Замок горного короля

18

В серых предрассветных сумерках одинокий всадник посылал скакуна в аллюр. Он великолепно держался в седле, разделяя со своим жеребцом состояние экстаза от всех этих скачков, курбетов и быстрого галопа и поражая мишени, установленные на учебной площадке замка: это княжеское искусство называлось «верховая езда с кольцами».

На кончике его копья сверкали три медных кольца, и пока Имин наблюдала за ним, он поднял лошадь на дыбы, чтобы поразить четвертое.

— Отличная работа, — захлопала она в ладоши, когда Мирейн опустил копье.

Три кольца скатились с него. Четвертое, описав круг в воздухе, оказалось у нее в руке. Имин улыбнулась и присела в низком реверансе.

— Спасибо за подношение, мой рыцарь.

— Оно поднесено достойной.

Мирейн снял шлем, тряхнул головой, освобождая волосы от тесьмы, повязанной вокруг головы. Лицо его было мокрым, глаза сверкали. Он плавно соскользнул с Бешеного и провел рукой по его лоснящейся, блестящей от пота шее; затем в мгновение ока повернулся, запрокинул голову Имин и поцеловал ее.

— Мой господин, — как и полагалось, запротестовала певица. И когда он пристально взглянул на нее, добавила: — Мирейн, это неподходящее место.

— Я постановил, что подходящее.

Тем не менее он немного отодвинулся, соблюдая приличия, однако глаза его сверкали.

— Пойдем, — позвал он Имин.

Некоторое время они шли молча: он — рядом с Бешеным, она — на почтительном расстоянии от него. Наконец Имин спросила:

— Ты поедешь на войну, как и сейчас, без седла?

— Это было бы глупо даже для ребенка-короля.

Имин взглянула на него.

— Так резко, мой господин?

Он отогнал муху с уха Бешеного, лаская уязвимое местечко под ним.

— В каком-то смысле, — сказал он, — человек Морандена сказал правду. Опьянение прошло. Янон имеет короля, которого он просил, но теперь Янон призадумался, того ли он просил.

— В мудрости тебе не откажешь. Но ни один человек в городе или замке, кажется, не разочарован в выборе.

— А-а-а, — протянул Мирейн. — Однако Янон намного больше какого-нибудь города или долины, охраняемой горами.

— Справедливо, мой дорогой повелитель. Но неужели ты не слышал ни одной из старых песен? Было время, когда король должен был сражаться, чтобы проложить путь к трону, сражаться, чтобы сесть на него, а сев на трон, тут же покинуть его, чтобы подавить дюжину восстаний. Через день после того как твой дед заявил права на королевский трон, весь восточный Я нон восстал против него под предводительством его собственных двоих братьев.

— И мне следует теперь держаться за мой мир, не так ли? Центральный Янон предан мне, и я не должен бояться ропота на Окраинах. Конечно, и этих незначительных слухов достаточно, чтобы действовать на нервы. Но открытой угрозы оружием пока нет. — Он вздохнул. — Я так долго ждал, чтобы стать королем. Теперь я — король, я — в конце пути, но оказалось, это лишь начало. Я прихожу к выводу, что желал бы прожить свою жизнь, как герой из твоих песен, который шагает от вершины к вершине, не обращая внимания на унылое пространство между ними.

— Однако это слишком утомительно — быть всегда на вершине своих достижений.

— Ты так думаешь? — спросил Мирейн. — Насколько было бы проще, если бы не надо было ждать, если бы я мог сразу после восхождения на трон попасть в самое сердце войны и найти там конец. Либо моего противника, либо мой собственный.

— Тебе не придется этого долго ждать, — произнесла Имин ровным голосом.

— Для меня это долго. Мои нервы расшатаны, а люди вокруг шепчутся. Ты знаешь, что говорят, будто я был мальчиком Красного князя?

— А ты им был?

Мирейн остановился как вкопанный. Она положила свою руку на его.

— Мой господин, это только слова.

— Твои песни — тоже слова.

— Конечно, но я пою правду. При чем тут вся эта ложь и отвратительные небылицы?

— Моранден проклял всех нас. — Мирейн опять принялся ходить вдоль стены, которая ограничивала поле. — Я же могу придумать худшее проклятие, чем его: чтобы он действительно добился того, к чему стремится.

— Стать королем?

— Хотя бы и это. Трон, титул, королевство, подданные, жаждущие услужить, все это только внешняя сторона. На самом же деле это стена, клетка и золотые кандалы. Мои люди — мои тюремщики. Они связывают меня. Я не могу от них освободиться. Суды и советы, заботы о королевстве… даже в своей постели я не свободен от них.

— А я тоже тяжелая ноша?

— Ты? — вскричал он с внезапной силой. — Нет!

— Ну а дочь князя Мехтара? — спросила она задумчиво.

Мирейн нахмурился и неожиданно рассмеялся.

— Ну конечно! И племянница лорда Андена. И подопечная барона Ушина. Не говоря уже о половине девушек из моей купальни. Я молод, возможно, невелик ростом и некрасив, определенно чужой для вас по рождению, возможно даже, незаконнорожденный, но у меня есть одно преимущество, которое перевешивает все остальное: трон Янона.

— Я думала, что отучила тебя недооценивать себя.

Мирейн улыбнулся своей внезапной улыбкой.

— Князь Мехтар был довольно-таки прямолинеен, — сказал он. — Я не великое чудо человечества, как сообщил он мне, но я — королевской крови или даже более того, если не вру. Дом Мехтара был бы не прочь вступить со мной в союз. Девушка, говорят, стоит того, чтобы из-за нее поволноваться.

— Она красавица, — согласилась Имин. — Ее называют Сокровищем гор. — Она помедлила, глядя на короля. — Ты рассмотришь их предложение?

— А я должен?

— Красота, богатство и воспитание — все это у нее есть. И отец, который может подчинить своей воле большинство восточных земель.

— Он был бы рад присоединить к себе весь Янон.

Их взгляды встретились. Его взор был ясен и слегка насмешлив.

— Я сказал, что слишком юн и мне необходимо укрепить свою королевскую власть. И обещал обратить внимание на эту даму, если случится быть поблизости.

Имин засмеялась:

— Слова настоящего короля!

— Или уроженца юга. — Мирейн повернулся, держа руку на холке Бешеного. Солнце восходит. Споем ему вместе?

Солнце нещадно палило в Судебном дворе. Хотя высокое сиденье стояло в тени балдахина, от жары не было спасения. Даже легкий килт Вадина тяготил его.

Однако Мирейн сидел непринужденно, подперев щеку ладонью; холодный, безмятежный, он ни на минуту не терял бдительности.

— Засушливая весна, — жалобно хныкал человек, стоящий перед ним. — И знойное лето. Мое стадо съело всю траву на пастбище, посевы сохнут от жары. А сейчас, ваше величество, а сейчас этот неблагодарный юнец говорит, что он сделал предложение девушке из соседней деревни и я должен дать ему денег, сколько полагается жениху. Он даже не думает о тяжелых обстоятельствах.

«Неблагодарный юнец» был не так уж молод. Около тридцати, решил Вадин, а выглядит старше. Он хмуро смотрел себе под ноги, сжав в кулаки свои большие руки и ссутулив плечи, как будто в ожидании удара.

— Я имею право, — бормотал он. — Я ждал. Все время ждал. Всегда слишком рано, или погода слишком плохая, или еще урожай не созрел. «Хватит, сказала она. — Слишком долго — это слишком долго. Заплати за меня, как обещал, либо кто-то другой сделает это первым».

Его отец плюнул от злости.

— Ты единственный сын? — спросил Мирейн.

Молодой человек поднял глаза и бросил угрюмый взгляд, увидев лишь трон, золотое пятно на нем и ничего больше.

— Нет, господин, — ответил он. — У меня два брата, господин.

— Старшие?

— Да, господин.

— Женаты?

Опять такой же быстрый, но еще более угрюмый взгляд.

— Нет, господин. Слишком рано, слишком плохая погода, ожидание урожая…

— Так, — произнес Мирейн своим самым безразличным тоном, но Вадин заметил блеск в его глазах. Руки сына сжались в кулаки. — Иди и возьми свою невесту. Заплати за нее выкуп, но позаботься о том, чтобы твой отец добавил еще сумму, достаточную для подобающего начала супружеской жизни. Мирейн сделал жест писцу. — Это записано. Это должно быть исполнено.

Во взгляде молодого человека не было любви, да и благодарности тоже. Он неуклюже поклонился, огляделся в поисках выхода и удалился, преследуемый гневным рычанием своего отца.

Следующий истец уже начал говорить. Здесь творилось королевское правосудие: быстро, без благодарностей и возражений. Мирейн то и дело ерзал на своем сиденье. Вадин знаками привлек его внимание и поднял кубок вина, охлажденного снегом. Мирейн взял кубок и отпил лишь глоток, откровенно вздохнув. Но лицо его было как всегда спокойно и сосредоточенно — настоящая маска.

Вадин изучал эту маску и старался не думать о сне. Один из старших советников уже похрапывал стоя. Гудели голоса. Как будто люди только и ждали этого момента, чтобы изложить все, что их мучило, чтобы бросить к ногам короля клубок своих неразрешенных проблем, как будто только он один и мог их распутать.

— Мой господин, — монотонно говорил писец. — Права на собственность под вопросом…

Вадин не знал, что его встряхнуло. Может быть, еле уловимый шепот легкого ветерка, заблудившегося в этом измученном солнцем месте. А может быть, чутье, появившееся у него за время служения магу. Напряженный, как натянутая тетива лука, он мгновенно оглядел лица всех собравшихся. Никто не вызвал в нем подозрений. Почтенные жители Янона и несколько иностранцев: золотокожие асанианцы, коричневые южане, торговцы или любители достопримечательностей. Среди них был и ученый из Аншан-и-Ормала, сморщенное, землистого цвета существо с самыми веселыми глазами, которые Вадин когда-либо видел. Сейчас взгляд их был почти спокоен и следил за Мирейном с нескрываемым восхищением.

О своем намерении писать историю Мирейна он сообщил Вадину только прошлым вечером. Всю свою жизнь он искал подходящую тему, а теперь решил, что нашел ее в молодом короле-варваре. Мирейну ученый нравился, потому что не умел лгать. У него был злой язык, укусы которого он смягчал смехом. По своему ормалскому обычаю он даже короля называл по имени. Что-то позади головы в тюрбане привлекло внимание Вадина. Какое-то стремительное движение, вспышка света на металле. Конечно же, это странник, стоящий на стене, приветствовал короля своим копьем.

Копьем?! Вадин ринулся вперед, отшвырнув Мирейна с трона. Мир закружился, объятый огнем. Ветры грохотали в ушах Вадина. Огонь был болью, и эта боль парализовала его. Вадин не мог пошевельнуться.

— Стена, — пытался выкрикнуть он. — Проклятие, стена!

Кружение прекратилось, и мир приблизился. Его заполнил Мирейн. Вадин ударил своего господина.

— Уходи, глупец, уходи.

Рука Мирейна опустилась подобно ночи, безграничной и неотвратимой. Но лицо его казалось маленьким и странным. Остались только глаза. Такие сверкающие, жестокие, полные ледяного гнева.

— Ты собираешься убить меня?

Голос Вадина был слабым как у ребенка. Казалось, он доносился откуда-то издалека. Вадин терял свое тело. И все же странно, что он так ясно осознавал происходящее. Суд, люди в состоянии растерянности, гнева или страха, вооруженные стражники, преследующие наемного убийцу, сам убийца, найденный мертвым на парапете с его собственным ножом в горле. И король на коленях перед своим троном, ухватившийся за древко копья, пронзившего распростертое, неуклюжее тело. Бедное существо, с ним было покончено. Копье прошло как раз под сердцем, и тело Вадина начала охватывать слепая паника. Но он был мужественным, он даже не стонал.

— Ничего хорошего, — произнес чей-то голос. — Наконечник зазубрен и к тому же отравлен, готов спорить. На древке знаки клана Окраин, а они предпочитают действовать наверняка.

Кто-то ответил ему со злорадством:

— Яд или нет, но они отняли жизнь. Эта рана смертельна.

«Боги, успокойте его», — думал Вадин. Или тот, кем он был. Это не имело никакого значения. Он удалялся, крылатый как птица. Суд и закон оставались где-то под ним. Янон быстро уменьшался, теперь это была не более чем горстка зеленых драгоценных камней в кольце гор, они мерцали в своей оправе, как детский мяч, раскрашенный в зеленый, белый, синий и коричневый цвета. Впрочем, это больше походило на мир, изображенный на алтаре в храме Аварьяна. Вадин видел теперь те земли, названиям которых учили его жрецы много лет назад в Гейтане. Западный Асаниан и восточные острова, расположенные в открытом море, великая пустыня, которая граничит с южными княжествами, Сто Царств и снова Янон с его горами, и Пустыни Смерти за этими горами, и ледяные просторы, — все это открывалось удивленному взору Вадина, волшебное, как драгоценный камень на дамском пальчике. И что это была за дама — сама полногрудая Ночь в звездной мантии. Она улыбалась, звала его к себе. Она целовала его с материнской нежностью, но с жаром любовницы.

— Вадин.

Голос был мучительно знакомым. Это был прекрасный голос мужчины, нежный и твердый. Мужчина звал нетерпеливо, даже сердито.

— Вадин аль-Вадин, во имя любви Аварьяна, слушай меня!

Но здесь было так приятно, темно и тепло, и прекрасная улыбающаяся дама, и, может быть, позже она будет любить его…

— Вадин!

Голос был сердитым. Как же его зовут, этого человека? Вадин ничего не сделал, чтобы заслужить его неудовольствие. Может, он желал эту женщину? Но ее хватит для обоих.

— Я не хочу никакой женщины. Вернись, Вадин…

Мирейн! Вот как его звали. Вадину льстило, что он желал его, а не такую красивую даму, но, увы, Вадин был не в настроений. Возможно, позже, если он все еще будет хотеть этого.

— Вадин аль-Вадин из Асан-Гейтана, именем Аварьяна и Уверьен, жизнью и смертью, светом и тьмой, я заклинаю тебя предстать передо мной.

Руки женщины разомкнулись, и Вадин полетел прочь. Он отчаянно цеплялся за нее, но она исчезла. Было темно, завывал ветер, то слабый, то резкий, он скрежетал над Вадином железными зубами. В шуме ветра звучал голос:

— Заклинаю тебя клятвой на верность, которую ты дал мне, заклинаю властью короля, приди. Приди, или сгинешь навеки.

Голос был сердечным, но в то же время властным. Вадин стремился к нему, но ветер отбрасывал его назад. Все еще было темно, совершенно темно, но он все же мог видеть каким-то особым зрением. Он стоял на дороге в стране ночи, и дорога вела только вперед, прочь от того желанного зова.

Зов звучал все настойчивее и слаще. Он пел, как арфа, он волновал, как барабанная дробь. Слов не было, только властный призыв. Перед ним дрогнула ночь и затих ветер. Дюйм за дюймом Вадин заставил себя повернуть. Позади него дороги не было. Только безумие. Безумие и Мирейн. Вадин протянул вперед руки. Он не дотянется, он не сможет…

Невероятным усилием воли он напрягся. Дотянулся, теряя силы, до пальцев Мирейна и вцепился в них. Мирейн крепко держал его.

Темнота разразилась шквалом огня.

Вадин с трудом вздохнул, когда боль пронзила его, и еще раз глубоко вздохнул, когда она пропала под воздействием чего-то теплого, как солнце.

К нему опять вернулись его тело, рассудок и слабое подобие зрения. Он понял, что все еще находится в Судебном дворе. Теперь он лежал на помосте перед троном, покоясь в объятиях Мирейна. Копья уже не было. Вадин не мог видеть раны и не хотел ее видеть. Он знал, что умирает. Собственно говоря, он уже умер, и только власть Мирейна вызвала его назад. Но власть эта была недостаточно сильной. Она не могла удержать его.

— Нет, — с силой произнес Мирейн.

Его щеки были влажны. Рыдающий перед своим народом глупец чужеземец, знал ли он, что творил?

— Я знаю. Знаю до последнего дыхания. Я удержу тебя. Я исцелю тебя. Я не позволю тебе умереть за меня.

Как позволял прежний король.

Мирейн не так-то легко сдавался. Вадин посмотрел в его яростные глаза и подумал о благоразумии и здравом смысле, но Мирейн никогда не страдал ни от одного, ни от другого. Тепло, которое было болью, становилось жаром. Огонь Солнца. Дитя Солнца. Это что-то да значит, когда тебя любит маг такого ранга, властелин силы, сын бога. Может быть, он сумеет противостоять смерти. Может быть, с помощью бога, стоящего за ним, он даже победит.

— Помоги мне! — Мирейн повернул лицо к Солнцу, его глаза широко раскрылись, слепые, невидящие. — Отец, помоги мне!

Вадин заметил, что Мирейн не просил. Он требовал, почти приказывал.

Было тихо. Люди вокруг стояли молча и пристально глядели. Некоторые из них подошли ближе. Белые мантии или килты, золотые ожерелья. Один или двое — в сером и серебряном. Имин не отводила от Мирейна горящих глаз. Она отдавала ему всю свою силу, не думая о цене. Благословенная, безумная женщина.

Жар усилился. Мучительный, но очень приятный, как горячая ванна после Великой Гонки, исцеляющий боль, наполняющий тело, прожигающий до костей. Вадин чувствовал, как этот жар накапливается где-то внутри. Он чувствовал, как измученная плоть начинает напрягаться, как большая рваная рана затягивается из глубин до верхних слоев. Он видел, что огонь действует в нем, и он узнал его, и он принял его, мудрый мудростью того, кто исцелял, наделенный чем-то большим, нежели зрение простого смертного.

Мирейн глубоко и прерывисто вздохнул. Его лицо исказилось, как будто он снова был на дороге в Умиджан, но глаза были ясными и спокойными, и он улыбался. А затем безмолвно рухнул вниз.

Вадин безотчетно рванулся вперед, не чувствуя боли, поймал его прежде, чем он ударился о камень. Мирейн все еще был в сознании; он поднял руку и дотронулся до глубокого шрама на груди Вадина.

— Я вылечил тебя, — прошептал он. — Я обещал!

Вадин встал. Мирейн был легок, но воля его неукротима: он успел махнуть людям своей золотой рукой, прежде чем тьма поглотила его. Вадин бережно понес его вниз по ступеням сквозь шепот благоговейного страха. Люди теснились, уступали ему дорогу, опустив глаза и почтительно склонив головы, как перед богом.

Когда все кончилось, Вадин немало позабавился. Кто бы ни был убийца, кто бы ни послал его — Моранден или его чудовищная мать, — он не только не достиг цели, а еще и показал жителям Янона, кого на самом деле они выбрали в короли. К вечеру храм Аварьяна был полон народу, а ведь не только к одному Аварьяну народ обращал свои молитвы. И легенда о Мирейне укрепилась еще больше.

Вадин ожидал, что теперь люди будут смотреть на Мирейна с большим почтением — ведь он показал им, какой обладает силой. Но оруженосец не подумал о том, каковы будут последствия этого происшествия для него самого. Он стал живым чудом, человекам, воскресшим из мертвых. Даже его друзья избегали его, в том числе и Кав, который, как известно, испытывал сомнения относительно богов. Когда Вадин шел по городу, люди старались дотронуться до него, выпросить у него благословение, выказывали ему свой благоговейный трепет, но при этом не смотрели ему в лицо.

Окончательно добила его Лиди. Она, которая делила с ним постель, называла его особым любовным именем, обращалась с ним как равная и шлепала его, когда он превосходил самого себя, — она не выбежала ему навстречу, как только он вошел в пивную, она низко поклонилась и назвала его «господином», когда он позвал ее, и убежала, когда он попытался обнять ее. И все сидевшие в этой грязной пивной молчали, уставившись на Вадина, потому что знали, кто он такой: вновь рожденный, королевское чудо.

Вадин встал. Он собрался было пойти за Лиди и побить ее, если понадобится, дабы привести ее в чувство. Но вместо этого он медленно повернулся со всем возможным достоинством и двинулся назад. Быстрее и быстрее — через шепчущиеся в шуме дождя улицы, через ворота замка, через двор и коридоры, в покои Мирейна.

Король был там, на этот раз один, и метался как пантера в клетке. Он только что присутствовал на совете старейшин Янона, и его одежда соответствовала случаю — золото ослепительно блестело на белом королевском цвете, мантия валялась на полу.

Когда Вадин остановился, задыхаясь и почти падая, Мирейн рванулся к нему в слепом гневе.

— Надо ждать, говорят они мне. Ждать, и ждать, и ждать. Такие они мудрые, уж такие мудрые! — Мирейн презрительно скривил губы и снова начал мерить комнату шагами, бросая слова через плечо: — Станет легче, говорят они мне. Мои люди проверяют меня, они хотят знать, на что я годен. Это великое испытание. Приговоры и просьбы. Лорды с их свитами, являющиеся без доклада с разными спорными вопросами, которые может решить только король. Посольства моих королевских и царственных соседей, требующие гостеприимства и почтения, напоминающие мне о союзах созданных, расторгнутых и вновь созданных. Орды торговцев и шарлатанов, каждый из которых стремится привлечь мое августейшее внимание или распространяет за границей басни о моей скупости. И всегда этот огонь, тлеющий на Окраинах. Подождать, говорят они мне. Надо сдерживаться. Пусть мои верные лорды никому не угрожают и мои собственные действия не содержат угроз. — Мирейн остановился. — Действия! Какие действия? Я даже не выезжал из этого замка с тех пор как сел на трон. И когда я бросил это им в лицо, они стали кланяться и заявили, что просят о моем королевском прощении, но, если убийца смог проникнуть сюда, в мою цитадель, насколько было бы для меня опаснее отправиться за ее стены. Нет-нет, я слишком молод; конечно, я раздражаюсь, когда ограничивают мое правление, но я должен быть терпеливым и тогда вскоре укреплюсь на троне. Тогда я смогу поступать как пожелаю. Да, именно тогда, когда Моранден уже станет королем повсюду, кроме этого замка.

Вадин было отвернулся, но вздохнул и остался. Мирейн продолжал ходить туда-сюда, бормотать и смотреть на Вадина только как на мишень для гневных слов.

— Ах нет, изгнанник никогда не зайдет так далеко. Лорд Ириан, лорд Кассин, князь Кирлиан — все лорды, чьи земли граничат с Окраинами, поклялись доставить его ко мне. Конечно, я могу доверять тем, кто всегда хорошо служил королю Рабану. Возможно, я смогу доверять даже Морандену. Но его мать — это враг, которого нужно бояться. Она бы никогда не послала кого-нибудь столь подозрительного, как тот убийца с копьем. Она завладеет моей жизнью, пока я тут рассуждаю, и не постоит за ценой. И при всем этом мои старейшины твердят: «Подождите, ваше величество. Запаситесь терпением».

Вадин ничего не ответил. Что значат его мелкие заботы по сравнению с войной и с восстанием? Одна глупая девушка боится его, потому что он был убит, а затем ожил снова и вышел из всего этого с единственным бледным шрамом. Янон готов разорваться на части, а он плачет из-за дешевой шлюхи.

Мирейн немного пришел в себя. Он увидел Вадина и узнал его; его свирепый взгляд смягчился и стал просто сердитым.

— Прости, Вадин, я и не думал гневаться на тебя. Но если я срываюсь в совете, эти мудрецы мрачно смотрят друг на друга и вздыхают, удрученные моей юношеской запальчивостью. Мне надо быть хладнокровным, я должен быть спокоен, должен попытаться убедить этих твердокаменных. Они, конечно же, совершенно уверены, что я не должен рисковать своей драгоценной головой ни во время войны, ни даже во время переговоров. И, разумеется, упаси бог совершать королевское путешествие по стране. Я должен оставаться здесь взаперти, пока другие будут делать все за меня.

— Не это ли и значит быть королем?

— И ты туда же! — Однако гнев Мирейна уже прошел; он потер глаза усталыми пальцами. — Я дошел до того, что уже не могу мыслить. Мне необходимо что-то сделать. А ты бы… — он прервал себя на полуслове. — Разве ты сегодня не собирался взять свободный вечер?

— Я… решил не суетиться. — Вадин поднял мантию Мирейна и, аккуратно сложив ее, положил в сундук. — Позвать Имин? Или ты предпочел бы…

Мирейн остановился перед ним и положил руки ему на плечи.

— Должен ли я извлечь ответ из твоей головы?

Вадин вырвался:

— Не вздумай! Проклятие, почему ты не позволил мне умереть? — Я не смог бы, — очень тихо проговорил Мирейн.

— Я не смог бы, Вадин.

Оруженосец задохнулся от злости. Глаза Мирейна были широко раскрыты и полны боли, и он сумел заглянуть в них и прочесть мысли, скрывающиеся в их глубине. Любовь и печаль, страх потери, сожаление, что так вышло.

— Сожаление! — вскричал Вадин. — О боги, ты и меня заразил своим колдовством. Все видят это и содрогаются от ужаса при виде меня. Я умер. Я умер и вернулся, и я больше не Вадин. Черт бы тебя побрал, король Янона. Пусть птицы богини склюют твои кости.

Наступила длинная напряженная тишина. Наконец Вадин взглянул на Мирейна, который стоял не шелохнувшись. Его руки были сжаты в кулаки. Божье клеймо жгло, разрывая его от боли. Вадин знал это. Он мог бы почувствовать это сам, если бы только пожелал.

— Мы связаны, — произнес Мирейн абсолютно спокойно. — Я зашел слишком далеко, вызывая тебя назад. Я не могу потерять тебя или изменить то, чему свидетелем был мой народ. Но время излечит тебя. Ты умер, был исцелен, ты изменился, но ты все еще Вадин! Те, кто любит тебя, научатся видеть это, и страх пройдет.

— Твоя речь похожа на речи твоих советников: «Подожди, будь терпелив».

Мирейн отрывисто рассмеялся.

— Неужели? К несчастью, это правда.

— А что мне делать во время этого ожидания? Изучать колдовство? Это единственное; к чему я, кажется, способен.

— Ты можешь пойти и доказать Лиди, что ты все еще ее обожаемый любовник.

Король он или не король, но Вадин ударил бы его, если бы был чуточку проворнее.

— Она ненавидит меня.

— Сейчас она плачет, потому что позволила себе слушать все эти небылицы, испугалась и убежала от тебя. Иди к ней, Вадин. Ты ей нужен.

— И тебе, черт возьми.

— Не сейчас. Иди.

— Пойдем со мной, — сказал за Вадина его язык.

Мирейн нахмурился, исследуя его разум, касаясь его, как легкие пальцы, или теплое дыхание, или крылышко мотылька в темноте. Вадин подумал было о насилии, но не смог отыскать его в этом касании. Память вернула другое: мир, плывущий в ночь, и сильный призывающий голос.

Вместе они освободили Мирейна от его официального платья, расплели королевские косы и заплели его волосы очень просто, как носят жрецы; нашли простой килт и простую черную мантию. Вадин укутался в сухой плащ, проглотил последние свои разочарования и устремил свой взгляд к городу.

Казалось, на этот раз никто даже не увидел Вадина, а тем более его спутника. Лиди не было в пивной. Обслуживавший их мальчик сказал, что не знает, где она, и его это мало заботит. Они выпили пива, которое он принес: Вадин — освобождаясь от страха, а Мирейн — просто получая удовольствие среди этих стен, которые были не похожи на стены его замка, и наслаждаясь звуками голосов, не похожих на голоса его советников. С его лица исчезло напряжение, он стал выглядеть моложе и не таким подавленным. Боги милостивые, подумал Вадин, он и не помнил, когда в последний раз видел Мирейна улыбающимся.

Он посмотрел на остатки своего пива и слегка покраснел от стыда. Он подумал о том, что все это почитание не трогало Мирейна: Солнцерожденный привык к этому с детства. Может быть, это даже ухудшало дело? Вадин хотел бы вернуться в то время, когда он был простым человеком и мог надеяться, что скоро так и произойдет. Мирейну некуда было возвращаться.

Вадин швырнул на стол монету и встал. Мирейн последовал за ним сквозь толпу к занавеске с намалеванными на ней любовниками. Старая карга, стоявшая на страже, взяла у Вадина серебро, проверила его своим последним оставшимся зубом, ухмыльнулась и позволила им пройти.

Было нелегко взбираться по крутым зловонным ступеням, когда сзади идет король Янона, а Лиди находится где-то впереди. Может, она привела мужчину, чтобы утешиться? Или двух: так ей нравилось больше, особенно если эти двое были Кав и Вадин. Другие девицы трудились в эту сырую ночь, предоставляя тепло и уют за пригоршню меди.

У Лиди была одна из лучших комнат наверху, с окном, которое она держала открытым даже зимой, уверяя, что от этого воздух становится сладким. Как будто ей требовалось еще что-то, кроме ее собственного свежего запаха и трав, которыми она обрызгивала свою подушку. Ее дверь была закрыта, но со щеколды не спускалась длинная зеленая лента; значит, она была в комнате одна. Сердце Вадина забилось. Конечно, она испугается и подчинится, как любая другая женщина должна подчиниться важному господину, а он-то, дурак, так мучился. Он обернулся к тени, которая была Мирейном.

— Можешь взять ее себе, — сказал он грубо. — Она мне не нужна.

Трус. Мирейн не произнес это слово вслух, но оно словно бы повисло в воздухе.

С глухим рычанием Вадин опять повернулся к двери. Он поднял свой дрожащий кулак, стукнул один раз, затем два раза и еще один раз.

Внутри ничто не шелохнулось. Вероятно, она съежилась в кровати, молясь, чтобы он ушел. Он отступил назад, готовый бежать прочь.

Заскрипел засов, и дверь легко отворилась. Свет лампы осветил ступеньки и площадку. Лицо Лиди, распухшее от слез, показалось в дверях. Со спутанными волосами, в худшем из своих платьев, она вовсе не казалась сейчас привлекательной, но никогда еще она не была такой любимой.

— Лиди, — сказал он глупо. — Лиди… я…

Девушка отпрянула.

— Мой господин…

— Что я сделал, — выпалил он с отчаянной горячностью, — чтобы заслужить все это? Холодное плечо внизу и холодные слова здесь, наверху. Если все это из-за того, что в последнее время я не слишком часто приходил сюда, то не будешь ли ты так добра вспомнить, что мы потеряли прежнего короля и обрели нового и что я попал в самую сердцевину всего этого?

— Ты попал не только туда, — сказала она не поклонившись.

Она стояла прямо, холодно и высокомерно, как королева, и теперь ни за что бы не поклонилась ему, поскольку он вынудил ее вспомнить о гордости.

— Что же я могу поделать? — выкрикнул он в ярости. — Черт подери, женщина, не отворачивайся от меня и ты!

Она внимательно посмотрела на него, слегка прищурившись, поскольку ее глаза были не в лучшем состоянии, и нахмурясь, как будто он был незнакомцем, чье лицо ей нужно запомнить. Вадин чуть не плакал, но ему вовсе не было стыдно. Внезапно Лиди засмеялась сквозь слезы и обвила руками его шею. Она поцеловала его так, что он чуть не задохнулся, и втащила к себе в комнату.

Тут она увидела, что рядом с Вадином кто-то стоит, и замерла от удивления.

— Ты не сказал, что привел друга.

— Не сказал, — подтвердил Мирейн. — Я просто проследил, чтобы он не дал деру до встречи с тобой.

— Тогда я должна поблагодарить тебя, — сказала Лиди, отпуская Вадина.

Она имела в виду поцелуй и ту радость, что заключалась в нем. Мирейн принял и то и другое, и только тогда Лиди увидела свет в его лице и сияние его ожерелья. Она отпрянула, падая на колени:

— Ваше величество!

Мирейн не стал ее поднимать. Голос его был холоден.

— Поскольку ты узнала меня, надеюсь, ты поступишь так, как я прикажу.

Она поклонилась до пола:

— Да, ваше величество!

— Очень хорошо. Встань и посмотри на меня, но не кланяйся мне вновь и прекрати называть меня этим ненавистным титулом.

Она поднялась и заставила себя посмотреть в его суровое лицо.

— Итак, позаботься о моем оруженосце, который в этом очень нуждается, и хорошенько подумай вот над чем: когда я был принцем, ты говорила со мной без страха и заискивания. Теперь же, когда я король, я нуждаюсь в этом более, чем когда-либо. — Суровость его смягчилась, и он протянул руки к Лиди. — Ты простишь меня, Лиди? Я вовсе не думал похищать у тебя твоего мужчину.

— В самом деле? — Она немного робко взяла Мирейна за руки и выдавила улыбку. — Очень хорошо. Я прощаю тебя.

К ее ужасу и восхищению, он низко поклонился и запечатлел поцелуй на каждой ее ладони, как будто она была настоящей леди.

— Позаботься о моем друге, — сказал он.