Знание-сила, 1997 № 01 (835)

Эти трудные старшие классы

КАЖДЫЙ ОПЫТНЫЙ УЧИТЕЛЬ знает: последний год пребывания в школе не принесет особой радости ни его питомцам, ни ему самому. «Чемоданное настроение» будущих выпускников, их сомнения насчет вузовской карьеры, социальная и личная неуверенность отравляют жизнь большинства старшеклассников даже в лучших гимназиях России. Кажется, невозможно научить завтрашних выпускников ничему новому ни в одной из наук, даже если это профильный предмет их будущего студенчества. Еще вчера у них была общая, привычная и упорядоченная судьба. Сегодня все различно и непредсказуемо...

К сожалению, перед лицом этого ежегодного кризиса школьные учителя выглядят весьма бледно. Один из самых именитых математиков гимназической Москвы недавно заявил: «Мы готовим их не к вузу — только к поступлению в вуз!» То есть завтрашних абитуриентов готовят не к регулярной игре «на победу», а только к однократной игре «на ничью» с вузовским экзаменатором. Но кто обороняется, тот не победит, школяры нутром чувствуют это, с горечью теряя недавнюю веру во всеведение и всемогущество наставника- учителя.

Как же следует жить в кризисную эпоху, если тебя научили процветать только в упорядоченном обществе? Если кризис затягивается на годы, можно ли к нему привыкнуть и даже получать некое удовольствие от преодоления все новых препятствий? Как обрести ту «привычку к непривычному», которая, по слухам, отличает испытателя от обычного летчика? Школьный учитель, дай ответ! Не дает ответа, ибо сам не приучен жизнью к долгим кризисным эпохам либо научился только прятаться от них в рамках школьной рутины.

Впрочем, есть один ответ, он давно продуман в университетах и усвоен в гимназиях. Надо почаще сдавать экзамены и регулярно готовиться к ним.

Это старая истина и лукавая! Ибо повторена — всего лишь мачеха ученья, а экзамен для школьника — только игра «на ничью», если мудрый экзаменатор не окрасит этот неравный бой в яркие цвета рыцарского турнира с оригинальным призом, отражающим личный вклад обоих партнеров. В таком случае даже шестиклассница может ощутить незабываемый вкус победы и упоение в бою.

ДУМАЮ, КЛЮЧЕВОЕ СЛОВО здесь - «чудеса». Не верит в них только тот, кто сам не умеет их творить. А кто творит, тот верит и умеет передать эту веру своим ученикам. И переживет с ними вместе сколь угодно долгую кризисную эпоху, ибо радость от чудес пересиливает даже большие невзгоды, а яростный труд ради чуда приучает видеть истинный масштаб бытовых неудобств. Как иначе могли бы многие старики с радостью вспоминать военные годы?

Но что может стать самодельным чудом для старшеклассника? Не экзамен же по геометрии, которой его учат уже шестой год! Тут чудес не жди... Иное дело — сдать экзамен по предмету, которому тебя вовсе не учили или учили из рук вой плохо. Это может стать небольшим подвигом, если изначально так к нему и отнестись, а не готовиться лишь к очередной унылой игре «на ничью» со скучным и скупым партнером.

Вот пример: сильный гуманитарный десятый класс посреди учебного года пережил смену учителя истории. Стиль преподавания изменился полностью, нп уровень требований к ученикам сохранился. Если первый тиран пугал учеников суховатой эрудицией, то его преемник пленял яркими и подробными рассказами, которые почему-то (вероятно, по врожденной небрежности учителя) не складывались в цельную картину российской истории.

И вот настал экзамен... Море троек, в их числе — много тяжелых, «натянутых». Небольшой островок четверок у спокойных, добросовестных тружеников. Только три полноценные пятерки — у одной героини и двух ее друзей. Героиня же выделилась еще в шестом классе мастерски написанным конспектом. Сочиняла она его в основном дома, критически перечитывая беглые записи, сделанные на уроке ею самой и ее товарищами по несчастью (ибо никто не мог в одиночку записать быструю речь их тогдашней учительницы). Так появились термины «Евангелие от Натальи», «Евангелие от Андрея» и т. п. Они удачно контрастировали со скучным учебником, даже на уровне лексики: «Ой, дураки!» (комментарий к сожжению Персеполя македонцами); «Свинка, свиночка, свининка...» (к осквернению храма и восстанию Маккавеев).

По сути, это были нечаянные и неформальные курсовые работы шестиклассников. Два года спустя этот подход (одобренный и поддержанный учителем) привел класс к триумфу на экзамене по российской истории. Еще через два года учительская чехарда инициировала контрольный эксперимент: кто в классе уже осознал себя чудотворцем (хотя бы по необходимости), а кто согласен плыть в нелюбимом предмете по течению, на авось. Счет оказался 3:18 — в пользу трех самостоятельных молодых людей, которым уже сейчас нашлось бы место на студенческой скамье.

Так самостоятельная подготовка шестиклассников к экзамену стала удачной подготовкой к сочинению старшеклассниками курсовых работ в полном согласии с университетской традицией. Мудрые учителя давно используют этот прием в работе с теми классами, где их предмет непрофильный. Так, половина моего десятого математического класса охотно выбрала экзамен по литературе: там вместо ответа по билету требовалось защищать свой реферат, включающий оригинальные литературные сравнения (например, Базаров и Раскольников). Если бы учителя-историки решились организовать по этой схеме экзамен в гуманитарном классе, соотношение пятерок и троек могло бы оказаться обратным, на радость ученикам и школьному начальству. А подготовиться к вузовскому экзамену по билетам не поздно будет и в выпускном классе.

СТОИТ ВСПОМНИТЬ меткую поговорку аспирантов: «Списывание из одного источника — плагиат, из двух — компиляция, из трех и более — диссертация». Действительно, рефераты и конспекты младших школьников мало отличаются от плагиата. Но в восьмом — девятом классах ученики «дозревают» до удачных компиляций, сравнивая, например, точки зрения разных историков на ордынское иго или опричнину. А в десятом — одиннадцатом классах растущая самооценка школьников побуждает их к чудотворству, то есть к синтезу оригинальных сочинений в рамках самых разных наук или на стыках между ними.

При этом легко рушатся межпредметные барьеры: от политических страстей Марата и Робеспьера школяры переходят к научным страстям Лавуазье и Дальтона, от державных триумфов Бисмарка к физическим откровениям Максвелла. И когда на экзамене по истории в одном билете встречаются Маньчжурская война 1904 года с одновременными открытиями Моргана (в генетике дрозофил) или Резерфорда (в строении атома), такое сочетание никого из школяров не удивляет. У них выработалась привычка к непривычному. Теперь сложность предстоящего экзамена измеряется не массивом «новых» понятий и задач, а только объемом текстов, которые необходимо (и достаточно!) обдумать накануне экзамена, приобщаясь к стимулам, страстям и успехам героев-первопроходцев.

Таким образом, школьное образование стихийно дрейфует в ту же сторону, что университетское,— от разделения единой науки на множество учебных предметов к комплексному постижению общенаучных проблем вроде атомной теории вещества или молекулярной генетики организмов. При этом школа имеет солидную фору перед любым вузом, ведь старшеклассники не успели еще забыть ни одну из ветвей естествознания или обществознания.

Увы, будущие учителя не получают, как правило, столь комплексной пищи для ума. На каком факультете студент может познакомиться одновременно с генетическим древом языков Евразии, с динамикой плит земной коры и с кварково-лептонной моделью субатомного мира? Нет таких факультетов ни в обычных, ни в педагогических университетах. Но есть школьники, спрашивающие популярного учителя о том, другом и третьем подряд.

Если старшеклассники на глазах учителя становятся «возрожденческими личностями» , значит учитель обязан опережать их на этом пути, не оправдываясь узостью своей формальной квалификации. Кто уклоняется от этой тяжкой задачи (как уклонялись руководители католической церкви в XIV—XV веках от свежих ветров Возрождения), тот разделит во мнении школяров судьбу, уготованную в поэме Дайте римским папам,— торчать вверх ногами в яме в ожидании, пока очередной низвергнутый кумир оттеснит тебя еще глубже в огонь. Сладко ли это? Если ты не хочешь уподобиться избитому и оплеванному самовластцу Бонифацию VIII, уподобься пламенному проповеднику Дайте либо не имей дела со старшеклассниками... Кажется, третьего не дано, если ты оказался внутри кризисной фазы школьного образования.

Ну а если взглянуть на нее извне, «свежим марсианским взглядом»? Вот набрали гимназистов-гуманитариев в девятый класс, а в конце десятого среди них начались разброд и шатания. Набрали смышленых малышей в шестой класс — у них кризис жанра наступил в начале десятого класса. Способных математиков набрали в восьмой класс — и получили идейный разброд в конце десятого класса. Во всех трех примерах «кризис познавательной парадигмы» наступил по истечении двух третей отмеренного заранее срока профильной учебы в школе.

Нет ли здесь природной закономерности, наподобие гумилевских ритмов этногенеза? Вспомним, что у Гумилева раскол этноса оказывается третьей фазой его эволюции, и длится он вдвое меньше суммы длин двух предыдущих фаз («консорция» и «сословного равновесия»). Завершается он с началом четвертой, «державной» фазы; пожалуй, для школяров поступление в вуз играет именно такую роль.

Если принять эту аналогию всерьез, то весь школьный учебный процесс выглядит как управляемый (или, по крайней мере, сознательно провоцируемый) учителями вариант этногенеза в лабораторном масштабе. Значит, можно и нужно применять выводы Л. Н. Гумилева о динамике возрастов этноса к повседневной работе любого школьного учителя, особенно классного руководителя. Например, первый год обучения математиков (по четырехлетней программе) соответствует консорцию: все ученики ведут себя, как одни, подражая учителю. Следующие полтора года — это равновесие сословий с интенсивным законотворчеством, сирень, усвоением научных фактов и понятий безотносительно к личности учителя. Затем наступает раскол познающего коллектива на отдельные творческие персоны, ищущие самовыражения и готовые противопоставить себя всему на свете — от «господина учителя» до всей математической премудрости.

Вот тут нужен добрый сеятель, щедро разбрасывающий семена курсовых работ и готовый обсудить с каждым любознательным школяром его личные успехи и затруднения в научном поиске. Если одному учителю не справиться с этой гигантской работой, нужно впустить в класс дружищ разных соблазнителей, будь то учителя- предметники или студенты (вчерашние выпускники, нашедшие свою судьбу в том или ином вузе). Не беда, если диалог этих двух буйных толп покажется со стороны неконструктивным и неуправляемым. Только так зарождаются новые консорции единомышленников, которые заявят о себе через полгода после выпускного вечера, на первых курсах вузов и в лабораториях.

РОССИЙСКАЯ И МИРОВАЯ ИСТОРИИ богаты яркими примерами подобного рода. Но все они протекали в масштабе веков и распознавались историками только с большого расстояния, когда результат был попятен, но недоступен изменению. Так возникли в XII веке на руинах славной Киевской Руси ее многочисленные и разношерстные преемницы: Новгородская и Смоленская, Владимирская, Черниговская и Галицкая. Веком позже они по-разному отреагировали на монгольский удар. Еще через семь столетий В. О. Ключевский поставил диагноз той эпохе в одной чеканной фразе: «Народ собрался в порогу и ждал вождя». А дождался он вождей на диво разнообразных. Среди них были князья Александр Невский и Даниил Галицкий, митрополит Кирилл и епископ Серапион, литовский вождь Миндовг и монгольский хан Батый.

Видимо, иначе не бывает ни в вековом театре народов, ни в многомесячной эпопее школяров-старшеклассников. Только осознав свою новую роль — одного из многих лидеров своей вчерашней персональной паствы,— хитроумный учитель может повлиять на будущее питомцев в меру своего духовного богатства и творческой уверенности. Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые!

А почему, собственно, блажен? Только потому, что он прикоснулся душою к стихийному фазовому переходу в обществе либо в учебном классе? Или же потому, что он не зря истратил свой душевный пыл, а серьезно повлиял на спектр новых общественных императивов? Жило-было народное собрание, оно привычно доверяло своим природным вождям-сенаторам (сиречь, учителям), а в случае мелких разногласий корректировало их деятельность через своих эфемерных выдвиженцев — трибунов. Но вот разногласия накопились, и возник кризис: трибуны и сенаторы в равной мере увлеклись самодеятельностью, забыв про «волю вождя», который предложит новый приемлемый порядок.

Итак, буйное народное собрание жаждет превратиться в спокойный и уверенный сенат под руководством первого консула или первого учителя. В политике основное решение этой задачи называется принципатом, а в школьной жизни — выпускным классом, где каждый герой выяснил свою экологическую нишу, испытав себя во многих курсовых работах и наблюдая сходные успехи или неудачи товарищей. За этот вдохновляющий опыт новые сенаторы благодарны новому принцепсу гораздо больше, чем прежние демократы прежним патрициям (хотя в случае школьного коллектива это одни и те же персоны, только на один- два года старше и опытнее). Блажен тот из лидеров, кто предвидел неизбежность такого исхода, заранее подготовил для своей паствы и подбросил ей этот корм раньше, чем она впала в каннибализм!

Франтишек Купка. «Волны истории»

У ЦЕЗАРЯ этого запаса не хватило: он пленил воображение своей армии галльскими победами, но на сенаторов и провинциалов это не подействовало, и вспыхнула гражданская война. Нечто подобное происходит в тех выпускных классах, где учителя нацеливают питомцев на один-два уважаемых вуза, игнорируя и упуская всех, кто не надеется на победу в этих видах многоборья. Напротив, если учитель заранее приноровил своих орлов к мысли, что «настоящий человек должен все знать, а всем остальным — увлекаться», в таком случае вчерашние трибуны и генералы революции охотно становятся министрами, сенаторами и графами — каждый в своем роде.

Так получилось у Бонапарта и получается у самых даровитых лидеров российских гимназий. Избежать конечной судьбы Наполеона нм позволяет выпускной вечер — естественный и предопределенный конец школьного учебного цикла, которого (увы!) не имеют самые увлекательные пьесы в театре всемирной истории. Насколько же лучше быть учителем, чем императором! Вместо мартовских ид или острова Святой Елены — набор нового профильного класса и еще один цикл трудного, конфликтного блаженства... •