Знание-сила, 2009 № 11 (989)

Историк в стане археологов (Памяти А.А. Формозова)

Анна Хорошкевич

31 января 2009 года пришло к концу земное существование Александра Александровича Формозова. Время подводить итоги и понять, что он оставил следующим поколениям и кем же он был. Да, потомственный интеллигент, с младых ногтей проникшийся идеей высокого назначения науки — поиск и распространение истины. Этой идее он остался верен всю жизнь, несмотря на то, что она — эта жизнь, почти вся уместившаяся в советскую эпоху, давала мало возможностей для ее воплощения. О его противостоянии всесильному директору Института археологии АН СССР академику АН СССР Б.А. Рыбакову ходили подлинные легенды, далеко за пределами вышеназванного учреждения.

Да, «сбежал» в чистую науку, и по объективным причинам — Рыбаков не выдал Формозову «открытых листов» на проведение раскопок, и по субъективным — тяжелая болезнь матери, уход за которой требовал его постоянного присутствия в Москве. То, что в других странах считается жизненным подвигом, ради которого люди вообще отказываются от карьеры, у нас расценивается как «бегство» и проявление лени.

Да, скептик, не безразлично аморфный сотрудник академического учреждения, но болезненно переживавший подобные «проколы», оскорблявшие его душу и совесть.

Что же оставил своей Родине и своим научным преемникам этот профессорский сынок, лентяй и «скептик»? Не стоит перечислять всех его трудов — они указаны в библиографиях, помещенных в сборниках в честь 75- и 80-летия Александра Александровича.

Итог первого этапа — чисто археологического. Классификация и хронология развития первобытного общества с точки зрения археолога, введение в научный оборот новых материалов и самое главное — изучение первобытного искусства. Самое основное — последнее достижение. Книга, посвященная этой теме, открыла душу первобытных людей.

В связи с этим нельзя не коснуться вопроса о разнице между настоящим историком и настоящим археологом. Последний, посвящая большую часть своей деятельности добыванию новых «артефактов», датируя и классифицируя их, как правило, не имеет интереса к эволюции внутреннего мира производителей этих «артефактов». Разумеется, есть и исключения — прежде всего в смежных дисциплинам, небрежно именуемых специальными — нумизматике и сфрагистике. Примером подобного нумизмата может служить А.С. Мельникова, на материалах московских кладов попытавшаяся восстановить социальный портрет и духовный мир их владельцев. Примером второго — Г.А. Федоров-Давыдов, который в своем блистательном исследовании московских печатей конца XIV — начала XV столетий воссоздал политическую идеологию князей, которым принадлежали рассмотренные им печати.

Историк же, занимаясь отчасти тем же самым, что и археолог, но преимущественно в пределах письменных материалов, имеет больше возможностей проникнуть в душевный мир этих производителей, как правило, скорее элиты, чем «простых людей». Вопросы социальной антропологии, модной ныне, конечно, занимают далеко не всех историков, хотя число подобных исследователей, несомненно, растет.

В изучении первобытного искусства А.А. Формозов выступил скорее историком, даже отчасти искусствоведом, нежели чистым археологом. Этим был психологически подготовлен переход к иной сфере деятельности — историографической. Кстати говоря, руководитель исторического школьного Кружка при ГИМе С.В. Бахрушин сулил подростку карьеру историка.

Александр Александрович по праву может быть назван основателем новой отрасли знания — историографии археологии. И в этой сфере у него, пожалуй, больше всего последователей, хотя издание специальных сборников по этой проблеме ныне прекращено. Особое место в историографических штудиях А.А. Формозова занимает капитальная монография «Русские археологи в эпоху тоталитаризма», вышедшая уже двумя изданиями.[8] Название книги само по себе уже говорит о ее содержании. Автор скрупулезно и, я бы сказала, любовно и с глубоким сочувствием проследил судьбы не только археологов России, но всего Советского Союза. Книга, единственная в своем роде (историки не удосужились предпринять аналогичный труд, хотя в Институте российской истории РАН существует специальный историографический сектор) дает представление о размахе репрессий, направленных против археологической науки (автору известны судьбы около полутора тысяч человек, оказавшихся жертвами тоталитаризма) и музеев — новых и весьма деятельных очагов культуры, активность которых явилась не ко двору в обществе, где человек был только винтиком государственного механизма, заводимого рукой одного «человека». Укажем, кстати, что Александр Александрович на примере собственного отца проследил подобные процессы и в биологической науке.

Он честно показал, как эпоха террора меняла психику человека, убивала его не только физически в ГУЛАГе, но и душевно — на собственном рабочем месте. Ему ли было не знать, как это делается.

Совершенно особой сферой — и тоже уникальной в пределах советской и постсоветской систем — является проблема этики научного труда. Большая часть работ Александра Александровича, посвященных этой теме, была написана до 1991 года, но издана на рубеже столетий и в начале XXI века.

Здесь автор мужественно и бескомпромиссно рассказал о механизмах коррупции в археологической науке, о ее губительном воздействии, нелицеприятно показав ее превращение в результате в «ассенизатора» и «золотаря» науки. Среди лиц, ставших объектами критики, оказались и весьма высокопоставленные в историческом мире доктора и академики. «Пасквилянт» получил сполна. Коррупции же это отнюдь не повредило. Можно лишь надеяться на то, что весьма прагматичное новое поколение ученых сочтет невыгодным для себя сохранять эту систему и расстанется с ней, несмотря на поддержку и подпитывание коррупции «сверху», а усилия Александра Александровича, оплаченные унижениями и стрессами, не пропадут даром

Наследие Формозова — и в области изучения палеолита, и в историографической, и в историографоэтической сферах — бесценно, оно останется прочным фундаментом развития и будет способствовать формированию ученых нового поколения, которое, конечно, когда-нибудь вернется к g идеалам традиционной русской науки досоветского времени и добрым словом помянет этого мужественного и честного человека. Для его друзей и единомышленников, круг которых неумолимо сокращается, кончина Александра Александровича — невосполнимая потеря.