Знание-сила, 2009 № 11 (989)

Понять силу своей слабости

Хуан Оторман. Автопортрет, 1950 г.

— Марк Евгеньевич, в чем суть вашего метода и чем он отличается, скажем, от известной миру арт-терапии?[6]

— Он отличается не только от арт-терапии, но и от «терапии увлеченностью, побуждением к творчеству». Терапия творческим самовыражением — не просто побуждение к творчеству, способному действовать целительно: к рисованию, к писанию рассказов, к увлеченному общению с искусством, с природой. Лечение творчеством в широком смысле — или, как это называли в старину, «лечение впечатлениями» — в психиатрии хорошо известно. В российских дореволюционных психиатрических больницах проводились экскурсии, концерты — правда, там выступали не сами больные, а в основном служители больниц, развлекая больных и таким образом целебно оживляя их душу. Это действительно помогает душевнобольным, даже самым тяжелым — им становится легче, светлее жить хоть ненадолго.

Арт-терапия — другое. Это лечение сформировалось к середине ХХ века, в основном работами психоаналитиков, педагогов, психологов. Это — лечение с изучением, под руководством психотерапевта, своей, как говорят арт-терапевты, изобразительной продукции для того, чтобы понять происки бессознательного, свои внутренние комплексы — по возможности осознать то, что тебя тягостно давит, и таким образом от этого освободиться. В основе арт-терапии лежат психологические теории, концепции, прежде всего — психоаналитические, но не поиск природных, клинических особенностей души в творчестве.

Терапия творческим самовыражением идет не от концепций, а от особенностей природы человека. Это — изучение своей природы, своего характера, своей хронической душевной болезни, депрессии, тревоги и тому подобное. Чтобы, сообразно особенностям своей личности, — творить в самом широком смысле: то есть неповторимо, по-своему, делать самые разные дела. Не только и не столько рисовать или писать стихи, но вообще творчески, по-своему, общаться с искусством, наукой, природой, с другими людьми. Быть во всем собою — и одухотворенно осознавать это.

— Главные адресаты Вашего метода, насколько я понимаю, — люди с разнообразными тревожно-депрессивными расстройствами, которым свойственно тяжкое переживание своей неполноценности. Как и почему творчество способно им помочь?

— Да, метод показан прежде всего людям, которые тревожно не чувствуют себя самими собой, у которых в душе — каша, неопределенность, аморфность — это бывает, например, при депрессии. Человеку хочется вернуться к себе; и когда в творчестве он начинает чувствовать себя собою, — эта «самособойность» теснит депрессию. Самое трудное здесь — помочь человеку войти в творческое состояние. Это возможно по-разному: так, как это делают арт-терапевты, и так, как это делаем мы.

Мы посильно помогаем нашим пациентам познать свою природу в творческом самовыражении. Для этого у нас есть даже учебники. Пациенты изучают свой характер через другие характеры, в сравнении с ними. Они рассматривают картины, в том числе картины великих художников прошлого, и вообще погружаются в историю культуры — поэзию, прозу, науку… Во всем этом они учатся видеть прежде всего стойкие душевные природные особенности. Стараются понять: «Насколько мне это близко — или, наоборот, чуждо?» — чтобы в конце концов глубже и отчетливее понять себя. Вот у тебя, допустим, характер Пушкина, у тебя — Лермонтова, а у него — Достоевского.

Мы не занимаемся ни изучением культуры, ни тем более — оценкой художественных произведений. У нас совсем другие задачи.

Путь терапии творческим самовыражением: «познай самого себя», пойми — обязательно в сравнении с другими — какой у тебя характер, что за болезнь, в чем ее особенности. Второе — пойми, что для каждого свое, каждый живет сообразно своей природе. Прекрасно жить по-всякому, лишь бы это было нравственно. И третье — это, узнав себя через других, обрести себя в своем творческом полете.

Главное — чтобы человек понял и принял себя. Чтобы научился видеть ценность, преимущества некоторых своих особенностей, — понял, если угодно, силу своей слабости.

— Мне запомнился случай, который Вы как-то описывали: хрупкий, неловкий молодой человек с математическими способностями истязал себя физическими упражнениями, всякими экстремальными эскападами, занимался альпинизмом, чтобы преодолеть свою слабость — и все кончилось очень плохо: он погиб в горах.

— Это действительный случай, мы учились в одном классе. Я думаю, он просто не понимал математическую силу своей слабости. Он не считал это силой. То, что его работы печатали в сборниках работ известных математиков, когда он учился в десятом классе, — для него не было важно. Его мучило, как он неловок в физкультурном зале: костлявый, розовый, никаких мускулов… Он хотел быть, как все — в этом возрасте ведь хочется быть настоящим мужчиной, воином. Дрессировал себя — и упал в пропасть.

— Расскажите, пожалуйста, о конкретных методиках: что такое, например, творческое коллекционирование? Чем оно отличается от «нетворческого»?

— Пациент не просто собирает сериями, скажем, марки, как обычно делают коллекционеры. Коллекционеры ужаснулись бы, если б увидели, что тут происходит: в альбоме на одной странице могут соседствовать марки из разных тем, времен; здесь могут быть даже попорченные марки, которые бы ни один коллекционер в свое собрание не включил. Дело в том, что именно для нашего пациента все эти марки объединяет. А объединяет их то, что они ему созвучны, что в каждой марке он видит что-то, помогающее ему чувствовать себя собой. Там могут быть и животные, и растения, и портреты, и сооружения — лишь бы все это в совокупности образовывало «портрет» собирателя. Тут же, на соседней странице, может быть и несозвучное — то, что человеку, напротив, чуждо, даже неприятно. Это тоже бывает важно, чтобы через несозвучное отчетливее почувствовать свое, себя — собою.

— Есть еще такая интересная вещь, как «творческий поиск одухотворенности в повседневном». Что это значит?

— Это означает способность в самом обыкновенном — в каком-нибудь городском запыленном одуванчике — увидеть красоту, в сущности, собственную красоту. Вообще — увидеть, открыть необычное, созвучное себе, неповторимое, то есть себя, свое. Ведь открыть что-то особенное в обыкновенном может лишь тот, кто есть личность. Скажем, идет такой человек по лесу — и видит необыкновенную, дивную для него шишку. Мимо нее прошли тысячи людей, а он взял эту шишку — и оказалось, что она в некотором роде произведение искусства. Но другие люди этого поначалу не заметили. А он — заметил, увидел в ней свою красоту и через эту шишку показал людям свое неповторимое. Поэтому она может даже стоить больших денег — где-нибудь в Японии, чувствующей, понимающей эти духовные ценности, глубины. Хотя человек не затратил видимых усилий для того, чтобы с этой шишкой что-то сделать — просто выхватил ее из окружающего своим взглядом: творческим, художественным.

— Как проходят ваши групповые занятия с пациентами?

— В группе примерно 10–12 человек. Вначале психотерапевт или кто-нибудь из достаточно подготовленных пациентов рассказывает о каком-нибудь, например, художнике, писателе, ученом, — можно рассказывать вообще обо всем на свете, но так, чтобы увидеть в этом глубинную связь характера — в широком смысле, как букета душевных особенностей — с произведением творчества, вообще с творческим поведением человека.

Мы обсуждаем творчество человека, его биографию — исходя из его характера, его душевной болезни. У нас ведь есть и тяжелые больные. Для них важно увидеть, что среди великих людей было немало душевнобольных. Об этом — важная для нас книга Александра Шувалова «Безумные грани таланта», — это наша энциклопедия, мы нередко на нее опираемся.

Кстати, мне часто приходится отвечать на вопрос: какой смысл в терапии творческим самовыражением, когда мы знаем, что у громадного количества художников, писателей были и есть серьезные трудности с душевным здоровьем?

Я говорю: а что было бы, если бы они жили вне творчества? В том-то и дело, что подлинное творчество — это всегда лечение страдания. Я в этом убежден. И если у человека нет подлинного страдания, если он не мучается — ничего великого он не создаст. Творчество — не баловство. Это еще Дюрер замечательно показал в гравюре «Меланхолия». Страдание, депрессия, меланхолия — это очень часто не гнилая болячка, которую надобно вырезать и выбросить: страдание таит в своей глубине и противоядие от себя самого в виде способности к творчеству. Не встречал ни одного более-менее сложного душой человека с переживанием своей неполноценности, который не был бы способен создавать что-то свое, творчески неповторимое.

Важно, что терапия творческим самовыражением — терапия клиническая, то есть те или иные приемы терапии творчеством используются в зависимости от клинической картины. Например, наш диссертант Инга Юрьевна Калмыкова помогает в нашем духе тяжелым больным шизофренией — с шизофреническими шубами[7], с острыми психотическими расстройствами, — конечно, вне острых состояний, когда психотика спадает, и больные пребывают в тягостной заторможенности с переживанием своей неполноценности, измененности. Это совсем другая работа, нежели, например, с психастениками. Больные шизофренией с глубокими душевными изменениями часто не могут вдумчиво постигать характеры людей. Тогда они изучают характеры через цветы, через образы животных в сказках — примерно так, как это происходит и в детском саду или в школе, где метод применяется для здоровых застенчивых ребят. Главное — уловить свою стойкую душевную особенность и в ней — свою силу и ценность.

Тут есть еще один важный момент. Мы говорим, что творчество уникально — ведь никогда не было такого человека, как каждый из нас, и никогда не будет в точности — ни телесно, ни душевно. Индивидуальность как основа творчества неповторима. А при чем тут характеры? Ведь характеры повторимы.

— Видимо, повторима общая матрица, а то, как мы ее заполняем — всякий раз индивидуально.

— Так в том-то и дело, что сначала нужно найти то, что роднит тебя с другими, на которых похож. Узнать, с кем ты вместе в каком-то определенном характере. Независимо от таланта, способностей. С Пушкиным? С Чеховым? Может быть, с другими, сегодняшними известными людьми, с твоими товарищами, у которых тот же характер? А затем, изучая эти стойкие душевные особенности, общие для своей группы, постепенно обнаруживаешь: в чем же ты неповторим в сравнении с другими людьми в этой группе, в этом характере.

Между прочим, именно так с давних пор учатся студенты в творческих вузах: они рисуют картину созвучного им художника — того, на которого больше похожи душой, и через некоторое время начинают чувствовать, понимать, в чем же я другой, неповторимый. Психолог Геннадий Моисеевич Цыпин отметил, что Морис Равель называл это «бессознательной неточностью»: студент консерватории исполнял произведение созвучного ему композитора — и обретал себя, собственную манеру игры, когда появлялось невольное отклонение от заданного, творческое движение, свойственное только ему, обусловленное его неповторимой индивидуальностью. Все время об этом вспоминаю.

— Вы разрабатывали свой метод на протяжении тридцати лет. Как он изменился за это время?

— Он углублялся и расширялся — и независимо от меня, вышел за стены медицины. Его стали применять психологи, педагоги. В применении к здоровым людям это называется уже не терапией, а характерологической креатологией. Есть сильные отделения Центра нашего метода: в Новокузнецке, в Одессе, работающие со здоровыми взрослыми людьми, с детьми. Ядро Центра работает в Москве, на нашей кафедре, и в Профессиональной психотерапевтической лиге. Терапия творческим самовыражением может применяться и долгосрочно, и краткосрочно. Краткосрочная терапия обычно продолжается до трех месяцев. Но это может быть и всего одна глубокая встреча. Конечно, она должна сопровождаться домашним чтением, самостоятельной работой. Во всяком случае, такая встреча дает запал для дальнейшей самостоятельной работы. Надежно, основательно помогающая больным долгосрочная терапия продолжается годы — от двух до пяти лет.

Беседовала Ольга Балла