Христиан Вольф и философия в России

СПИСОК ЦИТИРУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Wolff Chr. Vernünftige Gedanken von Gott, Der Welt und der Seele des Menschen, Auch allen Dingen überhaupt. Der dritte Auflage. Halle, 1725.

2. Wolff Chr. Der Vernünftige Gedanken von Gott, der Welt und der Seele des Menschen, auch allen Dingen überhaupt, Anderer Theil bestehend in ausführlichen Anmerkungen... Fr./M., 1727.

3. Wolff Chr. Philosopia prima sive Ontologia, methodo scintifica petractata, qua omnis cognitionis humanae principia continentur. Fr. et Lipsiae,1730; (Editio nova, 1736. Gesamm. Werke. Hrsg, und bearbeitet von J. Ecole, J. E. Hoffmann, M. Thomann, H. W. Arndt. II Abt., Lateinische Schriften. Bd. 3. Hildesheim; N.-Y., 1962).

4. Wolff Chr. Ausführliche Nachricht von seinen eigenen Schriften, die er in deutschen Sprache heraugegeben. 2. Auflage, Fr./M., 1733 (Gesamm. Werke. I Abt., Deutsche Schriften. Bd. 9. 1973).

5. Wolff Chr. Vernünftige Gedanken von den Kräfften des menschlichen Verstandes und ihrem richtigen Gebrauche in Erkäntnis der Wahrheit... Halle, 1713.

5a. Вольф Xp. Логика, или Разумные мысли о силах человеческого рассудка и их исправном употреблении в познании правды. СПб., 1765.

6. Wolff Chr. Vernünftige Gedanken von den Würkungen der Natur... Halle, 1723.

7. Wolff Chr. Vernünftige Gedanken von den Absichten der natürlichen Dinge... Halle, 1724.

8. Wolff Chr. Vernünftige Gedanken von der Menschen Thun und Lassen... Halle, 1720.

9. Wolff Chr. Vernünftige Gedanken von dem gesellschafftlichen Leben der Menschen und insonderheit dem gemeinen Wesen... Halle, 1721.

10. Wolff Chr. Psychologia empirica... Fr. et Lipsiae, 1732.

11. Wolff Chr. Psychologia rationalis... Fr. et Lipsiae, 1740.

12. Wolff Chr. Gesammelte kleine philosophische Schriften. Halle, 1736—1740. Bde. I— IV.

13. Baumgarten A. G. Metaphysik. 2. Aufl. Halle, 1766.

14. Baumgarten A. C. Aestetica acromatica. Halle. 1750—1758. Bde. I—II.

15. Meier G. F. Vernunftlehre. Halle, 1752.

16. Meier G. F. Die Metaphysik in vier Theilen. Halle, 1755 —1759.

16a. Meier G. F. Gedanken von Zustand der Seele nachdem Tode. Halle, 1746.

17. Kant’s gesammelte Schriften. Akademie Ausgabe. B.,Lpz.,1900^:—1928. Bd. I — XVIII.

18. Аристотель. Соч.: В 4 т. М., 1975—1984.

19. Асмус В. Ф. Немецкая эстетика XVIII века. М., 1962.

20. Баумейстер Хр. Метафизика. 2-е изд. М., 1789.

21. Виндельбанл В. История новой философии в ее связи с общей культурой и отдельными науками. T. 1—2. СПб., 1908.

22. Гайденко П. П. Эволюция понятия науки (XVII—XVIII вв). М., 1987.

23. Гегель Г. В. Ф. Лекции по истории философии // Соч. T. XI. М.; Л., 1935.

24. Гейне Г. К истории религии и философии в Германии // Собр.соч.: В Ют. Т. 6. М., 1958.

25. Декарт Р. Соч.: В 2 т. М., 1989—1994.

26. Жучков В. А. Немецкая философия эпохи раннего Просвещения. М., 1989. 26а. Жучков В. А. Из истории немецкой философии XVIII века (предклассический

период). М., 1996.

27. Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1963—1966.

28. Лейбниц Г. В. Соч.: В 4 т. М., 1982—1989.

29. Г. В. Лейбниц и Россия. Материалы Международной конференции. СПБ., 1996.

30. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. T. 1—50. М., 1955—1981.

31. Фишер К. История новой философии. Т. 3. СПб., 1905.

32. Христиан Вольф и русское вольфианство. СПб., 1998.

33. Шпет Г. История как проблема логики. М., 1916.

33а. Юм Д. Соч.: В 2 т. М., 1965—1966.

34. Aufklärung Geschichte Revolution. Studien zur Philosophie der Aufklärung (II). B., 1986.

35. Brockdorf Cay von Die deutschen Aufklärungsphilosophie. München, 1926.

36. Cassirer E. Die deutsche Aufklärung Philosophie. Tübingen, 1932.

37. Christian Wolff als Philosoph der Aufklärung in Deutschland. Wissenschaftliche Beiträge. Halle; Wittenberg, 1980 (T. 37), Halle (Saale).

38. Die Aufklärung in ausgewählten Texten, dargeställt und eingeleitet von Funke. Stuttgart, 1963.

39. Die Philosophie der deutschen Aufklärung. Texte und Darstellungen. Hrsg, von R. Ciafardone. Stuttgart, 1990.

40. Heimsoeth H. Metaphysik der Neuzeit. München; B., 1927.

41. Honnefeider L. Scientia Transcendens: die formale Bestimmung des seiendheit und realität in der Metaphysik des Mittelalter und der Neuzeit. Hamburg, 1990.

42. Scherwatzky R. Deutsche Philosophie von 1500—1800. Lpz., 1925.

43. Zeller E. Geschichte der deutschen Philosophie seit Leibniz. München, 1875.

И. П. Фарман

ИДЕИ НЕМЕЦКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ И ЛОГИЧЕСКИЙ ЯЗЫК ХРИСТИАНА ВОЛЬФА

Одним из веских оснований для «возрождения» Хр. Вольфа может послужить тот факт, что с его деятельностью во многом связано формирование и развитие языка в области философии и науки. Созданный Хр. Вольфом логический язык, под которым в самом общем виде мы будем понимать логические и языковые аспекты его учения во всей их многогранности, на наш взгляд, весьма важен для определения места и значения этого философа, как одного из выдающихся зачинателей немецкого Просвещения. Ведь, как известно, в просветительских проектах в числе главных проблем, решение которых должно было способствовать разумной организации жизни, ставились и проблемы языка, рассматриваемые в широком социально-культурном контексте; в определенных общественно-исторических условиях они превращались в задачу первостепенной важности, как это было в Германии, и время показало, что они до сих пор не утратили своей актуальности. Поэтому в своем обращении к Хр. Вольфу мы исходим из большого интереса к проблемам языка в современных философских концепциях, а поскольку эти проблемы по своей постановке и дискурсу восходят еще к просветительским и тем самым как бы продолжают, по словам Ю. Хабермаса, «незавершенный проект модерна», имеет смысл перекинуть мост между эпохами и выявить преемственность в трактовке некоторых языковых проблем. Разумеется, каждая их них имеет свою специфику, обусловленную социально-культурным контекстом своего времени, и поэтому в такого рода «диалоге культур» важно не только выявление каких-то общих, вернее, сходных тенденций, но и воссоздание самого этого контекста и этой специфики.

Мы обращаемся к историческому опыту одной из переломных эпох в развитии культуры Германии, каким было раннее немецкое Просвещение, что дает весьма богатый материал для исследования генезиса функций языка, и, чтобы «диалог» не воспринимался как односторонний, выбираем для рассмотрения прежде всего широко обсуждаемые в современных философских концепциях языковые проблемы. В принципе отбора материала как раз и проявится «другая сторона», хотя, разумеется, мы постараемся избежать осовременивания прошлого.

Современную постановку проблем языка (например, у Ю. Хабермаса) коротко можно свести к следующему: 1) язык как средство общения и образования следует очистить от чуждых ему искажений и напластований, тогда он сможет эффективно выполнять свою важнейшую коммуникативную роль; 2) необходима критическая рефлексия по отношению к содержанию понятий и средствам их трактовки; 3) учитывая то, что понятия и ценностные категории исторически развиваются и изменяются, нужно дать им современную интерпретацию; 4) для достижения понимания следует опереться на опыт естественных коммуникаций, использовать ресурсы естественного разговорного языка, а также обратиться к разного рода текстам, не только научным, но и художественным и т. д. с целью активизации восприятия, придания ему творческого характера. Широко обсуждается также идея духовной эмансипации путем создания так называемых свободных ассоциаций общественности, «литературнообразованной общественности» и др., которые стали бы своего рода творческими союзами, способными выработать новые смыслы (цели), могущие послужить ориентирами как для развития общества, так и самого человека¹.

Предлагаемый экскурс к идеям немецкого Просвещения и логическому языку Хр. Вольфа, на наш взгляд, даст возможность обоснованно судить о правомерности обращения к языку для решения нелингвистических проблем и рассмотрения его в качестве средства «социальной терапии» (Э. Фромм), иначе говоря, в качестве действенного и эффективного средства рационализации, а главное — гуманизации современной жизни.

Для наших целей важно напомнить значения термина «Просвещение», который в широком смысле понимается как просвещение народа, приобщение народных масс к культуре, наукам, искусству, освобождение сознания народа от религиозных и других предрассудков, иначе — как просвещение «ума». Другое значение термина, закрепившееся за ним как за историческим этапом, определяется как умственное движение, развернувшееся в период борьбы буржуазии с феодализмом и направленное на ликвидацию крепостничества, его социальноэкономических норм, политических учреждений, его идеологии и культуры, когда все общественные вопросы сводились к борьбе с крепостным правом и его остатками. Таким образом, просветительское движение охватывало важнейшие стороны социальной жизни, что было вызвано исторической необходимостью, так как Германия в то время (XVII в.), по известной характеристике Ф. Энгельса, представляла собой глухую провинцию Европы: экономическому упадку сопутствовал упадок культуры; нищая страна, деспотизм амбициозных князей, темнота народа; все было скверно, не было образования, средств воздействия на умы масс, свободы печати, общественного мнения; корни филистерства были настолько глубоки, что ощущались спустя века.

Однако уже XVIII в. выдвинул таких гигантов, как Лессинг, Гете, Шиллер, Винкельман, движение «Sturm und Drang», музыку Моцарта, Бетховена, которые вышли за национальные рамки и вошли в мировую культуру. Одной из важнейших движущих сил этого культурного процесса и особенностью немецкого Просвещения, обусловленного исторической обстановкой, стало создание единого немецкого языка. Борьба за национальное объединение осуществлялась не только «железом и кровью», но и путем создания из областных диалектов раздробленной страны единого языка и литературы в общенациональном значении. Это было одной из важнейших идей и особенностей немецкого Просвещения. «Отцом новой немецкой литературы» (Н. Г. Чернышевский) называют Лессинга, но до него задачи создания национального языка, его упорядочения и унификации решали многие его предшественники (С. Брант, Э. Роттердамский, И. Рейхлин, У. фон Гуттен, Т. Мурнер — на него ссылается Лессинг, и др.). Существовали школы писателей, пишущих на немецком языке, кружки гуманистов (например, эрфуртских, создавших «Письма темных людей», которые охотно читали в эпоху Просвещения, и др.).

Однако слава основателя культурной консолидации Германии, которая в условиях XVI в. была возможна лишь в форме религии, религиозного воспитания и образования, досталась М. Лютеру с его непревзойденным переводом Библии. Осуществленная им литературная реформа достигла цели — через Библию придала немецкому языку и литературе национальный характер и тем самым способствовала национальному единению. Серьезные реформаторские идеи внес выдающийся грамматик И. Г. Шоттель, предпринявший попытку нормализации немецкого литературного языка на основе языка Лютера. И конечно, сами писатели, поэты и философы много сделали для того, чтобы меткий образный слог был одновременно и языком здравого смысла, правды и мудрости. Среди обновивших литературу — М. Опиц и П. Флеминг, Ф. Ло-гау, А. Грифиус, Р. Каниц, И. М. Мошерош, X. Рейтер; Г. Гриммельсгаузен со своим «Симплициссимусом» (1668), в котором отразилась целая эпоха и ее язык; Б. Нейкирх, которым зачитывался И.-В. Гете; X. Вейзе — создатель слова «политик», означающего человека, овладевшего наукой жизни; а также Я. Беме, по прозвищу «тевтонский философ», большой и оригинальный мастер слова, писавший свои произведения по-немецки, проявивший большой интерес к значению слов, знаковой форме выражения, символической трактовке предметов и т. д.

Просветительские идеи, связанные с развитием языка, осуществляли не только выдающиеся деятели, но и формирующаяся просвещенная общественность, ставшая важнейшим проводником этих идей. Так, защиту немецкого языка от засилья иностранных (господствующими были латинский и французский) продолжили языковые общества, из которых первое и самое влиятельное «Плодоносное общество» («Fruchtbringende Gesellschaft») просуществовало почти 50 лет (Веймар, 1617—62). Обновлению и развитию немецкого языка во многом способствовали также разного рода объединения литературно-образованной общественности. Это были Первая (М. Опиц «Аристарх, или О презрении к немецкому языку» и др.) и Вторая («высокого барокко» — Д. Лоэнштейн, X. Г. Гофман-свальдау и др.) силезские школы поэтов, другие кружки гуманистов. В 1622 г. естествоиспытатель и философ, ученый энциклопедических знаний И. Юнг, выступивший с идеями возрождения наук и объединения для совместной деятельности ученых, основал в Ростоке первое немецкое общество, поставившее своей целью «находить истины из разума и опыта, освободить науки от софистики и умножить их при помощи новых открытий» ².

Примерно в 1670-х гг. выступило новое поколение писателей-классицистов, известное под названием «школа разума», ратовавшее за воплощение разумного и естественного и за соответствующие понятийные средства выражения (оппозиция стилю барокко). С этой школой связано появление в 1682 г. в Лейпциге первого периодического научно-литературного журнала «Acta eruditorum» («Ученые записки», в духе французского «Журнала ученых» — «Journal des Savants»), созданного О. Менке и посвященного главным образом точным наукам. В 1684 г. Г. В. Лейбниц опубликовал в нем свои работы по дифференциальному исчислению «Размышления о познании, истине и идеях», а позднее и другие философские работы, принесшие ему широкую известность как математику и философу. Журнал издавался на латинском языке, но его значение состояло в том, что с ним связано начало периода выявления мнений интеллигенции, ее стремления к организации и диалогу.

Все вышеизложенное свидетельствует о том, что когда в 1700 г. было создано Берлинское научное общество (впоследствии Прусская академия наук), связанное с именем Г. В. Лейбница, то в нем не случайно в числе главных ставилась задача поддержания чистоты немецкого языка и научной постановки его изучения. С этого времени начинается поворот к новому этапу в развитии немецкого языка как языка философии и науки. Оценить значимость такой просвещенческой направленности помогает тот исторический факт, что в Германии XVII в. еще не существовало философского языка, независимого от языка теологии. Богословская проблематика в свою очередь включалась в философскую и тем самым обогащалась новыми смыслами. Лейбниц был именно таким философом, у которого за теологическими понятиями нужно видеть философские и переводить его слова с языка теологии на язык рациональной философии.

Но новое заключалось не только в этом. Одной из важных просветительских идей была борьба со схоластикой, начатая еще до Лейбница и способствовавшая развитию рационального подхода в самых разных областях. Самой видной фигурой в этом плане был Якоб Томазий (1622—1684) — филолог и математик, профессор Лейпцигского университета, когда там учился Лейбниц, который дает своему первому преподавателю философии характеристику только в превосходных степенях: «человек основательной учености», знаменитейший автор отличных «Таблиц практической философии», на которые он сам ссылается, и других «блестящих трудов»; знаток Аристотеля, древних и современных философов, издатель античных ученых (в частности, филологических работ И. Камерария и П. Мануция). Я. Томазий, «украшение отечества», по словам Лейбница, известен также как один из его корреспондентов. Однако и для него языком науки была еще латынь, и только его сын, Христиан Томазий, проявил смелость, выступил с чтением лекций на немецком языке, и эту инициативу активно поддержали другие ученые.

Г. В. Лейбниц также отдавал должное латыни, считая, что написанное на ней не устареет и через много столетий. Однако он понимал, что она уже не отвечает запросам времени и насущным жизненным потребностям, в том числе связанным с развитием языка, поскольку немецкий язык, в отличие от итальянского и французского, «бесконечно далек от латыни». В передовых странах Европы латинский язык уже все больше уступал место их национальным языкам. Поэтому Лейбниц задумал реформу философии и языка, которая касалась бы не только принципов философского мышления, но и способов изложения и стиля.

Здесь нет возможности осветить все связанные с этой реформой вопросы³. Отметим лишь главное. Одна из основных мыслей Лейбница-реформатора состояла в том, что истинные принципы и истинный метод философствования должны соответствовать предмету, природе вещей, существу дела и освобождаться от схоластики и ее языка — латыни. Лейбниц резко выступил против именно современной ему схоластики, считая, что она стоит много ниже своих предшественников по остроте мысли⁴. Объясняя причины этой, казалось бы, несоответствующей времени резкой критики, исследователи указывали, что она была направлена против эпигонов схоластики, многочисленных и влиятельных «ретроградов», заполнивших европейские университеты и служивших главным препятствием для развития знаний: «оставаясь слепыми к свету важнейших открытий и во всем уступая своим средневековым учителям, они тащат науку назад, на путь умозрений и терминологических споров»⁵. В Германии, отмечал Лейбниц, схоластическая философия оказалась прочнее, не говоря о других причинах, именно потому, что там гораздо позднее начала развиваться философия на немецком языке. Таким образом, борьба со схоластикой была большой культурно-исторической задачей Просвещения.

Далее Лейбниц неоднократно высказывал мысль о том, что не видит принципиальной разницы с точки зрения использования языка в обыденной жизни и в философии. Развивая свой метод реформирования философии и логики, Лейбниц стремился создать чистый, адекватный способ выражения, который коротко можно изложить так: 1) не существует вещей, которые не могут быть выражены в общеупотребительных терминах; 2) поскольку принципиальной разницы между философией и нефилософией нет, у обеих одни и те же представления, они могут пользоваться одним и тем же языком; 3) таким языком должен стать естественный, общедоступный язык; 4) существуют три достоинства речи: ясность, истинность и изящество; причем ясны должны быть и конструкции и понятия (дефиниции); 5) без необходимости следует избегать технических терминов и пользоваться общеизвестными словами, за исключением точных наук, в которых нужно создавать новые наименования, исходя из потребностей жизни, и др.

Характеризуя философский стиль, Г. В. Лейбниц писал, что «философским делает стиль исключительно ясность изложения, полная понятность слов и предложений. Философская речь не терпит ничего не значащего, бессмысленного, пустого или темного слова. Обычное, естественное выражение всегда популярно, тогда как техническое создано искусственно и известно только посвященным . Философия должна избегать, насколько возможно, искусственных выражений. Ей лучше всего говорить ясно, определенно и конкретно, остерегаясь троп и абстракций, “haecceitâtes” и “hoccitates” схоластических философастеров. Популярные выражения всегда самые понятные и ясные, а они существуют только в живом национальном языке. Латинская фраза зачастую скрывает неясность; она представляет собой маску, а не выражение; вот почему на диспутах часто случается, что противника, прячущегося за слова, принуждают говорить на национальном языке. Его заставляют снять маску и показать, кто он такой» ⁶.

Итак, одно из основных требований Лейбница — постоянно искать ясности в словах и пользы в вещах. Без ясности не может быть действительно истинного суждения, а без осознания пользы — никакого открытия. Ошибки большинства людей, по убеждению Лейбница, — прямой результат неясности слов и бесцельности их опыта. (Отрицать справедливость таких соображений нет никаких оснований, они актуально звучат и в самых современных эмансипационных проектах, что свидетельствует о трудности их практического осуществления.)

Активно выступая за употребление немецкого языка, Г. В. Лейбниц высказывает получившее затем широкое признание соображение о философском предназначении немецкого языка, о том, что «из всех европейских языков ни один так не пригоден для философии, как немецкий» ¹. Сейчас это общепризнанно, а тогда это было очень смелым заявлением, в условиях, когда французское влияние было весьма велико, а немецкий язык находился в столь жалком состоянии, что возникла опасность его гибели. Исходя из такой обстановки, Лейбниц требовал созыва немецких ученых, которые взяли бы спасение немецкого языка, его своеобразия и богатства в свои руки.

Г. В. Лейбниц внес большой вклад в развитие понятийного мышления, особенно в области онтологии, теории познания и логики. Исследователи отмечают, что он создал наиболее полную для своего времени классификацию определений; впервые сформулировал закон достаточного основания, а также принятый в современной логике закон тождества; в его работе «Об искусстве комбинаторики» предвосхищены некоторые моменты современной математической логики⁸. Лейбницем были разработаны понятия, связанные с разумом, который понимался с помощью соединения многих предикатов: как высший разум, всеобщий разум, естественный, практический, а также как ум, способность к умозаключению. Г. В. Лейбницем была впервые разработана и понятийно выражена высоко оцененная современными языковедами и философами, особенно герменевтического направления, «метафизика индивидуальности» (Х.-Г. Гадамер), под которой понималась индивидуальность проявления духовной силы, связанной с феноменом языка и выступающей как внутреннее языковое сознание⁹. По словам Ю. Хабермаса, Г. В. Лейбниц утверждал, что каждый индивид есть зеркало мира как целого и предложил «онтологическую модель для индивидуальной субстанции, которая, являясь программой бесконечных, неисчерпаемых в дискурсе обозначений, не поддается полной экспликации»¹⁰. Такое понятие представляет собой то, что впоследствии И. Кант назвал Vernunftidee (идея разума)¹¹. Когда говорят, что без Лейбница не было бы Канта, который сыграл определяющую роль в становлении понятийного языка XVIII—XIX вв., надо думать, что имеются в виду и языковые идеи его предшественника.

Коротко коснемся весьма актуального вопроса в современной философии — о коммуникативных функциях языка. Лейбниц характеризует, по его определению, материальную и формальную стороны слов. Говоря о первой, он отмечает, что языки, будучи самым древним памятником человеческого рода, выступают как средство познания культуры и имеют важное значение для исследования происхождения, обычаев и древностей Европы¹². Нет ничего более присущего человеку, чем разум, писал Лейбниц, ему дарована также речь, звуки которой выступают в качестве знаков внутренних мыслей, чтобы таким образом сделать их известными другим людям. Возникшая из потребности заставить себя понять других, речь явилась «великим орудием и всеобщей связью общества» ¹³, а ее коммуникативная роль — главнейшей. Таким образом, можно говорить о двояком употреблении слов: для выражения собственных мыслей и для сообщения наших мыслей другим с помощью слов.

Раскрывая формальную сторону слов, Лейбниц отмечает их многозначность. Считая главной целью разума познание действительности, философ выражает убежденность в необходимости исследования понятийного мышления, в том, что «языки — это поистине лучшее зеркало человеческого духа и что путем тщательного анализа значения слов мы лучше всего могли бы понять действительность разума» ¹⁴. Многозначность слов, генезис их значений, знаковый характер языка обусловливают различия в восприятии; поэтому, по словам Лейбница, «главная цель языка заключается в том, чтобы возбудить в душе того, кто меня слушает, идею, сходную с моей» ¹⁵, иначе говоря — добиться понимания. Философ ратовал за исследование значений терминов, общих понятий и слов вообще, отмечая, что это редко делается, что в диалогах и спорах смысл их намеренно затемняется («искусство затемнения слов внесло путаницу в два великих регулятора человеческих деяний — религию и правосудие»¹⁶).

Для наших целей важно отметить, что в некоторых высказываниях Г. В. Лейбница явно ощутим социальный подтекст, в частности, его убежденность в том, что исследовательская работа в области языка может оказать влияние на социально-культурную практику: тогда «путь к знанию и, может быть, к миру стал бы гораздо более открытым для людей», — отмечал философ¹⁷. Таким образом, под коммуникативной функцией языка имеется в виду не просто понимание, но и способность к мотивации, которая может вызвать определенные социальные действия. Такая трактовка языка у Лейбница не развернута, но важно уже то, что она намечена и близка современной.

Идеи Лейбница были подхвачены философским движением, среди участников которого были профессора университета в Галле — Самуил Пуффендорф (1632—1694), Христиан Томазий (1635—1728) и Христиан Вольф (1679— 1754).

С. Пуфендорф — историограф и юрист, выступил как защитник естественного права, подвергший критике систему государственного устройства того времени и указавший на необходимость социально-политических и правовых преобразований; известен также своими размышлениями о культуре, суть которой связывалась им с отношением к природе, но в целом понималась широко и вполне современно — как охватывающая все стороны деятельности человека.

X. Томазий, сын Я. Томазия, о котором говорилось выше, — один из основателей университета в Галле, в 1688 г. выпустил ученый журнал на немецком языке, «тоже первый в своем роде» ¹⁸, в котором сотрудничали Лейбниц и Христиан Вольф. Будучи одним из первых и деятельнейших защитников прав и интересов естественного, здравого человеческого ума, а также употребления естественного немецкого языка, в том числе и в научной области, за свою многолетнюю преподавательскую деятельность X. Томазий создал рационалистическую школу правоведения, активно полемизировавшую с пиетистической богословской школой. Он отделяет философию от богословия, придавая ей характер «мудрости». Его лекции, впервые читавшиеся на немецком языке, привлекали огромную аудиторию и были поистине просветительским событием. Уже одного этого имени достаточно, чтобы считать, что солнце века Просвещения взошло, отмечал К. Фишер¹⁹.

Хр. Вольф — один из непосредственных учеников и корреспондентов Лейбница — вошел в историю философии как его последователь, призванный перевести на немецкий язык, систематизировать и распространить учение Лейбница, что он и осуществил, создав систему, получившую название «лейбнице -вольфовской» философии и изложенную им в серии учебников, которые были хорошо составлены и главное — написаны на правильном и чистом немецком языке (1712—1726); затем он написал серию тех же книг по-латыни (1728— 1753)²⁰.

Хр. Вольф продолжил развитие многих из затронутых здесь просветительских идей, в частности связанных с развитием языка. Ему принадлежит историческая заслуга интерпретации работ Лейбница, заложивших основы той философии, без которой были бы невозможны критические рационалистические системы И. Канта и Г. В. Ф. Гегеля. Не случайно исследователи философии Канта всегда отмечают значение для него философии Хр. Вольфа, особенно в ранний период, когда можно говорить о влиянии Лейбница и вольфовских «первых оснований математических наук» на Канта, по образованию математика.

Характеристика первого периода деятельности Хр. Вольфа связывается с той задачей, которую, по словам К. Фишера, ставит ему история философии: «изложение на немецком языке и систематизирование лейбницевской философии, такое систематизирование, которое имеет в виду включение в нее дуалистического учения Декарта и демонстративного способа Спинозы и претендует на значение универсальной системы, превосходящей по своей оригинальности и обширности даже систему Лейбница»; поэтому Хр. Вольф был недоволен, когда его философию называли «лейбнице-вольфовской» ²¹. Для таких претензий у Хр. Вольфа были основания.

В плане рассматриваемых нами проблем главное состоит в том, что Хр. Вольфом был разработан, по сути, новый логический язык, посредством которого и была создана его знаменитая система. Понятие «логический язык» мы употребляем в современном значении и понимаем под ним прежде всего систему методов членения универсума, посредством которых осуществляется процесс познания и выражаются его результаты. Основное назначение этих методов не сводится к разработке понятийного аппарата и не ограничивается понятийной фиксацией; они носят общий характер в плане как познаваемых явлений, так и использования их в процессе получения знаний. Понимаемый таким образом логический язык полифункционален и общезначим. Предпринятый нами экскурс, хотя бы отчасти, дает представление о формировании и развитии такого языка как социокультурного феномена, вобравшего в себя и обобщившего многие слагаемые познавательного, ценностного и характерного для эпохи Просвещения проективно-конструктивного отношения к миру.

Образ познания, созданный Хр. Вольфом с помощью его логического языка, используемого в самых разных областях знания, был содержательно многоаспектным и весьма впечатляющим. Достаточно сказать, что Хр. Вольф как естествоиспытатель и философ занимался широким кругом научных проблем: писал по вопросам математики, физики, метеорологии, ботаники, физиологии, а также по всем разделам философии и права — логике, онтологии, психологии, этике; разработал такие области практической философии, как мораль и политика, естественное и международное право. Место Хр. Вольфа в немецкой культуре определяется тем, что он пытался синтезировать все научное знание того времени с точки зрения телеологического рационалистического мировоззрения. Все его работы, начиная с «Разумных мыслей о силах человеческого рассудка...» (1712), носят названия, начинающиеся со слов: «Разумные мысли о...» (ср. с заголовками глав в «Новых опытах» Лейбница), — о силах человеческого ума и правильном применении их к познанию истины; о Боге, мире и душе человека, а также о всех вещах вообще; о всех деяниях людей — для споспешествования их счастью; об общественной жизни людей; о действиях природы; о целях естественных вещей; наконец, о частях человека, животных и растений (1725). К сожалению, эти работы содержательно у нас не исследованы, но уже сами названия их свидетельствуют о том, что это была, в сущности, всеохватывающая система, содержащая обширные знания и к тому же затрагивающая область практической и даже шире — социальной философии.

Все работы Хр. Вольфа этого периода написаны на немецком языке. Вслед за X. Томазием также на родном языке он читал лекции по естественной и рациональной теологии, отстаивая права человеческого разума в делах веры. Его «философские чтения» привлекали огромное число слушателей. Как философ X. Вольф был приверженцем исторического подхода к пониманию философии и много сделал для искоренения устаревших, догматических правил ее преподавания, заменив схоластические компендиумы на такие учебные руководства, в которых большое внимание уделялось практической стороне вопросов, языковой ясности, понятийному мышлению. Его учебники по метафизике и морали неоднократно переиздавались и служили основой университетского образования вплоть до появления «критической философии» Канта²².

Наибольшую известность получила логическая система Хр. Вольфа («Разумные мысли о силах человеческого ума и правильном применении их к познанию истины», «Сокращения первых оснований математики» и др.), в основе которой лежала строгая систематизация (доходящая до механицизма, как отмечают ее критики), построенная по образцу математики, в соответствии с математическими принципами, истолкованными как требование действовать последовательно и доказательно, так, чтобы каждое следующее положение обусловливалось всеми предыдущими. В этом Хр. Вольф следовал, во-первых, складывающемуся в Новое время отношению к метафизике, когда вся ее традиционная проблематика стала рассматриваться под углом зрения новой науки, а воплощением научности стали считать математическое естествознание. Руководствуясь математической идеей познания, метафизика выдвигает задачу разработать всю свою традиционную проблематику в духе соответствующей строгости и тем самым возвести метафизику также и по содержанию на формальную ступень абсолютной науки. Хр. Вольф разделял эту основную направленность новоевропейской философии на абсолютную достоверность. Во-вторых, он следовал трактовке логики Лейбницем как искусства мыслить, как системы правил суждения на основе доказательств: исследовать все по порядку, не допускать никакого тезиса без доказательств и никакого доказательства, которое не было бы составлено сообразно с правилами логики. Исследователи считают, что Хр. Вольф не столько развил (он не пошел дальше Лейбница), сколько формализовал и схематизировал некоторые принципы, содержащиеся в логике своего учителя, — в частности, требование создавать непрерывные аподиксы (неопровержимые доказательства), подобно тому как это делают математики, рассматривающие предложения так, что «одно вытекает из другого в беспрерывном ряду» ²³, — а также присущее Лейбницу стремление к синтезу, «комбинаторике» и математизации знания.

Как известно, у Лейбница еще в ранней юности возникла мысль о том, что понятие можно выразить в числах; для этого нужно создать принципы анализа понятий, в результате которых из каких-то комбинаций возникнут истины. В той мере, в какой эти истины зависят от разума, они будут доступны проверке исчислением. Особенно это касается многозначных понятий, общих терминов и т. д. Лейбниц стремился к построению calcules ratiocinator — исчислению рассуждений, видя в этом критерий однозначности, истинности и понятности.

Лейбниц работал также над программой представления человеческого знания в виде некоего универсального символического языка, непосредственно выражающего мысль, непосредственные понятия вещей, наподобие «иероглифи-ки мыслей, истинной «signatura rerum», которую древние искали в символических числах пифагорейцев и о которой позже бредили кабалисты» ²⁴. Речь шла и о восходящей к Я. Беме идее создания «естественного языка», который должен выражать не наши представления о вещах, а самую природу их: таким был, по преданию, язык первых людей, «lingua adamica», дарованный им непосредственно Богом. Лейбница занимала мысль о языке и новой письменности, которые бы вместо слов, или знаков мысли, выражали бы сами эти мысли; для этого, по его мнению, следует найти простейшие, элементарные понятия и на их основе создать «алфавит мысли» в виде характерных общеупотребительных знаков. По словам Х.-Г. Гадамера, идеал языка, к которому стремился Лейбниц, — это, таким образом, «язык» разума, analysis notionum (анализ понятий), который, исходя из «первых» понятий, вывел бы всю систему истинных понятий, отобразив тем самым все сущее в полном соответствии с божественным разумом» ^ъ. Иными словами, речь шла об изобретении всемирной письменности.

Эти идеи (идеалы) рациональной комбинаторики, говоря словами Лейбница, остались неосуществленными и, надо думать, не осуществимы вообще, но они являются показательными для складывающейся в то время тенденции к математизации и формализации знания, в том числе философского, которую и продолжил Хр. Вольф, доведя ее, что называется, до логического конца.

Однако в целом, если говорить о применении логического языка Хр. Вольфа к собственно логике (трактовке сферы логического), методологии и философии, следует отметить многие положительные стороны. Система Хр. Вольфа исходила из представления о логике как науке о правильном мышлении, которая рациональна и по форме и по содержанию (материи) и основное назначение которой состоит в выявлении и установлении всеобщих и необходимых законов мышления вообще. В системе выделяются теоретическая логика, предметом которой является разработка и систематизация правил обоснования и умозаключения, и практическая логика как методология познания, определяющая направленность познавательной деятельности и способы познания истины. Второй придается более важное значение в процессе выявления сущностной природы универсума, а также поиска и осмысления правды, но она с необходимостью должна опираться на теоретические логические принципы первой и действовать в единстве с ней, используя ее возможности формализации знания и создания его структуры.

Рациональность системы определялась тем, что она базировалась не только на силе разума, но и на «рациональной психологии», под которой понималось — в отличие от ratio как интеллекта и «чистого разума» — состояние познающего разума и души («учение о душе»), более тесно связанных с опытом. При этом имелись в виду не индивидуальный человеческий разум и душа, которые далеко не всегда могут отчетливо осознавать происходящее и свое состояние, а психологические составляющие видения мира и прежде всего психологическая способность мышления дать объяснение, раскрыть сущность «простой вещи» в ее взаимосвязи со всеобщим; в чем, собственно, и состоит значимость познания²⁶.

Логическая система Хр. Вольфа «учила мыслить» рационально. Это касается прежде всего основной логической процедуры — обоснования: раскрывается ее неоднозначность, сложность поиска достаточных оснований, в силу которых принимаются определенные утверждения (они могут быть относительны или условны). Логические характеристики и логические методы поиска доказательств не всегда могут дать непротиворечивое и полное описание наблюдаемого состояния, ситуации или события. В результате чего нередко оказывается, что процедура обоснования не дает бесспорных, абсолютных критериев для принятия утверждения и должна быть дополнена другими процедурами. При этом оценка знания с точки зрения рациональности, здравого смысла посредством ссылки на признанные авторитеты или устоявшиеся традиции не может соответствовать требованию истины. Отсюда и возникает необходимость в более точных методах, идет речь о приемлемости и применимости математических методов в других областях знания. Это относится в первую очередь к логическим методам анализа научного познания с применением достаточно сильных абстракций и идеализаций, аксиоматически заданных теорий и др. В таком случае познавательная процедура принимает вид математической записи: тезис —» путь обоснования знания (цепь рассуждений) —» доказательство (результат).

Можно говорить и о других интересных аспектах логического языка Хр. Вольфа, в частности связанных с его «Логикой», содержащей дидактические правила использования логики для практической ориентации, рекомендации по культуре чтения текстов, а также богатое серьезными жизненными примерами «научение» толкованию (пониманию) Священного Писания и др.

Логический язык Хр. Вольфа как методология науки связан с формализацией научного знания; прежде всего — это выработка соответствующих средств, создание языка для выражения той или иной теории. На языке современной логики это называется разработкой стандартных форм представления знания. Определенные стандартизированные формы, а также соответствующий язык рассматриваются как ключевые моменты в создании системы, обеспечивающие использование рациональных способов рассуждений, а также объективный подход к анализу их самих. Иными словами, они определяют логическую структуру теорий.

Логический язык Хр. Вольфа используется и как методология рассмотрения и понимания соотношения эмпирического и теоретического, перехода от одной схемы, в которой описываются факты, к другой, более целесообразной. В сфере логического языка Хр. Вольфа оказываются и некоторые семантические вопросы, связанные с так называемым «языковым каркасом» и решаемые при помощи постулатов значения. Наконец, нельзя не отметить и освещение Хр. Вольфом весьма интересной и активно обсуждаемой, начиная с Нового времени и доныне, логики открытий, связанной с именем Лейбница, который, как Ф. Бэкон и Р. Декарт, верил в возможность создания такой логики. В отличие от большого числа сторонников противоположной точки зрения, считающих, что логика и регулярные процедуры здесь неуместны, в логической системе Хр. Вольфа рассматриваются вопросы соотношения творчества, открытия и логических методов поиска доказательств, что в связи с современными дискуссиями²⁷ может представлять научный интерес.

Если учесть, что главной методологической задачей Хр. Вольфа было «создание четкой, ясной, однозначной, дидактически прозрачной системы на основе уже имеющегося теоретического натурфилософского синтеза, а также соответствующего этой системе метода познания истины и метода обучения — вплоть до конкретных методик» ²⁸, то можно сказать, что эта задача была им успешно выполнена.

Что касается применения логических и точных методов к анализу философских проблем, то этот вопрос не только не устарел, но, напротив, приобрел особую актуальность в наши дни (например, в связи с обсуждением процесса всеобщей компьютеризации). Прежде всего отметим, что Хр. Вольфу принадлежит заслуга выделения определенных областей философского познания, о чем уже упоминалось. Он также весьма успешно разрабатывал категориальный аппарат новой философии и явился создателем таких вполне современных терминов, как «дуализм», «монизм»; впервые ввел в научный обиход понятия «онтология», «психология», «телеология» и др.²⁹ В характеристике способов (стиля) философствования Хр. Вольф следовал за Лейбницем, который выделял два метода философствования: акроаматический, требующий доказательства всех положений, и экзотерический,,допускающий разъяснение на примерах и подобиях. Предпочтение отдавалось первому, который состоял из дефиниций, разделений и доказательств и требовал соблюдения строгих правил для высказывания: «в процессе доказательства не употреблять ни одного слова без определения, ни одного предложения без доказательства или без непосредственного чувственного подтверждения»³⁰. Принципы такого метода, перенесенные Лейбницем в философию, были распространены Хр, Вольфом и на другие области знания.

Исследователи обращают внимание на то, что и у Лейбница и у Вольфа речь шла не о том, чтобы уподобить философию математике и перенести математические методы в философию, а о сходстве философских и математических методов «в,том амысле, что правила обоих исходят из одного источника — из истинной логики» ³¹. Об этом, в частности, свидетельствует и оценка вольфовской логики К. Фйшером: «Фбрмальное образование ума и распространение логической формы на все части знания» явились неоспоримой заслугой Хр. Вольфа по отношению к немецкому Просвещению³².

В классификации наук и методов познания Хр. Вольф отводил философии ведущее место, а из трех выделенных им форм познания — исторической (эмпирической, описательной), математической и философской (теоретической, причинной) — последняя характеризовалась как рациональное знание и необходимая составная часть полного (универсального) знания. А согласно Г. В. Лейбницу, только рациональные истины дают нам познание не случайной действительности, но философской необходимости.

В свете современной постановки языковых проблем, о которой у нас шла речь вначале, отметим, что Хр. Вольф и его школа уделяли большое внимание проблемам интерпретации и последовательно причисляли «всеобщее искусство истолкования» к философии, на том основании, что «в конечном счете все сводится к тому, что познать и проверить истины других можно лишь тогда, когда понимаешь их речь» ³³. Хр. Вольф и вольфианцы, к примеру, исследовали некоторые конкретные языковые формы и зависимость семантики логических систем от предпосылок, связанных с интерпретацией таких понятий, как истинность, ложность, рациональность и др.

Стремление к универсализму было характерной чертой просветительской философии, ставящей своей целью все объяснить, стать универсальным образованием, и вольфовская система как своего рода энциклопедическое изложение знаний и, условно говоря, всеобщий язык вполне соответствовала этой направленности и утверждала ее, завоевав всеобщее признание, а логический язык Хр. Вольфа рассматривался в качестве задающего стандарты научности. Вместе с тем известно, что уже в 40-х гг. XVIII в. оценка философии Вольфа существенно изменилась: ее стали называть устарелой и скучной, упрекали в морализаторстве. И дело не только в том, что его метафизика стала отставать от успехов гуманистической мысли, за что она подвергалась критике со стороны французских просветителей. Логический язык Хр. Вольфа практически выливался в методологическое единообразие всех областей научного познания, а оно рушилось под воздействием развивающейся дифференциации знания и социальных факторов, которые в вольфовской системе не учитывались. Но все же в Германии XVIII в. так называемая Лейбнице-вольфовская школа господствовала, и это продолжалось до распространения философии И. Канта³⁴.

В последующие века философия Хр. Вольфа подверглась более резкой критической оценке. В литературе обычно отмечались заслуги Хр. Вольфа как систематизатора научного знания и вместе с тем указывалось, что его системе и методологии в большой степени были присущи схематизм, догматизм и другие негативные формализаторские черты, что Хр. Вольф неадекватно интерпретировал своего великого современника Г. В. Лейбница, не понял его учения о монадах и предустановленной гармонии и др. Стало широко известно высказывание Ф. Энгельса о «плоской телеологии» и «бессодержательности вольфовской метафизики», не признающей противоречий, согласно которой нечто является либо случайным, либо необходимым. Особенно негативно оценивались методологические требования Хр. Вольфа, когда чрезмерно строгая логизация и систематизация приводила к механицизму, построению теории по образцу математики. При определении места Хр. Вольфа в культуре XVIII в. его связывают с так называемым «умственным просвещением», но эта характеристика звучит уже далеко не всегда позитивно³⁵.

Итак, от Лейбница — к Лессингу, от Лейбница — к Канту, а имя Хр. Вольфа, в сущности, выпало. Основная причина все усиливавшегося критически-полемического отношения к его философии состояла, на наш взгляд, в том, что время выдвигало требование большей свободы и критической оценки как существующей реальности, так и научного знания в условиях изменяющегося типа научности и философствования. Судя по высказываниям философов XIX— XX вв., отход от вольфовской системы и попытки ее «расшатать» мотивировались главным образом причинами социально-культурного порядка, в частности, вторжением жесткой рациональной системы (формальной рациональности, если использовать определение М. Вебера) в ранее не подвластные ей области — культуру, личностные сферы индивида и др., что и вызвало соответствующую реакцию, а также, по словам Х.-Г. Гадамера, «необходимость критической защиты от всего того, что в век Просвещения с его лозунгом “разумных мыслей” считалось сущностью гуманности» ³⁶. Особенно категоричным было отрицание предписания философии рассматривать в качестве мерила познания и идеала истинности математическое знание. Если ранее обосновывалась мысль о том, что без математики не проникнуть в основание метафизики, то теперь связь между философией и математическим знанием в принципе отклонялась. Наиболее резко эта тенденция выразилась в экзистенциально-герменевтическом направлении философии XX в. Так, к примеру, М. Хайдеггер отмечал, что самое обязывающее и полное — т. е. нацеленное на целое — познание непременно должно опираться на внутреннюю субстанцию человека, в отличие от математического знания, — «самого пустого» и менее всего связанного с существом человека; истина философствования укоренена в судьбе человеческого присутствия³⁷. Такая ориентация отвечала запросам Нового времени и означала не преодоление метафизики, а «просто утрату способности понимать ту строжайшую логику предельных понятий, на которой почти три тысячелетия стояла

^ ЗА

европейская мысль» .

Однако идеи Просвещения и логический язык Хр. Вольфа, как мы видели, не сводились к такому решению проблемы. Поэтому в заключение посмотрим, насколько предпринятый нами экскурс отвечает на поставленные в начале работы вопросы. На наш взгляд, он дает основание судить о том, что просветительские идеи — это важный этап в развитии научного понимания логики, мышления и языка, в истории логической (теоретической) культуры. Идея о логике как науке о мышлении с его способностью упорядочения мыслей, которые выявляются и отлагаются прежде всего в человеческом языке, достаточно четко была выражена уже на этом этапе и впоследствии была развернута в «Науке логики» Г. В. Ф. Гегеля. Но из изложенного ясно, что и предшественники Лейбница, и он сам, и Хр. Вольф не сводили задачу логики как науки к анализу языка. В их работах ставилась так называемая схоластически-лингвистическая проблема, но их рассуждения, «спор о словах» и их значениях были далеки от лингвистического фетишизма. Логическая форма рассматривалась ими не как форма языка, а как форма некоторой реальности, действительности, посредством которой изыскивается возможность наиболее полного отражения и осмысления самой этой действительности, а также взаимного человеческого понимания.

Работа немецких просветителей не ограничивалась решением научных проблем. Их усилия были направлены также на то, чтобы с помощью ясности и понятности языка сделать доступными свои гуманные цели. «Я имею и кое-какие открытия и новые идеи, которые, возможно, могли бы и значительно увеличить удобства человеческой жизни и просветить умы», — писал Г. В. Лейбниц³⁹. По мере возможностей он их пропагандировал и реализовал. Сходные цели преследовала и практическая философия Хр. Вольфа, и идеи других упомянутых нами философов-просветителей.

В этом же направлении — на «полезное», на «споспешествование отечественным и полезным целям» — осуществлялась деятельность и разного рода просветительских обществ, которые функционировали не только в виде складывающихся институциализированных форм (в Германии конца XVII—начала XVIII в. было четыре университета, Академия образных искусств (1694— 1713) и др.), но и непрофессиональных, которые стали очагами культуры и местом группировки литературно-образованной общественности. Не случайно и Республика ученых, о которой мечтал Лейбниц, мыслилась им не как объединение ученых-специалистов, а как федерация, как сеть просветительских обществ «для споспешествования цивилизации человечества».

В этом процессе просветительства трудно переоценить роль «языковых обществ», работу ученых-литераторов, их борьбу за немецкую литературу, особенно светскую, «человеческую», за философское осмысление действительности с просветительских позиций. Идеи немецкого Просвещения, связанные со значением языка, общения, диалога, воплощенные в богатом философско-литературном наследии, заложили основательную просветительскую культурную традицию. Так что, когда выступили И. X. Готшед, «отец немецкой литературы» Г. Э. Лессинг, теоретик искусства И. И. Винкельман и другие великие, им было что обобщать и развивать.

Исторический опыт показывает, что пройденный ранним Просвещением путь был весьма плодотворным и что успех создавался благодаря не только идеям ученых, но и усилиям и деятельности всей просвещенной общественности, ее стремлению к взаимопониманию и консолидации, а именно это привело к расцвету Просвещения в XVIII в.

Нет сомнения в том, что такой опыт не изжил себя; и, на наш взгляд, современные философы правы, считая возможным использовать его для решения сегодняшних социокультурных проблем и завершения «проекта модерна» как проекта просвещения.