Изверг. На пороге исправления

22. Колыбельная

С воскресенья я решила поменять время записи у Николая Николаевича, чтобы расписание было гармоничнее. Теперь во вторник, четверг и субботу я должна была в три часа приходить в офис к нему на разговоры, как мы это сейчас называли. А это означало, что сегодня мой вечер свободен. Не решившись пока оставлять Клима одного, я сидела с ним в его квартире и словно мама присматривала, чтобы он ничего не натворил с собой. Делая на полу домашнее задание, я изредка бросала взгляд на него, пока он сидел в кресле и что-то писал в своем ежедневнике. Отвлекаясь и заглядываясь на Клима, я отмечала, какие же все-таки были красивые у него глаза, словно бутылочное стекло. Он сдувал волосы, иногда падающие ему на лоб, а после закалывал их невидимкой, но та постоянно не удерживалась и ослаблялась, из-за чего волосы снова падали. Мне показалось все это таким домашним, что даже не верилось в реальность происходящего.

— Можно мне еще раз увидеть твои руки? — не заметила, как сказала вслух я, крутя карандаш в руке. Клим перестал писать и удивленно посмотрел в мою сторону. Он сомневался в правильности услышанного. Я отвечала ему серьезно намеренным взглядом.

— Ты сейчас серьезно? — неуверенно протянул Клим.

— Абсолютно.

— Нечего на них больше смотреть, нет ничего там особенного, — отмахнулся он и снова опустил взгляд на дневник.

Я встала и подошла к нему. Клим продолжал не обращать на меня никакого внимания, уставившись в записи и застыв с ручкой на одном месте. Упершись руками в бока, я требовательно прокашлялась.

— Позволь мне лишь раз, — попросила я, наклонившись к нему. — Я никак не осуждаю тебя за это, мне просто хочется… лучше понять.

Подняв на меня свои изумрудные глаза, Клим неуверенно протянул мне руку и дал самой засучить рукав свободной кофты, в которой он теперь был. Я с волнением взяла его руку и стала медленно поднимать ткань. Клим все это время неотрывно наблюдал за мной, будто хотел узнать, для чего все это на самом деле. Он коротко прервал дыхание, когда показался первый шрам, я почувствовала пальцами, что его сердце частно забилось, потому что пульс на руке ускорился. Прикусив губу, я подняла ткань до локтя и села на пол, подогнув колени и разглядывая узоры шрамов. Что-то необычное охватило меня, когда я в первый раз увидела их, теперь же это поглощало меня. Клим молчал; я делала то же самое. Он напрягся всем телом и готов был сбежать в любой момент; таким уязвимым я видела его впервые, будто бы он явил наружу то, что никому не собирался показывать. Отчасти это было правдой. Я провела пальцами по шраму, расположенному на два сантиметра выше запястья, отчего кожа Клима покрылась мурашками. Кожа под подушечками моих пальцев на шрамах была словно тонкий шелк — слегка теплая и просвечивающая. Я представила, насколько, наверное, невообразимо больно ему было в тот момент, не только физически и морально, так как следующие шрамы были глубже и больше. Я подумала про кровь, которой были покрыты его руки в тот момент и ужаснулась. Мне было жаль его, хотелось сказать, что есть люди, которым он нужен, что он такой же обычный человек, как и все… Но в тот момент у Клима не было никого, кроме самого себя и своей проблемы. Так же, как и у меня не так давно. Он был так одинок — маленький мальчик, которого в должный момент не услышали, потихоньку терял себя и не видел более границы связи своего мира с реальностью.

Клим больше не мог терпеть эту пытку и спрятал предплечье под рукавом. Он смотрел куда-то сквозь меня, грудь его часто вздымалась, и это нисколько меня не успокаивало. Я встала с пола, присела на подлокотник кресла, в котором он был, и прижала его голову к своей груди так, чтобы стук моего сердца его успокоил. Клим закрыл глаза и стал прислушиваться. Его дыхание скоро выровнялось. Я нашла его руку и сжала, на что он ответил тем же. Особенная атмосфера образовалась вокруг нас сейчас. Нечто давно ожидаемое. Клим спрятал от меня свои глаза и сильнее прижался головой к моей груди. Я погладила его по волосам, пропустив их между своими пальцами, и прошептала осторожно, чтобы не прервать этот момент:

— Мама в детстве всегда прижимала меня так к себе, когда папа приходил домой выпивший, и убаюкивала в кровати, напевая колыбельную, чтобы мне не было слышно отцовских криков с другой комнаты:

Мне бы крылья, чтобы укрыть тебя;Мне бы вьюгу, чтоб убаюкала;Мне бы звёзды, чтоб осветить твой путь;Мне б увидеть сон твой когда-нибудь. Баю-баю-бай, ветер, ветер — улетай;И до самого утра я останусь ждать тебя. Мне бы небо чёрное показать…Мне бы волны, чтобы тебя укачать;Мне бы в колыбельную тишину, Точно корабли проплывают сны. Баю-баю-бай, ветер, ветер — улетай;И до самого утра я останусь ждать тебя.

Вспомнив о своем не самом прекрасном детстве, я утерла скопившиеся слезы в уголках глаз и почувствовала равномерное протяжное дыхание Клима у себя под сердцем: он уснул, по-детски приоткрыв рот. С чувством, будто мать, я еще раз погладила его по голове, словно свое чадо. Усмехнувшись шепотом, подумала: «И как так получилось, что мы за раз лихо поменялись ролями?»