Фрунзе

НОВОЕ ОРУЖИЕ ДЛЯ НОВОЙ АРМИИ

Потерпевшая поражение в Первой мировой войне Германия была единственной страной, которая хотела сотрудничать с Советской Россией. Если бы в Гражданской войне верх взяли белые, Россия заняла бы место среди держав-победительниц. А советское правительство, не признанное Антантой, не предъявило Германии никаких требований и не участвовало во взимании огромной контрибуции, которая подрывала и без того слабую немецкую экономику. Веймарская Германия и Советская Россия были париями Европы, и это привело их к сближению.

В 1920-х годах внешнюю политику Москвы определяла неуверенность в собственных силах. Боязнь, что новая война может привести к свержению режима (царизм же пал в результате Первой мировой), подталкивала руководство страны к нормализации отношений с соседями. Нарком по иностранным делам Георгий Васильевич Чичерин руководствовался старым принципом поддержания баланса сил, стараясь не допустить чьего-то усиления. Определяя германскую политику Москвы, Чичерин выражался так: «Поддержать слабейшего». Отсюда близкие отношения с Германией. Смертельно боялись коалиций, которые могли быть направлены против СССР.

С санкции Ленина в небольшом городке Рапалло в 1922 году Чичерин подписал сенсационный договор с Германией о взаимном признании и восстановлении дипломатических отношений. В Рапалло обе страны согласились строить отношения как бы с чистого листа, а все спорные вопросы решили самым радикальным образом: отказались от взаимных претензий.

Тайным военным сотрудничеством с Германией ведал нарком внешней торговли Леонид Борисович Красин. Он полагал, что ограничения, наложенные на Германию условиями Версальского мира, заставят немецкую армию искать обходные пути для развития военной техники, и немцы будут платить России, если помочь рейхсверу и позволить ему создавать новые образцы боевой техники на российской территории.

Леонид Красин был полпредом в Англии, затем во Франции и опять в Англии — уже до самой смерти от рака крови (ровесник Ленина, он пережил его всего на два года). Чтобы поддержать авторитет Красина, за ним сохраняли должность наркома внешней торговли. Хотя непонятно, как можно руководить целой отраслью из Парижа или Лондона. Впрочем, среди большевиков в торговых делах он понимал лучше всех.

Еще в сентябре 1921 года Красин и Радек, член ЦК и главный знаток Германии, подписали в Берлине соглашение об образовании совместного «Общества по развитию промышленных предприятий».

Среди тех, кто в Германии занимался внешней политикой, нашлось немало поклонников теснейшего взаимодействия с Россией. Большой штат хорошо подготовленных работников отличал немецкое посольство в Москве от английского и французского, штат которых был весьма ограниченным. Некоторые работники германского посольства происходили из русско-немецких семей. Они являлись сыновьями немецких торговцев и промышленников, которые приехали работать в Россию и здесь женились.

Рейхсвер приступил к созданию на территории России объектов для испытаний своей боевой техники. Первыми в Москву прибыли представители немецкой авиастроительной компании «Юнкерс», основанной профессором Гуго Юнкерсом. Они путешествовали в штатском и под чужими именами — обычная практика в то время. Немцы хотели получить концессию на производство военных самолетов (Военно-исторический журнал. 2001. № 4).

В январе 1923 года «Юнкерсу» передали бывший Русско-Балтийский завод в Филях. Немцы должны были наладить выпуск трехсот самолетов в год. Половину обязалось купить советское правительство. Горячим сторонником контракта был Михаил Васильевич Фрунзе, в январе 1925 года возглавивший военное ведомство и Главное управление военной промышленности, которое в принципе настаивало на приглашении иностранных специалистов в области авиастроения.

Восьмого июля 1925 года политбюро приняло решение: «Дать акционерному обществу «Юнкерс» заказ на серийное производство бомбовозов».

Но ведомство госбезопасности крайне настороженно относилось к экономическому сотрудничеству с Германией. Чекисты считали иностранных инвесторов и работавших в России иностранных специалистов шпионами.

Чичерина раздражало особое внимание чекистов к немецким партнерам, чего он не скрывал от заместителя наркома иностранных дел Льва Карахана: «Тут мы наглупили больше, чем в чем-либо другом. Идиотское вмешательство Уншлихта (заместитель председателя ГПУ. — Л. М.) грозит уничтожением одному из главнейших факторов нашей внешней политики».

Дзержинскому всё виделось в ином свете. Вместе с Ворошиловым они обратились в политбюро: «Нам нет никакого расчета связывать судьбы своей авиапромышленности с «Юнкерсом». Испытанных военных конструкций у «Юнкерса» нет. Версальский договор зажал творческую мысль немцев в этом отношении, и они плетутся в хвосте за другими странами, где ограничений нет. Военные достижения, которые имеются у «Юнкерса», возможны были только благодаря опыту завода в Филях, то есть на наши деньги и при нашем содействии. И в дальнейшем «Юнкерс», по-видимому, собирается развивать дело военного самолетостроения исключительно за наш счет».

Феликс Эдмундович недооценил немецких партнеров. Известный конструктор Гуго Юнкерс владел крупнейшим в Германии авиационным заводом, на котором построил первый в мире цельнометаллический самолет. Его компания стала одним из трех основных производителей боевых машин и обеспечила вермахт бомбардировочной авиацией…

Со своим заместителем Ягодой и начальником иностранного отдела ОГПУ Михаилом Абрамовичем Трилиссером Дзержинский поделился такими соображениями: «У меня сложилось впечатление, что вообще германское правительство и монархические, и националистические круги ведут работу на низвержение большевизма в СССР и ориентируются на будущую монархическую Россию… Случайно ли, что концессия «Юнкерса» фактически ничего почти делового нам не дала? Верно ли, что в этом только мы сами виноваты? Что из себя политически представляет фирма «Юнкерс» и ее аппарат?»

Основания для претензий к «Юнкерсу» были (Независимое военное обозрение. 2001. № 30). Скажем, советское правительство настояло на том, чтобы немецкие партнеры наладили выпуск в России алюминия, производство авиационных моторов и подготовили советский персонал, который через пять лет полностью заменил бы на производстве немцев. Это обязательство немцы не выполнили. Предполагалось, что «Юнкерс» станет производить 300 самолетов в год. Но за четыре года было произведено всего 100 самолетов-разведчиков Ю-20 и Ю-21 для армейской и морской авиации. Однако же уличить немецких партнеров в подрывной деятельности не удавалось.

Тем не менее начальник контрразведывательного отдела ОГПУ Артур Христианович Артузов доложил Дзержинскому, что концессии — просто прикрытие для шпионов, а работающие в России немцы чуть ли не поголовно занимаются разведывательной деятельностью. Артузов предложил все эти концессии ликвидировать. Точка зрения чекистов возобладала. 26 января 1926 года сменивший Фрунзе новый нарком Ворошилов доложил политбюро, что концессию нужно ликвидировать и создавать собственное производство.

Иностранных владельцев просто выставляли. Всё их имущество переходило в полную собственность Советского государства. На тех же станках и по тем же чертежам выпускали ту же продукцию, которая отныне считалась отечественной.

В основу первого советского бомбардировщика ТБ-1 (АНТ-4) в 1925 году была положена цельнометаллическая конструкция с гофрированной обшивкой, которая использовалась на немецких бомбардировщиках. Преимущество цельнометаллических самолетов состояло в том, что их можно было держать на открытом аэродроме, а не в ангаре. Немцы даже пытались возбудить уголовное дело против конструктора Андрея Николаевича Туполева, обвинив его в нарушении патентов на металлическое крыло (Независимое военное обозрение. 2001. № 30). Серийное производство советского бомбардировщика организовали на том же авиационном заводе в Филях, где «Юнкерс» строил для советских военно-воздушных сил самолеты-разведчики Ю-20 и Ю-21.

Инициатором военного сотрудничества с германской стороны стал начальник управления сухопутных сил рейхсвера генерал-полковник Ханс фон Сект. Он командовал рейхсвером в 1920–1926 годах. В 1921 году в военном министерстве Германии сформировали специальную группу, которая занималась Россией. Ее представителей включили в штат немецкого посольства в Москве.

Сотрудничество с рейхсвером началось в соответствии с секретным соглашением между рейхсвером и Красной армией от 11 августа 1922 года. Соглашение позволяло веймарской Германии размещать на советской территории военные объекты и проводить испытания военной техники и обучение личного состава тех родов войск, которые были запрещены Версальским договором, в первую очередь авиации. В ответ немцы щедро делились с Красной армией своими военными достижениями.

С помощью немецких фирм в России производились самолеты, танковые моторы, стрелковое оружие, артиллерийские снаряды, боевые отравляющие вещества, на которые в те годы военные возлагали особые надежды. Под Самарой построили завод по производству химического оружия. Это место называлось Иващенково, потом его переименовали в Троцк — в честь первого председателя Реввоенсовета, а после высылки Троцкого, в 1929 году, на карте появился Чапаевск. Совместное предприятие действовало на базе взрывного завода им. Троцкого, который производил капсюли и тротил.

На полигонах в Шиханах и в Тоцке (где после Второй мировой войны проводились ядерные испытания) немцы тренировались в применении химического оружия. Красноармейцы перенимали ценный немецкий опыт — именно германская армия в Первую мировую использовала отравляющие газы против французских и британских войск. К счастью, во Второй мировой Адольф Гитлер, сам едва не ослепший от отравляющих газов, так и не решился пустить в ход химическое оружие.

В те годы германский военный опыт тщательно изучался советскими военачальниками.

Михаил Васильевич Фрунзе, высоко ценивший Генеральный штаб немецкой армии, писал: «Германия до самого последнего времени была государством с наиболее мощной, стройной системой организации вооруженных сил».

Советским военачальникам нравился ярко выраженный наступательный дух немецкой армии. Историки говорят, что они относились к ней с уважением, а то и восхищением, с оттенком зависти.

Летом 1925 года с санкции Фрунзе немецких наблюдателей впервые пригласили на маневры Красной армии. В Берлине сделали ответный жест. На немецких маневрах присутствовал Тухачевский, тоже большой сторонник сближения с Германией. Практика обмена военными наблюдателями прижилась.

Политуправление Красной армии познакомило партийное руководство страны с мнением одного из командиров, который, пройдя стажировку в Германии, составил отчет об увиденном: «По нашим наблюдениям, дисциплина в рейхсвере очень высока, и служебная исполнительность, поведение вне службы буквально безупречны.

Культурный уровень офицера, унтер-офицера и солдата в сравнении с нашими условиями, на мой взгляд, очень высок. На занятиях, упражнениях грубый повышенный окрик начальника почти не приходится слышать. Подготовка унтер-офицеров так высока, что они на себе выносят все тяжести повседневной службы и работы. Солдаты на зимних классных занятиях во многих частях изучают высшую математику…»

Немецкий фельдфебель и унтер-офицер славились свирепостью и сквернословием. Что же, в таком случае, творилось в казармах Красной армии, если немецкая армия, поведение унтер-офицеров показались нашим командирам образцом высокой культуры?

А в военной промышленности взяли курс на создание всего необходимого Красной армии оружия своими силами: страна не может зависеть от импортных поставок.

В ноябре 1921 года руководитель Главного управления военной промышленности инженер Петр Алексеевич Богданов доложил Ленину: военная промышленность на грани катастрофы, а старые запасы оружия, снаряжения и боеприпасов исчерпаны. Богданов считал необходимым планомерное создание отдельной отрасли военной промышленности, которая полностью обеспечит нужды Красной армии.

Тридцатого марта 1923 года на пленуме ЦК образовали комиссию по обороне, в которую вошел и Фрунзе. Комиссию возглавил Троцкий. Он и в годы Гражданской войны понимал важность развития военной промышленности. В августе 1919 года поставил вопрос о «создании второй промышленной базы на Урале». Ценность этой идеи станет ясна уже во время Великой Отечественной.

Двадцать девятого января 1923 года Богданов отправил письмо Троцкому: «Настоящим ставлю Вас в известность, что состояние военной промышленности к концу Гражданской войны пришло в крайнее расстройство. Мой вывод: нельзя при настоящем состоянии военной промышленности вести серьезную военную кампанию».

Другие руководители оборонных заводов конкретизировали: «В 1923 году мы не смогли бы вооружить и обмундировать армию, потребную для большой войны на Западном фронте. Количества имеющегося оружия не хватило бы для борьбы даже с одной Польшей».

Сейчас трудно себе представить, что в те годы возможное столкновение с Польшей и Румынией (сравнительно небольшими государствами) пугало руководство Красной армии. Оно полагало, что Польша готовится напасть на Советский Союз, желая отторгнуть Украину и Белоруссию.

Фрунзе считал опасной польскую армию, требовал, чтобы Красная армия «в любой момент была готова к выступлению». Нарком предлагал европейским соседям внять «голосу разума и воздержаться от авантюристических попыток вмешиваться в наши или внутригерманские дела». Предупреждал: «Во всяком случае они должны будут считаться с тем, что попытка удушения германской революции польскими штыками им даром не пройдет» (Новая и новейшая история. 2002. № 4).

Второго февраля 1925 года Главное управление военной промышленности попросило Фрунзе разработать пятилетний план заказов на оружие и снаряжение, принять решение о создании мобилизационных запасов и переориентировать «так называемую гражданскую промышленность» на выпуск военной продукции. Имелось в виду «охватить все виды промышленности как государственной, так и кооперативной, кустарной, концессионной и частной».

Но сам главк военной промышленности находился у чекистов на подозрении. Особый отдел доложил в Центральную контрольную комиссию партии: в аппарате слишком много «бывших» — дворян, офицеров царской армии, купцов и казаков, а партийная прослойка незначительна — членов партии и комсомольцев всего десять.

Постановлением Совета труда и обороны, которое подписал Лев Каменев, Главвоенпром переименовали в Производственное объединение военной промышленности (Воен-пром). И создали Военно-промышленное управление в составе ВСНХ. Отраслевых наркоматов тогда не было, и ВСНХ занимался всей промышленностью страны. Одновременно был решен вопрос о проверке чекистами высшего административного и технического персонала оборонного комплекса «с точки зрения преданности советской власти».

Дзержинский как председатель ВСНХ распорядился: «Необходимо послать в военную промышленность лучших работников. Денег сейчас не получим. Надо будет жестко сокращать служащих, рабочих, подтянуть дисциплину, упорядочить финансы. Нужны крепкие люди».

В Военно-промышленном управлении составили правила внутреннего распорядка, где говорилось, что «рабочий имеет право в течение месяца ругаться два раза, не будучи привлечен к ответственности». Квалифицированными рабочими оборонных заводов дорожили. Им выдавали красноармейский паек: на месяц — 14 килограммов хлеба, полтора килограмма крупы, три с половиной килограмма овощей, полкило сахара, килограмм с небольшим сельди и жиров (см.: Советское военно-промышленное производство. 1918–1926. Сборник документов. М., 2005. Т. 2).

Еще в Первую мировую стало ясно, что отечественные заводы производят лишь половину необходимого для армии числа винтовок. Пулеметы «максим» по лицензии бельгийской компании «Виккерс» производил Тульский завод. А в Гражданскую воевали в основном старыми запасами царской армии. Начальник Штаба РККА Сергей Каменев доложил Фрунзе, что отечественная промышленность не выпускает достаточного количества пулеметов и артиллерийских орудий.

«Пулемет, — били тревогу руководители военной промышленности, — требует высокой сознательности бойца не только потому, что он очень сложен и чувствителен к неряшливому отношению, но и потому, что в руках неопытного и панического бойца он может поглотить без необходимости огромное количество патронов. У нас во время Гражданской войны не было надлежащей дисциплины огня, поэтому расход патронов был чрезвычайно велик. Это привело к парадоксальному решению: к пулемету приделали задерживатель, чтобы не расходовать много патронов».

Стали ясны и другие органические пороки псевдопланового хозяйства. Заместитель председателя Реввоенсовета Уншлихт докладывал: «Состояние военной промышленности вызывает серьезные опасения. Недоброкачественность продукции, несвоевременное выполнение заказов, рост цен на продукцию, а также систематические недоделы…»

Начальник Штаба РККА Каменев в марте 1925 года направил Фрунзе докладную записку с предложением не только модернизировать военные заводы, но и убрать с них любое побочное производство: пусть оборонный комплекс сосредоточится на армейских заказах. Как человек старой закалки он, конечно, понимал, что предприятие должно получать прибыль, то есть торговать оружием: «Было бы хорошо, чтобы наше военное производство нашло себе сбыт где-либо на стороне. Но, чтобы этого добиться, необходимы образцы самого нового оружия. Ведь смешно предлагать устаревшее оружие и рассчитывать, чтобы устаревшее оружие нашло себе сбыт. Мы неоднократно получали предложение на закупку автоматов то Мадсена, то Томпсона, то Маузера. И почему это мы получали? Только потому, что эти фирмы предлагали новые образцы».

Но как заинтересовать завод, работающий по законам советской плановой экономики, в создании новых образцов? Этого Каменев не знал.

Именно тогда возникла идея создания разветвленной специализированной военной промышленности, которая не выпускает гражданской продукции, и поддержания в базовых отраслях экономики высокой степени мобилизационной готовности. Стране приходилось тратить огромные ресурсы на наращивание мобилизационных мощностей. В рыночной экономике поддерживать резервные мощности в военной промышленности практически невозможно. Зато в рыночной системе, заботясь о прибыли, быстро осваивают всё новое, а в случае необходимости стремительно налаживают выпуск любой продукции, нужной вооруженным силам.

Плановая экономика советского образца, к сожалению, не обеспечивала вооруженные силы современным оружием в нужном количестве. Сергей Каменев прозорливо предупреждал: «Будущее оружие пехоты, несомненно, будет либо автоматическое ружье, либо автомат в чистом виде, и к этому оружию мы должны идти». Но Красная армия начнет Великую Отечественную без достаточного количества автоматического оружия.

Самолеты в России строили еще с царских времен. Правда, в Гражданскую выпускали в год всего несколько сот машин. Первый советский истребитель И-1, сконструированный Николаем Николаевичем Поликарповым, появился в 1923 году.

А своих танков не делали. Выпускали только броневики — на столичном Бронеавтомобильном заводе. И бронированные поезда. К концу Гражданской действовали почти семь десятков бронепоездов.

Танкостроение же пришлось начинать с нуля. Управление броневых сил РККА летом 1922 года докладывало в Реввоенсовет: «В последнюю войну появился новый вид оружия — забронированные поезда, автомобили, танки. Победа досталась союзникам благодаря технике, давшей им возможность бросать на поля битв в громадном количестве эти грозные, деморализующие средства боя.

В начале 1915 года у нас появляются забронированные автомобили заграничного производства и продолжают поступать к нам до половины 1917 года. К началу 1919 года у наших западных соседей появились танки — особая разновидность бронированного автомобиля. В связи с победами Красной армии над Деникиным, Миллером и другими с начала 1920 года к нам в руки попали в качестве трофеев эти типы бронемашин, были немедленно применены нами к боевому делу и дали тотчас же блестящие результаты… При дальнейших усовершенствованиях, когда танки будут в состоянии плавать по воде и летать по воздуху, им предстоит колоссальная будущность».

Техническое танковое бюро было создано в мае 1924 года в Главном управлении военной промышленности ВСНХ. С благословения Фрунзе сотрудники бюро разработали легкий танк МС-1 («малый сопровождения пехоты»). Вооружение состояло из 37-миллиметровой пушки и двух пулеметов. Скорость — 22 километра в час, толщина брони — 18 миллиметров.

Его серийное производство началось после смерти Фрунзе на ленинградском заводе «Большевик». В войска танк поступал под названием Т-18. С него, собственно, и открывается история советского танкостроения. Всего произвели 900 машин.

Михаил Васильевич поддержал главного энтузиаста танкостроения — Владимира Кириаковича Триандафиллова. Он прошел Первую мировую, дослужился до штабс-капитана. В Гражданскую командовал полком и бригадой, получил орден Красного Знамени. Он автор известных в свое время книг — «Характер операций современных армий», «Вопросы подготовки войсковых штабов».

Триандафиллов, возможно, первым заговорил о том, что будущая война будет носить совершенно иной характер и ее исход в значительной степени определится широким использованием техники. Триандафиллов не раз ездил в Германию, знакомился с опытом и достижениями рейхсвера. А молодые немецкие офицеры уже бредили танками. Осенью 1925 года Триандафиллова назначили начальником Оперативного управления Штаба РККА.

А начальником Военно-технического управления РККА Фрунзе в 1924 году сделал Иннокентия Андреевича Халепско-го. Телеграфист по профессии, всю Гражданскую войну он налаживал связь на фронтах. В военном ведомстве он был самым технически подготовленным специалистом.