Звонок из прошлого

39

Как всегда, она ждала его, прячась в темноте автобусной остановки. Сердце ее от волнения усиленно билось, слух напряженно улавливал приближение каждого автомобиля. Она уже привыкла ждать его так в течение часа или даже больше, а приближающаяся осень делала ожидание весьма чувствительным: становилось холодно. Полли не обращала на это внимания. Она знала, что, когда он приедет, она моментально будет согрета пожаром их желания. Более того, сегодня ночью ее ожидает редкое наслаждение: они будут спать вместе всю ночь, спать в прямом смысле слова, быть рядом друг с другом во время сна. Обычно это оказывалось невозможным: только от случая к случаю Джек брал увольнительную, и тогда для них наступало лучшее время! В их распоряжении оказывалась целая ночь, которую они проводили в объятиях друг друга.

Когда Джек приедет, Полли знала, он обязательно будет выглядеть угрюмым и усталым. Он всегда опаздывал, был хмур и озабочен. И на это тоже она не обращала внимания. Разумеется, все дело в его работе. Разве можно радоваться, работая в системе массового убийства? И к тому же его плохое настроение очень быстро проходило. Полли сразу же заставляла его улыбаться. Иногда одного взгляда на Полли хватало ему, чтобы его лицо посветлело. Полли даже представить себе не могла, что его плохое настроение объясняется тем, что он всякий раз пытается сказать ей «прощай».

– в отчаянии писал он Гарри после одной из таких ночей. –

Когда Гарри прочитал эти строчки, он бросился к телефону, пытался послать телекс, даже подумывал о том, чтобы взять билет на самолет. Ему хотелось кричать: «Не делай этого! Ты, идиот! Не бросайся любовью, это слишком редкая вещь. Иногда она приходит всего раз в жизни». Но это было бессмысленно. К тому времени, когда Гарри получил письмо Джека, тот уже покинул Полли единственным способом, какой он счел для себя возможным. Резко и безвозвратно. Без единого слова.

Ночь у них получилась замечательная. Полностью и исключительно отданная страсти. Они даже не нашли времени, чтобы поговорить. Иногда в такие вечера они отправлялись ужинать и тогда разговаривали друг с другом обо всем на свете, но в этот последний раз они едва ли сказали друг другу хотя бы одно слово. Джек привез ее в маленький загородный отель, который они себе давно облюбовали, там они зарегистрировались и прямо направились в свою комнату, где немедленно занялись любовью. Небольшие паузы – и они снова трахались, пылко, отчаянно.

Радость Полли вся сконцентрировалась в упоении моментом, но Джек думал совсем о другом, он хотел затрахать ее так, чтобы ей хватило на всю оставшуюся жизнь. Потому что он знал, что сегодня ночью должен ее покинуть. Он знал, когда лежал рядом с ней после близости и прислушивался к ее тихому дыханию, когда она медленно погружалась в сон, что это его последний шанс. Он твердо знал, что его сопротивление более длиться не может. Еще день или два, проведенные в солнечных лучах ее любви, и он пропадет навеки. Вся его карьера, его жизнь, все, что ему дорого. Джек был совершенно уверен, что если не покинет ее на этой неделе, этой самой ночью, то уже не покинет ее никогда. Разумеется, это было трусостью, но если бы он оглянулся назад хоть раз, то уже не смог бы уйти. Он не мог позволить себе совершить подобную ошибку.

Поэтому, вместо того чтобы сказать ей «прощай», он дождался, пока она уснет, а потом молча выбрался из постели, собрал в охапку свои вещи и выскочил в коридор. Там, в темноте, он быстро оделся, спустился по лестнице, расплатился с ночным портье и уехал.

– отвечал он Гарри, когда тот назвал его трусливым козлом. –

Эта деталь поразила даже Гарри, который относил себя к числу альтернативных личностей. В те далекие дни считалось, что хорошие девушки не могут носить кольца в своих сосках.

– Джек пытался оправдаться скорее перед самим собой, нежели перед братом. –

По правде сказать, Джека не очень-то интересовало, видит это Гарри или нет. Он надеялся, что его каким-то образом сможет понять Полли. Она, разумеется, его не поняла, и никогда не смогла понять.

Она помнила все детали своего ужасного пробуждения. Она словно видела себя со стороны: обезумевшая от горя молодая женщина стоит одна в холодной, пустой комнате и сжимает в руках клочок бумаги с одним-единственным словом «Прощай!».

Она помнила темно-коричневый ковер, оранжевое покрывало на кровати, цветочный рисунок на нейлоновых наволочках. Она все еще ясно видела перед собой кружевную салфетку под набором стаканов, выставленных на туалетном столике. И блики солнца на давно выцветших, покрытых пылью сухих цветах, стоящих в вазе на подоконнике. Радиочасы высвечивали время: 88 часов 88 минут. Ее коротенькое летнее платьице и кожаная куртка лежали скомканные на полу, где она их оставила, когда была счастлива. Ее башмаки «Док Мартен» валялись прямо на простыне на кровати, бюстгальтер выглядывал из мусорной корзины, трусики были засунуты за рамку висящего на стене эстампа с изображением охоты на лисицу.

И никаких следов Джека. Такое впечатление, что его тут вообще не было. Прежде чем уйти, Джек даже аккуратно поправил свою подушку. Армейская привычка, закрепленная тысячью инспекционных проверок, не могла выветриться так просто.

Полли, как слепая, оделась и спустилась вниз в регистратуру.

– Извините меня, – спросила она, краснея от смущения, – а тот мужчина, с которым я была… тот американец… вы его видели?

Женщина в регистратуре имела сходство с Оливером Кромвелем и посмотрела на Полли тем же суровым взглядом воинствующего праведника.

– Джентльмен уехал. – Ее голос звучал так, словно в него были подмешаны железные опилки. Она угрожающе скрестила на груди руки, как будто больше не намеревалась терпеть оскверняющее присутствие Полли в своем доме. Даже волосы у этой женщины были жесткими и неумолимыми, уложенными в непроницаемый волнообразный шлем а-ля мадам Тэтчер, который, очевидно, сохранит свою форму, даже если над ним пронесется ураган.

– Он ушел несколько часов тому назад. Он что, с вами даже не попрощался?

В течение всех этих лет Полли так и не могла забыть уничтожающего презрения в голосе этой женщины.

Нет, он с ней не попрощался. Полли стояла перед регистратурой, словно в столбняке, не зная, что сказать или сделать, не в состоянии даже думать. Из глаз ее текли слезы, еще более размывая черную тушь вокруг глаз. Хозяйка отеля неправильно поняла ее.

– Мой счет он оплатил, дорогая, – сказала она.

Полли моментально стало ясно, что имеет в виду женщина. Она думала, что Полли проститутка и ее клиент дал деру не расплатившись.

А что еще могла подумать эта женщина? Когда красивого вида респектабельный молодой джентльмен, явно при деньгах, поздно ночью приезжает в отель и записывает какую-то неопрятно одетую девчонку как свою жену, что же еще тут можно подумать? Девчонку с голыми ногами, с нарисованными черными кругами вокруг глаз и розовой перламутровой помадой на губах? Потом эти двое пошли прямо в постель, обойдясь без того, чтобы заказать себе сэндвичей и не потратив денег в баре. А потом весь дом несколько часов подряд просто вздрагивал от их отвратительного хрюканья и пыхтения. А когда шум наконец утих, то есть когда мужчина, очевидно, натрахался досыта, он спокойно удрал, оставив свою «жену» ни с чем.

– Что-нибудь еще? – спросила женщина, всем своим видом давая понять, что просто жаждет очистить священный воздух своего заведения от вредоносного присутствия Полли.

Полли повернулась, чтобы уйти. Она не могла больше разговаривать с этой женщиной; она вообще на какое-то время потеряла дар речи. Ненормальность того, что с ней случилось, казалась ей непереносимой. Сперва возлюбленная – потом брошенная – теперь презираемая. Пережившая любовный экстаз, потом обезумевшая от боли, а теперь оцепеневшая, и все это в течение нескольких часов. Что же делать – Полли было всего семнадцать лет.

– Между прочим, он заплатил за ваш завтрак, – сказала женщина, обращаясь к спине Полли. – Если хотите, можете позавтракать, но яиц у меня больше не осталось, и вообще – поторопитесь, потому что мне уже пора накрывать ланч.

Никогда еще приглашение поесть не произносилось с меньшим энтузиазмом. Едва ли женщина говорила бы более доброжелательно, если бы вместо сосисок предлагала Полли кусок дерьма.