Звездные войны

Глава 17

Обесточенные диски-лампы кольцами призрачно-серого цвета плавали в полумраке. Мерцающую россыпь драгоценных камней Корусканта рассекала ударом ножа тень кресла.

Таким был кабинет Верховного канцлера. В кресле сидела иная тень: черная, бесформенная и непроницаемая, столь глубокая, что выкачивала свет из всего пространства кабинета. И из города. И планеты. И Галактики.

Тень ждала. Она обещала мальчику ждать. Она собиралась выполнить обещание. Ради разнообразия.

Ночь опустилась на Храм.

На расположенную на крыше посадочную площадку узким желтым прямоугольником упал свет из внешнего шлюза.

— Я бы чувствовал себя лучше, будь здесь Йода, — говорил магистр-наутилоид, высокий и широкоплечий; его лишенные волос головные щупальца были подвязаны полосками тисненной кожи. — Или если бы Кеноби. На Орд Цестус мы с Оби-Ваном…

— Йода застрял на Кашиийке, а Кеноби улетел на Утапау. Повелитель тьмы проявил себя, и мы не осмелились медлить. Не думайте о если, мастер Фисто, эта обязанность легла на нас. Нас достаточно, — ответил ему магистр-иктотчи, более низкий и худощавый, чем первый рыцарь.

С его лба к подбородку, изгибаясь, сходили два длинных рога. Один недавно был ампутирован после повреждения в битве несколько месяцев назад. Бакта ускорила регенерацию, и некогда укороченный рог сейчас ничем не отличался от здорового.

— Нас достаточно, — повторил иктотчи. — Иного не дано.

— Угомонитесь, — сказал третий магистр, забрак.

Меж венца костяных выступов на его голове собралась влага, напоминающая пот. Забрак указал на двери в Храм.

— Винду идет.

Из низко клубящихся туч сыпанул мелкий дождь. Темнокожий магистр шел низко опустив обритую голову и спрятав руки в рукава.

— Мастер Ти и привратник Журокк справятся с защитой Храма, — произнес он, приблизившись к остальным. — Мы отключили все навигационные маяки и сигнальные огни, вооружили старших па-даванов, а все двери загерметизированы и заперты кодами.

Он скользнул взглядом по магистрам.

— Время идти.

— А Скайуокер? — забрак наклонил голову набок, как будто прислушивался к далекому возбуждению в Силе. — Что с Избранным?

— Я послал его в зал Совета. — Мейс Винду посмотрел наверх, на Башню Совета, прищурившись от дождинок. — До нашего возвращения.

Затем вынул руки из рукавов. В одной он сжимал лазерный меч.

— Он выполнил свой долг, мастера. Теперь мы выполним свой.

Он прошел между ними к челноку.

Остальные магистры многозначительно помолчали, затем Аген Колар кивнул своим мыслям и поднялся по трапу. Саэссие Тийн потрепал себя за отросший рог и последовал за ним.

— А я все равно чувствовал бы себя лучше, если бы Йода был здесь,упрямо пробормотал Кит Фисто и пошел следом.

Как только люк за ними закрылся, Храм опять стал частью ночи.

В зале Совета Анакин Скайуокер в одиночку сражался с драконом.

И проигрывал битву.

Он вслепую, натыкаясь на кресла, мерил шагами пространство. Он не ощущал потоков Великой силы вокруг себя, не чувствовал эха присутствия магистров в этих древних креслах.

Он не подозревал, что во вселенной так много боли.

С физической болью он справился бы и без специальных техник; он всегда был крепким и выносливым. В четыре года он мог выдержать любые побои от Уотто и не пикнуть.

Ничто не подготовило его к сегодняшнему.

Ему хотелось голыми руками вырвать из собственной груди сердце.

— Что я наделал? — вопрос начинался низким стоном и перерастал в вой, которого он не мог удержать. — Что я наделал?

Ответ был: он выполнил свой долг.

А теперь не мог понять — зачем.

Когда я умру, сказал Палпатин так тепло, так задумчиво, мои знания умрут вместе со мной…

Куда бы он ни смотрел, он видел лицо женщины, которую любил больше жизни, женщины, ради которой пропускал сквозь себя всю любовь, существующую в Галактике, во вселенной.

Ему было все равно, что она совершила. Ему было плевать на заговоры, интриги и секретные пакты. Предательство сейчас ничего не значило для него. Та женщина была всем, что он любил, и он видел, как она умирала.

Агония каким-то образом превратилась в невидимую ладонь, которая протянулась сквозь Великую силу, ладонь, которая отыскала ту женщину на расстоянии, вдалеке, одну в темноте, в своей спальне, ладонь, которая ощутила мягкую шелковистость ее кожи и гладкие кудри волос, ладонь, которая растворилась в чистой энергии, в не запятнанном чувстве. И теперь Анакин ощущал ее, по-настоящему осязал в паутине Великой силы, как будто та женщина тоже была своего рода джедаем. И более того: он чувствовал связь, единение, глубже и интимнее, чем когда-либо в жизни, даже с Оби-Ваном такого не было. На вечное мгновение он растворился в ней, стал ударами ее сердца, движением ее губ, словами, которые она произносила так, будто возносила молитву звездам…

Я люблю тебя, Анакин. Я твоя в жизни и смерти, куда бы ты ни пошел, что бы ни делал, мы всегда будем едины. Не сомневайся во мне, моя любовь. Я твоя.

… и ее чистотой, ее страстью, истиной ее любви, что текла сквозь нее, и каждый его атом кричал Великой силе: «Как я могу допустить ее смерть?»

Великая сила не отвечала.

Зато у дракона нашелся ответ.

Все умирает, Анакин Скайуокер. Даже звезды сгорают.

И ни мудрость Йоды, ни наставления Оби-Вана, ни один осколок известного знания не приходил на ум, сколько Анакин не старался. Нечем было заткнуть глотку дракону.

Но ответ существовал; он слышал его той, другой, ночью.

Обладая такими знаниями, поддерживать жизнь в том, кто уже жив, пустяк, ты не согласен?

Анакин остановился. Агония прекратилась.

Палпатин прав.

Все очень просто.

Нужно только решить, чего ты хочешь.

Ночь Корусканта распространилась на всю Галактику.

Тьма в Великой силе не шла ни в какое сравнение с тенью в кабинете Верховного канцлера. Здесь тень была самой тьмой. Где бы ни существовал клочок мрака, тень отыщет его.

В ночи тень учуяла мальчишеское смятение, и это было хорошо. Тень уловила решительность четырех магистров, приближающихся к Сенату.

И это тоже было хорошо.

Пока храмовый челнок совершал посадку на наружной платформе, тень послала свои мысли глубже в ночь — внутрь гнутого куска неураниума, такого тяжелого, что пришлось переделывать пол кабинета, чтобы не провалился под весом; такого плотного, что наиболее чувствительные индивидуумы, находясь рядом, ощущали, как изгибается вокруг странной скульптуры ткань пространства-времени.

Слой неураниума больше сантиметра уже непроницаем для сканеров, так что при доставке абстрактной скульптуры в кабинет стандартная процедура ничего не дала. Хотя если кому-нибудь пришло в голову воспользоваться мощным гравиметрическим детектором, то этот умник выяснил бы, что в одном месте масса скульптуры несколько меньше, чем должна быть по грузовому манифесту, согласно которому данное произведение искусства привезли с планеты Набу вместе личными вещами тогдашнего посла и сенатора. Манифест утверждал, что скульптура цельная.

Манифест лгал. Скульптура не была цельной и не вся состояла из неураниума.

Внутри длинного, напоминающего узкий цилиндр пространства лежало в ожидании и абсолютной темноте одна ценная вещь. Она спала там многие десятилетия во тьме за пределами тьмы.

Она ждала ночи падения Республики.

Тень ощутила, как магистры Ордена решительно шагают по играющей эхом обширной пустоте сводчатых коридоров. Тень слышала барабанную дробь их каблуков по алдераанскому мрамору.

Тьма нашептывала о форме, ощущениях и самых интимных переживаниях вещи, дремлющей внутри скульптуры.

Неураниум стал теплее.

Маленькое круглое пятнышко, меньше колечка из указательного и большого пальцев человеческого ребенка, обрело цвет запекшейся крови.

Свежей крови.

Открытого пламени

И вдруг из металла вырвалось копье алой энергии, раскрасившей кабинет в цвет звезд, если смотреть на них сквозь дым горящих планет.

Луч удлиняется, затем алый клинок исчезает, и выскользнувшая из темноты вещь ныряет в мягкий сумрак широкого рукава.

Когда колебания Великой силы разгоняют Красные плащи за дверями кабинета, тень делает слабый жест, и загораются лампы-диски. Еще один «силовой» вскрик распахивает внешнюю дверь в кабинет. Когда джедаи врываются внутрь, последняя вспышка желаний запускает спрятанное под столешницей из эбонита записывающее устройства.

Только звук.

— О, мастер Винду! — произносит тень. — Какой приятный сюрприз.

Шаак Ти почувствовала его приближение до того, как увидела. Чувствительные к инфра- и ультразвукам пустоты в высоких изогнутых выростах на ее голове выдали ощущение сродни осязанию: текстура приближающихся шагов была шероховатой, как старый кошель. Когда гость завернул за угол, его дыхание напомнило костяные зубцы на голове у забрака.

Выглядел он не лучше, был смертельно бледен даже для человека, а глаза его покраснели.

— Анакин, — тепло произнесла тогрута. Возможно, дружеские слова — именно то, что мальчику нужно; Шаак Ти сомневалась, что Скайуокер дождался их от Мейса Винду.

— Благодарю тебя за все, что ты совершил. Орден в долгу перед тобой, как и вся Галактика.

— Уйди с дороги, Шаак Ти.

Он пошатывался, но в голосе не было дрожи: он был глубже и ниже, чем помнила мастер Ти, более взрослый и властный. Такого она раньше не слышала.

И факт, что Скайуокер отказался обратиться к ней мастер, не ускользнул от Шаак Ти.

Она протянула ладонь, пропуская успокоительные потоки Силы.

— Храм закрыт, Анакин. Дверь на кодовом замке.

— И ты загораживаешь панель.

Шаак Ти шагнула в сторону, пропуская Анакина к панели. У нее не было причин держать мальчика внутри против его воли. Скайуокер торопливо набрал шифр.

— Если Палпатин захочет нанести ответный удар, — здраво произнесла тогрута, — разве не должен ты быть здесь, чтобы помочь нам обороняться?

— Я — Избранный. Мое место — там, — мальчик хрипло дышал и выглядел так, будто ему стало хуже. — Мне надо быть там. Таково пророчество, верно? Мне надо быть там…

— Зачем, Анакин? Магистры — лучшие в Ордене. Чем ты им поможешь?

Дверь открылась.

— Я — Избранный, — повторил Скайуокер. — Пророчество нельзя изменить.