Ленч и последующий ужин, Брук уже начинала думать, что Гарриет не отойдёт от неё в этот день ни на шаг. Брук не возражала. Она привыкла к безостановочной болтовне Гарриет, но сегодня она не казалась ей такой же нервной, как в детстве. Сегодня Гарриет помогала ей избежать мыслей о нём. И это работало. Отчасти…
— Твой отец хотел поговорить с тобой, сказать что-то типа официальной речи по случаю твоего Сезона.
— Я бы не хотела.
— Не сегодня, разумеется. Я объяснила ему, что ты расстроена. Он не знает о причине «расстройства». Но может быть на этой неделе? Это удержит его от того, чтобы спуститься вниз и лично увидеть тех, кого ты у себя принимаешь.
— Я никого у себя не принимаю.
— Но будешь. Я принимаю каждое приглашение, и их будет гораздо больше после того, как мы объявим, что ты станешь настоящей дебютанткой.
— Только не перестарайтесь, — предостерегла Альфреда, присоединившись к дискуссии. — Ей нужно некоторое время, чтобы осознать, что волк позволил ей выйти из своего логова.
— Глупости, — запротестовала Гарриет. — Ей нужно отвлечься, постоянно отвлекаться, чтобы не было времени думать о…
— Дай ему неделю, и он постучит в твою дверь, — перебила Альфреда, обратившись к Брук.
Она дала ему две недели, две ужасно беспокойных недели, но она так и не увидела Доминика ни на одной из вечеринок, на которые её сопровождала Гарриет. Но, в конце концов, она узнала причину от его друга Арчера. Доминик вернулся в Ротдейл почти сразу же после их несостоявшейся свадьбы. Его отъезд из Лондона и, очевидно, полнейший отказ от неё, сделали девушку ещё более печальной. Она хотела снова оказаться в Ротдейле. Так много воспоминаний у неё осталось об этой дикой, но прекрасной северной местности. Сколько радости ей принесло знакомство с Домиником, катание на Бунтарке по вересковым пустошам и то, как она нашла Шторм. Боже, сколько же раз может разбиваться её сердце?
Но её мать сделала всё возможное, чтобы отвлечь Брук в эти дни. Она была окружена ухажёрами на каждом званом вечере, и все они наносили ей визиты в последующие дни. Она действительно стала довольно популярной, как и предсказывала Гарриет.
Брук удалось избегать разговора с отцом, по меньшей мере, неделю, так как она на цыпочках прокрадывалась мимо его комнаты. И почему его дверь была постоянно открыта? Иногда она просто пробегала мимо, когда слышала, что он разговаривает с прислугой. Но однажды он рявкнул её имя, заставляя войти в комнату. Он по-прежнему не оправился от этой поездки в Лондон. А она до сих пор не была готова помочь ему в лечении ноющих суставов, которые приковали его к постели. Особенно теперь, когда она знала, что он не нравится даже её матери. Гарриет отказалась от помощи Брук, когда девушка предложила её несколько дней назад, ответив:
— Ты же не хочешь, чтобы он спустился вниз и распугал всех твоих женихов.
А что, если она именно этого и хотела? Ей не был интересен ни один из её ухажёров, пока не был.
— У тебя есть для меня какие-нибудь имена? — потребовал Томас, когда она дошла до его постели.
— Имена?
— Твоя мать уверила меня, что если мы оставим выбор тебе, то ты сможешь сделать лучшую партию, чем мы могли бы себе вообразить. Так скажи мне, кого же ты рассматриваешь? Говори громче, девочка. Я, чёрт побери, не очень хорошо слышу.
Это было на прошлой неделе, и тогда она не смогла вспомнить ни одного имени. Брук продолжала думать о Доминике и постоянно хотела плакать. Поэтому она назвала ему только одно имя, которое смогла вспомнить, несмотря на то, что видела этого человека лишь раз с тех пор, как она была на балу вместе с Домиником.
— Арчер Гамильтон.
— Серьёзно? — Томас выглядел удивлённым. — Я знаю Гамильтонов, мы с маркизом входим в один клуб. Хорошая семья, влиятельная, богатая. Его семья подойдёт, даже если мальчику не достанется титул. Кто ещё?
Она выдумала ещё несколько имён, которые он сразу же отмёл, сказав:
— Нет, я не знаю никого их них, — а потом строго добавил. — Придерживайся мальчишки Гамильтонов.
Она заверила его, что так и сделает, хотя, конечно, не собиралась. Зато смогла выйти из его комнаты! У неё в мыслях были совсем другие вещи, после того, как она прочла спрятанное письмо Эллы. Слёзы остановились только после того, как спустя несколько дней она получила подарок от Доминика.
В записке было сказано: На твой день рождения. Никакого приветствия, никаких пожеланий, даже без подписи. Но лишь Доминик мог распорядиться, чтобы в медальон вставили эту картинку, и сделал он это до того, как их свадьбу отменили, распорядившись, чтобы украшение доставили к ней, когда оно будет закончено.
Внутри медальона была крошечная картинка головы белой собаки или волка. Её Шторм. Она не понимала, зачем он отправил медальон ей, вместо того, чтобы просто выбросить его. И это тогда, когда она решила вернуть его, найдя доказательства того, что Элла не собиралась умирать, по крайней мере, пока не родит ребёнка. Но чтобы Брук смогла сделать это, её матери нужно перестать на неопределённый срок принимать приглашения на вечеринки…
***
— Тебе не весело, так ведь? — спросила Гарриет у Брук на втором балу.
Брук вздохнула.
— На самом деле, нет. Я понимаю, что было бы логично продолжить всё так, как мы планировали, но слишком многое случилось за это время, и я…
— Боже мой, только не плачь снова, хорошо, — Гарриет быстро вывела Брук на террасу, где было всего несколько человек. — То, что ты чувствуешь — пройдёт. Я обещаю тебе. Я так надеялась, что развлечения отвлекут тебя сегодня. Какой-нибудь из молодых людей сможет тебя заставить забыть об этом человеке, если ты только дашь ему такой шанс.
— А если я не хочу?
Гарриет положила руку на плечо и сжала:
— Мне следовало бы знать, что разбитое сердце не исцелить за несколько недель. Давай, моя драгоценная, поплачь. Мы скажем, что это просто пыль попала в глаза.
Брук едва не рассмеялась, но призналась:
— Я не собираюсь снова плакать. Меня просто расстроило письмо Элоизы Вульф, которое было спрятано в её веере. Оно было от настоятельницы монастыря, она писала Элле, что у неё уже есть на примете одна семья из небольшого городка Севенокс в графстве Кент, которая заберёт себе её ребёнка и будет любить его, как родного. Настоятельница ожидала, что Элла вскоре прибудет в её приют, где сможет спокойно родить ребёнка.
— Никто не рожает детей спокойно, — возразила Гарриет. — Это абсолютно невозможно.
— Думаю, настоятельница имела в виду, что там будет спокойная обстановка. В любом случае, это звучит так, словно Элла не собиралась убивать себя и ребёнка. А Доминик думает, что собиралась, поэтому и пришёл в ярость. А сейчас я даже не уверена, что она собиралась умереть.
— Считаешь, что она сбежала, чтобы для начала втайне родить ребёнка?
Брук грустно моргнула.
— Может быть. Или собиралась так поступить, но погибла прежде, чем смогла родить.
Глаза Гарриет стали шире.
— Хочешь сказать, есть вероятность того, что у меня где-то в Англии есть внук?
— Тише, не так громко, мама. Я так вовсе не думаю. Мне кажется, что в тот день на самом деле произошёл несчастный случай. Её тело было найдено и опознано. У неё не было времени, чтобы выносить и родить ребёнка. Она влюбилась в Роберта во время своего первого Сезона, а умерла осенью того же года, прежде чем кто-либо узнал о её беременности.
Гарриет вздохнула.
— Ну вот, у меня уже есть двое внуков, которых я никогда не увижу. А я хотела бы внуков, знаешь. Жду их с нетерпением.
Так как Гарриет закончила, пристально глядя на Брук, словно говоря «Поторопись и роди мне нескольких», девушка поспешила продолжить:
— Но если я права, и она в тот день не умерла по своему собственному желанию, то это может изменить отношение Доминика к этой ситуации. В конце концов, Элла была добровольной участницей интимной близости, поэтому на Роберте лежит лишь половина вины за это, даже если он и ввёл девушку в заблуждение. И если бы я смогла доказать это Доминику, то он смог бы перестать ненавидеть нашу семью.
— Ох, моя драгоценная, я бы на это не рассчитывала. У мужчин другое видение этого вопроса. Роберт опорочил себя в глазах лорда Вульфа, отказавшись жениться на его сестре.
— Но я хотела бы доказать моё предположение. У настоятельницы могли сохраниться письма от Эллы, в которых она расспрашивала о возможности усыновления кем-нибудь её ребёнка. Она вполне могла после этого вернуться домой, выдумав историю про временную потерю памяти или ещё что-нибудь.
— Или действительно убить себя, после родов. А если это указано в её письме, то это не совсем та история, которую ты хотела бы рассказать волку.
— Она не стала бы признаваться в этом монахине, — настаивала Брук. — Но мать настоятельница может что-то знать об этом.
— Ну, хорошо, где располагается этот приют? Нанесём им визит завтра, чтобы убедиться.
Брук благодарно улыбнулась, хотя понимала, что возлагает слишком большие надежды на результат поисков. Элла вполне могла намереваться уплыть в приют в тот день, сделав видимость, что потерялась в море, чтобы никто не стал искать её. Но попала в шторм по-настоящему. Брук была не в состоянии предложить Доминику что-то большее. Только не после того, как он повторил слова Эллы, которые та написала на сожженных им после страницах дневника. Слова о том, что она собирается искать «успокоения в море». Элла действительно хотела умереть, если чувствовала, что у неё нет выбора. Но она не хотела убивать своего ребёнка. Она хотела родить его и убедиться, что после её смерти у малыша будет хороший дом и любящая семья. Доминику необходимо узнать об этом! Ведь если это было правдой, то её смерть действительно была несчастным случаем. Это знание само по себе могло помочь ему излечиться от боли, вызванной потерей.
И даст ей возможность снова увидеть его…