Золотой песок для любимого

18

– Это вы, Арина Власьевна? – Михаил Александрович изумленно смотрел на свою экономку-домоправительницу. – Откуда вы? В чем дело?

Он приложил руку к груди, как будто собирался удержать сердце от невозможного поступка – выскочить из груди. Такого волнения он не испытал даже при недавнем свидании с Елизаветой Степановной. Он смотрел на бледно-серое, непривычно растерянное лицо своей домоправительницы. А он держал ее из-за нечитаемого английского лица, как он называл лица, чертами которых не позволено играть чувствам.

А помятое платье? А пыльные туфли?

– Кто гнался за вами, уважаемая?

– Ох, Михаил Александрович. Только страх и ужас, – пробормотала она.

– А где… девочки? – спросил он, не в силах добавить что-то еще. Ему показалось, что язык примерз к нёбу.

– Они едут… – проговорила Арина, – дальше…

Изумление беспредельное отразилось на лице хозяина.

– Дальше? Без вас?

Арина Власьевна заплакала.

Женских слез Галактионов не выносил. Но по иной причине, чем большинство мужчин, которые, завидев слезы, тотчас спрашивают себя: а чего она хочет на самом деле?

Но у Михаила Александровича не было опыта обращения с истинными женщинами, и он отзывался на слезы как человек. Он наморщил лоб, протянул руку, положил ее на руку Арине Власьевне.

– Полно, главное я уже знаю – они живы. Так рассказывайте же.

У Арины Власьевны тоже не было опыта добиваться чего-то слезами от мужчин. Поэтому она с искренним отчаянием сказала, что случилось нечто постыдное. В Белой Холунице, в доме друзей Игнатова, где их принимали по-королевски, она чем-то отравилась…

Михаил Александрович вздохнул – у его домоправительницы все качества были хороши, кроме одного – она маниакально опасалась за свое здоровье. Что ж, понять ее можно – она одинока, и всякий раз, когда вскакивал чирей или случалось расстройство желудка, ей мерещился холодный приютский дом.

Галактионов сложил руки на груди.

– А девочки тоже? – спросил он, заставляя себя дышать ровнее. Смысла нет выговаривать Арине – она уже здесь, поэтому он хотел узнать детали произошедшего.

– Нет, – она энергично трясла головой, – никто из домашних тоже. Одна я.

– Хорошо. – Михаил Александрович широко улыбнулся. – Вы дома. Придите в себя. Успокойтесь, Арина Власьевна. На самом деле, скажите мне, они в полном порядке? – Он говорил вкрадчиво, не желая смутить старую деву.

– Н-нет, Михаил Александрович. Хотя мы сидели за столом вместе. – Уголки ее сизоватых губ приподнялись. Было ясно, что ей понравился прием в доме приятеля Игнатова.

– Что же вам подавали? – спросил Галактионов.

– Ох, такой пирог со стерлядью я никогда не видела. И не увижу. – Она разводила руки все дальше и дальше друг от друга. Михаил Александрович не выдержал и рассмеялся.

– Вы как настоящий рыбак. Ему никогда не хватает длины рук, чтобы показать размер улова. Уверен, стерлядь была свежайшая, – заключил он.

– Конечно… Я… виновата, барин.

– Э, бросьте это – барин. – Он поднял руку. – Мы с вами одного разбора. – Она опустила голову и зарделась. – Значит, вы говорите, Шурочка настояла, чтобы вы отлежались, а потом вернулись домой? – Он снова желал услышать ответ.

– Да, Александра Петровна сказала, что у них нет ни минуты времени, что весь путь расписан и их везде ждут. Скажу вам по правде, и кучер, и лошади и экипаж – все высшего разряда.

– Отлично, Арина. Будем жить дальше, как прежде. Занимайтесь делами, и я тоже вернусь к своим баранам.

Домоправительница вышла. А Галактионов расхохотался. Он не мог остановиться до тех пор, пока слезы не залили лицо. Так с ним бывало после сильного напряжения, а он на самом деле испугался за девочек; теперь он возвращался к покойному состоянию.

Ох, к баранам, да? Вернешься к своим баранам, дразнил он себя. Среди них тебе самое место. Потому как ты и есть баран, сэр Майкл. Интересно, Шурочка заранее приготовила что-то вроде корня солодки или льняного семени? Или там расстаралась, чтобы подсыпать Арине? Расстроить желудок такой опасливой особе – раз плюнуть.

Мог бы догадаться, что если Шурочка упиралась всеми четырьмя лапами, как он говорил о бешеной энергии сопротивления, которую она развила перед отъездом – не нужна им Арина, значит, у племянницы есть свой план.

Он быстро прошелся по кабинету. К окну и обратно. Потом снова… и замер.

Та-ак, Галактионов, у тебя уже мозги поплыли не в ту сторону.

Он обхватил себя руками, нервно похлопывая правой рукой по боку.

По ушам тебя надо было хлопать. Рассиропился от разговоров, от пения. Эти сирены тебе такой спектакль устроили, что очевидное не увидел!

Что ж, он подошел к глобусу и что было сил крутанул его. Теперь ясно. Шурочка ненадолго задержится у Игнатовых. Она поедет искать Алексея.

Он почувствовал, как сердце его зашлось.

Ну конечно, поедет. Но может быть, Игнатов…

Как же, она найдет способ объяснить ему. Или сама сбежит. Тайга большая, ищите ее с собаками.

Ну хорошо, хорошо, он похлопал себя по боку снова. Найдет она Алешу, и что с того? Ему сейчас нужно золото, а не девушка.

«Да что ты говоришь! – одернул себя Михаил Александрович. – Конечно, тебе полжизни назад было столько лет, сколько ему… А ты чего или кого жаждал найти, плутая по улицам европейских городов?»

Внезапно он похолодел.

Неужели Шурочка решилась на… Решилась на то, после чего ему самому придется кинуться в ноги отцу Алеши? И молить его о законном браке для племянницы?

Часы отбили новую четверть, потом еще одну. А Михаил Александрович покрывался то холодным потом, то горячим. С усов капнула влага. Они вспотели, когда ему пригрезилась сцена, участником которой был он сам недавно.

Кружевная пена… скользкая влажная кожа… чужое дыхание на щеке. И удушающий аромат тяжелых сладких духов…

«О Боже! Сестра моя! Как я оправдаюсь перед тобой, когда встречу тебя там?» Он произнес это мысленно, поднял голову к потолку. Старинная люстра со свечами загораживала его середину, но он нашел местечко между свечами и вперил взгляд в дубовую темную перекладину. От этого напряженного старания увидеть небо его собственная отчаянная патетика рассмешила Михаила Александровича.

Ишь куда собрался. Сестра в раю, это ясно. Но его туда с какой стати поместят? То, как он живет, едва ли пригодно для вечного праздника. Он покачал головой.

Но у него есть еще годы для зачета, попытался он успокоить себя. Он не собирается отбыть немедленно в иные миры. В иные – нет. Но в дальнюю дорогу ему нужно собираться, причем немедленно.