Затаившаяся змея

Глава 9

День закончился без особых происшествий. И стража не явилась арестовать его, и от этого труса Майлза не было ни слуху ни духу. Постепенно опустилась ночь, холодная и сырая, словно скорбевшая по ушедшему дню, и Криспин с Джеком, подчинившись тишине, которая окутала Шамблз, скудно поужинали у затухающего очага, а затем устроились на ночлег.

Следующее утро оказалось таким же промозглым. Криспин проснулся как от толчка, весь в холодном поту. Он отбросил одеяло и свесил с кровати босые ноги. Уставился в пол, темный в отсутствие лунного света и едва теплящегося в очаге огня.

Джек посапывал едва ли не под кроватью Криспина, свернувшись в клубочек и отодвинувшись как можно дальше от ларца с реликвией.

Криспин провел ладонью по влажным волосам. Давно ему не снился этот сон, хотя вовсе и не сон это был. Воспоминание, пробравшееся в ткань его сновидений. Криспин выпрямился и обвел взглядом сумрачную комнату, но полусон-полуявь не уходил. Он по-прежнему ощущал, как впиваются в запястья грубые веревки, чувствовал натертые ими волдыри — так сильно он бился в своих путах. Потом — горячие щипцы, раскаленные на углях и переливающиеся красным светом. Мучители подошли близко, так близко, что он услышал, как шипит, соприкасаясь со щипцами, влажный зловонный воздух.

«Скажи нам, — все повторяли они. — Мы больше не будем к тебе приходить, если ты сообщишь нам остальные имена».

Но он этого не сделал, да и не сделает. Поэтому они коснулись щипцами его тела. И затем кожа затрещала, запахло паленым, заструился дымок — изжаривалась его собственная плоть, это от нее шел едкий запах и уносимые вверх испарения.

Криспин поднялся и добрел до окна. Открыл ставень и высунул на улицу голову, вдохнул холодный туманный воздух. Даже сейчас он не мог справиться с тошнотой и сплюнул за окно, избавляясь от появившегося во рту кислого привкуса.

Он знал, откуда этот сон. Из-за Майлза. Майлз вызвал все эти воспоминания, нестерпимо отчетливые. Особенно тот последний день. День, когда его вывели из камеры. Криспин подумал, что идет на казнь, и возблагодарил за это Бога — наконец-то все закончится. Но вместо внутреннего двора, где стояла виселица, его препроводили в большой зал Вестминстера.

Король Ричард, тогда десятилетний и только что ставший монархом, восседал на мраморном троне, с которым его нескладное тело еще не освоилось. Ногами в длинноносых туфлях он еще не доставал до пола, а потому под ноги ему подставили мягкую скамеечку. На гладком лице не было ни бороды, ни шрамов. Маленький вялый рот, маленький подбородок, но молокососом его не назовешь. В глазах его горел огонь. Гнев. Король знал, что тот заговор означал его смерть. В живых никого из заговорщиков уже не было, всех до одного казнили различными отвратительными способами. Оставалось вынести приговор одному Криспину.

Криспин, едва пришедший в себя после неделями продолжавшихся пыток, пошатываясь, дотащился до возвышения, на котором стоял королевский трон. Железные кандалы оттягивали руки, ножная цепь волочилась по полу. Сюрко, порванный и окровавленный, болтался на ослабевшем теле.

Скованно, как деревянная кукла, он опустился на колени, оказывая почтение хотя бы короне, если уж не тому, на чью голову она была возложена.

Перед Криспином встал рыцарь в коническом шлеме, в наплечниках, защищающих и плечи, и шею. Он что-то держал в руках. Только приглядевшись, Криспин узнал этот предмет. Свой меч. Рыцарь извлек его из ножен и поднял.

Что происходит? Его казнят собственным же мечом?

Рыцарь размахнулся — и в воздухе свистнула сталь. Криспин в полной уверенности ждал, что сейчас в шею ему вонзится лезвие меча, однако ощутил лишь движение воздуха, когда рыцарь ударил мечом о каменный пол. Удар отозвался во всем зале. Неприятный звук и порожденное им эхо заставили Криспина вздрогнуть, и вместе с ним вздрогнули все находившиеся в зале. Но меч остался цел. Рыцарь снова взмахнул им, и только с третьего раза конец меча наконец отломился и заскользил по полу.

Повернувшись, Криспин наблюдал за жалким обломком, пока тот не замер в нескольких шагах от него. Криспин поднял голову и затуманенным взглядом обвел переполненный зал. Придворные кавалеры и дамы, все в пышных нарядах; знакомые мужчины, еще более знакомые женщины. Даже его невеста — бывшая невеста. Помолвку расторгли, как только его арестовали.

Все здесь: кто-то разглядывает его разинув рот, кто-то закрыл лицо руками.

Что это, если не казнь?

Рыцарь предъявил шпоры Криспина, сорванные с него задолго до того, как он шагнул во тьму Ньюгейта. Рыцарь бросил эти шпоры на пол, взял булаву и разбил их на части.

Тогда Криспин понял. Его лишают рыцарского звания. У него забрали знаки его статуса — меч и шпоры — и уничтожили у него на глазах, в присутствии королевского двора.

Поэтому он не удивился, когда рыцарь вынул кинжал и разрезал сюрко Криспина, на котором красовался его герб. Сорванное с Криспина яркое, цветов его герба одеяние грудой тряпок легло на пол.

Итак, он больше не рыцарь. И какая тогда разница, умрет он или нет? Его голова присоединится к остальным, насаженным на пики на Лондонском мосту. Части тела будут разметаны на все четыре стороны. Через несколько лет никто о нем и не вспомнит. Никто не произнесет его имени, разве что шепотом, рассказывая назидательную историю. Его разнесут на части, как те безобидные шпоры.

Но хуже всего, он знал, что получает по заслугам. Заговор. Он не сразу решился на это. Мучился несколько недель. Но он был верен Ланкастеру, верен до смерти. И теперь смерть стучалась в его дверь.

Король встал, неуклюже шагнул с мягкой скамеечки и подошел к краю возвышения. Зазвучал его чистый юный голос. Говорил он, презрительно улыбаясь, улыбка Ричарда была непохожа на улыбку его отца, славного воина Эдуарда Вудстокского[16], или его деда, великого короля Эдуарда Виндзора.

— Мы не рады видеть тебя при дворе, Криспин Гест.

Криспин прищурился, моргнул. Свечи, много свечей; за пять предыдущих месяцев он не видел столько света, сколько сейчас разом. Пот стекал с его поседевшей бороды. В большом зале было тепло. В его камере — холодно. Вонь, которую он ощущал, исходила от него.

— По правде говоря, нам было бы приятно увидеть, как тебя казнят вместе с другими изменниками королевства. Но, — Ричард поправил пояс, оттопырил его большими пальцами, — мой дядя, милорд Гонт, умолял сохранить тебе жизнь.

При этих словах стиснутые зубы Криспина разжались, он посмотрел туда, где позади короля справа, почти в тени, стоял Джон Гонт, герцог Ланкастер. С первого взгляда казалось, что он пристально смотрит на Криспина, но вскоре Криспин понял, что Ланкастер смотрит мимо него, поверх его плеча. Он даже отказывался смотреть Криспину в глаза! Это было гораздо хуже насмешек этого ребенка, этого юнца, отбиравшего у него меч. Ланкастер! Криспину страстно захотелось броситься к Гонту, рухнуть перед ним на колени. Разочарование Ланкастера было столь явным. Оно задело Криспина за живое.

Разумеется, Ланкастер принимал участие в заговоре — Криспин по крайней мере так считал. Заговорщики говорили, что Гонт, четвертый сын старого короля, стоял за планом низложения принца Ричарда и собирался сам сесть на трон. Наследником был брат Гонта, Эдуард Вудсток, но он заболел и умер. И тогда, по прямой линии, наследником стал сын Эдуарда Ричард. Однако Ричард был мал. Слишком мал. Ланкастер был лучшим политиком, более опытным, более могущественным, более умным.

А Криспин, который с восьми лет воспитывался в доме Ланкастера, любил этого человека как отца.

Криспин присоединился к заговорщикам, совершенно не думая, знает ли Ланкастер о заговоре, а потом думать уже было слишком поздно.

Он пришел в себя, когда с него сняли кандалы — с рук и ног. Затем рыцарь бросил к ногам Криспина его пояс с кинжалом. Криспин непонимающе посмотрел на них.

Ричард снова заговорил. Его юный голос срывался от усилия заполнить огромное пространство зала.

— Только благодаря нашему бесконечному милосердию ты остаешься в живых, Криспин Гест, только благодаря этому. Мы хотели сгноить тебя в тюрьме. А если не в тюрьме, то изгнать тебя из королевства.

Он глянул на своего дядю Ланкастера. Снова повернувшись к Криспину, он презрительно оттопырил губы. Эта улыбка точь-в-точь походила на гримасу шакала или стервятника, сидящего, приоткрыв клюв, в ожидании жертвы.

— Но если уж тебе суждено жить, тогда лучшее наказание — определить границы. Мы решили, что ты останешься в Англии. Даже в Лондоне, если захочешь.

Он насмешливо фыркнул. Король повернулся к своим придворным, приглашая разделить с ним веселье, но их бледные лица не соответствовали его хорошему настроению. Улыбка Ричарда сменилась усмешкой.

— Но не в тюрьме.

Кивком он приказал рыцарю продолжать и, откинув в сторону горностаевую мантию, вернулся к трону. Юный король забрался на него и уселся, барабаня пальцами в перстнях по подлокотникам и глядя перед собой со скучающим видом.

Рыцарь снова оказался перед Криспином.

— Криспин Гест, — провозгласил он. — Встань.

Криспин собрал всю волю и приказал своим мышцам подчиниться. Он поднялся, сгорбившись, последними расправив плечи, и встал, пошатываясь и разглядывая короля, толпу и рыцаря, который опять заговорил.

— По приказу его милостивейшего величества короля Ричарда, — объявил рыцарь, — ты больше не рыцарь. Мало того, у тебя нет звания, ты не имеешь ни земель, ни состояния. Ты ничто.

Он шагнул вперед и обеими руками толкнул Криспина. Тот, спотыкаясь, попятился. Рыцарь продолжал наступать.

— Ни один человек не смеет тебе помогать. Никто из родни не смеет тебя поддерживать под страхом монаршего гнева. — Он еще раз толкнул Криспина. — По милости короля, — сказал, опуская руки, рыцарь, — ты можешь идти с миром.

Криспин поднял голову. Один за другим, по кругу, как волна, присутствующие повернулись к нему спиной. Он видел вокруг себя одни спины со сгорбленными, напряженными плечами. Криспин услышал шелест юбок и шарканье обуви по полу. Затем — тишина.

— Что? — услышал он свой голос.

— Ты свободен и можешь идти, — сказал рыцарь, упираясь в бок кулаком. — Ступай.

И тут до него дошло. Слова, все слова сложились в одно целое. «Ты больше не рыцарь. Нет звания, нет земель. Никто из родни не смеет тебя поддерживать». Сердце у него упало. Он увидел повернувшихся к нему спиной друзей, товарищей. Он превратился в ничто. Его честолюбивые замыслы, годы под покровительством Ланкастера — все рассыпалось в прах, как старые кости.

С таким же успехом он мог и умереть.

Криспин посмотрел на лежавший у его ног пояс, к которому когда-то крепились ножны его меча, сорванные теперь, а сейчас на нем висел лишь жалкий кинжал. Он наклонился и взял пояс, таща ножны с кинжалом по полу. Он все никак не мог собраться с силами и поднять их выше бедра. Лишен — всего и всех. Как же он сможет жить? Он понял, что в этом-то все и дело.

— Но… сир?.. — прошептал он.

— Ты смеешь обращаться ко мне, Гест!

Ричард так далеко наклонился вперед, что чуть не свалился с трона. Его гладкое лицо исказилось гримасой, губы раздвинулись, обнажая неровные зубы, глаза вспыхнули диким огнем. Слова слетали с губ, разя словно огненные стрелы.

— Ты можешь оставаться в Лондоне, но не появляйся при дворе. Не дерзай обращаться ни к кому при дворе. Это ясно? Ты остров, Гест. Ты останешься один в море под названием Лондон. И если ты выживешь, можешь считать себя счастливчиком. Таким образом, я дарую тебе жизнь, да и то из любезности к моему дяде. Но никогда ни о чем меня не проси!

Ричард откинулся на спинку трона и вытер с губ брызги слюны.

— Такова королевская милость, — произнес рыцарь. Он вытащил свой меч и поднял его. — Именем короля — ступай!

Майлз был в той толпе. Смотрел пустыми глазами на Криспина, а затем послушно повернулся к нему спиной вместе со всеми остальными, ни слова не сказав в его защиту.

Криспин тоже ничего не сказал, только он-то молчал под пытками. Честью обязанный молчать, он так и поступил. Не назвал никого, ничего не зная о судьбе остальных участников заговора. «Как овца веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих»[17].

Майлз стоял там, слившись с толпой, и ничем не заплатил за свое участие в заговоре.

Воспоминания потускнели, отдававшиеся эхом голоса смолкли. Перед глазами снова встала действительность — его жилье, состоящее из одной комнаты. Однако, даже вернувшись в настоящее, Криспин вздрогнул, когда услышал рядом с собой голос — тихий и застенчивый:

— Хозяин.

Криспин повернулся. Джек, плотно завернувшийся в рваный плащ, так что не видно было даже рук, смотрел на Криспина расширившимися, влажными глазами.

— Что тревожит вас, мастер Криспин? Снова ваш сон?

Стало быть, Джек знает.

Криспин провел языком по зубам. Во рту отдавало горечью.

— Иди ложись, Джек.

— Если вы не против, сэр, я постерегу.

Криспин вздохнул. Посмотрел в ночное небо, видневшееся между крышами. Густые облака поредели, разошлись, на небосклоне мерцали звезды.

— Просто я снова думал о том дне.

Джек покачал головой. Объяснять не требовалось. Джек знал, о каком дне он говорит.

— Не могу сказать, будто представляю, что вы чувствовали, когда весь мир словно бы ополчился на вас. Но я знаю, что в этом старом городе было бы гораздо больше жестокости без выходящего на охоту Следопыта. И где был бы я, а? За решеткой, вот где. Да меня, может, уже повесили бы. — Он потер шею. — Нет, пути Господни неисповедимы, и он неспроста поставил вас на ваше место, и хвала за это Господу, вот что я скажу.

Криспин чуть улыбнулся.

— Спасибо тебе за твои слова, Джек.

Мальчишка посмотрел на две стрелы, лежавшие на столе.

— Расскажите, пожалуйста, про капитана лучников.

— Майлз Алейн.

Имя это наполнило рот горечью. Криспин посмотрел на Джека и положил руку ему на плечо.

— То, что я тебе рассказываю, за пределы этой комнаты не выходит. Понятно?

— Да, хозяин. Пусть мне отрежут язык, если я хоть словечко скажу.

Криспин невольно уставился на Джека, пораженный полным неведением мальчика. Пытки не сумели заставить Криспина произнести эти слова, хотя он был близок к этому. Еще несколько дней мучений, и кто знает, чего он наговорил бы.

— Майлз, — хрипло сказал он, — человек, который задумал тот заговор.

Джек не замедлил высказать свое мнение:

— Вот мерзавец!

Криспин согласился.

— Он так и не поплатился за свое преступление. Подстрекаемый другим, пока еще неизвестным мне человеком, он сделал заговорщиками лучших молодых рыцарей Англии. Сделал он это не из соображений чести или по глубокому убеждению, а из алчности и тщеславия.

— А другие рыцари?..

— Все погибли.

— Вы знали, что он остался при дворе?

— Нет. На самом деле, думаю, его там не было. До недавнего времени. По-моему, его назначили месяца два назад, не больше. Бывший капитан умер в подпитии в День святого Суизина. Выпал из окна. Месяц назад был разговор о новом капитане, но имени его я не слышал.

— Откуда вы все это знаете?

— Потому что месяц назад на стрельбище не видно было капитана лучников, вот я и спросил. Видишь, Джек, я все еще хожу упражняться. Иногда.

От возмущения Джек сначала поднял плечи, а потом и сам вскочил. Он стал ходить по тесной комнате, размахивая руками, словно наносил удары врагу. В слабом свете, идущем от очага, он казался возбужденным бесенком.

— И все это время он, весь такой богатый и важный, служит капитаном лучников, а вы живете в Шамблзе! Да я бы своими руками перерезал ему глотку, если бы мог.

— Я ценю твои чувства, Джек, но сделай одолжение, сядь. Твои шаги разбудят Кемпов.

Джек опустился на табурет.

— Вы собираетесь его разоблачить, да, мастер Криспин? Чтобы он получил по заслугам?

— О да, Джек. Собираюсь. Но не только его. Я хочу поймать человека, который его нанял.

Джек снова оглянулся на стрелы.

— Как вы думаете, почему он застрелил того французского курьера? Из-за Тернового венца?

— Нет. У него было достаточно возможностей забрать Венец. Он убил того человека, как пытался убить и меня. Но почему, я пока не знаю.

Какое-то время они оба молчали. И только когда Криспин второй раз вынырнул из сна — в лицо ему бил солнечный свет из окна с открытым ставнем, — он понял, что спал.

Когда он пошевелился, сползло одеяло, которым он был тщательно укрыт до подбородка. Криспин распрямил спину, затекшую в неудобной позе на подоконнике, но в остальном чувствовал себя отдохнувшим. Джек сидел на табурете у огня, на коленях у него лежал котарди Криспина, и мальчик чинил его, ставя на плечо заплатку. Когда Криспин громко зевнул, Джек поднял глаза и улыбнулся:

— Утро доброе, сэр. Тут каша на огне. Подать вам?

Джек привстал, но Криспин знаком велел ему сидеть.

— Джек, почему ты меня не разбудил?

— Не помню, когда вы в последний раз так хорошо спали.

— Я тоже.

Захватив со стола миску со вчерашним ужином, Криспин подошел к очагу и вывалил остывшую еду в огонь. Положил себе густой ячменной каши с репой и горохом и, стоя спиной к огню в одной ночной рубашке, жадно принялся за еду.

Горячо, сытно и даже вкусно.

— Хорошо получилось, — с набитым ртом похвалил он Джека.

Парнишка кивнул и улыбнулся. Потом показал починенный котарди, чтобы Криспин принял работу.

— Тут уже заплатка на заплатке, ставить некуда, мастер Криспин, но зато и дырки от стрелы больше нет.

— Спасибо, Джек. Ты делаешь для меня больше, чем я заслуживаю. Мне действительно жаль, что я не могу платить тебе как следует.

Джек покраснел и, чтобы скрыть это, склонил голову, счищая кровь вокруг заплаты.

— Для такого, как я, вполне достаточно пищи и крона, так что не волнуйтесь.

Криспин доел, надел чистые брэ[18] и чулки и взял из рук Джека нагретый котарди. Надел его и застегнул — начав снизу и до ворота — на все двадцать три пуговицы. Было время, когда нижние тринадцать пуговиц он оставлял незастегнутыми, чтобы садиться в седло, но теперь коня у него не имелось.

Джек подал Криспину пояс с кинжалом, и сыщик обернул его вокруг бедер, застегнул пряжку. По привычке хлопнул по ножнам, взял со стола стрелы и сунул за пояс.

— Куда вы сейчас, хозяин?

— Я должен пойти к мастеру, который изготовляет стрелы, к человеку, который сделал именно эти стрелы. Он скажет мне, для кого их изготовил. Это и обличит Майлза.

— А как же стрельбы? Разве король не приказал ежедневно упражняться в стрельбе из лука?

— Приказал, но придется стрельбам подождать.

Послышались крики. Раздался топот — кто-то бежал по улице, несмотря на раннее утро. Кристин посмотрел на озадаченного Джека. Рыночные колокола еще не звонили. Криспин знал, что до их перезвона магазины должны оставаться закрытыми, но этот крик не запрещал открывать рынки.

Криспин метнулся к окошку, выходящему на улицу, и откинул ставень. По улице внизу пробежал и исчез в соседнем переулке мальчик. Мясники медленно выходили из своих лавок на немощеную улицу.

— Эй! — окликнул Криспин одного из мужчин, стоявшего перед сточной канавой, по которой, завихряясь, текла вчерашняя кровь. — Мастер Дикон!

— А? — Дикон поднял голову, заметил Криспина и показал на него пальцем.

— Что происходит, мастер Дикон? Что за крики?

— Да этот мальчишка, — ответил Дикон, указывая вслед пареньку, — сказал, что на сегодня всякая работа запрещается.

— Запрещается на сегодня? А с чего вдруг?

— Он сказал, что было покушение на жизнь короля и его величество укрылся в Вестминстере.