Золотой песок для любимого

6

– Час веселый, настоящий, этот час один лишь твой, – пропел дядюшка свою любимую фразу из какого-то романса. Он словно подбадривал себя перед тем, как занести над своим лицом острую бритву. – Шурочка, я готов к утренней беседе.

Он брился возле мраморного умывальника с краном холодной и горячей воды, накинув на плечи длинное мохнатое полотенце, белоснежное, как яхта. Синие полоски по краям, три с каждого, подтверждали – все правильно. Такую белизну позволительно сравнить только с белоснежным парусом дорогой яхты.

Видения цеплялись одно за другое – и уже казалось, что этот мраморный умывальник и бронзовые, не начищенные, а надраенные до солнечного блеска краны не в московском доме. Он вместе с дубовыми бортами покачивается на игривых волнах теплого моря. Ах…

Дядюшка жил в Москве с таким же комфортом, как и за границей. Правда, здесь он не держал ни камердинера, ни мальчика. Зачем они ему? Если бы он осел здесь, то тогда… Правда, на эту зиму он задержался на Остоженке почти на всю. Обстоятельства, точнее, личные дела, вынудили.

Шурочка всякий раз с пристрастием оглядывала дом и видела, что дядюшка не просто так прогуливался по Лувру, по Дрезденской галерее, а также по другим сокровищницам мира. Дом он отделал по-европейски. Ковры, гобелены отменного качества и вкуса. Но особенно ей нравилась гармония, с которой устроен его кабинет. В нем есть все, что имеет отношение к его пристрастиям, – бронзовая головка сеттера, чучело совы, бивень кабана. А также мебель в технике маркетри, коробки с визитными карточками на полке. Каждая вещь дышала удовольствием от жизни.

Даже вот этот пуфик, обтянутый зеленоватой кожей, на который она так любит усаживаться с разбегу. Он сейчас пфыкнул, но не злобно. Он рад служить этому дому еще много лет. Его дядя привез из поездки по Индии, которую полюбил не меньше англичанина.

– Так что же, дядюшка? – подала она голос. Понятно, чтобы отвлечься от опасного дела, он позвал ее к себе.

За разговорами бритье наверняка проходит не так утомительно.

Если что и примиряло Шурочку с тем, что природа захотела видеть мужчиной брата Платошу, то именно эта процедура. Все остальное в мужской жизни, считала она до недавнего времени, ей подходило. Правда, некоторое время назад Шурочка по-иному взглянула на свою принадлежность к женской породе, как дядя говорил в шутку. Если бы она родилась мужчиной, то Алеше Старцеву пришлось бы родиться женщиной. Поэтому она больше не отягощала себя размышлениями на эту тему. Как вышло, так и будет. Другое дело – правильно распорядиться тем, что получила.

К тому же дядюшка утверждал, что нынче быть женщиной – это не значит ограничить себя тремя умениями: говорить на чужом языке, играть на рояле и танцевать.

– Не-ет, дорогая, – он крутил головой, продолжая начатый вчера разговор, держа на отлете руку с опасной бритвой, – ты пришла в этот мир познать его во всем многообразии.

Всякий раз по приезде в Москву он устраивал ей экзамен. Дядя был строг в математике, искусен в вопросах по физике. Он настаивал, чтобы Шурочка проявила особенный интерес к биологии и медицине. Ее не надо было подталкивать – она была само любопытство. На этот раз оно простиралось дальше, гораздо дальше, чем полагал он.

– Я жду, – промычал он.

Шурочка заправила длинную рубаху мужского кроя в клетчатые брюки, в которых ходила дома на английский манер, улыбнулась. Мычит – значит, слишком пышная пена взбилась на лице, он боится проглотить облачко. Оно по вкусу вряд ли похоже на сладкую вату. Если пена мыльная, то, значит, в ней то же, что и в мыле, а оно составлено из жира, трав и… В общем, на вкус она точно не английский вишневый джем, который ей нравится больше всего.

Шурочка повернулась на пуфике, движение вышло резким, дядя охнул.

– Какая ты поры-ы-вистая, Алекса-а-ндра, – простонал он.

Шурочка подняла глаза и увидела, как белоснежная пузырящаяся пена под нижней губой розовеет.

– Ох, сэр Майкл, да вы порезались. – Она поморщилась.

– Квасцы! – скомандовал он, как хирург на поле боя.

Шурочка метнулась к шкафу, она знала, где дядя держит аптечку. Вернулась и хотела прижечь ранку. Но он перехватил ее руку.

– Нет уж, я сам.

– Но позвольте, я осторожно… – В ее голосе он услышал виноватую мольбу.

– Ну хорошо… – Он потянулся к ней.

– Ах, – она втянула воздух, – как нежно пахнет ваше мыло, – похвалила Шурочка.

– Нравится? Мне тоже. У нас совпадают вкусы, – заметил он.

Во всем ли, хотела спросить Шурочка. Ей казалось, что нет. Но она проглотила свой вопрос, не желая разрушать настроение дяди. Кажется, он к чему-то готовился.

– Гм, – услышала она из-под сомкнутых губ. Она ждала. Бритва сделала по щеке длинный проход, как дворник снеговой лопатой по свежему снегу. Потом еще проход. Наконец он повернул к ней лицо. – Сегодня наконец я не стану откладывать разговор. Я хочу серьезно обсудить с тобой кое-что…

– Я готова, сэр Майкл. – Шурочка выпрямила спину и подняла голову. – Говорите.

Дядя молча промокал лицо полотенцем, казалось, оно все спряталось под мягкой махровой тканью. Но Шурочка видела – он наблюдает за ней одним глазом.

Наконец он бросил полотенце на спинку стула. Однако, отметила Шурочка, если он, аккуратный до педантизма, ведет себя так, то, видимо, что-то сильно его волнует.

– Александра, – заявил он, – я знаю о вашей с Алешей детской клятве. Я с уважением и, может быть, некоторой завистью отношусь к твоей дружбе с ним. К детской дружбе и детской клятве. Но ты взрослая девушка. – Он вздохнул. – То, чего ты ждешь, не случится. Алеша не найдет золото, а значит, его ждет монастырь. Какой – ему укажет отец. Тебя ожидает другая партия, дорогая.

Если бы дядюшка предложил ей сейчас прыгнуть в ледяную прорубь на Москве-реке, она бы удивилась меньше. Но то, что он сказал ей, и тон, каким он это сказал, потрясли ее.

Да это невозможно, то, что он говорит! Партия! Какая еще партия?

Она побледнела, потом покраснела. Слова, которые рвались с языка, должны были убедить его. Или нет, скорее больно уколоть. Она готовилась крикнуть ему, что не собирается следовать его примеру. Она знает о его намерении жениться на старухе. Потому что она богата, как никто.

Но, взглянув на дядю, лицо которого казалось ей еще более несчастным, чем ее собственная душа, она продолжала молчать. Самообладание – вот чему она усердно и упорно училась в последние годы, его-то Шурочка и призвала на помощь.

– Вы считаете, он… достойный вариант? – тихо спросила она.

Дядюшкино лицо просияло. Похоже, он ожидал бури, примерно такой, которая пронеслась внутри Шурочки. Но она в ней зародилась и там пронеслась. Она не вырвалась наружу.

– Сказать честно, я недостаточно знаю его. Но доверяю его сестре.

– Понимаю, – кивнула Шурочка. – Ей вы готовы доверить… даже себя? – Она распахнула глаза. Сейчас они были бледно-серые, оттенка талой воды. В таких глазах можно утонуть по пояс, однажды сказал дядюшка. А она запомнила. Она смотрела на него не отрываясь, словно собиралась утопить его с головой.

Так вот почему он такой… немного неловкий с ней в этот приезд. Значит, ее дядюшка, который считался принципиальным холостяком, все же решился переменить свою жизнь. А заодно и ее тоже?

– Я готов познакомить тебя с ними. – Шурочка молчала. – Мы поедем в концерт сегодня вечером. Все вместе. Я полагаю, что музыка расслабляет сердца, а это важно для нашего случая.

Шурочка кивнула.

– Почему ты не споришь со мной? – наконец не выдержал Михаил Александрович. – Он сдернул полотенце со спинки стула, скомкал его, но не бросил. Он прижал его к животу и смотрел на Шурочку, ожидая ответа.

– Но почему я должна? – спросила она тихо и улыбнулась. – Я верю вам, как самой себе.

– Я вознагражден! – воскликнул он, стискивая полотенце в руках и теперь прижимая его к груди. Он походил на оперного певца, нелепого в своей страсти. На самом деле он думает не о той, которую прижимает к груди, а о жене, наказавшей ему прихватить по дороге пирожков с повидлом. – Я не напрасно отправил тебя в Англию. Я хотел, чтобы ты выросла трезвой, без предрассудков. Если бы сейчас ты вышла из Смольного, то наверняка даже в этом невинном разговоре жеманничала бы, краснела, лепетала всякую чушь. А на меня бы свалилась вселенская тяжесть – подыскивать слова, которые заменяют простые и точные, которые я произношу сейчас. И мы понимаем друг друга.

– Я лишилась глупых предрассудков, дядюшка.

– Я имею в виду иные предрассудки. Сословные. Понимаешь?

– Вы о том, что нашли мне в мужья купца?

– Да, дорогая, – тихо сказал дядя. – Он наконец бросил полотенце в раковину. – Время праздных бар прошло, оно не вернется. Главными стали купцы.

Она кивала. Она сама видела, что сегодня они покупают то, что прежде принадлежало таким, как ее дед, отец. Шурочке не надо было объяснять, что у нее почти нет денег. Понятно, что дядя, беспокоясь о ее будущем, нашел ей богатого мужа.

– Да, он из купцов. – Дядя помолчал. Шурочка ждала продолжения, и оно последовало: – Николай Кардаков – родной брат, самый младший, Елизаветы Степановны. Я говорил тебе о ней.

– Вы все-таки решили на ней жениться? – быстро спросила Шурочка.

– Она очень интересная… во всех отношениях интересная женщина, – уклончиво ответил он. Шурочка нахмурилась. – Но почему бы тебе не спросить о нем? Кое-что я могу рассказать. Он… – Дядя набрал воздуха, собираясь изложить Шурочке все, что он знает о нем с чужих слов.

– О нем? Но ведь дело в ней, не так ли, дядюшка? – Она сощурилась.

– А ты умна, еще умнее прежнего, – сказал он. – Хорошо, не стану финтить. – Он хохотнул. Нервно, словно готовился сказать то, что смущало самого. – Мы с ней знакомы не первый день… – Шурочка кивнула. – А что ты киваешь? Хочешь сказать, что знала о том, что у меня есть дама сердца?

– Но разве не ее вы собирались принять в Лондоне?

– А тебе откуда известно? – запальчиво спросил дядя и порозовел. Но внезапный румянец не затушевал свежий порез. Шурочка поморщилась – видимо, глубокая рана. Значит, и волнение дядино не менее глубоко. Выходит, он сомневается, что вариант, который он предлагает, она примет?

Шурочка испытала некоторое облегчение. Вдвоем сомневаться легче, даже если у этих двоих разные позиции.

– Я заметила, в последнее время вы слишком озабочены цветом дамских платьев. Чрезмерно хвалили мое зеленое, как будто видели меня в этом цвете впервые. Заметили, что фасон может быть один и тот же, а цвет выдает происхождение. Теперь мне ясно – при вас она носила не тот цвет. Не мышастый ли? – Она прикусила губу, чтобы не рассмеяться.

– Тебе бы в сыщики, Александра.

– Хорошая мысль, – подхватила Шурочка. – Вы правда так думаете? Я…

– Но я сейчас думаю о другом, – перебил ее дядя.

– Неужели что-то еще? – с насмешливым изумлением спросила она. – Вы, дядюшка, одарили меня такой новостью…

– Ты должна знать правду. Зачем таиться? Я всегда был честен с тобой.

– Это правда. – Шурочка не лукавила.

– Есть условие. Поскольку… моя избранница не способна к деторождению, она хочет, чтобы ты вышла замуж за ее брата.

Шурочкины глаза округлились.

– Вот как?

– Ваше с Николаем потомство соединит в себе кровь ее рода и нашего. Купеческую и барскую.

Шурочка почувствовала, как сердце дернулось. К Алеше.

Она внимательно смотрела на дядю. Слов не было – о чем говорить, о чем спорить? Она давно заметила – если ты чего-то не хочешь, не протестуй, не кричи. Заставь не захотеть этого твоего партнера, и все уладится.

– Я готова познакомиться с ним, – твердо заявила Шурочка.

– Я рад! – Дядя выдохнул так шумно, что Шурочка, будь не столь серьезным разговор, удивилась бы вслух, как он не лопнул от переизбытка воздуха. – Я благодарю тебя, Александра. – Он снова выдохнул. Теперь он походил на купца, который при ней сбросил с себя мешок с солью. Наконец-то.

Такое сравнение пришло из вчерашнего дня. Шурочка гуляла по Ильинке, которая стала удивительно похожа на Варварку с ее лотками и лавчонками. Купцы втекли в улицу на телегах, повозках. Экономно смазанные скипидаром колеса скрипели, кучера кричали на разные голоса. Она уловила запах материи, сапожной ваксы, жареного лука, рыбы… Надо же, другой город, ничего похожего на Остоженку.

Одна телега остановилась прямо перед ней, мужичок слез с нее, взвалил на спину мешок с солью и понес в лавку. Она заглянула в открытую дверь – чего там только не было в этой норе!

Он сбросил мешок на лавку, она увидела его лицо. Такое же было сейчас у дяди. Облегченным назвала бы она его.

Может быть, это и был… Николай? – вдруг пришло ей в голову. Это он хочет навсегда сбросить с себя мешок с солью своей жизни?

– Я думаю, тебе пора одеваться, – услышала она голос дяди.

– Хорошо, – сказала Шурочка. – Я не задержу вас.

Она поднялась в мансарду, открыла створку шкафа. Перебрала платья, висевшие в ряд. Она оглядела бледно-голубое платье с кружевами. Оно.

Шурочка принялась одеваться. Она привыкла все делать сама, без мамок и нянек, быстро управляясь с пуговицами и кружевами.

Значит, он или его сестра полагают, что, соединившись с их родом, они навсегда перестанут быть людьми с Варварки и Ильинки, а станут людьми с Остоженки.

Она усмехнулась. Конечно, они уже не носят на своей спине соль, это шутка. Дядя говорил ей, что Кардакова живет в доме на Знаменке. Это их предки тяжело трудились, а они уже пользуются нажитым.

Ну и как она выглядит? Шурочка повернулась, чтобы осмотреть, хорошо ли завязан бант сзади, на талии.

Замечательно. Сегодня она надела новое белье, которое принесла ей Арина Власьевна, дядина домоправительница, экономка и бог знает кто еще. Она сказала, что этот подарок от дяди, но он не смеет вручить его сам.

Шурочка сначала удивилась – столь интимный подарок. Но тут же простила его – он у нее и мать, и отец. Она внимательно осмотрела панталоны и рубашку. Они оказались тончайшей английской работы. Очень, очень дорогие.

Интересно, а он дарит такое своей пассии? Возможно, только наверняка другого размера. Купчиха в такое не войдет.

Сегодня Шурочка хотела выглядеть как можно лучше. Она не собиралась надеть на себя отталкивающую маску или нарядиться так, чтобы возможный жених удирал от нее, перепрыгивая через две ступеньки. Она готовилась к встрече по-другому.

Итак, думала она, если он так молод и хорош, как говорит дядюшка, и так богат, что тоже не скрывает, возможно ли, что у него нет никого на примете? Какая-то дама сердца наверняка есть. Но если он не сын, а брат, вполне возможно, что и ему сестра поставила условие. От которого он хотел бы, но не может отказаться? Вот что нужно выяснить в первую очередь.

А если она не ошибается, то лучше для обоих соединить усилия и придумать, как помочь друг другу. Кстати, и дяде тоже. В конце концов, он печется о ней столько лет, так почему ей не позаботиться о нем?