— А не мог он сгореть?
Оттолкнув Криспина, Джек поискал сам и даже не заметил, как у него загорелся плащ.
Криспин вытащил парня из очага и затоптал огонь.
— Никому не поможет, если ты сгоришь. — Он сел на пол. — Кто-то его унес. Кто знал, что Терновый венец у меня?
— Вы. Я. Те девушки. Шериф. Кто еще?
— Кто еще? Никто. Кто мог догадаться?
Джек вскочил.
— Аббат Николас! Он догадался.
— Да, но он не стал бы его красть, не стал бы и подсылать кого-нибудь. Кто еще? Помоги мне, Джек.
— Не могу… больше никто о нем не знал. Ни мастер Гилберт, ни мистрис Элеонора не угадали бы, где тайник.
— Верно. Венец был спрятан. Только доведенный до отчаяния человек…
Доведенные до отчаяния люди. Кровь Господня!
Криспин встал и направился к двери, потом остановился. Если он задержится, проверяя свою догадку, Гилберт и Элеонора подвергнутся опасности.
— Джек, мне нужно, чтобы ты пошел в «Голову короля».
— Зачем это?
— Там живут французы. Мне нужно, чтобы ты за ними проследил. Хотя, может быть, уже слишком поздно.
— Понятно, хозяин. Это они унесли Венец?
— Это лишь догадка. Но их таинственный четвертый компаньон вполне мог рассказать им обо мне. Они мог ли прийти сюда для разговора и сами обнаружили Beнец. Во всяком случае, я не могу отбросить эту возможность, не проверив. Последи за ними, Джек. Не выпускай их из виду.
— А где будете вы?
Криспин обвел взглядом свою каморку. Увидит ли он ее еще когда-нибудь?
— Если повезет, то не в Ньюгейте. И в «Кабаньем клыке» я не останусь. Я уже и так причинил им столько неприятностей. — Он провел пальцем по рукояти кинжала, лаская ее гладкую поверхность. — Ты найдешь меня в «Чертополохе».
Джек уже двинулся к двери, но Криспин схватил его за плечо.
— Джек, если меня арестуют, не оставайся здесь. Уходи. Уходи из Лондона.
Криспин никогда не видел у Джека такого трагического лица. Он и сам прикусил губы, чтобы не выдать обуревавшие его чувства.
— Уйти из Лондона? Да куда же я пойду?
— Не знаю. Ты смышленый парень, справишься.
— Но, хозяин, я никогда вас не брошу.
— Джек, если меня арестуют, некого будет бросать. Тебе придется самому о себе заботиться.
— Ноя вас не покину. Я не дам вам умереть в одиночестве.
Глаза Джека наполнились слезами. Две крупные слезы скатились по грязным щекам.
Криспин закрыл глаза и ругнулся.
— Не надо, Джек. У нас нет времени. Просто пообещай мне, что ты покинешь Лондон. Это приказ!
— Я не дам такого обещания!
Он стряхнул с плеча руку Криспина и бегом кинулся вниз по лестнице.
Криспин тыльной стороной ладони вытер глаза и с судорожным вздохом отвернулся от двери. Взял сумку курьера с двумя ящичками и повесил на плечо. Поспешно спустился вниз, надеясь еще увидеть Джека в последний раз, но мальчишка оказался чересчур проворным. На улице, погруженной в серо-голубой сумрак, не было никого и ничего, кроме серебристых отблесков луны в лужах.
Криспин спросил себя, как он оказался в такой ситуации, не его ли грехи тому виной. Набожным он не был: по чести говоря, чаще всего его молитвы превращались в обращенные к Всевышнему кощунственные тирады, — но, подняв взор к небу и подумав о том, что хранилось в ящике, который сейчас лежал в курьерской сумке, висевшей на плече, Криспин в который уже раз спросил себя: «Почему я?»
Почему он снова и снова нарывается на неприятности? Он всегда думает, что поступает правильно, а получается наоборот. Разве в этот раз он не пытался помочь Ричарду? Неужели его намерение было недостаточно добрым, сердце недостаточно чистым?
Криспин остановился, когда завернул за угол и увидел «Кабаний клык». Дом замер во мраке, в окнах было темно, если не считать пробивавшегося сквозь ставни слабого мерцания свечи и огня в очаге. Криспин сглотнул комок в горле.
«Что ж, я хорошо пожил. Не могу сказать, что я выиграл эту гонку, но и не проиграл».
Поправив сумку курьера, он устремился прямо к двери. Она не была заперта, поэтому Криспин открыл ее и вошел. К нему повернулись четыре бледных лица. Поднялся только Уинком.
— Ага! — воскликнул шериф.
Он указал на стол, и Криспин положил сумку, куда велел шериф.
— Господин шериф, мне нужно вам кое-что сказать.
— Да?
Уинком занялся ящичками, особенно золотым. Он поставил его на стол и положил ладонь на крышку. Криспин положил руку поверх руки шерифа. Тот поднял на сыщика вопросительный взгляд.
— Милорд, это ящик курьера… целый, как вы видите. Но Венец, увы, исчез.
— Что? — Уинком откинул крышку и заглянул в ларчик. Выхватил кинжал и сгреб Криспина за оплечье капюшона. — Что за игрушки, Гест?
— Никаких игрушек. Его нет. Украден.
— Это ты его прячешь.
— Нет, милорд. Слово чести.
— Чести? — Он отшвырнул Криспина. — У тебя ее нет! Какой же я глупец, что поверил тебе.
— Я никогда не пожертвовал бы своими друзьями. Возьмите меня, если должны, но, ради святого креста, не причиняйте зла этим невинным людям.
Шериф метнул на Криспина гневный взгляд, повернулся к побелевшему от страха Гилберту, к Элеоноре, цеплявшейся за руку мужа, к Нэду, грызшему пальцы.
— Где этот карманник?
— Венец не у него. Клянусь Божьей Матерью.
— Где же мальчишка?
— Я его отослал. Если я не могу спасти себя…
— Ты благородный человек, да?
— Я же вернулся.
Криспин вызывающе вздернул подбородок, возможно, в последний раз в жизни бросая вызов.
Уинком наклонил голову и поджал губы. Повернулся к остальным.
— Я знал, что ты вернешься.
— Тогда вы должны знать и то, что я не лгу. Я в вашей власти. И это вам известно. Возвращение означало, что я сам иду на виселицу.
— Криспин, — едва ли не проворковал шериф, покачивая головой.
Черт бы побрал этого человека! Шериф хочет его арестовать. На самом деле хочет, чтобы его повесили… Или нет?
Шериф продолжал качать головой, пока улыбка не превратилась в раздраженную усмешку.
— Никогда не встречал такого пройдохи, как ты! — Он прошелся, остановился у очага, снова прошелся, затем остановился перед Криспином и наставил на него палец. — Ты найдешь Терновый венец для меня. Ты вернешь его только мне. Понял? — Шериф посмотрел на Гилберта и Элеонору. — В отношении того, другого вопроса я сделаю что в моих силах, но никаких гарантий не даю.
Сердце Криспина забилось чуть быстрее.
— Вы не станете за мной следить?
— Нет. Но помни, — он кивнул в сторону друзей Криспина, — я знаю, где живут они.