Фрунзе

НЕОЖИДАННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

В Чите Фрунзе проработал полгода, потом перебрался в Москву, обосновался у друзей. Давние знакомые, еще по городу Верный, отдали ему документы своего пропавшего без вести на фронте сына — Михаила Александровича Михайлова. Он привык к этой фамилии, носил ее до самой революции. Чувствовал себя уверенно, полиции совершенно не опасался. Ему подыскали хорошую работу — устроили статистиком от Всероссийского земского союза в Минске.

Земских деятелей называли цветом русской деловой интеллигенции. Земцы помогали правительству в снабжении действующей армии и организации ее тыла — создавали банно-прачечные отряды, пункты питания, пошивочные мастерские.

Обеспечение вооруженных сил всем необходимым оказалось для страны труднейшей задачей. Только через год после начала войны, 7 июня 1915 года, царское правительство учредило «Особое совещание для объединения мероприятий по обеспечению действующей армии предметами боевого и материального снабжения».

Семнадцатого августа эту структуру разделили на четыре: по обороне государства;

по обеспечению топливом путей сообщения, государственных и общественных учреждений и предприятий, работающих для целей государственной обороны;

по продовольственному делу;

по перевозке топлива, продовольственных и военных грузов.

Государственного аппарата оказалось недостаточно для обеспечения вооруженных сил. IX Всероссийский съезд представителей промышленности и торговли в конце мая 1915 года учредил военно-промышленные комитеты для содействия правительству «в деле снабжения армии и флота всеми необходимыми предметами снаряжения и довольствия». Они координировали производство более чем тысячи предприятий.

В свою очередь Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам и Всероссийский союз городов (объединение местных органов самоуправления) образовали главный комитет земского и городского союзов («Земгор») по снабжению армии. Они совместными усилиями мобилизовали кустарную и местную промышленность.

В будущую столицу Белоруссии Фрунзе приехал в апреле 1916 года. Ему полагалась военная форма, но без знаков различия. Мундир надежно гарантировал бежавшему из ссылки отсутствие внимания со стороны полиции. В мае 1916 года он даже поступил на военную службу «охотником на правах вольноопределяющегося 1 разряда в 56-ю артиллерийскую бригаду». Это позволяло со временем рассчитывать на офицерские погоны.

Свои обязанности Михаил Васильевич выполнял на совесть. Начинал статистиком на пункте питания Ивенец, потом его поставили заведовать хозяйственным отделом Всероссийского земского союза при 10-й армии.

Он не без гордости писал сестре из Минска: «Я по службе преуспеваю. У меня под началом находятся, между прочим, и ваш брат — врачи. Так-то милая, «судьба играет человеком»!»

Но Фрунзе, конечно, не мог не заметить через год после начала войны, что воодушевление войск испарилось, наступательный порыв потух. Огромные армии увязли в позиционной войне. Многие стали терять веру в справедливое дело родины. Молодежь чувствовала себя удручающе — залитая кровью земля, гниющие на поле боя трупы, ядовитые газы, от которых нет спасения.

Двадцать второго апреля 1915 года в половине шестого вечера на реке Ипр облако удушливого газа накрыло французские позиции. Пострадали семь тысяч человек, 350 погибли. Две дивизии потеряли боеспособность, и в позициях французской армии образовалась брешь в несколько километров.

Созданием арсенала отравляющих газов Германия была обязана химику Фрицу Хаберу из берлинского института кайзера Вильгельма. Он опередил своих коллег из других стран, что позволило германской армии весной 1915 года устроить первую газовую атаку на Западном фронте.

Газовые атаки проводились обычно поздно вечером или перед рассветом, ведь в темноте нельзя заметить, что газовая атака началась. Снаряды, заправленные газом, разрывались с характерным шипением. Но надеть противогазы солдаты не успевали. Они кричали от боли, задыхались и умирали в страшных муках.

Через год после атаки на Ипре англичане нагнали немцев по производству отравляющих веществ.

Страны Антанты маркировали химические боеприпасы цветными звездочками. «Красная звезда» — хлорин, «желтая звезда» — более мощное сочетание хлора и хлорпикрина. Часто использовали «белую звезду» — сочетание хлора и фосгена. Самыми страшными были парализующие газы — синильная кислота и сульфид. Эти газы воздействовали на нервную систему, что приводило к смерти через несколько секунд. Последним в арсенал союзников поступил иприт, немцы именовали его «желтым крестом», потому что снаряды с этим газом помечались лотарингским крестом. Иприт известен как горчичный газ из-за своего запаха, напоминавшего горчицу или чеснок.

На фронте Фрунзе увидел, что война разрушает не только тела, но и психику солдат. Сначала сотни, потом тысячи, потом сотни тысяч становились инвалидами, не потеряв ни единой капли крови. Парализованные, утратившие координацию движений, слепые, глухие, немые, страдавшие тиком и тремором чередой шли через кабинеты психиатров. Страх перед войной, перед жизнью в траншее, перед артиллерийскими обстрелами, перед атаками врага породил страстное стремление бежать из окопов.

Но одновременно в солдатской среде появились пацифистские идеи, утопическая вера в достижение всеобщего мира, в братание, во всеобщее обновление, в возможность преобразования общества. Люди думали, что после окончания войны исчезнет ненависть и восторжествует всеобщее братство.

Долгая и кровопролитная война разрушила российскую армию. С лета 1914-го и до осени 1917 года было мобилизовано почти 16 миллионов человек. Из них почти 13 миллионов, то есть подавляющее большинство, были крестьяне, которые не понимали, за что они должны воевать. Введенный в стране «сухой» закон вызвал настоящие бунты, потому что мобилизованные в армию не могли устроить положенные проводы. Будущие солдаты в поисках спиртного громили магазины и склады и проклинали власть.

Армия понесла серьезные потери — убитыми, ранеными, попавшими в плен. Неудачи на фронтах, слухи о немецком заговоре в дворцовых кругах подорвали не только репутацию императора, но и боевой дух вооруженных сил. Николай II вступил в войну, руководствуясь сложными геостратегическими расчетами, а его солдаты, вчерашние крестьяне, думали о другом: передадут после войны крестьянам землю или нет? Никакие другие ценности, кроме земли, для крестьянина не имели значения. А из дома солдаты получали письма, в которых родители и жены жаловались на реквизиции хлеба, проводившиеся царским правительством, на то, что без мужчины невозможно прокормить семью…

Армия, как и большинство народа, прониклась ненавистью к императорской семье. В феврале 1917 года никто в Вооруженных силах России и пальцем не пошевелил, чтобы спасти монархию.

Марксисты не зря говорили, что исход дела решат не теракты, не револьверы и не бомбы, а настроения людей:

— Химия взрывчатых веществ не может заменить массы.

После Февральской революции бывшие руководители царской политической полиции признавали, что допустили ошибку. Занимались почти исключительно вооруженным подпольем, а ситуацию в обществе некому было анализировать. Охранка искала боевиков-бомбистов, но не они представляли опасность для самодержавия.

«Организованное революционное подполье, — свидетельствовал Александр Мартынов, который к 1917 году возглавил охранное отделение в Москве, — представленное разрозненными и разбитыми ударами розыскных органов разными группами и отдельными партийцами, конечно, не могло организовать той катастрофы, которая вылилась в Февральскую революцию».

Революцию совершили не эсеры и не большевики. Департамент полиции, по мнению бывших жандармов, мало обращал внимания на партии, которые задавали тон в Думе, не изучали общественное мнение.

«Не успели, — сокрушались бывшие жандармы, — вовремя «переставить» секретную агентуру и не пытались бросить большие денежные ассигнования на подкуп крупных политических фигур».

Жандармы, пожалуй, напрасно кляли себя и свое начальство. Спецслужбы пытались сформировать нужные власти политические партии, поддерживали их, финансировали партийную печать.

«Вся деятельность Союза русского народа, — писал бывший начальник Петербургского охранного отделения генерал Герасимов, — и других монархических групп, созданных в это время, протекала под непосредственным руководством начальника политической части департамента полиции Рачковского.

Союз русского народа существовал на деньги, получаемые от правительства. Большие деньги отпустил Столыпин, но потом его отношения с Союзом начали портиться. Руководители отделов Союза русского народа были часто проворовавшиеся чиновники или исправники, изгнанные за взятки со службы, состоявшие под судом и следствием. Я составил справку и передал ее Столыпину. Он представил ее царю».

После убийства Столыпина правительство возглавил Владимир Николаевич Коковцов. Его информировали, что правительство щедро финансирует крайних националистов: и сам черносотенный Союз русского народа, и его лидеров — депутатов Думы Пуришкевича и Маркова 2-го. Деньги на черносотенные газеты поступали из так называемого «рептильного фонда» Министерства внутренних дел. Коковцову, как выходцу из Министерства финансов, было жаль казенных денег.

«Я видел, — вспоминал Коковцов, — какую ничтожную пользу оказывали эти ассигнования, как пуста и бессодержательна была эта печать, и насколько бесцельны были неумелые попытки руководить через нее общественным мнением, никогда не считавшимся с ничтожными листками и прекрасно осведомленным о том, что они издаются на казенный счет и приносят пользу только тем, кто пристроился к ним».

При активной поддержке петербургского градоначальника Владимира Федоровича фон дер Лауница при Союзе русского народа была создана боевая дружина. По приказу Лауница ей выдали оружие. Но среди дружинников было немало людей с уголовным прошлым, о чем жандармский генерал Герасимов предупредил Лауница. Однако градоначальник стоял за них горой:

— Это настоящие русские люди.

Дружинники-патриоты устраивали мнимые обыски, во время которых просто крали ценные вещи. Но полиция получила указание Союз русского народа не трогать. Националисты знали, как влиять на Николая II.

«Императору нравились их хвалебные песнопения на тему о безграничной преданности ему народа, его несокрушимой мощи, колоссальном подъеме благосостояния, нуждающегося только в более широком отпуске денег», — вспоминал Коковцов.

«Вся наша революция, — провидчески писал бывший глава правительства граф Сергей Юльевич Витте, — произошла оттого, что правители не понимали и не понимают той истины, что общество, народ двигается. Правительство обязано регулировать это движение и держать его в берегах. А если оно этого не делает, а грубо загораживает путь, то происходит революционный потоп».

Только самые дальновидные чиновники и жандармы понимали, что поддержка Союза русского народа и других крайних националистов — сигнал окраинам к восстанию и шаг к разрушению империи. Главным врагом России стала сама власть. Знаменитый фельетонист Аркадий Аверченко с горечью писал: «Какое-то сплошное безвыходное царство свинцовых голов, медных лбов и чугунных мозгов. Расцвет русской металлургии».

Последним руководителем царской полиции стал Алексей Тихонович Васильев.

«Прекрасный был человек, — иронически вспоминал один из его подчиненных, — с сильной ленцой и пристрастием к товарищеским обедам и ужинам, за которыми он был остроумнейшим рассказчиком анекдотов. Рассказывал он их мастерски. При этом сам увлекался, посмеиваясь и с лукавым любопытством посматривая на собеседника».

В октябре 1916 года Васильева пригласила императрица. Главный полицейский империи успокоил Александру Федоровну:

— Революция совершенно невозможна в России. Конечно, есть среди населения определенное нервное напряжение из-за продолжающейся войны и тяжелого бремени, которое она вызвала, но народ доверяет царю и не думает о восстании.

К 1917 году самый знаменитый начальник московской охранки Сергей Васильевич Зубатов давно был не у дел.

«Зубатов несколько опустился, — вспоминали его коллеги, — и чувствовалось, что он относится к своей отставке как к несправедливой обиде. Сидя за столом, в кругу своей семьи, Зубатов узнал о начавшейся в Петербурге революции лишь на третий день, когда она докатилась до Москвы. Задумавшись на один момент, он встал и прошел в свой кабинет, откуда тотчас же раздался выстрел, и Зубатова не стало».

Тогдашний начальник Московского охранного отделения Александр Павлович Мартынов немедленно перешел на сторону новой власти: «Я распорядился, чтобы все арестованные были освобождены… Невероятное ослепление, в котором находилась старая власть, не умевшая слушать докладов, которые ей неоднократно делали, указывавших и на падение престижа династии, и на всеобщее негодование, ставило в невозможное положение службу при этом режиме».

Заключенных выпускали повсюду. В Минске об этом распорядился Фрунзе. Февральская революция изменила его жизнь. Скромный армейский хозяйственник превратился в крупную политическую фигуру.

Четвертого марта 1917 года приказом гражданского коменданта Минска служащий Всероссийского земского союза М. А. Михайлов (Фрунзе всё еще пользовался чужими документами) был назначен первым начальником городской милиции. Михаил Васильевич распорядился разоружить полицейских и жандармов — они и не сопротивлялись — и выпустить из тюрьмы — Пищаловского замка — политических заключенных.

Это сейчас некоторым историкам кажется, что Февральская революция произошла как-то случайно, чего никто не ожидал. На самом деле ее ждали и встретили восторженно. Временное правительство, образованное Государственной думой, возглавил князь Георгий Евгеньевич Львов. В начале войны его избрали главноуполномоченным Всероссийского земского союза помощи больным и раненым воинам. Львов был человеком уважаемым, но принято считать, что ему недоставало командных качеств.

Пятого марта 1917 года князь Львов разослал по телеграфу циркулярное распоряжение — «устранить губернаторов и вице-губернаторов от исполнения обязанностей». Власть следовало передать председателям губернских земских управ в качестве правительственных комиссаров.

— Назначать никого правительство не будет, — сказал журналистам князь Львов. — Это вопрос старой психологии. Такие вопросы должны решаться не в центре, а самим населением. Пусть на местах сами выберут.

Мера была, по мнению многих политиков, необдуманная. Исчезновение вертикали власти привело к хаосу. Люди не были готовы к самоорганизации и устройству жизни на новых началах. В результате власть в стране исчезла, как исчезла полиция. Власть брал тот, кто мог. Винтовка рождала власть. И кровь. Но Львов не хотел в этом участвовать. Первый состав Временного правительства в мае 1917-го опубликовал декларацию: «Основою политического управления страной Временное правительство избрало не принуждение и насилие, но добровольное подчинение свободных граждан… Временным правительством не было пролито ни капли народной крови».

Руководители Временного правительства искренне говорили:

— Мы не сохраним этой власти ни минуты после того, как свободные, избранные народом представители скажут нам, что они хотят на наших местах видеть людей, более заслуживающих доверия. Господа, власть берется в эти дни не из сладости власти. Это — не награда и не удовольствие, а заслуга и жертва.

Февральская революция и по сей день считается всего лишь прелюдией Октября. Но именно Февраль избавил страну от архаичной системы управления. Временное правительство объявило амнистию по всем делам политическим и религиозным, свободу союзов, печати, слова, собраний и стачек. Отменило все сословные, вероисповедные и национальные ограничения. Стало готовиться к созыву на началах всеобщего, равного, прямого и тайного голосования Учредительного собрания, которое должно было установить форму правления и принять конституцию страны.

Но Временное правительство сразу же оказалось под огнем яростной критики со всех сторон. Это была первая власть в России, которая позволяла себя как угодно оценивать — и не карала за это. И все те, кто еще недавно, при царе, видя даже самые большие безобразия, испуганно помалкивал, теперь разносили новых руководителей страны в пух и прах.

И Фрунзе в Минске тоже обрушился на Временное правительство. И за что же?

«Свобода слова и печати урезаны, — писал он. — Стеснена, а частью прямо уничтожена свобода собраний. Введена смертная казнь».

Наверное, тогда Михаил Васильевич был искренен в своем возмущении. Но очень скоро его собственная партия полностью уничтожит все эти свободы, и это нисколько не смутит Фрунзе. А смертная казнь станет повседневным методом расправы с политическими противниками.

Михаила Васильевича избрали членом Минского совета рабочих депутатов и утвердили руководителем фракции большевиков. В конце августа 1917 года он писал сестре: «Ты зовешь меня. Голубка, я и сам бы хотел, но это сейчас невозможно. Я же связан и службой, и рядом дел общественных. При первой же возможности постараюсь приехать».

Большевики были в оппозиции. Что Фрунзе требовал тогда от Временного правительства?

«Оно обязано немедленно взять в свои руки не только нормирование цен и распределение продуктов по всей стране. Закрыть целый ряд предприятий, выделывающих предметы роскоши для забавы богатых людей; здания же и машины обратить на выделку того, что нужно всему народу. Объявить всеобщую трудовую повинность. Никто не должен теперь шляться без дела; всех на землю, фабрики, заводы, конторы. Взять в руки государства те предприятия, от которых особенно зависит благополучие страны».

Его примитивные представления об устройстве жизни, в том числе экономические, скоро станут практической политикой большевиков и приведут к полному развалу народного хозяйства страны…

Впрочем, летом 1917 года его позиции были далеки от ленинских. Владимир Ильич, ощутив, что солдаты желают мира любой ценой, требовал скорейшего окончания войны с Германией. В прифронтовом городе думали иначе. Михаил Фрунзе писал в минской газете «Звезда»: «Задача революционной армии — остановить натиск германских войск. Не место теперь никаким сомнениям и колебаниям в ее рядах. Каждый солдат, идя ныне в бой, должен понять, что иначе поступать он не может, не подвергая гибели нашу и международную революцию… Мы никогда не были пораженцами, как это пытаются представить наши враги… Спасая фронт, мы спасаем и нашу, и международную революцию».