Закат на Авеню Монтень (СИ)

Глава 14

Праздник был в самом разгаре. Гости прибывали каждые пять минут и конца им не было видно. Список приглашенных обновлялся каждый раз, когда очередной гость переступал порог загородного дома. Они приезжали на дорогих машинах, держа в руках дорогие подарки, и прямиком направлялись к молодоженам, которые находились в глубине огромного сада. Играла музыка. Тихо, так чтобы не заглушать разговоры присутствующих, она лилась по их головам и вылетала за пределы всего этого действа.

Он смотрел на все это и не мог поверить, что этот момент настал. В глазах невольно почувствовались слезы, но он быстро заглушил этот порыв, пронеся рукой по холодно голубым глазам. Старик сидел в стороне от всего этого. Это был не его праздник. Выполнив все причитающиеся отцу обязанности, он молча удалился в самый дальний угол и попросил не беспокоить его по пустяковым делам. Телефон был отключен — сегодня он хотел отдохнуть и хотя бы на один день отстранится от всего мрака, в котором он пребывал все это время.

Дочь была счастлива. Улыбка не сходила с ее белоснежного лица и она с большим удовольствием одаривал ее всех присутствующих. Наверное, это и было то, ради чего стоило стремиться и работать. Счастье родных, что может быть лучше, жаль, что ему самому было не так весело как всем. Боль в груди становилась все сильнее, а дыхание было тяжелым и коротким. Стоило ему только сделать более глубокий вдох, как организм тут же отзывался истошных кашлем, сопровождающимся кровавой слюной. Конец был близок, он чувствовал это как зверь, чувствовавший смерть, загнанный охотниками в западню. Старик старался оттянуть этот момент. Пусть это случится завтра, или на следующей неделе, когда молодые уедут в свадебное путешествие, но только не сегодня. Не хотелось омрачать такой момент своим трупов и гулом сирен скорой помощи.

— Вот ты где. Закопался как крот.

Внезапно перед его лицом возник силуэт мужчины с протянутой рукой.

— Здравствуй, Жан. Давно не виделись.

Это был отец жениха. Старый банкир был полной противоположностью Синьену — он не курил, практически не пил алкоголя и был просто помешан на утренних пробежках. Присев рядом с ним, он сразу перевел разговор в более серьезное русло.

— Что с нашим делом, старина?

— Сегодня свадьба наших детей, а ты все никак не успокоишься.

— Такие дела не могут быть отложены в долгий ящик, мои коллеги ждут ответа на поставленные вопросы.

Видя напористость своего новоиспеченного родственника, Синьен злобно посмотрел на него.

— Ты можешь потерпеть всего один день и оставить рабочие моменты за дверями этого дома.

— Ты говоришь так, будто тебя это уже не касается и ты не при делах. Если что, то хочу напомнить тебе, что это была твоя идея и отречься от нее у тебя не получится. Последние дни я только и занимаюсь тем, что кормлю отговорками наших партнеров, а им это уже надоело. Деньги перестали приходить на счета, но судя по нашим подсчетам товар распродан еще не весь. Примерно треть от всего осталась нетронутой. Ты не мог бы мне объяснить почему твои люди не реализовывают остатки?

— Потому что его у них нет. Вообще нет.

Худощавый банкир от удивления раскрыл глаза.

— То есть как «нет»?

— Очень просто.

— Но-о там более шестидесяти килограмм! Кто был ответственным за это.

— Мой сын — Хамон.

— Где он?

— В могиле.

Жан замолчал. На этот раз слова Синьена звучали серьезно и с большой долей сожаления. Банкир хотел было продолжить разговор, но подумав, понял что сейчас не время.

— Прости, я не знал. Ты знаешь кто убийца?

— Да.

— Он уже понес наказание?

— Нет, и я не собираюсь мстить.

Не понимая, как дальше вести разговор, банкир почти вплотную приблизился к Синьену.

— Что с тобой, старина? Ты совсем не похож на того прежнего человека о котором мне приходилось слышать. Ты выдохся? Тебе просто надо отдохнуть, а потом с новыми силами вновь взяться за это дело. Понимаю, это трудно и неприятно, но зло должно быть наказано, а преступник сидеть в тюрьме. В конце-концов это плохо влияет на твою репутацию. Если ты и дальше продолжишь спускать подобные вещи своим недоброжелателям, то в скором будущем с тобой никто не захочет вести дела. Что будет через пару лет, ты об этом подумал?

Синьен устал слушать все это, но обрубить разговор сразу и безапелляционно ему не позволял статус и положение сегодняшнего дня.

— Понимаешь, Жан, я не знаю точно доживу ли я до завтрашнего дня, а ты просишь смотреть на годы вперед.

— О чем ты?

— Пару месяцев назад я обследовался у своего личного врача и он вынес мне вердикт. У меня рак легких… в запущенной стадии. Он отмерил мне время, которое вот-вот подойдет к концу. И сейчас, когда я одной ногой в могиле мне хочется больше времени проводить с семьей, а работу оставить тем, кто будет после меня.

— И кто будет этот человек?

— Думаю твой сын прекрасно с этим справится.

Услышав такое заявление, банкир радостно заулыбался.

— Хорошо. Черт, да это же прекрасная новость!

— Я был уверен, что ты обрадуешься. Но я сделаю это с одним условием.

Жан внимательно посмотрел на Синьена.

— Ты, или твой сын никогда не вернутся к делу о смерти Хамона. Даже если об этом будет просить моя дочь.

— Как тебе будет угодно. Но что во всем этом такого секретного, что ты боишься довести это дело до конца?

— Я не говорил, что боюсь. Есть много других причин, чтобы не возвращаться к этому, и ты должен мне пообещать, что забудешь об этом.

— Обещаю, старина.

Банкир одобрительно похлопал Синьена по плечу и, услышав знакомый голос в толпе, направился в самую гущу праздника. За ним так же последовали те несколько знакомых, что постоянно сопровождали его на подобных мероприятиях. Вскоре вокруг никого не осталось и Синьен вновь остался один. Он радовался подобному одиночеству. Большие компании утомляли его и очень сильно раздражали. Одиночество было для него самым лучшим другом и собеседником — оно никогда не говорило лишнего и всегда давало высказаться. В голове вновь всплыли мысли о Лефевре. Об этом единственном полицейском, к которому он впервые проникся уважением. Не таким, какое обычно бывает с людьми, а более сдержанным, но для него самого это было непривычно, ведь полицейских он всегда считал людьми не первого сорта. Но с этим человеком все вдруг стало по-другому. Дидье не был похож на тех с кем ему приходилось общаться раньше. Исполнительный, лаконичный, если он говорил, то всегда по делу, в его словах всегда была сила и уверенность. Наверное именно поэтому он и отдал тогда приказ на его убийство — он боялся его и с каждым днем неизвестности, когда он точно не знал жив или мертв Лефевр, этот страх усиливался.

Этот фараон заслужил спокойной жизни. Он доказал это тем, что смог выжить в той катастрофе, что не побоялся выступить против него, человека, необделенного властью и деньгами. Это вызывало уважение.

Вдруг в самой гуще праздника наступила тишина, музыка стихла, а к небольшой концертной площадке подошел Жан. Взобравшись на помост к музыкантам, он взял микрофон и тоненьким, почти детским голосом, стал поздравлять молодых. Его лицо светилось от радости, но только Синьену была понятна истинная причина этой радости. Банкир не скупился на похвалу и пожелания, и каждое его слово сопровождалось бурными аплодисментами присутствующих гостей.

Это веселило всех… кроме одного человека.

Он все также сидел в тени небольших деревьев, стараясь отстраниться от всего этого хаоса. Он сделал главное — его дочь теперь в совершенно другом мире, более спокойном и обеспеченном, Жан об этом позаботится, несомненно. Теперь все было сделано.

Гости начали выстраиваться в небольшую колонну и медленно подходили к столу молодых, где щедро одаривали и лично поздравляли жениха и невесту. К большому удивлению, колонна выстроилась почти до самых дверей и норовила вывалиться за пределы охраняемой зоны.

Он поднял часы и посмотрел на время — нужно было заканчивать. Долгие праздники были утомительны для него, а с сегодняшним его состоянием это было опасно вдвойне. Синьен подал сигнал своему подчиненному и тот почти мгновенно пробежался вдоль колонны, где начал поторапливать присутствующих. Через несколько минут люди начали рассеиваться. Быстро откланявшись, они покидали праздник, садились в подготовленные автомобили и уезжали по своим домам. Праздник подходил к концу и осознание этого не могло не радовать хозяина всего этого торжества. Когда же последний гость благодарно пожав руку Синьену, скрылся за металлическими воротами дома, улыбаясь и сияя от радости, к нему подошла его дочь.

— Почему ты такой хмурый, папа?

Она обошла его со спины и легонько обняла.

— Мне больно видеть, что ты покидаешь наш дом. Посмотри на свою мать, она плакала весь праздник.

— Но я ведь никуда не уезжаю, мы будем жить рядом с вами. Я уже говорила об этом со своим мужем и он обещал купить дом поближе к вам.

Она наклонилась и поцеловала Синьена в щеку.

— Зачем тебе это? Теперь ты должна создавать свою семью и наше соседство будет только лишним. Ты должна понимать, что у тебя теперь другая семья и все возникающие проблемы ты будешь решать вместе со своим мужем.

— Ты говоришь так, будто мы никогда больше не увидимся. Не надо так. Сегодня такой день, а ты все о грустном. Так жить нельзя. Улыбнись. Ну давай! Ради меня.

Она продолжала уговаривать его и Синьен, поддавшись уговорам, натянуто улыбнулся.

— Вот видишь, не так уж это и трудно.

После этих слов он отпрыгнула от него, словно бабочка, и направилась к обратно к столу. Он смотрел ей в след и ловил себя на мысли, что во всей его лживой и гнусной жизни есть светлое создание, на которое хочется смотреть и радоваться. В его голове тут же всплыла картина той ночи, когда он взволнованный ходил вдоль медицинской палаты, где лежала его жена и вот-вот должна была родить. Помнил тот момент, когда впервые услышал голос новорожденной дочери и как был безмерно рад этому звуку… А теперь ему предстояло уйти. Она не знала этого, он старался всеми силами оттянуть этот разговор и избавить дочь от лишнего волнения. Наверное, так и должно быть, когда зарождается новая жизнь, старая должна уступить ей место. Этот закон нельзя было нарушать, как нельзя было и то, чтобы отец хоронил своих детей. Синьен вспомнил Хамона и невольно стал укорять себя за его смерть. Он не был рад, когда его сын решил войти в мир, где отец уже много лет жил и работал, но он был взрослым и решения должен был принимать сам. Синьен винил себя, что в тот злополучный день не настоял на обратном и не заставил молодого отпрыска забыть про эту идею. Так или иначе, но виновный в смерти был только он. Ни Лефевр, ни кто-либо другой. Только он и никто иначе.

Он раскаивался. Ни в слух, а про себя, в глубине души он просил прощения за все, чтобы сделано им за время, которое отвел ему Господь. Он знал, что его ждет и куда он отправится, но не пытался вымолить прощения, ему просто хотелось раскаяться. Именно сейчас, когда он одной ногой шагал в бездну, ему хотелось высказать все то, что не смог сказать за целую жизнь. И плевать как это скажется на его будущем, главное что он смог.

Солнце тихо двигалось по небосводу и вскоре вышло на такую точку, что яркие лучи упали прямо на то место, где сидел старик. Они обжигали и слепили, но к большому удивлению он не испытывал дискомфорт, наоборот, ему было приятно и он хотел насладиться этим явлением. Тело становилось ватным и непослушным, руки медленно упали на подлокотники и повисли как сухие ветки. Его сердце билось ровно, совершенно не так как это было раньше, с усилием и натугой. Он чувствовал себя так хорошо, как никогда в жизни, все буквально трепетало у него внутри и от этого ему стало легко. Хотелось спать. И под давлением этого чувства он закрыл глаза…. чтобы никогда больше не открыть.