Замок горного короля

15

— Невыдержанный дурак. — У Одии не хватало терпения на собственного сына. — Если бы ты сдержал своих собак, если бы смог остановиться на своих победах…

Моранден резко ответил:

— Сдержать своих собак? Они не мои!

— Они сопровождали тебя. Ты даже не попытался их заткнуть.

— А кто поощрял их говорить? — Он навис над Одией. — Хватит притворства, мать. Хватит обмана. Я знаю, чей мозг породил эту паутину лжи в Умиджане. Знаю, кто стоит за сегодняшним безумием. И король тоже это знает, мадам.

— Знал.

Его рука схватила ее за горло.

— Что ты с ним сделала?

— Я? — спросила она. — Ничего. Он хотел умереть. Этот дар был ему дан. Когда богиня хочет, она может быть милостивой.

— Богиня! — выкрикнул Моранден. — А кто ее просил? Кто выплясывал колдовской танец? Кто варил яд? Ведь это был яд, не так ли? Мои лордики, мой гнев, мое изгнание — только для того, чтобы отвлечь внимание. Маленький ублюдок был прав. Ты использовала меня!

— Конечно, я использовала тебя, — холодно сказала его мать. — Ты подходящее орудие. Привлекательный, податливый, не слишком умный. Твой выскочка в сто раз больше король, чем ты, даже если бы у тебя это получилось.

— Ты не мать мне, ты, дочь тигров.

— Я даю тебе трон, которого ты вожделеешь.

Глаза Морандена сузились. Горе принца было глубоким и раздирало его сердце, но разум, выполняя свой холодный долг, был ясен. Хотя бы в этом он был сыном своей матери и, возможно, своего отца.

— Трон, — пробормотал Моранден. — Сейчас он пуст. А мальчишка… Я слышал, как он просил за меня. Он отменит приговор. Я брошу ему вызов, и он падет. Завтра утром я буду королем.

— Завтра утром ты будешь скакать к Окраинам.

— Ты сошла с ума? Уехать теперь, когда ты бросила мне в лицо весь Янон?

— Ты отправишься в изгнание, как приказал тебе твой отец. Ты горюешь, ты справедливо гневаешься, но ты человек чести и делаешь то, что велел твой король. Если новый король призовет тебя обратно, так что ж, разве он король тебе? Ты ему не присягал и не станешь присягать этому убийце твоего отца.

— Ты убила моего…

Одия дала ему пощечину. Он стоял с открытым ртом и смотрел на нее.

— Дурак, — бросила она. — Недоразвитый. Тебе противостоит не человек. Он маг, сын бога. Весь Дол Янона находится под его влиянием. Каждый, кого он встречает, тут же начинает ему поклоняться. Вспомни поездку на Запад, вспомни, каким он был: не выделяясь среди твоих людей, он обращал их к себе улыбкой или взглядом, магией завоевывал их души. И он же стал великим победителем войны, которой не было. Он придумал скачку в Умиджан, он участвовал в ней и победил, тогда как ты выполнял скучные обязанности. Ты был всего лишь лордом-командующим, он — великим героем. И ты собираешься встать в зале перед телом короля и оспаривать трон у сына бога? — Ее губы презрительно изогнулись. — Подумай! Некоторые тебя любили, все уважали, смотрели как на будущего короля. За пределами Дола, возможно, ты им все еще являешься. Иди туда, покажи себя, будь с людьми. А в это время чужеземец узнает, что трон может приковать властелина словно цепями. Когда же он наконец обретет силу, чтобы их разбить, когда он выйдет из Дола, чтобы потребовать себе все королевство, покажи ему, что он король лишь во внутренних землях. Остальное будет принадлежать тебе, у тебя за спиной будет армия, присягнувшая тебе как королю по праву. Тогда ты бросишь вызов узурпатору. Тогда ты будешь править в Яноне.

Пока она говорила, Моранден затих, собрался с мыслями, справился со своей яростью. Он выслушал мать почти спокойно, играя перевитыми медью косичками своей бороды. Когда Одия закончила, он прошелся раз-другой по длинной пустой комнате, остановился, обернулся к ней.

— Подождать? Что ж, я умею ждать. Я жду уже двадцать лет. Но даже мои бедные мозги видят брешь в твоем заговоре. Если маленький ублюдок маг — а я допускаю, что это возможно, так как видел его в Умиджане, — если он мастер магии, как могу я бросить ему вызов? Я воин, а не колдун.

— Он воображает себя воином. Если ты вызовешь его так, как я скажу, он откажется от своей силы, чтобы встретиться с тобой. А уж я присмотрю за тем, чтобы он сдержал свою клятву.

— Ты. Вечно ты.

— А где бы ты был, если бы не я? — Одия протянула ему руку, — Попрощайся со мной, сын. Твой конь готов, поклажа собрана, и сопровождающие ждут тебя. Не задерживайся, иначе рассвет застанет тебя здесь.

Моранден подошел к матери словно против воли и сухо поклонился, не коснувшись губами ее ладони.

— Ты останешься здесь? После того, что ты сделала?

— Я провожу своего старинного врага на погребальный костер. — Она повелительно махнула рукой. — Иди. Я пришлю тебе известие на Окраины.

В последний раз наклонив голову, Моранден повернулся на каблуках и оставил ее.

Когда взошло солнце, Одия все еще стояла у восточного окна, завернувшись в плащ и закрыв голову вуалью.

Легкие шаги на пороге и присутствие человека за ее спиной не сразу заставили ее обернуться.

— Посторонние нечасто приходят сюда, — сказала Одия полыхающему небу.

— Не думаю, — произнес мрачный тихий голос, — что мы друг другу посторонние.

Тогда женщина обернулась. Конечно, она была мудра, и у нее было много шпионов, и все-таки Мирейн удивил ее. Он действительно был маленького роста, но все равно казался выше ее. И он так походил на отца своей матери…

Быстрым жестом она отвела его чары. Он стал меньше ростом, но ненамного. Он все еще был в своем белом одеянии, теперь мятом и испачканном, лицо его осунулось от усталости. Но он был спокоен и не показывал гнева.

— Король умер, — произнес он.

Одия удивилась сама себе. Не выдержав тяжести этих простых слов, она рухнула на пол и заплакала, словно женщина, у которой только что убили любимого. Ей было по-настоящему больно. Боль рвала ее изнутри.

— Ненависть, — сказал Мирейн, — вышла из того же лона, что и любовь. Уверьен и Аварьян были рождены одновременно.

Она приподнялась на руках. Он опустился возле нее на колени и наблюдал за ней, как наблюдал бы за животным, занимающимся каким-то странным ритуалом, свойственным его породе. Но взгляд его не был холоден. Он горел огнем проницательности.

Мирейн пошевелился и сел на пятки, уперев кулаки в бедра. Правый кулак не мог сжаться, в нем горело напряжение боли.

— Теперь ты принадлежишь мне, — проговорил он. — Ты и все имущество моего деда. Ты об этом подумала, когда посмела здесь задержаться?

Одия выпрямилась одним гибким движением, как рысь, в честь которой она была названа.

— Я не принадлежу никому. Его смерть развязала мои узы, и я свободна.

Он отрицательно махнул рукой, неожиданно сверкнув золотом.

— Будь ты рабыней или просто наложницей, это было бы так. Но он взял тебя клановой брачной церемонией, а клановые жены переходят к наследнику. Чтобы тот использовал их или подарил кому-нибудь, если захочет.

— Нет, — сказала она. — Он никогда…

— Это записано в книгах его царствования. Это есть в памяти его певицы. Ты, конечно, знала об этом.

Руки Одии опустились на трепещущий живот. Горе се прошло, ненависть полыхала темно-красным огнем. Ложь, черная ложь. Она знала эту форму кланового брака, которую на западе называют «бракосочетание мечом». Она никогда через это не проходила. Ее забрали из ее комнаты, швырнули на пол в зале ее отца перед его высоким троном, она была…

— Он никогда не насиловал тебя на виду у своих людей или в крови твоего отца. — Этот голос не был ни молодым, ни мягким, и он поразительно напоминал голос старого короля. — Он провел над тобой мечом. Произнес слова, которые делали тебя его супругой. Он дал имя ребенку, которого ты носила.

— Моранден его сын!

Как же низко она пала! Она стала пробиваться обратно к центру этого сражения.

— Мы не были соединены мечом, не были.

— Потому что ты не соглашалась произнести те слова? Это не имеет под мечом никакого значения.

Мирейн встал и вскинул голову, глядя на нее с высокомерием. Ей бы следовало посмеяться над ним, снова разбить его чары, восстановить свои силы. Но она могла только смотреть, пылая яростью и понимая, что он сильнее, чем она себе это представляла.

Теперь ей было это известно. Она больше не будет его недооценивать. Одия позволила своей голове склониться, а телу осесть, словно она потерпела поражение.

— Что ты со мной сделаешь?

— А что я должен сделать? — сказал он так беспечно, что она чуть не выдала себя. — Я не хочу тебя в своей постели. Я не доверяю тебе в своем замке и не доверяю тебе за его пределами. Я даже мертвой тебе не доверял бы.

Одия изобразила на лице ужас.

— Неужели ты убьешь беспомощную женщину?

Мирейн весело засмеялся.

— Да что вы, госпожа! Вы забыли свои ежедневные часовые упражнения с мечом? Или приготовленное вами собственноручно снадобье, которое сделало вино моего деда таким сладким? — Его смех оборвался, и он холодно продолжал: — Довольно. Ты вводишь меня в соблазн, ты втягиваешь меня в свою тьму. Живая или мертвая, ты мне враг. Живая или мертвая, ты будешь стараться меня свергнуть.

Она ждала с мрачным терпением. Может быть, она и не так сильна, но она старше и ее ненависть чище, не разбавлена детскими причудами сострадания. Потому что он думал о сострадании, даже когда говорил свои жестокие слова. Если бы он хотел убить ее, то не стал бы столько тянуть.

Мирейн развел руки, темную и золотую.

— Ты можешь проводить короля к его погребальному костру. Но если ты это сделаешь, знай, что ты сделала свои выбор и должна последовать за ним в огонь. Если хочешь жить, сегодня же покинь замок и поклянись никогда больше не поднимать руку против трона или его господина. Хотя ты и выберешь жизнь, не думаю, чтобы твоя богиня тянула с тем, чтобы забрать ее.

— Это и весь выбор?

— Это все, что ты получишь.

Одия молчала. Не взвешивала предложенное: дело того не стоило. Взвешивала самого Мирейна. Лелеяла свою ненависть.

— Я хотела бы, — сказала она через силу, — чтобы ты был моим ребенком.

— Благодари всех своих богов, что это не так.

Она улыбнулась.

— Я выбираю жизнь. Как ты и думал. В этом состоит преимущество женщины: не нужно думать о чести или бояться быть опозоренной трусостью.

Мирейн поклонился низко, как королеве, и непринужденно ответил ей на улыбку.

— Ах, госпожа, — сказал он, — я так хорошо это знаю, я, король и сын бога. Меня связывает честь, и стыд, и данное мною слово. Но что все это значит для меня… что ж, в этом и заключено великое преимущество быть тем, кем я являюсь. Я могу все сделать по собственному подобию.

Она склонилась еще ниже, до самого пола, и в этом только отчасти была насмешка. Когда Одия выпрямилась, Мирейна уже не было. И несмотря на солнечный свет, струящийся в широкое окно, комната, из которой ушло величие его присутствия, показалась ей темной и серой.