Звезда заводской многотиражки 4

Глава восьмая Так всегда бывает, когда отвлекаешься

Фух. Чуть-чуть бы правее, и я бы…Да ладно, можно подумать, я никогда раньше не падал, поскользнувшись.

Хотя как раз в такие моменты и понимаешь адреналиновых наркоманов — такой взрыв радости, что обошлось всего-то ударенным локтем, хотя при другом раскладе я бы сейчас лежал на полу больничного туалета с расколотым как перезревший арбуз черепом. Воображение в такие моменты очень живое, да! Вариант, что у меня просто была бы шишка и небольшой сотряс, в голову не приходит.

— Эй! — раздался голос бабушки. — Кто здесь?!

И меня накрыло второй волной облегчения.

Я осторожно преодолел скользкий участок и вошел в «туалетное» помещение. Тоже стандартное — скучный кафель от пола до потолка, окно с закрашенным стеклом, и несколько дверей в кабинки. В ручку одной из которых просунута швабра.

— Наталья Ивановна, это вы? — на всякий случай спросил я и принялся ворочать деревянное устройство для мытья пола. — Почему вы не звали на помощь?

— Да как же не звала-то? — возмутилась она и подергала дверь изнутри. — Охрипла даже орать! Но эта сучка наверное дверь внутреннюю закрыла, и никто меня не услышал.

Чертова швабра… Да как Аня умудрилась так ее просунуть, что хрен вытащишь? Легче вместе с ручкой оторвать…

Так, Жан Михалыч, спокойно! Без нервов. Не спешить, не суетиться. Жизни Натальи Ивановны уже ничего не угрожает…

Дверь наконец открылась. Моя бабушка вылетела из кабинки, оттерев меня плечом и рванула к выходу со словами.

— А ну-ка где там эта дрянь!

— Осторожно! — попытался предостеречь Наталью Ивановну я, но она проскочила скользкий участок, даже не заметив. Со стороны окна было видно, что пол и в самом деле поблескивает. И кое-где в стыках плиток застряли белые комочки. Ну точно, если взять с раковины кусок мыла и натереть им пол, это будет как раз как-то так и выглядеть.

Я рванул вслед за бабушкой, которая уже выскочила в коридор. Ее каблуки грохотали так, будто она вознамерилась проломить пол несчастной больницы.

— Куда она делась? — Наталья Ивановна остановилась возле поста медсестры.

Не было ни милиции, ни Ани. Пузан в майке-алкоголичке сидел перед дверью процедурной. Рядом с дедом в полосатой пижаме. Бабуля-божий одуванчик ковыляла по коридору, передвигая впереди себя табуретку.

— Куда они ушли? — спросил я, догоняя Наталью Ивановну.

— Кто? — медсестра уставилась на меня.

— Милиция, — уточнил я. — И девушка.

— Вы что, не видите, что я на посту? — раздраженно спросила она. — За дверь вышли, дальше я не следила. Может, вниз пошли, а может на крышу.

— А что с Прохором Ивановичем? — спросил я. — Можно к нему?

— Посещения с семнадцати ноль-ноль, — отчеканила медсестра. — Молодой человек, а почему вы вообще в отделении? Вы новый санитар?

Понятия не имею, что сказала или сделала Аня, что милиция так быстро свернула свои дела. Хотя… Сделать-то можно многое. Можно сослаться на важное знакомство, например. Или дать взятку. Или…

На этом мысль оборвалась. Я натянул пальто и повернулся к бабушке.

— Наталья Ивановна, вы уж извините, — я развел руками. — Я вообще не хотел вас втягивать во что-то подобное…

— Вот ты лучше помолчи! — категорично отрезала бабушка. — Извиняется он еще! Я может и вздорная женщина, но добро помнить умею. Жанчик мне про тебя все рассказал. Что если бы не ты, то я бы так и пускала слюни в закорской психушке. И перстень мой вернул. Так что нечего тут извиняться!

Говорила бабушка возмущенным тоном, но глаза ее были теплыми. Благодарными.

И так хорошо стало на душе, что я расплылся в улыбке. Поддался порыву и быстро обнял Наталью Ивановну. Ноздри защекотал памятный с детства запах. Смесь какого-то шампуня, духов и чего-то еще. Чего-то домашнего, уютного. Будто запах старого шерстяного пледа или…

— Ну-ну, — бабушка похлопала меня по спине. — Давай уже, шагай! А то мне и так влетит, что меня на рабочем месте нет уже сколько…

— Хорошо отдохнул? — холодно спросил меня ЭсЭс, как только я вошел утром в редакцию. — Сил набрался?

— Доброе утро, Сергей Семенович, — широко улыбнулся я. — Спасибо, отдохнул отлично. Справку в отдел кадров уже занес.

— Вот ваш список заданий на эту неделю, — сказал он, подвинув к краю стола листочек с напечатанным на машинке списком. — Потрудитесь ознакомиться и поставить подпись. Эдуард, вы сделали пометку в журнале учета рабочего времени?

— Да, Сергей Семенович, — отозвался со своего места Эдик.

Черт, каждый раз, когда кто-то из знакомых разительно меняет внешность, я стараюсь поменьше на этого человека смотреть. Как-то привык я к Эдику в ярких рубашках и с патлами. И этого нового Эдика, с полубоксом и в сером костюме воспринимать отказывался. А если в его сторону не смотреть, а только слушать его голос, можно и дальше думать, что он остался таким же, как раньше.

Я сел на свое место и пробежался глазами по списку. Ну да, конечно. Решение съезда партии, наказы рабочим, фельетон о соблюдении правил техники безопасности на рабочем месте. И рядом с каждым пунктом — инициалы.

— А где моя рубрика? — спросил я.

— Ах да… — змеиный взгляд ЭсЭса уставился на меня. — Следующий номер целиком и полностью посвящен дисциплине и порядку. А в дальнейшем… Я осведомился о вашем деле. Не сказал бы, что парторг от нее в восторге. Так что мы еще посмотрим…

Я набрал в грудь воздуха, чтобы возразить. Но выдохнул.

Так. Он сволочь, это понятно. Очень хочется как-то вывести его из равновесия, заставить орать, брызгать слюной и все такое. Но нужно мне совсем не это. Нужно, чтобы этого урода выперли из газеты по какой-нибудь причине. По любой. Так что никаких пререканий.

С невозмутимым видом я поднялся и снял с полки толстую подшивку «Новокиневского шинника» за прошлый год. Открыл на середине, вытянул из пачки лист писчей бумаги и с деловитым видом склонился над всем этим добром.

Открылась дверь, вошла Даша.

— Доброе утро, — тусклым голосом сказала она. Сняла пальто, убрала его в шкаф. И, опустив глаза, прокралась на свое место. Мы пришли сегодня вместе, ночевала-то она у меня. Но от проходной разошлись в разные стороны. Я в отдел кадров, отдать свои бумаги на отгул, а она забежала в бухгалтерию, поболтать перед началом рабочего дня. Благо, время было еще.

Даша выглядела бледной, и лицо ее было похоже на маску из-за толстого слоя тонального крема. Но кроме него из косметики ничего не было. Сегодня ей тоже предстояло провести день, не выходя из редакции. Потому как вид ее все еще неподобающ для общения.

Я вздохнул и снова склонился над листочком.

Значит так… Пишем докладную записку… А, нет. Лучше объяснительную. Я, Иван Мельников, приношу свои извинения директору завода, профкому, парткому и киноакадемии… Что там дальше? Рубрика, посвященная семейному благополучию работников, не вышла в этом номере, потому что наш новый главный редактор — тупой урод. Нет, так писать, конечно же, нельзя.

Счел более необходимым заострить внимание на соблюдении трудовой дисциплины. И поскольку я всегда соблюдаю субординацию…

Так.

Пожалуй, надо еще кое-что сделать…

Я посмотрел на список своих заданий. С ними можно было особенно не спешить, я это все левой задней пяткой напишу за пару часов максимум. Даже если буду пьяный и связанный.

Но надо как-то улучить момент, чтобы пообщаться с Нонной, например. И в отделе кадров пожаловаться, что рубрику с письмами и советами собрались закрывать. Я бросил взгляд на Дашу, потом на ЭсЭса. Даша что-то старательно писала. Сосредоточенно. Судя по выражению ее лица, это был не дайджест «по следам заводских партсобраний прошлых лет»…

День тянулся жутко медленно. ЭсЭс сидел на своем стуле, как приколоченный, никаких разговоров при нем вести не хотелось, стрелки часов будто застыли на одном месте. К обеду я выполнил все задания из списка, но класть их на стол редактору не спешил. Просто сидел и рисовал в блокноте разные ножики. С шипами, узорами и прочими декоративными элементами. Наслаждался, можно сказать, своим художественным даром. И с тоской думал о том, как легко, оказывается, превратить рабочее место мечты в каторгу. Потому что безделье меня утомляло ничуть не меньше, чем активная деятельность, а где-то даже больше.

Перед самым обедом в редакцию пришла Галя. Я встрепенулся, было, думал, что она ко мне. Но она бодро так, строевым шагом практически, прошагала мимо моего стола и встала по стойке смирно перед ЭсЭсом.

— Вот, я тут составила список, который вы просили, — сообщила она и положила на ним перед стол лист бумаги. — И спасибо за ваши рекомендации по мероприятиям, мы обсудили их с ребятами и будем в ближайшее время претворять в жизнь.

— Я рад, что мы нашли общий язык, Галина, — ЭсЭс сказал это с выражением лица питона, только что заглотившего вкусную свежемороженую мышь. — Надеюсь и в дальнейшем на ваше сотрудничество.

— Конечно, Сергей Семегович! — радостно ответила она. Ее рука дернулась, как будто она пыталась вскинуть ее в пионерском салюте.

Она вышла из редакции, на меня даже не взглянув. Я проводил ее задумчивым взглядом и почувствовал укол досады. Вот же черт, стоило чуть-чуть упустить из виду свою комсомольскую активность… Зато Гале, похоже, наш новый редактор пришелся по душе. Можно приносить рапорты и получать за это сахарок. Не то, что с Антониной Иосифовной, ироничной и как будто не от мира сего.

Я заметил, что пальцы правой руки сжались в кулак. Злюсь. Лочгично. Надо возвращать утраченные позиции, а для этого требуется некоторая свобода передвижений. Которой у меня сейчас по техническим причинам нет… Хотя…

Я снова потянул из пачки лист писчей бумаги. Говорить я не могу, зато могу писать. А значит…

Я вернул на место подшивку прошлогодней газеты и взял оттуда том за семьдесят седьмой. Случайным образом. Нужны были примеры. Примеры задорных и звонких заводских комсомольских мероприятий, про которые газета писала раньше.

Не знаю уж, как это работает, но почему-то по подшивкам старой прессы всегда создается впечатление, что раньше все было веселее, активнее и круче. Трава зеленее, небо голубее, активисты активнее… Так что сейчас надо включить весь свой креатив и сочинить злободневное и актуальное мероприятие, проект которого и внести на рассмотрение заседания комитета комсомола…

— Иван, ты обедать идешь? — голос Даши над моим плечом вырвал меня из изучения разнообразных «судов над прогульщиками», «международных прений» и «битв за выполнение плана». Я вернулся в реальность и осмотрелся. Надо же, я пропустил момент, когда ЭсЭс встал и вышел. В редакции остались только мы трое.

— Эдик, я все хотел тебя спросить… — я захлопнул подшивку. От старых страниц газеты в солнечном луче разлетелись невесомые пылинки. — Как он тебя убедил постричься?

— Сказал, что уволит, если я этого не сделаю, — буркнул Эдик и насупился. — Дарье проще, уволят отсюда — уйдет в «Молодежку». А меня не возьмут, потому что…

— Ничего себе, проще! — возмутилась Даша.

— Извини, — грустно сказал Эдик.

— Да ладно… — Даша вздохнула. — Если так и дальше пойдет, я сама через неделю захочу уволиться.

— А почему тебя не возьмут м «Молодежку»? — спросил я.

— Нипочму, — огрызнулся Эдик. Ясно. Дальше можно не расспрашивать. Где-то накосорезил наш Эдичка, судя по лицу, дело явно на личном конфликте замешано.

— Ладно, вы пока идите в столовку, я забегу в бухгалтерию и вас догоню, — сказал я и хлопнул Эдика по плечу. Все еще стараясь смотреть в сторону, чтобы не видеть его стриженую голову и костюм.

Антонина Иосифовна сидела за самым дальним столиком. Перед ней лежала развернутая газета, стояла чашка с недопитым чаем и блюдце с надкусанной «корзиночкой». Выглядела она не очень хорошо. Под глазами — темные тени, будто она или мало спала, или много плакала, а скорее всего и то, и другое.

— Добрый вечер, Антонина Иосифовна, — сказал я, усаживаясь напротив нее. — Я надеялся, что приду раньше вас.

— Ничего, — бледные губы бывшей главной редакторши дрогнули, обозначив улыбку. — Я пришла заранее. Все равно было нечем себя занять.

Хотелось сразу же насесть на нее с расспросами, о том, что случилось. Но я прикусил язык. Невежливо. По ее виду и так понятно, что ничего хорошего.

Так что я начал с того, что сходил к раздаче, заказал себе бутерброд с котлетой и салат винегрет. Я все-таки был после работы, обед уже давно переварился, так что это был мой ужин. Подумав, взял еще стакан томатного сока. Чай в кулинарии очень часто делали сразу сладким, а кофе… ну да, кофе — это вообще моя главная пока что боль в Советском Союзе.

Местом нашего рандеву Антонина выбрала крохотную кулинарию без названия, которая приютилась на углу Юго-Западной и Гагарина. В совсем уже недалеком будущем место станет в каком-то смысле культовым. В восемьдесят пятом в нем сделают ремонт и повесят вывеску «Элегия». Но дизайнер так поиграет со шрифтами и оформлением, что даже самые пуритански настроенные личности будут видеть на вывеске отчетливые очертания женской груди. Типа того, который рисуют на заборе охваченные пубертатным спермотоксикозом подростки. Так что неофициально кафе получит народное название «Сиськи» и станет местом паломничества всяких контркультурных элементов. И в гремящие девяностые этот бар въедет уже вполне состоявшимся злачным местом.

Но сейчас тут было бедненько и скучненько. Шесть столиков, прилавок с готовой едой, прилавок с пирожными и тортиками, конусы с соками, упитанная дама в белой короне-колпаке и переднике. Не знаю уж, что за магия такая была у этого места, но по какой-то неведомой причине после окончания рабочего дня здесь не выстроилась очередь, длиной в километр. Да и вообще почти никого не было. Кроме нас с Антониной, только один благообразный дядечка. По виду не то инженер, не то школьный учитель физики. Он тоже читал газету и прихлебывал чай.

— Интересно как-то получается, — сказал я, чтобы прервать подзатянувшееся молчание. — Здесь всего в трех кварталах есть еще одна кулинария. Так вот там сейчас наверняка куликовская битва пополам с ледовым побоищем. А здесь пусто. Чудеса!

— Никаких чудес, — губы Антонины снова дрогнули, как будто она хотела улыбнуться, но передумала. — Так всегда случается с местам, в которых происходит что-то плохое.

— Здесь кого-то убили? — заинтересовался я.

— Не настолько плохое… — медленно проговорила бывшая редакторша. — Несколько человек из этого района попали в инфекционку с дизентерией. Санэпидемстанция устроила проверку, виновных наказали.

— А газеты про это писали? — спросил я.

— Нет, конечно, — теперь Антонина Иосифовна усмехнулась уже по-настоящему. — Зачем лишний раз тревожить покой, когда нарушение уже устранено, а места уволенных уже заняты другими…

— И откуда же люди об этом узнали? — спросил я.

— Такое разве скроешь, — Антонина Иосифовна пожала плечами и взяла с тарелки свое недоеденное пирожное. Я хотел спросить, не боится ли она, владея такой информацией, здесь питаться. Потому что мне, например, срочно захотелось отложить свой бутерброд. И салат тоже, на всякий случай. Дизентерия — это, прямо скажем, крайне сомнительное удовольствие…

Но было не похоже, что ее как-то волновала судьба тех, кто попал в инфекционную больницу после посещения этого заведения. Я посмотрел, как она деликатно откусила от своего пирожного. Блин, ну вот как люди это делают, а?! Каждый раз, когда я пытаюсь есть корзиночку, песочное основание обязательно начинает крошиться, а крем лезет чуть ли не в нос. Будто всем остальным продают нормальные корзиночки, а мне — испорченные. Специально, чтобы я усыпал все вокруг крошками и уляпался кремом до ушей…

— Иван, давайте уже перейдем к делу, да? — сказала Антонина и посмотрела на меня своими прозрачными светлыми глазами. — Вы же не просто так хотели со мной встретиться, да?