару случалось видеть тело Маши в крохотном купальнике – уже толстое, с отчетливо выпирающим животом и толстыми ногами, он всякий раз поражался: куда делась та девочка, та юная русская, впервые согласившаяся играть роль проститутки? Неужели это жирное тело целиком сожрало ее?

Все шло довольно мило, за исключением, пожалуй, одного: их вообще не следовало приглашать в Кливленд.

Гром грянул однажды в понедельник. Мистеру О'Гару в офис позвонил его личный адвокат. Отчего-то смущаясь и запинаясь, он попросил о встрече.

Джейк назначил ему деловой ленч.

За порцией обезжиренной курятины с зеленым салатом адвокат поведал господину О'Гару следующее.

Русская гостья, проживающая в доме Джейка, пыталась поверенного во всех делах и душеприказчика О'Гара соблазнить. И – адвокат смущенно покашлял – преуспела в этом. Взамен ее сексуальных услуг – весьма, надо сказать, изысканных – Мэри попросила выдать тайну завещания господина О'Гара.

– И?.. – спросил Джейк.

– И я рассказал ей. Прости меня, но я – рассказал… Конечно, я совершил должностной проступок, но… И я виноват перед тобой… Но условия завещания можно и изменить… Или сделать вид, что ты их поменял… Ох, если б ты знал, Джейк, как она делает минет!..

Домой Джейкоб вернулся более чем взбешенным.

В завещании он делил свое состояние на две части. Акции принадлежащей ему фирмы он разделял между высшими менеджерами своей компании – причем таким образом, что фактическим хозяином ASC становился наиболее толковый и симпатичный мистеру О'Гару молодой сотрудник. А другую часть своего наследия – наличные, акции иных компаний, облигации, а также недвижимость – он, по непонятной прихоти, отписывал в равных долях тем четверым русским девочкам-парашютисткам, что когда-то спасли его – Насте Полевой, Кате Калашниковой, Марии Маркеловой и Валентине Лессинг. Никто, кроме его самого и его душеприказчика, разумеется, не знал об этом. И вот теперь в эту тайну проник посторонний человек – Мария.

Джейк нашел Мэри на пляже. Он был более чем разгневан. Однако хорошо умел скрывать свои чувства – иначе он никогда бы не стал управляющим столь высокого уровня. Он подозвал Марию. Она подошла. В ее походке на миг ему вдруг почудилась та угловатая девочка-подросток, что проникла к нему однажды в номер «Националя». Ее тело уже стало шоколадным от загара и оттого казалось менее толстым. Тесный купальник не скрывал ее прелестей. Джейк ледяным тоном объявил Марии, что знает о ее попытке проникнуть в тайну его завещания. Это первое. Второе. Он считает это весьма оскорбительным и не может более доверять ни ей, ни ее сыну. Поэтому, третье: он просит мать с сыном немедленно покинуть его дом. В аэропорт к ближайшему рейсу на Москву их отвезет такси, добавил он. И, наконец, последнее: он, сказал господин О'Гар, изменил свое завещание. Отныне, в качестве наказания за вероломность она, Мария Маркелова, из завещания исключалась.

Сказав все это, О'Гар развернулся и пошел к дому, утопая в песке своими пятисотдолларовыми мокасинами.

Через полчаса он уже садился в свой «Мустанг» и уносился в сторону Кливленда – ему не хотелось больше ни видеть, ни говорить ни с Машей, ни с Борисом. Он поживет пару дней в гостинице, пока они не уберутся из его особняка…


Историю Джейка Катя пересказала мне уже под утро – в моем с мистером О'Гаром номере «люкс». Мистер О'Гар давно похрапывал во второй, спальной, комнате номера. Странно, я почему-то думал, что иностранцы вообще не храпят… К себе в комнату – туда, где две подушки на кровати были изрезаны Машиным ножом, – Екатерина Сергеевна идти боялась. Время близилось к шести утра. По лицу Кати было видно, что она более чем устала.

– Ну, и что ты по этому поводу думаешь? – спросила она.

– А Джейк действительно поменял завещание? – ответил я вопросом на вопрос. – Или только пригрозил?

– Только пригрозил. Ничего он не поменял…

– Маша, похоже, принимала это в расчет… – в раздумье сказал Павел. – Она, наверно, все-таки изучила характер Джейка – вспыльчивый, но отходчивый – и держала про запас два варианта… Первый – он вычеркнул ее из завещания. А второй – нет… И на всякий случай «убила» себя…

– А зачем?! – воскликнула Екатерина Сергеевна.

– Значит, – предположил я, – Борис был действительно сыном Джейка… И она была абсолютно в этом уверена… Потому и расчищала Борису – несчастному, всеми обиженному сироте, путь к наследству… Ведь если б она убила всех вас… И «умерла» бы сама… Тогда… Тогда Борису сам бог велел: подавать в американский суд ходатайство о проведении ДНК-экспертизы и признании господина О'Гара своим отцом… А экспертиза по ДНК дает точный ответ – кто отец – в девятисот девяноста девяти случаях из тысячи… И тогда – завещание неисполнимо, налицо прямой наследник… И существовала большая вероятность того, что все наследство мистера О'Гара перешло бы к Борису Маркелову… А вот если бы хоть кто-то из вас, из четверки, остался жив, вы могли бы подать встречный иск, и процесс затянулся бы на годы – если не на десятилетия… А если вы все мертвы – никаких, кроме Бориса, претендентов на наследство нет… Несчастный подросток, которого всю жизнь не признавал отец-миллионер… Да это история – прямо для первой полосы ихнего «Кливлендского комсомольца»!.. Все газеты встали бы горой за Бориса… И телевидение… И общественное мнение… А адвокаты дрались бы за право представлять его интересы в суде… Он бы выиграл дело, и очень быстро. Держу пари!.. Наверно, и в Америке-то остался для того, чтобы изучить там все ходы-выходы – в суде и прокуратуре…

– А ты думаешь, он действительно остался в Штатах? – перебила меня Катя.

– Думаю, да… Работает где-нибудь на заправке или в «Макдоналдсе». Мало ли в Америке нелегальных эмигрантов!.. По вечерам учит язык, ходит в библиотеку окружного суда и читает законы… Ищет прецеденты для своего случая… Ну, а потом, если б все было нормально – для нее, Маши, нормально, не для нас! – Борис получил бы наследство… Здешний шум по поводу убийств улегся бы, она, Мэри, по чужим документам переехала бы в Штаты… Или он, Борис, вернулся бы сюда с деньгами… С большими деньгами…

Катя устало прикрыла глаза.

– Но это все мои догадки, – поспешил оговориться я. – Может, твой приятель-пограничник ошибся. И Борис все-таки вернулся. Жил все это время где-нибудь у двоюродной бабушки в Малаховке – и помогал, кстати говоря, Маше совершать убийства…

– Еще один момент, – сказала Катя. – Вам, Павел, не показалось странным, что адвокат Джейка вот так легко и просто, всего за какую-то там сексуальную услугу, выдал Машке тайну своего клиента? Рассказал ей все о завещании?

– Показалось.

– И мне показалось… А может, – продолжила Катя, – мистер О'Гар лукавит? Точнее говоря, врет? Может, Машка не адвоката, а его самого, Джейка, соблазнила? Он растаял и все ей рассказал? Все о своем завещании?

Я минуту подумал и сказал:

– Запросто может быть и такое! Адвокаты вообще-то – народ скрытный… А уж американские – тем более… Выдать тайну клиента – преступление почище уголовного… Запросто можно и под суд угодить… Так что вполне возможно, что Джейк всю эту историю для нас с вами выдумал… Для того чтобы все вокруг были, извините, в дерьме, а он весь в белом… А у вас, должен заметить, уважаемая Екатерина Сергеевна, голова работает неплохо… Даже в столь поздний, точнее, уже ранний час…

– Спасибо за комплимент, – чуть склонила голову Катя.

– И последнее, – сказал я. – Вы бы хотели, Екатерина Сергеевна, чтобы я продолжил свои … э-э… изыскания?

Катя пристально посмотрела мне прямо в лицо.

– Угроза моей жизни миновала?

– Думаю, да. Если не будете ездить на красный свет.

Екатерина Сергеевна едва заметно улыбнулась.

Я видел, что она отчаянно борется и с усталостью, и со сном, и с возбужденным состоянием, которые принес нам этот долгий-долгий день.

Но, по иронии судьбы, в гостинице остались свободными два номера. И в каждом из них недавно совершались преступления: номер Фомича, где мы теперь сидели, а за стенкой посапывал мистер О'Гар, и Катин номер – с подушками, изрезанными Машиным ножом. Поэтому я понимал – идти к себе ей вовсе не хотелось.

– А еще Джейк сказал, – добавила Катя, – что он очень разочарован в нас. Если бы он предполагал, что его благой порыв приведет к стольким смертям, он бы ни в коем случае не оставил никому из нас ни цента.

– Вы-то здесь при чем? – пожал я плечами. – Все дело в Маше…

– Все дело в нас – русских! – вдруг зло выкрикнула Екатерина Сергеевна. – Вечно мы перед Западом так: то гавкаем, то косточку клянчим, то – между собой деремся… Как собаки дворовые!.. Загадочные, блин, русские души!..

Был уже тот поздний, или ранний, час. За окном стояла предутренняя тишина. Обычно в это время спавшие всю ночь люди на пределе своих сил говорят то, что они никогда бы не сказали в иное время, при свете дня.

Глаза Кати повлажнели. Я сел на ручку кресла и ободряюще приобнял девушку.

– А еще Джейк сказал, – сквозь слезы продолжила Катя, – что он оставит нам с Валентиной по сто тысяч долларов. А все остальное – отдаст на благотворительность… Подумаешь!.. Да мне и не нужны были его деньги! Жила – ничего о них не знала! И прекрасно жила! А тут он нас, видите ли, решил наказать! Нас – за Машу – наказать!

– Ты еще сутки назад ничего не знала, а теперь стала вдруг богаче на сто тысяч, – разумно заметил я. – Радоваться надо, а не плакать.

– Я… я… я и радуюсь! – еле сдерживая слезы, проговорила Катя, уткнувшись мне в свитер, и горько расплакалась.

Загрузка...