Золотой песок для любимого

7

– Вы не похожи на фиалку, – сказал молодой человек, оглядывая Шурочку. На нее смотрели голубые глаза, полные розовые губы улыбались. Но мягко, не так, как улыбаются, отрицая что-то. «Не» – это всегда отказ кому-то. – Хотя на вас платье идеального фиалкового цвета, – добавил он.

– Я думала, что оно голубое, – возразила Шурочка.

– Нет, поверьте, в нем есть оттенок, который видят только избранные.

– Неужели? – Шурочка подняла бровь.

– Не обижайтесь. Избранные – это не совсем точно. Скорее – избравшие. Я тот, кто избрал фиалку цветком своей жизни.

Шурочку озадачило такое заявление. Ей не хотелось забираться в ботанические дебри, она желала выяснить главное. У нее мало времени – дядя с Елизаветой Степановной оставили их ненадолго, они отошли поздороваться со знакомыми.

– Вы считаете, мне этот цвет не к лицу? – Она вздернула подбородок и без смущения посмотрела в голубые – или фиалковые? – глаза нового знакомого.

– Чудо как идет. Но ваша суть – иная…

– Вы так хорошо распознаете женскую суть? – не отрывая от него глаз, спросила Шурочка.

Николай Кардаков засмеялся, сложил руки на груди и покачал головой.

– Я распознаю безошибочно только суть женщин-фиалок, – с некоторой бравадой заявил он.

– Гм, – пробормотала Шурочка. – Вы, стало быть, разводитель… распознаватель… цветов? Фу, простите, я знаю это слово лучше по-английски, чем по-русски. Вы цветовод – вот что я хотела спросить. Это так на самом деле?

– Да, по своей сути. Но… – он вздохнул, – как редко мы позволяем нашей сути проявиться в обыденной жизни. Мы как будто играем в игру с самими собой – делаем не то, что хотим, живем не той жизнью, для которой предназначены.

– Вот как? – Это признание не столько заинтересовало ее, сколько насторожило. – Неужели вы не можете себе позволить заниматься фиалками, если вам интересно?

– А разве вы можете? – Он испытующе смотрел на ее разгоряченное лицо. – Делать то, что хотите на самом деле?

Чего Шурочка так и не смогла с собой поделать ни в России, ни в Англии, так это не краснеть лицом. Слишком близко к поверхности кожи расположены кровеносные сосуды, заключила она, изучая медицину, потому перестала с собой бороться. Многие находят это неприятное для нее свойство очаровательным, видят особенную прелесть, а то и подтверждение невинности натуры.

Похоже, новый знакомый тоже расценил алость ее щек похожим образом. Он покровительственно улыбнулся и сказал:

– Не смущайтесь, прошу вас.

– Вы не правы. Я делаю только то, что сама хочу, – заявила Шурочка, не обращая внимания на его призыв.

– Вот как? Вам хочется выйти за меня замуж? – Он сощурился.

– Нет, – ответила Шурочка. – Не хочется.

– Но вам придется…

– Вы так хотите на мне жениться? – прервала она его. – Вам больше не на ком? – Она наклонила голову набок.

– Как и многим на этом свете, милая Шурочка, приходится выбирать… чем жертвовать…

– Ага-а… – протянула она, – вы готовы жениться на мне, потому что вам что-то обещано за это, да? Например… например… – Она впилась в него взглядом, в голове проносились варианты – чего именно мог жаждать этот человек? Ну конечно, если первое, что он сказал… – Вам будет позволено завести оранжерею с фиалками!

Он грациозно поднял руки и беззвучно зааплодировал.

– Браво, браво. Я верно понял – вы не фиалка.

– А поняли, кто я? – спросила Шурочка с любопытством.

– Разумеется. Вы роскошный цветок. Темно-кровавого цвета. Он высокий, очень колючий. Но у него тонкий нежный аромат. Пчелы, осы, шмели радостно устремляются к нему…

Шурочка вскинула брови.

– Не значит ли это, что вы пытаетесь меня… обидеть?

– Вас? Разве я кажусь сумасшедшим? – Он вытянул перед собой руки ладонями вверх. – Я бы уколол себе руки в кровь, если бы посмел…

– Но вы нарисовали цветок, который называется в обыденной жизни чертополохом.

Он засмеялся весело. Его глаза смотрели на нее с обожанием.

– Это вульгарное название, народное. На самом деле он называется… – Николай произнес латинское название цветка, которое Шурочка в ту же минуту забыла. – Знаете ли вы, что это был любимый цветок амазонок? Я уверен, они – ваши истинные предшественницы…

– Похоже, вы успели поговорить обо мне с дядей, – фыркнула Шурочка.

– Нет, с сестрой, – признался он. – Она нарисовала ваш портрет…

– Но она никогда не видела меня.

– Со слов вашего дяди.

– А для чего им было говорить обо мне? – запальчиво спросила Шурочка.

– Но о чем-то надо разговаривать во время свиданий, – с досадой бросил он.

– Свиданий! Так вы про это знаете!

– Можно подумать, что вы нет.

– Клянусь, нет. До недавнего времени, – Шурочка так искренне трясла головой, что он поморщился.

– Ну да, и не догадывались…

– Догадывалась, но не более чем о том, что вы не в моем вкусе, а я не в вашем.

– Должен признаться, вы, Александра, производите на меня двойственное впечатление. – Он поправил букетик в петлице. Конечно, он составлен из крошечных фиалок. Он вообще походил на лондонского денди, но исполненного в московском варианте, определила Шурочка.

Денди никогда ей не нравились своей экстравагантностью и цинизмом. Они казались ей ненатуральными и напыщенными.

На Николае фрак, который английская мода канонизировала. До того его надевали для верховой езды. Грубый и спортивный, он воспринимался как национально английский.

Была еще одна деталь в его облике – очки. Шурочка знала, что они для денди нечто особенное. Дядя рассказывал, что их носили щеголи в давние времена, они были модной деталью туалета. Оказывается, смотреть через очки было дерзостью. Особенно младшим на старших – какая наглость! Так по крайней мере было в России в начале прошлого века. Об этом рассказывал ей дядя, а ему его отец.

– Вот почему, – смеялся он, – в те времена было столько красавиц. Все женщины – одна другой лучше, когда без очков.

Шурочка не заметила в новом знакомом того, что обязательно для денди – некоторой разочарованности в жизни.

– Я нашел свою девушку, – говорил он, и в его голосе она слышала радость, – она фиалка. Понимаете? С другой я просто не смогу жить.

Шурочка молчала. Как удачно…

– Разумеется, если подойти к вопросу практически, возможно заключить брак нам с вами. Но жить станем отдельно. Все, что получим от наших родственников, которые затеяли эту игру, поделим и разъедемся. По разным странам. Насколько мне известно, вы англоманка.

– Да, я училась там. В Бате.

– Слышал. Город знаменит римскими развалинами.

– Вы любите путешествовать?

– А как вы думаете? Моя любовь к фиалкам может жить без путешествий? Они растут и в России, но я хочу узумбарские фиалки брать там, где они родились, – в Узумбару.

– Узумбару… – Она пожала плечами. Что-то такое мелькало на глобусе в дядюшкином кабинете.

– А как вы хотели бы провести свою жизнь?

– У меня есть человек, за которого я выйду замуж, – объявила Шурочка.

– Этот человек не я, – сказал он полувопросительно-полуутвердительно.

– Нет. Мы, я бы сказала, обручились с детства и не можем нарушить клятву.

– Он где сейчас, я могу узнать?

– Он в алтайской тайге.

– Ох, там растут редкостные фиалки. Вы можете попросить его привезти мне экземпляр?

– Если они растут на золоте, которое он найдет, то непременно, – засмеялась она.

– Ага-а… Он поехал на поиски Клондайка. Он жаждет вас озолотить. Неглупо. Тогда вам не нужен никакой выгодный брак. Даже если ваш дядюшка не даст вам ничего, но отпустит из дома… гм… – он окинул ее взглядом, – нагой. – Она фыркнула. – А если он не найдет золота? Что тогда?

– Он найдет, – сказала Шурочка.

– Что ж, в вас твердость не фиалки, нет. – Он умолк, она тоже не произносила ни слова, а он продолжил: – На всякий случай, чтобы вы знали еще и это. Самые популярные фиалки – виола трехцветная. Они растут в диком виде в России, в западной части, и Европе. Такую мне не нужно. Фиалку рогатую я вывез из Пиренеев. Фиалку душистую – из Крыма. У меня есть парник – прелестный домик для фиалок. Но я хочу большой, настоящий. Чтобы высевать семена в парник. Поливать через ситечко. У меня есть серебряное, как известно, серебро полезно…

– Я подарю вам золотое, – перебила его Шурочка. – Когда Алеша найдет жилу.

– Ваша уверенность меня интригует, – признался Николай. – Возможно, на самом деле своей искренней верой вы нашлете на него удачу. – Он снова умолк. – Больше всего мне нравится пикировка. Это прекрасно, когда ты сам делаешь выбор – кого оставить рядом с кем-то, а кого-то убрать.

Шурочка вскинула брови. Странное дело, он не показался ей таким зависимым от чужой воли. Или… или она что-то не заметила? Сестра, вероятно, давит на него, подчиняет. И этот его костюм, снятый с плеча денди. Он тоже признак желания подчиниться чужой воле.

Шурочка почувствовала жалость к нему. Но… она не станет ему объяснять ничего. Когда человека жаль, лучше не говорить ему об этом. Потому что он не переменится, а тебя невзлюбит.

– Надеюсь, вы навестите меня. Вы увидите, что моя комната полна фиалок даже зимой. Сенполии, или узумбарские, я размещаю возле западных и восточных окон. А если их медленно поворачивать, то розетка цветка будет в центре, а листья, ровные и крупные, округ нее. У меня не бывает однобоких растений.

– Вы любите гармонию, – уточнила Шурочка.

– Да, и должен сказать, я вижу ее в вас. Хотя вы не фиалка.

– Если у вас хорошо растут цветы, значит, вы… хороший человек, – сказала она. – Так говорят.

– Благодарю вас. Я польщен, что именно вы сказали то, что я знаю сам. Да, я добр к цветам. Они одаривают меня в ответ крупными цветами и чистыми красками. Таких нет ни у кого. Так что же, ваш окончательный ответ?

– Я поеду за ним, – сказала она. – За Алексеем.

– Как декабристка?

– А хотя бы. Вы сами знаете, что те, за кем поехали их женщины, остались счастливы.

– Ну это как посмотреть… Однако вы высокого о себе мнения.

– Послушайте, мне кажется, мы с вами можем договориться.

– Согласен. Более того, если я чем-то могу помочь вам в вашем экстравагантном желании, я готов.

Шурочка поморщилась, не зная, решиться ли ей сейчас спросить… Конечно, у нее нет времени искать новый случай.

– Я знаю, что вы закончили курс в Московском университете.

– Выдержал магистерский экзамен, – уточнил он.

– У вас есть друзья, которые знают химию?

– Вы хотите сварить что-то… особенное? Чтобы напоить дядю и сбежать…

Она засмеялась.

– Вовсе нет. Мне нужна консультация. О золоте.

– Ах, мне жаль, я бы мог, но я знаю только одно – как тратить золотые рубли, как дарить любимой женщине золотые штучки…

– Я о другом. О самородном золоте. Мне интересно узнать, в каком виде… на что будет похоже золото, которое найдет Алеша.

– Вы хотите расспросить о золотой породе? – уточнил он.

– Да. Мне нужен ученый, который знает, как оно… вызревает. Какие примеси, какие сопутствуют жиле камни…

– Извольте. Мой друг поможет вам. Мы виделись с ним не далее как в Татьянин день. И крепко погуляли.

– Сидели в трактире. – Она фыркнула. – Я знаю, как это бывает у студентов Московского университета двенадцатого января.

– Да. А как у вас там, в Лондоне?

– Не так.

– Хорошо, я сведу вас. Он снимает в лаборатории стол с микроскопом за деньги.

– Я хочу скорее. – Она барабанила пальцами по столу.

– Вижу. Вы нетерпеливы, не фиалка.

– Вы это уже говорили.

– Ах, Шурочка, я стараюсь себя убедить, что вы не та, кто мне нужен. Хотя в последние минуты начинаю склоняться… – Он улыбнулся. – А вдруг мое мнение изменится? И я стану увлекаться не фиалками…

– А чертополохом? – Шурочка засмеялась.

Он тоже.

Потом сказал:

– Мы можем заключить с вами сделку, полезную для обоих? – Она слушала, не перебивая. – Не станем говорить – ни вы дяде, ни я сестре, – что мы не согласны на союз. – Шурочка кивнула. – Признаюсь вам, сестра дает мне деньги на оранжерею. Я сказал, что хочу поразить свою молодую жену талантами цветовода. Поэтому заказал теплицу во Франции и должен внести очередной взнос…

– Хорошо, – сказала Шурочка.

На самом деле, кроме оранжереи, Николай собирался потратить деньги на подарок своей любимой Фиалке. Он придумал настолько тонкий, настолько изысканный и говорящий подарок, что ему не терпелось забрать его у мастера и поскорее вручить его своей даме.

– Тсс… Они идут, – прошептал Николай.

Дядюшка и Елизавета Степановна оживленно беседовали, направляясь к юной паре. Кардакова одета в темно-синее с белым платье, ее волосы забраны вверх по последней моде, а из ушей струятся рубиновые нити.

Что ж, ее юность миновала, вынесла приговор Шурочка. Но все еще хороша. Стройна, спина прямая. Нога великовата – как дядюшка выносит ее разлапистость? Наверное, стиснув зубы, подумала она.

На купчиху она не слишком похожа. Ее трудно вообразить «с головкой» – повязкой на голове из яркого шелка, которую носят замужние купчихи, мещанки и крестьянки. Разве что… Когда она повернулась в профиль, Шурочка заметила – стройность шеи не та. Словно Кардакова и ее предки носили ярмо и смотрели в землю. Ей тут же вспомнилось, что купчихи пьют листовку – водку, настоянную на смородиновом листе. Могла бы она… или она предпочтет мальвазию?

– Как вам исполнитель? – спросил Михаил Александрович.

– Замечательно, – быстро сказала Шурочка. – Он виртуоз.

– Вот и Елизавета Степановна так же считает. Но по мне – слишком… гм… сладко.

– Согласен, – поддержал его Николай.

– Что ж, мужчины всех и вся видят по-своему, – подала голос Елизавета Степановна. Он был низкий, с хрипотцой. Как будто она часто отдавала команды на морозе.

Так вот от этого – от прошлого – она намерена избавить род? Сделать ему прививку?

Они вернулись в зал. Финал концерта был еще лучше начала и середины – сошлись они в едином мнении. А после концерта направились закусить в одно милое заведение близ Кремля. Есть пирожные.

Шурочка удивила дядю.

– Послушай, я заметил, что ты съела втрое больше, чем обычно, – заметил он, когда они остались вдвоем. Кардаковы довезли их до самых ворот.

– Правда? – Шурочка остановилась. И только сейчас почувствовала чрезмерную сладость во рту.

– Ты о чем-то думала очень важном, если не заметила, сколько съела пирожных, – засмеялся дядя.

Он был доволен сегодняшним выходом и удачно проведенным знакомством.

Что ж, дядя прав. Она думала кое о чем. Если найдет человека, который все знает о золоте, то она должна показать ему то, что у нее есть.

Но… есть ли?

Она повела плечами.

– Зябко? – спросил дядя. – Ничего не попишешь. – Он помолчал, потом повернулся к Шурочке. – Ты готова поехать проведать имение?

– Вы говорите правду? Хоть сейчас.

– Нет уж, сейчас мы приедем домой, выспимся, а утром я велю подать лошадей…