Здесь начинается Африка

МУЗЕЙНАЯ ЛЕТОПИСЬ АЛЖИРА

Многовековая история и культура Алжира предстают в камнях и саркофагах древности, в творениях народных мастеров-ремесленников, в полотнах художников, в предметах домашнего обихода — будничных атрибутах жизни и смерти человека, ибо за время существования страны жизнь и смерть много раз сменяли здесь друг друга. Так в этнографии и искусстве Алжира раскрываются бесчисленные свидетельства бесчисленных времен. Для археологов, этих кропотливых и неподкупных исследователей глубокой старины, Алжир — поистине бесценная сокровищница.

Музеи Алжира — гордость молодой республики. Их разнообразные экспозиции, в которых историческое тесно переплелось с художественным, не только рассказывают о судьбе далекого прошлого, но и помогают деятелям алжирской культуры в создании и развитии нового, передового искусства.

В музеях тихо и прохладно. Даже не верится, что за этими толстыми звуконепроницаемыми стенами сияет ослепительное солнце, воздух раскален и город содрогается от шума, свойственного всем южным городам. Посетителей, как правило, немного. Изредка заходят иностранные туристы — по одному, по двое. Тогда служители, охраняющие залы, включают дополнительное освещение, приподнимают занавеси, покрывающие витрины, и становятся поодаль, готовые в любую минуту прийти на помощь необходимым разъяснением, консультацией, подсказать, если нужно, что в данном зале самое ценное.

Меня сначала принимают за шведку. В дальнейшем, выяснив, что я — из Москвы, окружают меня особым вниманием: приносят каталоги, проспекты, приглашают в запасники. Когда в первые дни я не знала точно дороги из одного музея в другой или же просто до ближайшего транспорта, меня трогательно сопровождали до нужного места. По дороге с интересом расспрашивали — как велика Москва, сколько в ней школ (к стыду своему, я знала это лишь приблизительно) и какие музеи нашей столицы пользуются особой популярностью.

Когда идешь по центральной аллее Алжирского Ботанического сада, как раз посредине видишь перед собою эффектное белое здание, едва возвышающееся над оградой. Это Музей изящных искусств (архитектор Поль Гийон). Он был открыт сравнительно недавно, в 1930 году, в ознаменование столетия со дня французского завоевания. Здание музея стоит у подножия холма, в нем как бы несколько ярусов. Нижняя часть — это изогнутый полукругом белоснежный портик со строгими квадратными колоннами. От него вверх ведут лестницы, которые, соединяясь на веранде, образуют центральный вход. Верхний ярус завершается открытой колоннадой. Весь год эта своеобразная галерея обвита яркими цветами. Фоном для здания музея служит яркая зелень холма. А оглянешься назад — там в изобилии до самого моря раскинулись аллеи, клумбы, фонтаны Ботанического сада. Зрелище неправдоподобно красивое! Оказывается, музей построен именно на этом месте далеко не случайно.

Разнообразие североафриканской природы, изумительные пейзажи и экзотика быта Алжира издавна вдохновляли художников, прежде всего французских. Заинтересовавшись их произведениями, группа энтузиастов в 1906 году обратилась с просьбой к генерал-губернатору Алжира выделить для строительства музея место в парке Летнего дворца. Когда это предложение было отвергнуто, накопившееся собрание картин разместили сначала в одном из залов мэрии, а затем в помещении на улице Константины. Фонды быстро разрастались и приобретали известность: многие художники дарили теперь свои картины будущему музею. Мэрия начала и сама производить некоторые покупки. С февраля 1908 года собрание получило официальное признание и стало именоваться Муниципальным музеем Алжира.

Первыми хранителями музея были Ж.-Б. Бруно (1908–1909 годы) и Ш. де Галлан (1909–1910 годы). Следующий хранитель, Фриц Мюллер, остававшийся на этом посту до самой смерти (1926 год), в 1911 году опубликовал первый каталог. В вилле «Абд ат-Тиф» было оборудовано ателье для художников, создан своеобразный творческий пансионат. Снова возник вопрос о строительстве зданий музея — на этот раз недалеко от виллы «Абд ат-Тиф» перед Ботаническим садом. Одним из аргументов, приводимых в пользу именно этого места, была живописность его расположения: горы, подступающие сзади к дороге, море, постоянно синеющее сквозь центральные аллеи сада, и яркая растительность должны были служить наилучшим обрамлением той восточной тематики, которая была представлена коллекцией музея. Начался сбор денег на строительство. На втором этаже в музее до сих пор висит большая доска, на которую занесены имена людей и организаций, способствовавших созданию и развитию музея. Среди них — Алжирское общество друзей музея, алжирский банк, алжирская мэрия, Лувр, музей Версаля, несколько французских меценатов. Руководство музея не хотело ограничивать собрание только школой алжирской и восточной живописи и одно время пыталось превратить его в центр французского и даже европейского искусства; картины стали приобретаться в Голландии, Италии и других странах Европы. И тем не менее постепенно сам собой складывался главный принцип постоянной экспозиции, продолжавшей изначальную основу первого собрания — ориентацию на южную и восточную тематику.

Музей располагает редчайшими полотнами французских живописцев, путешествовавших по Средиземноморью, Востоку, Африке, — от XV века до импрессионистов. Судьба многих из этих картин весьма своеобразна. В апреле 1962 года, в обстановке террора оасовцев и разрухи, французы, покидавшие страну, большую часть музейного собрания вывезли во Францию. Лишь к 1970 году в результате длительных государственных переговоров было доказано, что произведения эти являются достоянием Алжирской Народной Демократической Республики. Тогда они проделали обратный путь, и вот уже новая, а вернее, старая экспозиция открыта для осмотра и служит украшением музея. Ее художественная ценность огромна — ведь это 157 полотен крупнейших французских художников второй половины XIX — начала XX — века.

В коллекции музея одно из почетных мест занимают «Скалы у Бель-Иля» Клода Моне — острые, черные камни, застывшие посреди бушующих пенистых волн.

«Я провел в Алжире два поистине чарующих года, — писал Моне. — Непрестанно я видел что-то новое; в минуты досуга я пытался воспроизвести все, что видел. Вы не можете себе представить, до какой степени я увеличил свои познания и как сильно выиграло от этого мое видение. Вначале я не мог до конца осознать это. Впечатления света и цвета, которые я там получил, классифицировались лишь позже; в них заключалось зерно моих будущих исследований».

Алжирская тема прочно вошла и в творчество Альбера Марке, долгое время жившего здесь. В его произведениях «Алжирский порт», «Алжирская бухта», «Площадь Правительства в Алжире», «Порт в Бужи» — прозрачный прибрежный воздух, белизна строений, гавань, волны.

«Весенний пейзаж» Огюста Ренуара — это праздник природы, солнца, радости бытия. Достаточно одного этого произведения, чтобы вспомнить слова А. В. Луначарского, который сказал о Ренуаре: «В нем какая-то бездна молодости. Он любит солнце, которое может все озолотить, и его художественное сердце — само такое солнце… Смотрите картины Ренуара и учитесь у этого милого человека хоть изредка смотреть на жизнь под его счастливым углом зрения!» А. вот и портрет самого художника, сделанный его другом Фредериком Базилем. Он сидит, поставив ноги на стул, сжав перед, собой руки. Вся поза говорит о беспокойном творческом характере. Нахмуренные брови, отрешенный взгляд… Этот портрет может служить прекрасной иллюстрацией к термину К. С. Станиславского «публичное одиночество».

А рядом, словно вытканные из дрожания воздуха, — женщины Камиля Писарро, нетерпеливые в своем ожидании, одна смотрит в окно, другая бродит в тени деревьев… Пейзажи Альфреда Сислея, «Женщина, зашнуровывающая корсет» Эдгара Дега, картины Давида, Прюдона, Делакруа, Милле, Курбе, Руссо, Дерена…

В нижних залах живописно расставлены немногочисленные скульптуры. Сразу же бросаются в глаза работы Огюста Родена — «Весна», «Размышление», «Скорбь», бюст Эжена Гийома… Хорошо знакомая одухотворенность, экспрессия, удивительная напряженность ума и тела! Здесь же и деталь «Марсельезы» Франсуа Рюда, и грациозные танцовщицы Жозефа Бернара, статуи «Помона» и «Венера» и барельеф «Желание» Аристида Майоля, скульптуры Антуана Бурделя, среди которых натягивает свой лук знаменитый «Геракл».

Я прохожу по служебным помещениям музея. Залы музейной библиотеки переполнены. Сотрудники заняты обсуждением необходимых реставрационных работ. Много забот доставляет хранение картин в запасниках — здание снова тесно и требует дальнейшего расширения. (Впрочем, разве это не стало бедою всех музеев мира?) Следовало бы специальное помещение выделить для выставок графики, гравюр, которые по режиму хранения нельзя включить в постоянную экспозицию, — ведь музей располагает ценнейшим собранием старинных гравюр, некоторые из них насчитывают более четырех веков. Основная тематика этих тончайших произведений — города Северной Африки, и прежде всего Алжира, с их портами, дворцами, мечетями, крепостными стенами, улицами, площадями.

Дни эти были очень горячие — накануне открытия Первого Всеафриканского фестиваля. Только что закончен ремонт помещений, уже начинают поступать экспонаты из других стран Африки. Директор-хранитель музея Мезонсёль расспрашивает меня о московском Музее восточных культур, рассказывает о тех выставках, которые будут проведены в Алжире во время предстоящего фестиваля, и очень охотно, даже страстно вспоминает о тех усилиях, которых стоило возвращение картин, увезенных во Францию, — в этот момент вопрос уже решился, соглашение было подписано, и все работники музея находились в нетерпеливом ожидании встречи с этими невольными «путешественницами».

Понятно, конечно, что встреча, состоявшаяся вскоре, была очень приятна, однако уже прошло то время, когда в алжирских музеях выставлялись произведения только западноевропейских мастеров. В 1920–1930 годах впервые начинают появляться произведения алжирских художников, получают известность такие имена, как Теммам, Ранем, Башир Пеллес, братья Расим, в 1940–1950 годах — Бузид, Хадда, Бенантур, Кессус, Иссиахен, сочетавшие в своем творчестве лучшие тенденции современного европейского искусства и национальных художественных традиций Алжира. Но только после освобождения Алжира, в июле 1963 года, был образован национальный Союз пластических искусств (UNAP), получивший большую поддержку со стороны алжирского правительства. Сейчас работам местных художников отданы лучшие выставочные залы столицы, периодически они занимают и нижний этаж Музея изящных искусств. Эти экспозиции, как правило, не имеют стабильного характера, они изменяются и растут по мере развития современного изобразительного искусства Алжира. Неизменная тема — «Искусство и алжирская революция».

Современные картины и скульптуры, которые мне приходилось видеть в Алжире, далеко не равнозначны по своей художественной ценности. Яркая и самобытная манера национальной живописи соседствует здесь и с некоторыми заимствованиями некогда модных европейских течений, в частности абстракционизма. Такие художники, как Байя или Арезки Зерарти, пытаются трансформировать мотивы алжирской действительности последних лет — эпизоды революционной борьбы, нового строительства — в так называемой наивной живописи, и это иногда приводит их к искусственным построениям образов, к механической игре на цветовых пятнах и геометрических фигурах, к символам. Хасен Бенабура идет при этом путем архитектурной композиции: в его картине «Блида, Алжирская улица» соблюдена четкая перспектива, примитивным штрихом вычерчены все детали архитектуры, камни мостовой.

Заметное влияние на творчество алжирских художников оказал французский импрессионизм. О манере Марке напоминает картина Ахмеда Кара (ныне директора Музея народного искусства) «Вид на порт». Его же «Террасы Касбы» (1964 год) своими нагромождениями светлых и темных пятен вызывают живое ощущение архитектурного ансамбля старого города. Техника колорита вообще свойственна алжирским художникам, но она производит сильное впечатление тогда, когда не доведена до крайности. Так, если в картине Месли «Алжир в огне» (1963 год) палитра красных тонов способна передать вполне конкретный образ революционного пожара, то трудно найти в его же «Ноктюрне» (1963 год) какой бы то ни было смысл. Надуманность цветовых сочетаний не всегда идет на пользу художественной образности полотен. Полотно Мухаммеда Бузида «Кабилия» (1961 год) выглядит хаосом и не рождает никаких ассоциаций, в то же время при помощи тех же приемов художнику удается в картине «Оливы» воссоздать яркий образ этих деревьев, столь милых сердцу алжирца. Интересна «Вдова» Мухаммеда Иссиахена — смазанные линии образов женщины и ребенка, смутная гамма темных тонов хорошо передают настроение печали и безысходности. У художника Мухаммеда Теммама в его «Букете цветов» или в витраже Мухаммеда Ранема «Охота» ощущается тяготение к мотивам и технике персидских миниатюр.

Но художники отдали дань и веяниям абстракционизма («Сплетение» Абдаллаха Бенантура, «Абстрактные ритмы» Абд аль-Кадера Гермаза, «Тотем» Мухаммеда Хадда). То же самое можно сказать и о современной скульптуре, выставленной в музее: хитроумные, ничего не выражающие построения Мартинеса или Мухаммеда Аксуха из веревок и жести даже не претендуют на конкретное название, а так и именуются: «Скульптура из железа» или просто «Скульптура».

В изобразительном искусстве, так же как и в театральном, страна заботливо растит новые национальные кадры. Центр художественного образования — Национальная школа изящных искусств. Находится она в парке Гатлиф, в здании, построенном в 1954 году архитекторами Леоном Кларро и Жаном Дарбеда. Парк ярусами поднимается вверх, аллеи и площадки его уставлены остатками древнеримских стел и муляжами античных скульптур. Здание школы — современное, облицованное мрамором, с огромными окнами и внутренними высокими галереями, предназначенными для экспозиции скульптур. Впрочем, школа была основана еще в 1881 году, когда в маленьком зале у подножия Касбы были открыты первые классы рисунка. С тех пор школа меняла много помещений, вплоть до одной из бывших мечетей, обстановка которой с ее мрачными потолками меньше всего подходила для занятий живописью. С 1962 года Алжирская школа перестала считаться отделением Парижской школы изобразительного искусства и заняла самостоятельное положение при департаменте культуры. Сейчас это высшее учебное заведение, на трех факультетах которого — архитектурном, изобразительного искусства и прикладного искусства — учится более 350 студентов.

Директор школы, виднейший алжирский художник Башир Йеллес, президент Союза пластических искусств Алжира, показывает свой кабинет-мастерскую. Здесь он не только занимается делами школы, но и интенсивно работает над новыми полотнами. Яркие краски, сочные мазки, броское, рельефное воспроизведение мира. Его, как и других алжирских художников, больше всего волнуют события недавнего прошлого — борьбы за национальную независимость. Завершена картина «Война в Алжире» — неясные фигуры людей в застывших позах как бы выражают и трагизм общенародного бедствия и неистребимую волю народа к победе. О делах школы, занятиях, учениках Башир Йеллес говорит с увлечением, возлагая немало надежд на перспективы ее расширения и развития в ближайшем будущем.

Кажется символичным, что в Алжире, стране, где многое возникает впервые, заново, особое внимание уделено детям. Своеобразным экспериментом новой алжирской культуры является Музей детского творчества. Вилла в парке Мон-Риан, где сейчас находится этот музей, после смерти своего владельца долгое время служила в качестве ателье французских художников. Известно, например, что именно здесь работал над своими восточными сюжетами Эжен Делакруа. После победы алжирской революции помещение сначала использовали как филиал Музея изящных искусств, заполнив его старинной мебелью из коллекции музея и большой искусствоведческой библиотекой. И лишь в 1964 году вилла вместе с парком стала служить детям. Организация подобного музея привлекла многие страны. Первая экспозиция включила экспонаты, созданные детьми в возрасте не старше четырнадцати лет из СССР, Польши, Чехословакии, Болгарии, Югославии, Норвегии, Японии, Испании, Италии, Туниса и т. д. Рисунки, гравюры, куклы, скульптуры, картины юных мастеров наполнили залы музея удивительным очарованием.

Затем основное внимание было сосредоточено на искусстве рисунка. Тематическая выставка «Дружба народов» выявила среди детей немало оригинальных талантов. К ребятам предъявляются высокие требования, в результате чего производится строжайший отбор экспонируемого материала. Как правило, одновременно выставляется около 200 работ.

Музей, работающий с детьми и для детей, охотно экспериментирует. Большим успехом среди маленьких художников, осваивающих мастерство изобразительного искусства, пользуется так называемый метод Мартено. Он предполагает полную свободу жеста, расслабление мышц, рисунок, основанный на естественном движении, размахе, интуитивное формирование индивидуальных приемов. Причем элементарная техника Мартено требует и самых простых материалов — листа бумаги и кусочка угля или мела. Выразительность представленных рисунков удивительна. Несколько свободных линий (часто белых на черном фоне) с предельным лаконизмом — одни лишь очертания — передают многообразные виды растительности, животных, пейзаж, настроение.

Музей в Мон-Риане стал подлинно культурным центром для детей Алжира. Если в Школу изящных искусств поступают, уже найдя свое призвание, то первые ростки, первые проявления художественного дарования обнаруживаются здесь. По временам залы музея превращаются в школьные классы, и дети под руководством педагогов-энтузиастов осваивают технику рисунка, учатся мыслить художественными образами, приобретают вкус и первые навыки живописи. Этому способствуют также маленькая типография, оборудованная здесь же, при музее, специальные мастерские, зал для кино, диапроекции.

Почти все музеи Алжира окружены цветущими парками, и, надо сказать, уже одна только дорога к ним всегда доставляет удовольствие. Присядешь на скамью п думаешь — уж не снится ли мне здесь, на севере Африки, вся эта тропическая красота? Клумбы с диковинными цветами, море, где-то далеко и незаметно сливающееся с небом, плотные густые кроны темно-зеленых пальм и под ними нежный настил душистых трав. Все вокруг сияет, совершенствуется, набирается сил. А какою же видели здесь жизнь люди тысячу лет назад? Две тысячи лет назад? Об этом расскажут другие музеи, где все экспонаты уносят в давнюю старину. Археология-наука молодая, особенно в сравнении с той многовековой культурой, которой она занимается. Успехи археологов поистине грандиозны. Но, кажется, неисчерпаемы запасы истории, столько еще открытий впереди.

Знаменитый алжирский музей «Бардо» не сразу обнаружишь в извилинах верхних переулков города Алжира. Высокая каменная ограда отделяет его от улицы. И лишь при въезде — скромная вывеска: «Музей доисторического периода и этнографии — Бардо». Сад, окружающий виллу, когда-то составлял лишь частицу огромного парка, где стояла загородная резиденция алжирского дея. Затем там поселился французский губернатор Алжира, и парк вместе с резиденцией, получившей название «Летний дворец», скрылись за высоким забором.

Ослепительно белая вилла с ее портиками, лестницами, альковами, аркадами и верандами может служить превосходным образцом мавританской архитектуры XVIII века. Сведения о ее происхождении и первых владельцах недостаточно точны. Известно, что построена она была одним из тунисских принцев в манере, присущей загородным виллам XV века. Название ее произошло предположительно от мадридского художественного музея «Прадо». После 1830 года она была занята французским генералом Эксельманом, затем каким-то образом перешла к арабскому военачальнику Али-бею и затем снова попала в руки французского аристократа Жоре, перестроившего виллу и добавившего к ее залам несколько декоративных элементов, что, впрочем, почти не нарушило ее изначального стиля. Он же и заложил основу первого собрания Этнографического музея, официально открывшегося в 1928 году. К вилле была сделана дополнительная пристройка, в которой размещена экспозиция доисторического периода. За стеклянными витринами лежат камни, кости, различные типы черепов времен палеолита, мезолита и неолита. Один из них, найденный в окрестностях Маскары, представляет нам самого древнего жителя этих мест — Атлантропуса мавритануса. Показана эволюция человека и его быта: топоры, ножи, первые изделия из камня и бронзы, первые скульптуры из глины (головы животных, с которыми был связан языческий культ).

Со стен одного из залов смотрят, словно живые, персонажи удивительной наскальной живописи Сахары, перенесенные сюда в репродукциях художника Ругата (1935 год). Об этих фресках, открытие которых в труднодоступных южных районах Алжира произвело сенсацию в мире археологии, существует достаточно обильная литература. В ней уже была прослежена история возникновения этих фресок, доказана автохтонность их происхождения, оригинальность и самобытность, детально разобрано и художественное значение этих живых сюжетов, элегантных форм и чистых пропорций. В музее представлены в основном фрески из горного района Сахары Тассили д’Анжер, где их, как известно, насчитывается свыше 15 тысяч.

Для размещения этнографического раздела с воссозданием мусульманского быта Алжира вилла «Бардо» подошла как нельзя лучше. Архитектура виллы, сохранившаяся во всей своей первозданности, служит таким живым и достоверным фоном для воспроизведения старого мусульманского быта, что экспонаты музея теряют свою архаичность, становятся необходимыми предметами дома (в то время как Музей народного искусства в Касбе в своих экспозициях строг и академичен).

Широкая лестница, покрытая голубым фаянсом, отлого поднимается к массивной железной двери. За нею — большой внутренний дворик, являющийся сам по себе произведением искусства. Он вымощен плитками мрамора. Посредине бассейн с мраморной вазой фонтана, построенный так, что в его воде отражаются верхняя часть дома и верхушки пальм. Во дворе много зелени — несколько платанов, окруженных цветниками, вьющийся по стенам виноград и огромный широкий темный кипарис. Дворик обрамлен подковообразными арками на колоннах, украшенных полосками фаянса. С одной стороны — высокая стена, завершающаяся сторожевой вышкой, с другой — двери, ведущие в покои хозяев, с третьей — на небольшом возвышении зал для приемов. Перед самым входом туда — мраморные диваны для гостей. Впрочем, здесь, видимо, происходили не только приемы — массивные цепи, вделанные в стену по обе стороны хозяйского кресла, свидетельствуют о том, что тут пытали рабов. В небольшие оконца зала видны остальные здания ансамбля — там располагались слуги, рабы, гарем. Узкая лестница ведет на бельэтаж, его внутренний вестибюль покрыт восьмиугольным куполом и как бы составляет другой, крытый дворик. Посреди — старинная медная ваза, под зарешеченными окнами — резные коффры, здесь же выставлены изделия алжирской и тунисской чеканки, старинные фонари. Далее — узкие спальные комнаты, изолированные и затемненные. Есть в вилле и Большой салон, где в свое время частым гостем был Сен-Санс, любивший играть здесь на клавесине.

Этнографические экспонаты делятся на четыре раздела: городской, сельский, сахарский и африканский. В одном из покоев верхнего этажа в объемных деталях реконструирован интерьер алжирского мусульманского дома 1830 года, копирующий известную картину Эжена Делакруа «Женщины Алжира в своей комнате». Четырех героинь картины изображают манекены: две женщины в полном парадном убранстве, скрестив ноги по-турецки, в непринужденных позах сидят на диване перед низеньким столиком с кофейным сервизом; третья, видимо, пришла к ним в гости. Все трое ведут спокойную беседу. Им прислуживает черная рабыня. Интерьер комнаты достоверен до мелочей.

В другом зале 16 маленьких манекенов демонстрируют все многообразие женской и мужской национальной одежды разных районов старого Алжира. В третьем — восстановлен быт обитателей Сахары, и прежде всего воинственных и благородных туарегов, с их пиками, щитами, кинжалами, украшениями, костюмами и даже палатками. Внизу размещены ружья с ложами, инкрустированными серебром и драгоценными камнями, сабли, пистолеты, конская сбруя (седла, принадлежавшие алжирскому национальному герою аль-Мукрани). Последние залы наполнены экспонатами, перенесенными сюда из Музея искусства народов Африки, основанного в Алжире известным исследователем Пьером Саворньяном де Бразза (1852–1905 годы). Поэтому так богата коллекция искусства Черной Африки — деревянные скульптуры и маски, оружие и костюмы всех видов, бивни слонов и чучела крокодилов — из Мали, Нигера, Верега Слоновой Кости, Дагомеи, Верхней Вольты и из бассейна Конго.

Чаще всего я бывала в Музее античности — то ли потому, что расположение его в парке Свободы (бывший парк Галлана), причудливыми порогами сбегающем с верхнего бульвара Салаха Буакуира вниз к центральным улицам города, очень удобно и приятно, то ли потому, что в разнообразной экспозиции музея были произведения, на которые тянуло взглянуть еще и еще раз. Музей этот, основанный в 1896 году, носил раньше имя известного французского археолога и историка Стефана Гзеля, сделавшего поистине огромный вклад в изучение культуры Алжира и всей Северной Африки.

Около стен музея, выходящих в парк, стоят обломки древнеримских надгробных стел, скульптур и колонн. А сам вход — как глыба белоснежного стука, покрытого искусной узорчатой резьбой. За небольшой калиткой — нарядный патио, окруженный портиками, пол выложен мозаикой с изображением рыб, посреди фонтан с бассейном, в котором плавают живые рыбы, а надо всем этим простирается яркое синее небо.

Десять залов музея неспособны вместить все его богатства, многое из-за отсутствия места еще находится в запасниках. По этой же причине не может быть строго соблюдена и точная система экспозиции — предметная или хронологическая, небольшие залы диктуют место для единственно возможного размещения экспонатов: ковры и фрески заняли все стены, скульптуры, архитектурные детали, витрины расставлены в центре, многие мозаики лежат на том самом месте, которое некогда предназначали для них создатели, то есть на полу в центре зала, другие укреплены на стенах. Впрочем, в этом живописном расположении есть и свое очарование. К тому же едва ли это мешает строгому разделению музея на две самостоятельные части — искусство грекоримское, щедро представленное в результате археологических раскопок на территории Северной Африки, и искусство мусульманское, выраженное произведениями художественных ремесел Магриба и Арабского Востока. Все залы музея различны по своей архитектуре — одни из них глухие, облицованные деревянными панелями, с деревянными резными потолками, другие — белые с гипсовой лепкой и ярким светом, врывающимся сквозь высокие окна; есть и Купольный зал.

Влияние и значение культуры и искусства берберов начали серьезно изучаться совсем недавно. Уже доказано, что своеобразие искусства берберов было пронесено от самых его истоков через взаимодействие с античным, восточноарабским и андалусско-мавританским искусством, через турецкое и французское господство вплоть до наших дней.

Трудно сказать, когда возникло древнейшее из искусств — керамика. Едва ли была в истории мировой культуры цивилизация, которая бы, открыв огонь, не занялась обжиганием глины. Финикийцы располагали уже достаточно высокой техникой; они использовали печи для обжига кирпичей с циркулирующим пламенем, употребляли эмаль и глазурь, знали прекрасные способы облива и окраски. С незапамятных времен этот вид искусства был развит и в Северной Африке среди берберов. Существовали различные приемы — на руках и на гончарном круге, с обжигом, шлифовкой, полировкой, резьбой, с покрытием цветной глиной или краской на сухую поверхность или еще на мокрую, непосредственно или сквозь штамп и т. д.

Керамические изделия собраны в музее со всего Магриба — из Атласских гор Алжира и Марокко, тунисского плоскогорья Сахель, из Ореса и Кабилии, окрестностей Константины и Тлемсена. По стилю рисунка, по методу его нанесения, по цвету, по форме предмета и способу его обжига (в районах Тлемсена, например, существовали печи, в других местах гончары использовали для этой цели костры, а кое-где обжигали просто на солнце) специалисты определяют происхождение каждого изделия не только в пределах периода, страны или района, но и с точностью до дуара. Сначала керамические изделия предназначались для использования в домашнем обиходе, затем стали служить предметом сбыта и коммерции. Глина, плохо обожженная, быстро разламывалась или со временем придавала пище дурной запах, поэтому предметы домашней утвари должны были беспрерывно обновляться.

На самой поздней стадии гончарного производства появился фаянс, образцы которого выставлены на специальных витринах: почти все виды фаянсовых изделий, обнаруженные при раскопках городов Калаа и Беджайи, фаянс из Туниса, украшенный позолотой, андалусская керамика, в которой витиеватый узор плотной цветной, чаще всего зеленоватой, глазури покрыт прозрачной пленкой. Рядом — находки (от глины и цветной керамической черепицы до тонкого фаянса), привезенные в музей после раскопок 1910 года омейядской резиденции Мадинат аз-Захра, основанной в 936 году в нескольких километрах от Кордовы халифом Абд ар-Рахманом III. Много керамики из Феса, старинного центра ислама, бывшего в IX веке столицей династии Идрисидов. Известно, что в средние века керамическое производство в Фесе отличалось очень высоким уровнем — в XIII веке, в эпоху Ан-Насира из династии Альмохадов в городе насчитывалось 180 мастерских. Одна из дверей древней мечети Аль-Каравин так и называлась «фаянсовой дверью» («bâb-al-Ferkhkhârm»).

Очень красочна экспозиция ковров. Интерес к ткачеству продиктован в Магрибе самой жизнью. Ковры и ткани считались у кочевников предметами первой необходимости, они служили не только одеждой или покрывалами, но и для защиты от непогоды, в качестве удобного разборного дома — шатра и занавеса, перегораживающего этот дом на две половины — мужскую и женскую; они были и ложем, и полом, и единственной мебелью. К тому же искусство ткачества поначалу не требовало ни ухищрений, ни громоздкого оборудования — пряжа натягивалась прямо на ветки пальмы и вручную переплеталась в замысловатые узоры различной плотности.

Первые ткацкие станки появились позже, но и они были примитивны, хотя и насчитывали несколько видов — горизонтальные, вертикальные, с высокой рейкой. Но не всегда степень цивилизации определяет степень художественного мастерства. Сейчас в стране существуют ткацкие фабрики, оборудованные по последнему слову техники, а ковры ремесленников с их выдумкой, разнообразием, оригинальностью по-прежнему ценятся очень высоко. Номады, свободно кочующие со своими мягкими разборными «домами» вслед за стадом, до сих пор поставляют на городские рынки великолепные паласы, покрывала, одежду. Лучше всего это ремесло сохранилось в Сахаре, а также в Кабилии, где сейчас создано специальное учебное заведение, воспитывающее настоящих мастеров этого сугубо национального вида искусства. Но и в других горных областях страны, как и в пустыне, во многих семьях существует ткацкий станок, и женщины гам соревнуются в мастерстве создания ковровых изделий. А какие удивительные предметы из тканей дошли до нас от древних властителей — одежда, пояса, знамена. Последнему уделялось наиболее серьезное внимание, ибо каждое знамя имело цвет и рисунок, присущий именно данной династии. Так, если зеленый цвет считался цветом пророка, то черный принадлежал знаменам Аббасидов, белый — Зиридов, красный — Омейядов; разноцветные флаги, расшитые золотом, изготовлялись также для каждой отдельной мусульманской секты.

В технике ткачества, в орнаменте и расцветке строго соблюдались древние традиции. Искусству берберов-кочевников присущ прямолинейный орнамент, состоящий из геометрических фигур — квадратов, прямоугольников, ромбов. Часто это просто колоритное сочетание разноцветных параллельных полос, расположенных на различных уровнях. В то же время горожане под влиянием арабского орнамента предпочитали закругленные, овальные линии, сложные, плетеные композиции, использовали мотивы местной флоры. И наконец, последующие усложнения возникли в ряде городов в связи с расцветом испано-мавританского искусства, когда на тканых изделиях появились представители фауны и даже (в редчайших случаях) человеческие существа.

В музее выставлено множество разнообразных ковров из Кабилии и Ореса, долины М’Заб и Суфа, а также из Марокко и Туниса. К сожалению, история никогда не сохраняла имен мастеров, и обычно ковры эти различаются по названиям местности, где они были сделаны. Особенно богаты по рисунку и мастерству исполнения ковры из района Джебель-Амур и из Ходны, огромный ковер из Гергура (горный район в Малой Кабилии). Несмотря на то что в них переплелись различные влияния и есть много сходства со знаменитыми коврами из Малой Азии или с кайруанскими из Туниса, даже беглое сравнение позволило специалистам сделать вывод о том, что в истоках ткаческого искусства лежало всё-таки искусство берберов с присущей ему композицией, рисунком и техникой.

Ювелирные изделия (из серебра, бронзы, латуни и других металлов) также имеют отличия: у горожан они с гравированным сложным чеканным узором и инкрустацией, у кочевых племен — с живым свободным орнаментом, преимущественно геометрическим, с сочетанием в расцветке желтого с красным. Позабытая теперь предыстория многих предметов имела в основе своей религиозный, сугубо символический характер. Женщины носили свои украшения — браслеты, застежки, подвески, пояса — не только из кокетства: ювелирным изделиям приписывалась сверхъестественная сила. Согласно поверьям, эти амулеты спасали своих владельцев, уберегали их от опасных заболеваний. Каждый драгоценный камень, включенный в изделие, имел свое назначение: топаз ценился как средство от желтухи, рубин — от болезней сердца, сердолик — от кровотечения, изумруд предохранял от укусов змей. Имела значение и форма предмета; особой магической ценностью обладали формы рыбы, полумесяца, руки и восьмиугольника.

К художественным изделиям может быть отнесено также собрание оружия (ружья с серебряными ложами, сабли и кинжалы с эфесами, украшенными драгоценными камнями) работы кабильских оружейников XVI века. Среди них — пистолеты, принадлежащие национальному герою Алжира эмиру Абд аль-Кадиру.

Здесь же и коллекция старинных музыкальных инструментов Алжира XVII–XVIII веков, и удивительное разнообразие конской сбруи, расшитой серебром и золотом, — искусство, пришедшее в Алжир вместе с испанскими маврами, отличавшимися большим мастерством в этом деле.

Оказывается, ценным музейным экспонатом может быть даже простая деревянная дверь. Правда, у многих племен и народов дверь — не такая уж будничная вещь. Недаром победителям вручаются ключи от дверей — ворот города, желанный гость получает ключ от двери дома, а у некоторых американских племен дотронуться до двери хижины — значит оскорбить живущих за ней[21].

Осквернение, разрушение двери часто считается символом позора. Поэтому бывают случаи, когда двери как бы во спасение чести отправляются странствовать по свету. Так и у этой двери, выставленной в музее, судьба не менее увлекательная, чем у сказочных предметов Ганса Христиана Андерсена. Некогда дверь находилась в портале алжирской мечети Кечава. И поскольку она является редчайшим образцом национального искусства резьбы по дереву, история сохранила (предположительно) имя ее автора — Ахмеда бен Лаблатши, старосты столярной корпорации Аль-Джазаира в XVIII веке. Орнамент ее строился сложным путем сочетания декоративных европейских мотивов с мусульманской куфической каллиграфией, занимающей центр рисунка. Несмотря на турецкое имя резчика, специалисты относят технику его ремесла к берберскому искусству. Затем пришли французы, и, когда в 1842 году мечеть была преобразована в католический собор св. Филиппа, дверь переехала в мечеть Аль-Биччини. Когда же и та стала католической церковью, дверь пришлось скрывать в других местах. И лишь совсем недавно она перенесена сюда, в Купольный зал.

А вот эти находки — архитектурные детали, обломки скульптур, фрагменты керамических панно — говорят об истории целого города — знаменитого Кала’а Бени-Хаммад. Его возникновение (1007 год) было связано с борьбой двух династий — Фатимидов, пытавшихся завоевать в период своего расцвета всю Северную Африку и Переднюю Азию, и Хаммадидов, выступивших против них и из своей новой столицы, Кала’а, подчинивших себе почти всю Берберию вплоть до большого приморского города Беджайя, который они сделали своей второй столицей. Кала’а был расположен в труднодоступной местности на южном склоне Джебель-Маадид и славился красотой своих многочисленных дворцов и мечетей. В 1152 году армия Альмохадов под водительством Абдаллаха сожгла город и уничтожила всех его жителей. Сейчас от него остались едва различимые руины. Но даже тот фрагмент минарета, который подобно единственному зубу торчит меж развалин дворцов, до сих пор привлекает внимание искусствоведов — стройный квадратный минарет, пропорционально расчлененный на три вертикальных яруса, высотой в 25 метров, он, по мнению специалистов, предвосхитил севильскую Хиральду. Раскопки города продолжаются и сейчас, и, возможно, в ближайшее время новые экспонаты пополнят коллекцию музея.

Немало следов своей религии оставили в Алжире первые христиане. В Музее античности широко представлены многочисленные надгробия на могилах святых и погребальные раки с мощами. Обнаружены они при раскопках старинных базилик — чаще всего в цоколях алтарей. Почти на всех саркофагах, стелах, плитах, раках сохранились эпитафии, барельефы. Формы рак отличаются большим многообразием — вазы, кувшины, урны, коробки. Одна из рак воспроизводит в алебастре даже модель дома (размером 12 на 5 сантиметров) с надписью «Hie me(mo)ria(e) s(anc)ti pastoris deposit (a) e sunt in расе» («Здесь покоятся мощи святого пастыря, почившего в мире»). Материалом для рак служили обожженная глина, алебастр, гипс, дерево, иногда серебро, слоновая кость. Некоторые из них стали объектом религиозного культа — им приписывали силу чудесного исцеления.

К сожалению, шедевр погребальных рак — «Capsella argentea» («Серебряная коробка»), обнаруженная при раскопках нумидийского местечка Айн-Сирара, была в свое время подарена кардиналом Лавижери папе Льву XIII и находится сейчас в библиотеке Ватикана. Алжирский Музей античности располагает только копией. На боковых сторонах раки, выполненной в форме шкатулки, изображены овцы, ягненок, олень и лань, которые пьют воду из потоков, спадающих сверху между пальм и базилик, со скалы. Скалой служит овальная крышка раки. Почти всю площадь крышки занимает изображение мученика в тоге, который смиренно держит в руках корону, готовый к жертве. А другая корона — символ победы — висит над ним, поддерживаемая божественной рукой. Слева и справа от мученика в длинных канделябрах ярко горят свечи, олицетворяющие бессмертие.

Не удовлетворяясь почитанием собственных богов, люди древности часто обращались к идолам других народов. Каменные экспонаты перестают быть безгласными, они способны очень красочно рассказать и о смене и взаимодействии различных исторических пластов, и о влиянии на древнюю африканскую религию восточных культов. Посреди первого зала музея рядом с большим мраморным саркофагом стоят три стелы, посвященные Сатурну; они найдены при раскопках Силега, недалеко от римской колонии Куикуль (ныне Джемнла). На одной из стел указана дата — 222 год н. э. По этим стелам, дошедшим до нас в превосходном состоянии, можно проследить, как древнеримская культура вытесняла в начале нашей эры образы берберо-пунические. Композиция стел еще по-восточному геометрична — вертикаль их расчленена на ярусы. Развитие сюжета соответствует древнейшим представлениям: бог, восседающий на льве, мрачные фигуры святых или жрецов в старинных одеяниях, быки, приготовленные для жертвоприношения. И тем не менее бог этот — уже не финикийский Баал-Хаммон, а Сатурн, все надписи сделаны на латинском языке, да и сама техника исполнения барельефов может быть отнесена к более зрелому мастерству римских скульпторов.

Или еще одно любопытное сочетание — сюжетная документальность римских фресок с лаконичной графичностью исполнения, свойственной сирийскому искусству, которое мы наблюдаем на фрагментах живописи Castellum Dimmidi (то есть Форта Диммиды), обнаруженной южнее Джельфы в районе Мессада. На фресках изображены сирийские воины из Пальмиры, к которым в III веке н. э. во время господства Александра Севера обратились римляне за помощью для укрепления своих границ от нападений номадов, приходящих из пустыни. Одна из фресок посвящена пальмирскому божеству Малагбелю, над которым парит маленькая Победа с короной и пальмовой ветвью в руках.

Интересные свидетельства эпохи вандалов представлены в одной из настенных витрин — это манускрипты на дереве, известные в истории под названием «табличек Альбертики» по имени историка Эжена Альбертини, впервые их расшифровавшего. Открыты они в 1928 году в древнеримских руинах близ современного города Тебесса. Почти на каждой из табличек стоят даты, что придает им абсолютную документальность. Здесь есть и брачное свидетельство от 17 сентября 493 года, и договор по продаже раба от 5 июля 404 года, и акт по продаже части поля, засаженного одиннадцатью оливами и одним фиговым деревом, от 8 ноября 404 года, и т. д. — всего до нас дошло 45 табличек из кедра, клена и других пород дерева. Надписи отчетливы, сделаны черной краской.

В Музее античности, собрано несметное количество античных мозаик. Эти живописные создания, основанные на элементарной технике мощения из маленьких разноцветных плиточек глазури, камня или смальты, порою оставляют впечатление не менее яркое, чем картины, написанные на холсте. Эволюция их ясна — сначала это были лишь декоративные элементы, простые геометрические фигуры, затем появились изображения растительности, пейзажей, и, наконец, на все увеличивающемся пространстве «полотен» возникли персонажи известных преданий, религиозные сцены. Имя авторов их скрыто историей навсегда.

Вот пол, выложенный мозаикой «Времена года» (из района Айн-Бабух). Центральное место здесь занимает сложный орнамент, а образы четырех «времен» расположены по углам. На композиции же «Бахус и времена года» (из Ламбеза) в центре образ Бахуса, «времена» — в овалах по углам (сохранилась лишь часть их), а орнамент служит бордюром. Одна из разновидностей мозаик — это надписи с искусным безынтервальным расположением шрифта и с орнаментальным его обрамлением.

Мозаичная живопись способна развернуть перед нами во всю стену и большой мифологический сюжет. Таково «Похищение Европы» из большого мозаичного цикла «Любовь Юпитера». Сюжет его известен. Юпитер увидел однажды на морском берегу Европу, дочь си-донского короля Агенора, и, чтобы следовать за ней, принял облик быка. Приблизившись к ней, он столкнул ее в море и перевез на греческий остров Крит. В центре мозаики, найденной в селении М’Рикеб Тала, в четко выделенном восьмиграннике, изображена живописная фигура Европы на быке, скользящем над рыбами. И художественные достоинства «полотна» могут реально спорить с решением той же темы у таких замечательных художников, как Тициан, Клод Лоррен, В. Серов.

Мозаика «Океан и Нереиды», отлично сохранившаяся, привезена из окрестностей города Орана (Айн-Темушент). Образ Океана перекликается здесь с изображением Христа, устало-задумчивого, сурового мыслителя, только странно видеть рога вместо привычного нимба. Его окружают Нереиды — две внизу на больших тритонах, две вверху на морских коньках. Обнаженные женские тела, изгибы волн, наполненные напряженным ритмом, переданы скорее в манере графики, чем живописи. А «Амур на дельфине» (из Туниса) — это совершенно реальный, живой мальчик, скорее похожий на скульптуру. Недаром он и был обнаружен в стенной нише. Вот сколько разновидностей имеет мозаика — даже в пределах небольших залов Музея античности! Некоторые из них, правда, дошли до нас в полуразрушенном состоянии, стерты части изображений, не все надписи можно расшифровать до конца. Но ведь около двух тысячелетий они пролежали под землей, и материал их хрупок и совсем недолговечен… Значит, и такая сохранность — чудо!

И наконец, скульптуры Музея античности. По своей ценности они могут соперничать даже с античной коллекцией Лувра. Конечно, они малоизвестны, часть их находится даже не в Музее античности, а в музее селения Шершель (около 100 километров к западу от столицы), который можно считать его филиалом. Книги Стефана Гзеля и путеводители, любовно сделанные французскими искусствоведами Жаном Лассю и Марселем Леглеем, широкого распространения не имеют, тираж их был ограничен. К тому же раскопки продолжаются — медленно, упорно, без сенсационного шума. Поэтому, чтобы лучше понять происхождение этих скульптур, чтобы ощутить реально атмосферу и окружение тех мест, где они были обнаружены, и почувствовать себя как бы очевидцами этих ценнейших археологических открытий, следует, покинув гостеприимные прохладные залы музея, отправиться, так сказать, на «место происшествия», в расположенные недалеко от Алжира селения Шершель и Типазу.