Здесь начинается Африка

ШЕРШЕЛЬ И ТИПАЗА — ТАЙНЫ И НАХОДКИ

Специалисты утверждают, что древнеримская архитектура представлена сейчас в Северной Африке даже более полно, чем в Италии. На этой огромной территории названия римских городов мелькают одно за другим. Вот и в Алжире — Гиппон (ныне Аннаба) и Тиддис, Тебесса и Куикуль, Тимгад и Ламбез и, наконец, недалеко от столицы — Ноль (ныне Шершель) и Типаза.

В этом нет ничего удивительного. Вспомним немного древнюю историю. Понятие «римское» имеет к Северной Африке самое непосредственное отношение, так как североафриканские земли после Третьей Пунической войны (149–146 годы до н. э.) и падения Карфагена стали надолго местом поселения колонов и житницей Рима. Назывались они тогда «Африка». Отсюда в Рим поставлялись пшеница и оливки, виноград и фрукты, золото и слоновая кость, дикие звери для римского Колизея и, конечно, рабы. Правда, нумидийцы не желали мириться с унизительной зависимостью, и Африку сотрясали войны и восстания. В 118 году до н. э. внук бывшего царя Масиниссы Югурта попытался снова объединить Нумидию, выступил против римлян и даже добился успеха. Но впоследствии, преданный тестем Бокхом Мавританским, он попал в плен и был умерщвлен, в то время как сам Бокх в качестве вознаграждения получил ряд земель на Средиземноморском побережье. Следующий царь Нумидии, Бокх II, обосновался недалеко от Эй-Кози в старинном городе Иоле. После смерти Бокха в 49 году до н. э. его место занял Юба I. Продолжая попытку Югурты, он также хотел создать единое, независимое от Рима государство и также потерпел поражение; он был разбит Юлием Цезарем в битве при Тапсе (46 год до н. э.). Его сын Юба II был привезен в Рим и усыновлен Октавианом Августом. С именем Юбы II (29 год до н. э. — 24 год н. э.) связан особый период в истории Северной Африки.

Юба II получил всестороннее образование и прослыл умнейшим человеком своего времени. Плутарх называл его «самым блестящим историком, который когда-либо был среди царей». Помимо исторических работ Юба II создал и ряд научных трудов по географии и естественным наукам, занимался исследованием горного хребта Атласа, островов Атлантического океана, изучал жизнь слонов. Нумидиец, он написал трактат о чистоте и правильности греческого языка, о законах эллинистической филологии.

В Риме Юбе II была приготовлена и невеста — дочь Марка Антония и египетской царицы Клеопатры Клеопатра Селена.

Возвратив Юбе II часть владений отца, римский император Август не сомневался, что будет иметь в Северной Африке верного ставленника. И действительно, при первом же крупном освободительном движении Юба выступил на стороне Рима. До сих пор почти все нумидийские цари избирали своей столицей древнюю Сирту, спрятанную в неприступных горах. Юба II основал на побережье Средиземного моря, на месте берберского селения Поль, новую столицу — Цезарею, назвав ее так в честь Цезаря. Новый город сделался значительным культурным центром Средиземноморья.

В одном из своих трудов Стефан Гзель писал о Юбе II: «Не унаследовал ли он самые различные цивилизации: нумидиец по происхождению, финикиец по той властности, которая в течение веков была свойственна Карфагену, римлянин по первым годам своей жизни, проведенным в столице мира, по своим привязанностям, интересам и той признательности, которую он питал к Августу, грек по воспитанию, египтянин по женитьбе? Но сам себя он считал прежде всего греком». Именно приверженности Юбы II к эллинистической культуре и обязан Алжир, да и все мировое искусство, тем, что в Цезарее была собрана редчайшая коллекция античной скульптуры. Во время правления Юбы II царский двор превратился в мастерскую греческих скульпторов, многие копии изготавливались непосредственно здесь же, под присмотром и по указаниям царя.

Ну, а что же дальше с городом, с коллекцией?

После смерти Юбы II Цезарея и Мавритания претерпели все повороты истории Магриба. У сына Юбы и Клеопатры Селены Птоломея была менее удачливая судьба. Увидев в могуществе Цезареи угрозу для своей власти, римский император Калигула (37–41 годы) пригласил Птоломея в Рим и там предал его казни. После этого Мавритания была присоединена к империи. Император Клавдий разделил ее на две провинции: восточную — Мавританию Цезарейскую и западную — Мавританию Тингитанскую (столица ее Танжер ныне находится в Марокко).

В результате войн 439–485 годов в Северной Африке утвердилось господство вандалов, сменившее власть Римской империи. В X веке один из арабских историков писал о величии Цезареи как о далеком прошлом. В XIII веке город подчинился власти Тлемсена, в XIV веке служил пристанищем для мавров, изгнанных с Пиренейского полуострова. В 1531 году здесь потерпели поражение войска Карла V, посланные для завоевания Северной Африки. Первый Барбаросса присоединил город с его окрестностями к турецкому государству Барр аль-Джазаир, установил здесь военный гарнизон и, воспользовавшись удобной бухтой, превратил его в пристанище пиратов. С этого момента Цезарея и получает новое название — Шершель. Успехи пиратских набегов на некоторое время усилили значение города, однако землетрясение 1738 года принесло ему большие разрушения, и к 1830 году, то есть к моменту завоевания Алжира французами, Шершель, казалось, не представляла уже ровно никакого интереса. Однако, когда французы в 1843 году принялись прежде всего расчищать местную гавань, на дне, недалеко от берега, они обнаружили старинное судно, в котором все части были скреплены деревянными болтами и гвоздями. Раскопки на суше — сначала случайные, производимые для строительства, затем — специально археологические — обнаружили множество ценнейших древнеримских экспонатов.

…Мы подъезжаем к Шершели. Уже ее окрестности настраивают на «древнеримский лад» — мы видим, как горы рассекаются величественными развалинами трехъярусного акведука с арками. Длина его достигала 40 километров. Вода, шедшая по акведуку, затем вливалась в цистерны. Некоторые из них служат городу до сих пор, длина их — 35 метров, ширина —10 и глубина — 2 метра. Да, прочные сооружения делали древние римляне…

Сохранились в городе и развалины римских терм, и амфитеатр, ступени которого были варварски разобраны французами на строительство местных казарм. Недалеко от центра города у моря собраны капители, остатки колонн, стелы, каменные чаши, осколки мрамора. Все это напоминает своеобразное кладбище древнеримского зодчества.

Иначе выглядит центральная площадь — Римская Эспланада. Прошлое здесь уже слилось с настоящим, вошло в быт. Сквозь листву огромных деревьев виднеется море, густо покрытое яхтами. Вдоль набережной протянулся длинный ряд античных колонн. Около них под открытым небом раскинулось кафе с цветастыми зонтиками над столиками. Посредине — большой мраморный фонтан, украшенный четырьмя скульптурными портретами и названный также «Римским». Оригиналы их находятся в местном музее. А сам музей? Он тут же, на площади. Вот и ответ на вопрос, что же стало с коллекцией Юбы. Благодаря ему город Шершель — теперь известный художественный заповедник Алжира, филиал столичного Музея античности. Скульптуры из коллекции Шершели украшают экспозиции музеев многих городов мира, в том числе парижского Лувра.

Такие великие мастера, как Фидий, Пракситель, Поликлет, уже во времена Юбы казались далеким прошлым. И именно их произведения он старался покупать в Греции или заказывать их копии из греческого мрамора в лучших мастерских Востока. Как известно, подлинных работ античных мастеров до наших дней сохранилось ничтожно мало, и шершельская копия, заменяя утраченный, погибший оригинал, дает о нем полное представление. Поэтому значение шершельской коллекции поистине огромно. Художественное качество копий далеко не равноценно. Могли быть и такие случаи — неизвестный мастер Эллады, копировавший произведение менее знаменитого скульптора, вкладывая в работу свой талант и вдохновение, превосходил оригинал. Неравноценна и сохранность скульптур: одни подверглись разрушению Настолько, что с трудом угадывается общий облик произведения, другие, несмотря на фрагментарность, сохранили главное — фактуру, композицию, третьи сумели пронести через время и разрушения во всей полноте изящество форм, живую трепетность материала, уверенность руки древнего мастера.

Французские археологи не раз сожалели о том, что не все скульптурные экспонаты музея датируются эпохой Юбы II, человека высокой культуры и подлинного художественного вкуса. Правда, это позволяет проследить хронологическую последовательность и эволюцию античной скульптуры в Северной Африке от Фидия (V век до н. э.) до мастеров эпохи династии Северов (III век н. э.).

Шершельский музей организован в 1908 году. Четыре галереи его окружают внутренний двор, вокруг галерей расположено еще четыре павильона. Каждая из скульптур заслуживает большого пространства, широкого угла зрения, а здесь они стоят почти рядом, иногда друг за другом, да еще на фоне мозаик, занявших стены; это разбивает цельность впечатления от каждой из них. Но и в этом хаосе пьедесталов, фигур, голов, торсов вы ощущаете классические пропорции сильных человеческих тел, легкость и пластичность движений, напряжение живых мышц и глубину немых взглядов, за всем этим встает перед вами целая эпоха, эпоха честных боев и коварнейших предательств, жестокости и великодушия, честолюбия и философской умиротворенности, силы и красоты.

Царствование Юбы II было отмечено культом Августа. И первое, что вы видите в центре двора, — это колоссальных размеров статуя императора. Одетый в военные доспехи, он стоит во весь рост, подняв руку царственным жестом, в левой, по-видимому, зажато копье. «По-видимому» потому, что сами руки не сохранились, так же как и голова, однако величие фигуры, экспрессия движения не подлежат никакому сомнению. Умный, жестокий, властолюбивый основатель принципата, он вызывал у своих подданных страх и преклонение одновременно. В Шершели была найдена во время первых же раскопок статуя Антонии Младшей, племянницы Августа, дочери Марка Антония и Октавии и соответственно сводной сестры Клеопатры Селены. (Юба любовно собирал скульптуры всех представителей как семьи Императора Августа, так и своей семьи.) Долгое время она оставалась безымянной. Лишь в 1945 году французский археолог и искусствовед Луи Лески обнаружил в запасниках шершельского музея недостающую часть головы и установил, что статуя является «одним из интереснейших портретов, какие только были в иконографии этой принцессы». Характер Антонии, ее красота и мудрость, воспетые Плутархом, полная драматизма биография делают ее поистине интересным образом для художника. Антония, оставленная отцом сразу же после своего рождения, изображена в возрасте восемнадцати-двадцати лет. В ней уже проглядывают черты яркой индивидуальности: благородство, сдержанность, задумчивость, скорбная печаль. Под тщательно выработанными покровами одежды отчетливо проступают очертания прекрасной женской фигуры. После реставрации статуя были выставлена в алжирском Музее античности.

Копия статуи Скопаса «Смеющийся Эскулап» — произведение безусловно большого масштаба. Сверкающий взгляд, небрежный поворот головы, подобие усмешки на лице, буйная грива волос — божество и вместе с тем реальный человек, — боги жили среди римлян.

Здесь же, на западной галерее Шершельского музея, — огромный Геракл, с дубиной и золотыми яблоками в руках, повторяющий в бронзе, по утверждению Стефана Гзеля, скульптуру Фидия или Мирона. Геракл представлен после своего одиннадцатого подвига. На первый взгляд он совершенно спокоен, но только что закончена победой битва с драконом Ладоном, и в каждом мускуле героя еще ощущается гнев и напряжение. Юба был большим поклонником Геракла, его скульптуры представлены здесь во всех видах (голова молодого Геракла, торс Геракла и т. д.).

На восточной галерее — несколько скульптурных портретов самого Юбы II, глядящего на мир во всех возрастах с живым и пытливым любопытством. Историки всегда именовали его «красавцем». Зато расположенное рядом мраморное изображение его сына Птолемея представляет нам весьма дегенеративного юношу с узким лбом, маленькими глазками и чувственным ртом. Здесь же — бюст Клеопатры Селены, выполненный египетскими мастерами из черного базальта. Клеопатра, овеянная славой своих родителей, также слыла красавицей. Не случайно ее прозвали именем греческой богини Луны — Селены. Умерла она в возрасте 35 лет, когда старость еще не могла нарушить ее красоты. Однако с этим историческим портретом никак не вяжется скульптура, сохранившаяся в Шершели; перед нами — грубоватые мужеподобные черты лица, толстая шея, злой, угрюмый взгляд. Какая же она была в действительности?

У Нефертити более удачливая судьба. Сейчас это имя знает всякая уважающая себя женщина, что носит на груди ее изображение. Клеопатра Селена из далекой Африки не известна им. А быть может, где-нибудь под землей, под пеплом еще лежат нетронутыми другие ее изображения, а ненайденные манускрипты хранят рассказы о ее истинной красоте и ее делах?..

Как бы отдавая дань великой национальной культуре своей знаменитой тещи, Юба II был также очень сведущ в египетском искусстве. Помимо бюста Клеопатры в этом же зале находятся статуи богини Изиды и египетского жреца Петубаста из Мемфиса, фрагмент одной из египетских статуй, иероглифы которой указывают, что относится она ко времени царствования Тутмоса I, фараона XVIII династии (т. е. первой династии Нового царства).

Не перечислить всех скульптурных сокровищ музея, среди которых прекрасная мраморная копия Аполлона (с оригинала Фидия), Сатир, играющий на флейте (копия статуи Праксителя), торсы Меркурия, Марса, Венеры, Сильвана, статуя Музы, обнаруженная среди развалин местного театра, и т. д.

Многие находки из раскопок Шершели перекочевали в столицу — в Музей античности, одни после необходимой реставрации, другие потому, что были обнаружены в двух-трех экземплярах, третьи для еще более широкого обозрения, все же Шершель находится на расстоянии ста километров от Алжира, и туда поедет не каждый. Вопрос о распылении больших коллекций, объединенных к тому же одной идеей, темой или эпохой, который нередко возникает и у нас (предложили же как-то собрание картин Эрмитажа «для большей сохранности» развезти по всему Советскому Союзу!), мне всегда кажется лишенным смысла. Значение и богатство собрания часто определяются его полнотой. Впечатление от творчества художника или от стиля эпохи возникает не только качественно, но неизбежно и количественно. И если есть возможность собрать максимально цельную экспозицию, то разве допустимо от этого отказываться? Мне говорят, например: «Пусть и в Костроме будет свой Репин». Да, небольшой этюд к неосуществленной картине «Данте в момент мысленной встречи с Беатриче» — удивителен и неожидан для творчества Репина. Но в городе все его давно знают (те, кто хотел узнать, конечно), а в общей эволюции Репина, среди остальных его картин, может быть, он бы «заиграл» и еще ярче. Не лучше ли устраивать в таком случае выездные выставки с продуманным и подобранным составом экспозиции? К тому же давно замечено, что интерес к явлению временному у человека всегда сильнее, чем к постоянному… Так и в Алжире у меня осталось чувство искусственного раздробления шершельской коллекции на две части. Вместе они производили бы впечатление куда более сильное. Поэтому вернемся в Музей античности.

О богатстве античных экспонатов Алжира говорит хотя бы тот факт, что из двенадцати основных богов, которым более всего поклонялись древние римляне, в залах музеев представлены десять. За пределами экспозиций остались лишь Веста, изображение которой не было распространено, и Вулкан, отпугивавший античных художников своей уродливостью.

В 1897 году при раскопках центральной площади Шершели были найдены две большие мраморные статуи богини плодородия и земледелия Деметры (более двух метров высоты), относящиеся к греческому искусству ранней классической эпохи. Сейчас они по праву заняли место в обоих музеях. Спокойная, уверенная поза, одежда гречанки V века до н. э., ниспадающая широкими, свободными складками, строгая вертикальность положения, нарушенная чуть заметным изгибом правой ноги. Легкое покрывало с двух сторон падает на грудь, лицо обрамлено живописными завитками волос. Поскольку голова одной из скульптур была повреждена, черты ее лица восстанавливались по другому, шершельскому экземпляру. В скульптуре воссозданы сложные и разнообразные черты характера Деметры — женственность и властность, строгость и мягкость, благородство и капризность. Все эти качества полностью совпадают с образом Деметры, запечатленным на известном Элевсинском барельефе (музей в Афинах), что позволяет точнее определить дату шершельских скульптур и отнести их к школе Фидия.

Статуя Нептуна (2,2 метра высоты) из алжирского музея была найдена около Западных терм Шершели разбитой на 14 кусков. По качеству бледно-серого мрамора и по художественной манере можно предположить, что Нептун был сделан в той же мастерской, что и Эскулап и Геракл, выставленные в Шершельском музее. Бог моря стоит у корабельного руля, рядом — дельфин, на левом плече — остатки древка трезубца, который он, видимо, держал в левой руке. Вертикальная плоскость спины дает основание думать, что сзади него находилась стена, быть может, ниша. Ряд элементов скульптуры указывает на то, что оригинал был сделан не из бронзы и относился ко второй античной школе IV века до н. э. Имя мастера неизвестно, хотя некоторые исследователи причисляют Нептуна к созданиям последнего скульптора поздней классики — Лисиппа.

В Шершели были обнаружены четыре Фавна, играющих на флейте. Отличаются они друг от друга незначительными деталями. Юноша стоит, облокотившись на ствол дерева, около которого лежит маленький теленок. В левой руке у Фавна, по-видимому, была флейта. Существование других музейных копий помогает отнести Фавна к школе Праксителя (IV век до н. э.). К этой же школе принадлежит и Шершельский Вакх. Вся фигура его (скрещенные ноги, непринужденность позы, покрывало, перекинутое через левое плечо) напоминает Фавна. Однако копия, старательно передающая все мастерство оригинала, относится к более позднему периоду.

И наконец, Венера Шершельская, мимо которой не способен равнодушно пройти ни один посетитель. Это самая большая ценность греческой экспозиции Алжира. Она стоит на невысоком постаменте, чуть сдвинув вперед плечи и своим особым, целомудренным жестом как бы опустив вперед руку — олицетворение вечной женственности. Культ этой богини был, по-видимому, особенно развит в Цезарее, в развалинах которой обнаружено около десяти различных ее вариантов. Правда, сам по себе этот факт вызывал позднее некоторое недоумение: ведь при дворе Октавиана Августа, у которого жил Юба II, господствовал культ Марса и Аполлона. На поклонении именно этим богам — и был воспитан Юба II. Популярность Венеры получила наибольшее распространение в царствование Тиберия, сменившего в 14 году н. э. на престоле Августа после его смерти. Об отношениях Юбы II к Тиберию ничего не известно, возможно, он и испытывал его влияние. А возможно, его привлекли усиливающиеся в Риме в эпоху Империи «полномочия» Венеры, почитающейся теперь как богиня мореплавания, любви, плодородия, небесной милости и посредничества между людьми и богами.

Известный французский археолог и искусствовед Жорж Марсэ в своих работах, посвященных этой удивительной скульптуре, описывает обстоятельства, при которых она была найдена. В 1846 году, когда французы начали на месте Цезареи застройку современного города Шершели, они нередко использовали в качестве строительного материала античные камни, а в приготавливаемый цемент крошили остатки мраморных колонн и статуй. Один из офицеров гарнизона по счастливой случайности встретил во время прогулки рабочего, доставлявшего мрамор к известковым печам; в его тачке он заметил тончайшей работы торс из греческого мрамора. Тачка тотчас же была направлена на склад, где хранились экспонаты для будущего шершельского музея. Однако голова статуи все-таки была сожжена в печи. В 1856 году статуя получила название «Венера Шершельская» и была транспортирована в Музей античности. С тех пор споры и дискуссии вокруг нее не прекращаются.

Из трех основных известных нам греческих скульптурных изображений Афродиты самым совершенным считалась Афродита Книдская работы Праксителя. Женское тело впервые выступило на ней обнаженным, утвердило идеал вечной красоты и очарования. Является ли Венера Шершельская копией Афродиты Книдской? Ведь всего до нас дошло свыше 50 ее копий — они были обнаружены во время раскопок дворцов Птоломея и римского императора Адриана и в других местах. Но детальное сравнение двух скульптур дает на это отрицательный ответ. У Венеры Шершельской на спине — остатки распущенных волос, а известно, что Афродита изображалась с прической, поднятой вверх. Венера Шершельская прикрывает грудь правой рукой и слегка сгибает правую ногу, тогда как у Афродиты Книдской правая рука опущена вперед и согнута левая нога. Эти детали Венеры Шершельской больше соответствуют позе и жестам Венеры Медицейской (Флоренция), иногда ошибочно считавшейся копией Афродиты Праксителя, иногда приписывавшейся Скопасу или Лисиппу. Но и это остается также одной из версий. Мастерство скульптора настолько велико, внутреннее сходство с Афродитой Книдской настолько поразительно, одухотворенность обнаженного женского тела передана настолько ярко, что не исключена возможность — мы в этой копии имеем дело с неизвестной нам работой Праксителя.

Принято говорить обычно, что отсутствия отдельных частей в античных скульптурах почти не замечаешь, что порою вообще забываешь, что у нее должны быть и руки и ноги. Ссылаются при этом на слова Родена: «Этот юношеский торс без головы радостнее улыбается свету и весне, чем могли бы это сделать глаза и губы». Нет, я никогда не могла согласиться с этим. Мне всегда хотелось увидеть лицо Венеры. С его отсутствием можно примириться, как в конечном счете примиряются и в жизни люди с потерей руки, ноги, глаза. Но совсем забыть об этом невозможно…

На надписях, указывающих в Музее античности место, где была обнаружена та или иная скульптура или мозаика, наряду с Шершелью часто встречается название Типаза. Отправимся туда и мы. Для этого из Шершели возвращаемся немного на восток. Мелькают названия селений, пока внимание не приковывает надпись: «Типаза» (70 километров от Алжира). И в памяти возникают образы Альбера Камю. Да, да, здесь он праздновал свое обручение с природой, под впечатлением этих мест он и написал свои первые произведения, одно из них (1936–1937) так и называется «Обручения». Помните, оно начинается словами: «Весной в Типазе обитают боги, и боги беседуют друг с другом на языке солнца, запаха полыни, моря, одетого в серебряную броню, чистого синего неба, руин, утопающих в цветах, и света, кипящего на грудах камней. Порою солнце слепит так, что все вокруг кажется черным. Глаза тщетно пытаются уловить что-нибудь, кроме капель света и цвета, дрожащих на краю ресниц. Терпкий запах душистых растений, которым пропитан этот знойный воздух, перехватывает горло. С трудом я различаю вдали темную массу Шенуа, которая вырастает из близлежащих холмов и грузно вползает в море…»

На 1300 метров тянется это небольшое селение по берегу моря, окруженное с юга вечно-зелеными отрогами горного массива Шенуа.

История Типазы вкратце такова. Слово «Типаза», судя по приставке «Ти», распространенной в африканской топонимии (Тиддис, Тиарет, Тиммун и т. д.), — берберского происхождения. В V веке до н. э. финикийцы основали здесь торговый порт. В его прекрасную бухту по дороге из Ноля в Икозиум, из Карфагена к Атлантике заходили суда из Европы. В I веке н. э. после смерти Юбы II Типаза стала колонией Рима. В конце IV века город разросся, занял соседние равнины, в нем насчитывалось около 20 тысяч жителей. В царствование короля вандалов Хунерика, когда каждому, кто отказывался принимать арианскую веру, в Типазе отрубали правую руку и отрезали язык, большинство населения бежало в Испанию. Дальнейшие сведения об истории Типазы весьма туманны. Известно только, что ко времени прихода в Алжир турок город был разрушен, засыпан пеплом и занесен песком, который ветер приносил с морского берега, так что в нем не сохранилось ни одного здания.

Около ста лет назад появились первые упоминания о римских руинах Типазы в «Revue Archéologique», затем — в «Revue Africaine». В 1891 году Стефан Гзель, возглавивший раскопки, опубликовал результаты своих первых исследований. В 1949 году в Типазе начала работать французская археологическая экспедиция под руководством Жана Барадеца, использовавшая все современные технические средства. Она сразу же обнаружила под землей древний Декуманус[22], мощенный плитками, да цоколь триумфальной арки. И развалины большого прекрасного города начали постепенно вырастать из пепла.

Раскопки обнаружили наслоения различных исторических эпох. Иногда, для того чтобы добраться до памятников древней, античной Типазы, приходилось снимать не только слои земли, пепла и наносов, но и развалины более поздних веков. То, что составляет наибольшую прелесть этих мест, — простор и сочетание живописной морской бухты с буйной растительностью, отлого сбегающей по холмам к морю, в то же время таит особые трудности для археологов — значительная разбросанность архитектурных памятников, изменение уровня моря и линии берега, врастание в руины корней деревьев, отсутствие на наиболее высоких местах защитных насыпей.

Самая старинная (западная) часть города расположена в парке, получившем название Археологического. У входа — амфитеатр, в котором некогда разыгрывались бои римских гладиаторов. Эллипсоидная арена его четко вписана в прямоугольник. Налево от него — небольшой, мы бы сказали «камерный», театр, занимающий естественный склон холма. Он примыкает к Декуманусу и как бы вдруг возникает из-за него, прикрытый соснами и эвкалиптами. При ближайшем рассмотрении обнаруживаются и лестницы, ведущие на скамьи зрительного зала, и сохранившиеся первые три ряда партера, ложи, кулисы, орхестра и проскениум.

Гуляя по парку, невольно обращаешь внимание на фонтан с поэтическим названием «Нимфея», посвященный богиням воды. Обломки его голубых мраморных колонн образуют полукруг, в котором помещается искусственный водоем. Вода, поступая из акведука, оканчивавшегося перед «Нимфеей», спадала каскадом.

На перекрестке Кардо и Декумануса высятся руины двух храмов, именуемых «новым» и «анонимным». Их точный план восстановить трудно, так как сохранились лишь фундаменты и часть лестниц, ведущих внутрь двориков, окруженных остатками портиков. К тому же здесь заметны следы более поздних перестроек, нарушивших целостную композицию архитектуры конца II — начала III века. Кардо максимус, которая ведет нас точно на север, к берегу моря, с обеих сторон ограничена колоннами портиков — широких и монументальных или узких и малозаметных. А на самом берегу среди развалин патрицианских домов раскинулась «Вилла фресок», названная так за то количество ценнейших фресок, которые здесь были обнаружены. По справедливому замечанию М. В. Алпатова, «Вилла фресок» напоминает Тускуланскую виллу Плиния, о которой сам он говорил: «В ногах у тебя море, за спиною виллы, в головах леса: столько же видов, сколько и окон, открывает и объединяет это жилище». И подолгу ходят здесь туристы, наслаждаясь чудесным ландшафтом и упрямо стараясь по остаткам колонн, дверных проемов и каменной кладки найти вестибюль, выходящий в традиционный патио, гостиную (oecus), столовую (triclinium), спальни (cibicula), террасы (solarium) с видом на море.

Отсюда по неширокой тропинке, ведущей в гору, метров через двести мы выходим на одно из важнейших мест древней Типазы — Форум, большую мощеную площадь, сохраняющую живописные фрагменты колоннады. Мыс, который ограничивает старую часть города с востока, также назван Форум.

Поскольку Форум всегда был экономическим и социальным центром древнеримского города, естественно вокруг него видеть и другие сооружения — курию, где заседал муниципальный совет, трибуны для ораторов, Капитолий с тремя часовнями, поставленными в честь Юпитера, Юноны и Меркурия. Правда, до наших дней от всего этого богатства дошли лишь фрагменты — цоколи, фундаменты. Лучше сохранилась судебная базилика. Лестницы ее выходят непосредственно на Форум, так что в плохую погоду ее интерьер мог вполне служить продолжением площади. Здесь отчетливо видно разделение базилики рядами колонн на три нефа, трибунал в форме апсиды, приподнятый над поверхностью центральной части. Не исключено, что в более поздние времена базилика могла использоваться и в качестве церкви.

Повсюду в Типазе, как и во всяком другом римском городе, множество терм, относящихся к разным периодам п имеющих самые разные формы — прямоугольные, треугольные, квадратные, — со всеми необходимыми атрибутами: парилками (caldarium), теплыми залами (tepidarium), холодными бассейнами (frigidarium) и т. д. Интересно, что остатки так называемых Больших терм, расположенных близ музея, находятся на четыре метра ниже современного уровня земной поверхности, и это естественное укрытие, видимо, и обеспечило им максимальную сохранность.

На самой верхней точке горы, возвышающейся над морем со стороны бухты стоят развалины христианской базилики, относящейся к IV–V векам. По своим масштабам (58 на 42 метра) — это самая большая христианская базилика, обнаруженная до настоящего времени в Алжире. Защитные слои земли были здесь, наверху, невелики и не смогли сохранить в необходимой мере старинное здание. И тем не менее впечатление от пребывания в нем огромно. Прежде всего — это величественное местоположение руин, как бы повисших над морем. Затем четкость и простота архитектуры — квадратные столбы делят пространство на девять нефов, средний из которых имеет в ширину более тринадцати метров. Сохранена одна из боковых аркад, заметная с любого места Археологического парка. Красочна мозаика под ногами. В северной части базилики отчетливо различим баптистерий с маленькими купелями, в которые неофитов погружали во время крещения. Напротив находился и дом епископа.

Древние руины покрыты зарослями дрока и мастиковых деревьев. Повсюду сквозь зелень и серые камни пробиваются нежно-лиловые ирисы и бледные кетмии, чайные розы и желтые левкои, герань, жимолость и гелиотропы. Словно над останками далекой, навсегда ушедшей в прошлое истории неистово празднуют свою победу великолепие и буйство жизни, полнокровная, многокрасочная, вечная природа. Не случайно в Типазе рождаются гимны во славу вечности бытия.

Торжественно-жизнеутверждающего настроения не может разрушить даже вид древнего христианского кладбища, расположенного рядом, по другую сторону крепостного вала. Эту восточную часть города, более позднего происхождения, называют Некрополем. Здесь по всему берегу моря среди зарослей дрока, желтых левкоев и шалфея тесно прижались друг к другу сотни саркофагов. На некоторых из них — имена паломников, пришедших издалека. Сохранились латинские надписи, обнаруженные на погребениях: на плите отец извещает о смерти своей десятилетней дочери Джулии Флавиозо, на саркофаге между двумя стилизованными гирляндами можно отчетливо разобрать имя покойного — Кай Юлий Донатус и т. д.

На выступающем в море мысе высятся развалины базилик Петра и Павла и св. Сальсы. Происхождение последней связано с одной из самых трогательных алжирских легенд. В конце III — начале IV века население города начало отходить от строгих законов христианской религии, предалось кутежам и разврату и поклонялось статуе дракона с позолоченной головой. Однажды ночью, в бурю, четырнадцатилетняя девушка по имени Сальса столкнула статую со скалы вниз. Грохот привлек внимание жителей, они схватили Сальсу и сбросили ее вслед за драконом. И тогда утихла буря, и моряк по имени Сатурнинус, шедший на своем судне из Галлии, вынес ее тело на берег. Вокруг каменного саркофага с ее останками была построена базилика, названная «в память христианки, принявшей смерть мученицы», храмом св. Сальсы.

Имя Сальсы фигурирует и позднее. В 371 году отряды берберского вождя Фирмуса угрожали Типазе, и местные жители начали молиться о заступничестве Сальсы. Поэтому, когда Фирмус зажег в базилике свечи, они погасли, когда он положил свои дары, они соскользнули на пол, а когда разъяренный вождь направился к выходу, чья-то невидимая рука бросила его под копыта лошади, и все его войска были тотчас же уничтожены. И это якобы в то время, когда рядом с Типазой Фирмус беспрепятственно занял и разгромил Цезарею и Икозиум.

Трудно установить сейчас, что из этих легенд — абсолютный вымысел, а что содержит в своей основе какие-то исторические факты, но в Национальной библиотеке Парижа хранятся два манускрипта анонимного автора — «Passion», рассказывающие о жизни Сальсы, а в алжирском Музее античности можно видеть мозаичную надпись о том, что «здесь покоится мученица Сальса, которая слаще нектара» («Salsa dulcior nectarае»).

Археологические раскопки, начатые в районе Шершели и Типазы французами, продолжаются алжирскими специалистами и еще весьма далеки от завершения.

В специальных археологических журналах «Bulletin d’Archéologie algérienne» и «Libyca» неизменно появлялись сообщения о новых находках и исследованиях. На основании тщательного изучения найденного выстраивались, казалось бы, точные планы древнеримских поселений, определялись возможные границы раскопок, составлялись проекты дальнейших работ и поисков. Однако неожиданные находки подчас опрокидывают все планы. Когда в конце 1968 года началось строительство большого туристического центра на пляже Матарес близ Типазы, во время первых же земляных работ при изменении русла уэда Бу-Мерзуг у берега моря под отвалом бульдозера была случайно обнаружена новая зона пунических памятников.

Открытия, сделанные в ноябре 1968 года, позволяют предполагать, что под уже известным нам Некрополем существует второй, еще более глубокий слой захоронений, относящийся к V–I векам до н. э. Дальнейшее бурение пляжа Матарес происходило под руководством дирекции археологических раскопок Алжира. В результате здесь выявлен особый тип захоронений, так называемый cupula, то есть «желудевая чаша». Это керамические урны, вмурованные в полуцилиндрические формы из камня, извести или мрамора на прямоугольной основе, расположенные точно с запада на восток. Когда-то о склепах такого типа упоминал Стефан Гзель, высказывая предположение, что если они и есть где-нибудь в Северной Африке, то именно в районе Типазы.

Во время последних раскопок (1969–1971 годы) под песчаным пляжем Матареса обнаруживали саркофаги самых различных форм и видов: треугольные, трапециевидные, полукруглые. Надгробные стелы — объемные или просто вычерченные на гладкой поверхности камня. Глиняные кувшины с прахом детей. Урны, обожженные на костре и затем покрытые каменной кладкой. Урны, в центре которых находится небольшое отверстие, предназначенное для жертвенных возлияний.

Новые открытия приносят новые вопросы — почему это кладбище расположено на таком отдалении, является ли это место продолжением Типазы или же там, рядом, под землею можно обнаружить еще одно поселение, не менее интересное, чем Шершель и Типаза? В таком случае до каких же пор тянутся жилища по побережью и не подтверждаются ли сейчас слова эпитафии на могиле епископа Типазы Александра, датированной концом IV — началом V века, о «неисчислимом населении Типазы»?

Научным исследованиям предшествует кропотливая будничная работа. Повсюду виднеются разрытые ямы. Одни из них глубоки и окружены невысокими оградами. В других мелькают фигуры рабочих, медленно выбрасывающих лопатами песок и землю. Интересно последить за ними. Вечная проблема — есть люди и люди. Только они вершат любое дело, определяют его смысл и значение. И даже одно и то же делают совсем по-разному. Вот один из археологов выгребает песок вяло и равнодушно, — окажись там, внизу, оригинал Венеры Милосской, он даже и не улыбнулся бы. Все проходящие мимо ему мешают, он даже проволокой себя огородил, чтобы не подходили близко или, чего доброго, не спросили бы о чем-нибудь… А вот двое других — они распростерлись на земле над куском плиты и щеточками, а то и рукавами бережно очищают ее от песка. В них нет и доли привычки к своей удивительной профессии. Каждая встреча с древностью для них — потрясение. Говорят взволнованно, но тихо, словно боясь разбудить вечность, нарушить ее покой. Кажется, что, живые и пытливые, они ведут безгласный разговор с далекими предками.

Я, воспользовавшись их сосредоточенной отрешенностью, подхожу поближе. Но, оказывается, они рады каждому живому человеку, готовому разделить их заинтересованность, их волнение. Из-под пыли и песка возникает тончайшая мозаика, составленная из голубых, красных и желтых кубиков. Затем рождаются отдельные буквы: «pax et concordia… convivio nostro…» Я не могу не высказать своего восхищения. Оба живо откликаются: «Читайте, что получилось». — «Дай бог, чтобы наша трапеза прошла под знаком мира и согласия». Один из них поясняет: «Видимо, речь идет о поминальной трапезе». Я удивляюсь: «Как хорошо сохранилась надпись. И реставрировать ничего не надо». Объясняют: «Грунт здесь песчаный, поэтому сохранность лучше». Приглашают взглянуть на плиту поближе: «Это редкий случай, что она такая цельная. Обычно приходится складывать из кусков. Когда надпись, то легче сложить». Другой охотно вспоминает: «Совсем недавно обнаружили целый бассейн с мозаикой. Конечно, многое было повреждено, но все равно, когда составили вместе, получились отличные рыбы, крабы, осьминоги». Археологи подходят к одной из ям. По дороге рассказывают, как в захоронениях рядом с останками или пеплом находят различные предметы, которые служили человеку при жизни. Из Некрополя Типазы до сих пор извлекают лампы, чаши, кувшины, блюда, кухонные принадлежности — у некоторых вполне современный вид. «Можно неплохо квартиру обставить», — смеется один из них.

И я понимаю, почему в Типазе на каждом шагу встречаются надписи «Копать запрещено». Ценные руины необходимо оградить от слишком активного «интереса» к археологии. А такой интерес проявляется прежде всего у местных мальчишек: с невинным видом бродят они по развалинам, а из-под рубах у них торчат незатейливые кирки и лопатки. Присядут на корточки, поковыряют в земле, и вот уже по карманам рассовываются куски древней керамики, мрамора, мозаики, старинные монеты.

Вспоминаются строки Ильи Сельвинского:

Вот она и лежит сейчас у нас под ногами, такая «слава», запечатленная в выразительных профилях тонконосых и вихрастых императоров. Однако сами монеты представляют немалую ценность. В Ленинградском Эрмитаже и в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в Москве они бережно хранятся уже десятки лет, и на некоторых из них — изображение Юбы II. Любопытные туристы также весьма не прочь увезти в качестве сувенира пригоршню монет, фрагменты мраморной скульптуры или ценнейшей мозаики. Соблазн действительно велик. Один из моих спутников, профессор Алжирского университета, признавался мне, что, проходя по мозаичному полу христианской базилики, даже глаза закрывает — так и тянет взять кусок на память! Это, конечно, была шутка, но существует реальная угроза, что со временем развалины Типазы разъедутся по многим другим странам.

Экспозиция музея Типазы пополняется с каждым днем. Здесь выставлены капители колонн, детали мраморных саркофагов, фрагменты скульптур, мозаик и фресок, предметы домашнего обихода, погребальные урны. Небольшое помещение музея вместе с двориком, увитым зеленью и цветами, становится в настоящее время слишком тесным. Зато вся Типаза с ее Археологическим парком сама по себе как бы является музеем, одним из редких и прекраснейших музеев мира, естественно и привольно раскинувшим свои драгоценные экспонаты под оранжевым небом Магриба.

Камю приезжал в Типазу всегда только на один день для того, чтобы каждый раз заново испытывать чувство обновления и восторга. В сумерки он возвращался к шоссе, и тогда «на деревьях появлялись птицы. Земля глубоко вздыхала, перед тем как вступить в темноту. Скоро с первой звездой на сцену мира упадет ночь. Светозарные боги вернутся под сень своей каждодневной смерти»…