Изверг. На пороге исправления

20. Дар убеждать и управлять

После оказалось, что вторую пару отменили, а кроме нее больше задерживаться в университете мне не было смысла, поэтому я смирилась с промокшей обувью и двинулась домой. Сегодня следовало сходить к маме и извиниться за свое необъяснимое поведение в воскресенье. Она обязана была знать или хотя бы получить слова прощения от меня, так как я подвела и ее и Степана Николаевича. Дождя уже и след простыл, теперь на улице светило солнце, и кое-где даже виднелась радуга. О плохой погоде напоминали только лужи и то сразу отходили на задний план, когда на передний план выходило ясное небо и яркая радуга, видневшаяся из-за высоких домов по пятьдесят этажей. Снова сев на автобус, я взялась за поручень и молча, как и утром, смотрела на проносящиеся мимо дома и магазины. Совпадением мне показалось то, что Святослав тоже был здесь. Он снова встал рядом и как ни в чем не бывало заговорил со мной:

— У тебя снова учинился какой-то инцидент с Годуновым? — голос его был ровным, но с едва уловимой ноткой беспокойства. Неужто тут только равнодушие и никакого интереса?

Я помолчала некоторое время, раздумывая, что ответить, и язвительно выдала, пожав плечами:

— Если я не расскажу, это повредит твоим обязанностям?

— Ничуть.

— Тогда зачем интересуешься?

— Мне нужно сохранять мирную обстановку в группе.

— Плохо ты с этим справляешься; — запротестовала я, — еще с самой первой недели нет никакой связанности между людьми, если приглядеться. Все разбились на кучки по интересам. Годунов со своей компанией прицеплялся то ко мне, то к Эрену, а то и за обоих хватался. Остальные вообще против настроены, не хотят попасть под горячую руку. Если ты не заметил, то открою глаза: в группе никто не хочет никому помогать или даже попытаться, все только и пекутся пока что за свои спины. Поэтому можно сделать вывод, что никакой сплоченности и уж тем более мирной обстановки тебе добиться пока не удалось. После всего ты еще хочешь казаться хорошо справляющемся…

— Я уж тебя перебью на некоторое время твоей тирады. Спешу тебе заявить, что если бы все получалось с самых первых секунд, то мне бы и пытаться не пришлось всех сплотить. Продолжу тем, что ты не имеешь права критиковать чужие поступки, и уж тем более судить, кто как что делает. У нас очень разнообразная группа, и люди не могут сразу со всеми найти интересы, они пока остаются в своих и не бегут вырваться из них. Пока еще рано говорить о каких-либо изменениях, так как прошла от силы неделя, а то и меньше.

Я поджала губы и слушала его разъяснения с показным интересом. Я согласна, что немного перегнула палку, когда лезла в его дела, но можно было и соврать, а не показывать себя с такой равнодушной стороны. Но ведь его выгоды тут не было… И почему мне кажется, будто бы все обязательно должны быть как-то связаны и настроены против меня. Бросаясь из крайности в крайность, я уже сама запуталась в собственных суждениях. Святослав все что-то говорил, но я прервала его, грубо выставив руку перед собой, что он сразу смолк. Благо, в автобусе кроме нас никого не было.

— Хорошо, я ошиблась, теперь доволен? Не стоило в порыве гнева отвечать тебе, — я пожала плечами и посмотрела на него — тот был в полном недоумении.

Не успел Святослав ответить, как я выбежала на нужной остановке. Сегодня израсходовала слишком много энергии на пылкие разговоры сгоряча.

Так как на часах было половина одиннадцатого, мамы, судя по всему, дома еще не было. Позвонив на нужный номер на домофоне, я попросила Степана Николаевича открыть, и тот благонамеренно согласился. Перешагнув порог двери, я разулась и прошла на кухню.

— Ты чего-то хочешь? Чай, кофе, сок? — предложил Степан Николаевич, когда я села за стол.

— Благодарю, я пришла больше с вами поговорить, чем распивать чаи, — начала я и дождалась, пока он сядет напротив, после продолжила. — Как, наверное, уже сообщила моя мама, вам известно, что с Кириллом у нас произошла очень скандальная ссора два года тому назад. Тогда мы, может, с вами и встречались, но я до того имею психическую нестабильность с того случая, что плохо помню и ваше лицо и присутствовали ли вы вообще после в моей жизни, вроде бы, нет. Когда же все случилось, ваш сын… мягко говоря, начал плохо ко мне относиться.

— Мне уже стало известно о его поведении. Меня возмущает, почему ты не говорила учителям и матери! — встрепенулся Степан Николаевич, вскинув брови.

— Вот так просто — не говорила и все. Я уж не буду рассказывать вам о причинах, они сейчас не так важны. Так вот, ваш сын даже издевался надо мной, а после, в одиннадцатом классе, я вдруг начала, как бы это не звучало по-детски, переписку с кем-то, я тогда не знала с кем, кто просветлял мои мрачные дни, проводимые в школе. И какого было мое и его удивление вчера, в воскресенье, когда оказалось, точнее, я сама случайно узнала, что Кирилл был одновременно тем, кто отравлял, и тем, кто светил как фонарем лучем надежды в моих серых буднях. Я сегодня пришла извиниться перед мамой, но так как застала пока только вас, сделаю это и по отношению к вам. Простите за мою выходку вчера, что я так убежала, ничего не объяснив. Мое потрясение было настолько сильным, что случился нервный срыв, и пришлось просить помощи у… сейчас это неважно. Сможете ли вы простить мне мое поведение и поверить мне на слово, что такого больше не повторится? — я посмотрела ему в глаза и увидела словно отражение Кирилла. До этого момента мне не доводилось рассмотреть его детально, но теперь я видела их поразительную схожесть, все те же низко опушенные брови и высокие скулы, те же светлые, почти белые, ресницы, и глаза… глаза цвета пасмурного зимнего неба. Это так напоминало о веселых днях из нашего с Кириллом детства, что я невольно засмотрелась в них.

— Конечно. Я понимаю тебя. Я сам недавно узнал обо всем. И как же успешно вам удавалось скрывать все такое длительное время. Только одно мне было ясно: кто-то тогда на фоне всей угрюмости его смог показать луч солнца, и теперь все более объяснилось: так это были переписки с кем-то. Видимо, он в самом деле надеялся, что этот человек сможет принять его таким, какой он есть, — рассказал Степан Николаевич и с интересом ждал моего ответа.

Я печально склонила голову набок.

— Увы, так как этим человеком оказалась я, мне никогда уже не удастся принять его таким, каким он стал. Не зарастут те шрамы, что он мне нанес за все это время. Не знаю, может, и найдется кто-то, кто исправит его, но это буду по всей видимости не я.

Степан Николаевич закивал, соглашаясь со мной.

— Я записал его на лечение, он уже переменился и многое начал осознавать. Вы успели тогда, верно, поговорить, ты могла заметить его изменения. Но мне жалко его как сына и просто человека, он запутался, его спутал мой отец, отвратительнейший человек. Но мой брат сможет ему помочь разобраться со своими демонами.

На последнем слове меня передернуло. Все пазлы теперь сложились: вот то упоминание Бедной Лизы в нашем разговоре и цитата, которую я не отгадала, тоже оттуда. А ведь он любил это произведение, и как я могла не догадаться сразу. И те слова, что он не совсем хороший человек. Будь я внимательнее, никогда бы не продолжила эту переписку, но теперь прошло уже слишком много времени, поздно жалеть.

— Вы сказали, что его спутал ваш отец; как именно он это сделал? — вдруг решила уточнить я. Больше узнать о том, почему два года назад Кирилл так кардинально поменялся, подливало интерес к тайнам моего бывшего самого надежного человека.

— Так и было, на самом деле этот человек был виновен в двух испорченных психиках. Во-первых, Кирилла, из-за чего теперь мальчик сам не понимает, когда поступает сам, а когда будто по велению деда, а во-вторых, его двоюродного брата, которого исправить уже невозможно. Тот вырос чуть ли не самым жестоким человеком, которого я знал — дедово творение, — но сам он, конечно, не осознавал, что растет по его закалке. Просто после вашей, так сказать, небольшой ссоры он пришел домой, а мой отец каким-то невероятным образом попал туда, хотя я уже несколько лет, как порвал с ним связь. Тогда-то он и направил его в нужную ему сторону, — он тяжело вздохнул, собираясь с мыслями, и потер виски. — Понимаешь, этому человеку было сладостно смотреть или даже знать и наслаждаться жестокостью, собственно выращенною. У него был особенный дар убеждать и направлять, и он охотно ним пользовался.

Я смотрела в одну точку и не могла понять, зачем ему нужно было портить психику ребенку… Какая в этом выгода?

— Значит ли это то, что я была поводом или рычагом для этого?

— Не могу сказать точно, — неуверенно протянул Степан Николаевич, — в любом случае, если тебя это успокоит — он добился бы своего, чего бы это не стоило. Поэтому обвинять кого-то, а уж тем более себя, сейчас не следует. Просто пойми и осознай то, Тамара, что Кирилл делал все это только потому, что сам был не в состоянии понять, что это ненормально. Я ни в коем случае его не оправдываю, просто надо принять тот факт, что он не ответственен за свои действия, им двигала выращенная дедом ненависть.

Как можно было заметить, Степану Николаевичу сейчас трудно рассказывать об этом, так как он чувствовал свою вину в произошедшем. Сказывалось волнение за сына. Но как бы не исправился, не осознал все прошлое Кирилл, возможно, мне не удастся принять и простить его, как бы не хотелось. Слишком это… сложно.

Мы помолчали с минуту, каждый думая о своем. Обоих объединяли мысли об одном и том же человеке.

Вдруг открылась входная дверь. Быстро бросив взгляд на часы, я отметила, что прошло полтора часа, а это значило, что мама уже пришла. Только если это она. Так как к встрече со своим бывшим другом сердца я была еще не готова.

— Я тут подумала, может, нам… — мама что-то говорила, входя на кухню, но тут ее взор упал на меня, и она расплылась в улыбке. — Тамара, как я рада тебя видеть! Вы уже разговорились? Как я рада, что ваши отношение хорошо сложились, мне было страшно, что все повернется иначе, — сыпала она, расхаживая по кухне.

— Мам, — я прервала ее речи. — Я пришла к тебе только за тем, чтобы попросить прощения за вчерашнее. А со… Степаном Николаевичем мы уже поговорили почти обо всем, что интересовало, — я посмотрела на родительницу, и та снова улыбнулась растроганной улыбкой. Встав со стула, я засобиралась.

Пообещав Степану Николаевичу, что обязательно когда-нибудь поговорю с Кириллом о прошлом, я направилась к двери. Мужчина вызвался проводить меня.

— Еще вот что — вы извините, но папой я уж вас называть не стану; у меня есть отец, но ваши отношения с моей матерью я портить не собираюсь. С одним человеком у меня не получилось, пусть получится у вас, — пожелала я ему и вышла из квартиры.

Вот оказывается, как все было на самом деле… Даже мысли не допускалось, что Кирилл не виновен в своем превращении в одного из страшнейших людей в моей жизни. И кто же теперь изверг после этого?… Его дед, сам Кирилл или же я, что обвиняла его в этом. Я не могла никак узнать о том, как все было на самом деле, поэтому пыталась перестать себя винить, иначе так можно с ума сойти.