Княжич (СИ)

Глава 5

— Плебейские драки не красят дворян, — Волховский решил надавить Растеряеву на гордость. — Но если хотите, можете сделать первый шаг, и я с удовольствием отвечу вам взаимностью.

— Дуэль захотел? Где и когда? — Нахмурился Растеряев, а потом стукнул кулаком по шкафчику, и добавил: — Мне плевать, как смешать тебя с дерьмом, княжеский сынуля. Хоть в балаганном кулачном бою, хоть в дуэли.

— Я оставлю за собой право выбора места и условий, как оскорблённая сторона, — ответил Волховский. — И, как инициатор, имею стойкое желание предложить вам ставку вместо битвы насмерть, чтобы вы не скучали.

— Ставку? — спросил Растеряев с подозрением. — Какую ещё ставку? Тебе собственной чести не хватает?

— Уверен, вы бы предпочли меня убить, — произнёс Волховский. — Однако вы можете нанести мне оскорбление, с которым смирится не каждый дворянин.

— Предпочёл бы убить. Боишься рубиться насмерть? — Растеряев презрительно усмехнулся. — Трус.

— Вам разве не хочется, чтобы катана-умбра висела на стене в ваших покоях? — спокойно ответил Волховский. — В коллекции она будет неплохо смотреться, а я буду при этом жить, и думать о ней.

Волховский был уверен, что он клюнет. Забрать имущество убиенного правила дуэли не позволяли, и схватки на имущество проводились только по Духовному договору. О привычке Растеряева коллекционировать мечи поверженных противников знал весь институт. Он был готов на всё, чтобы унизить человека, который его хоть в чём-то превосходил.

— А ты умеешь заинтриговать, — Растеряев не удержался от улыбки. — Но всё ведь не так просто, верно?

— Верно. — Кивнул Волховский, достал смартфон, и отправил Растеряеву вызов на дуэль через «Дуэлянта». — Если проиграете, ваша шпага станет моей. Вы же не против?

— Стервец, — сказал Растеряев, и фыркнул. — Знай, что ты сам подписал себе приговор. Ведь во время дуэли я могу не сдерживаться.

— Как вам угодно, — ответил Волховский. — Я готов принять смерть, если вы вдруг решите нарушить правила и биться до летального исхода. Меня не сильно интересуют последствия. Пусть будет так, как будет.

— Если я публично лишу тебя гордости вашей семьи, золотого ключика, который открыл перед вами все двери, это будет хуже смерти, — злорадствовал Растеряев. — Ты не представляешь, на что подписался, кретин.

Растеряев был вне себя от радости. Он множество раз пытался спровоцировать Волховского на дуэль, но тот либо эффектно парировал оскорбления, либо ускользал. А всего-то стоило создать повод докопаться до Попова, отпинать его в раздевалке, и вуаля — Волховский сам загнал себя в ловушку.

«Уж теперь я как следует отыграюсь на этой скотине! — мысленно ликовал Растеряев. — Теперь все признают превосходство Растеряевых над Волховскими! Все признают моё превосходство! Нужно лишь победить!».

— Тогда ожидайте, барон. — Волховский кивнул. — Мой секундант сообщит вам место и время. Спешу обрадовать, что я не буду тянуть долго.

— Чем скорее, тем лучше, — произнёс Растеряев, и толкнул Волховского плечом, когда направился к выходу. — Сам виноват, что напросился. Теперь, если струсишь, твоя фамилия будет опозорена на весь институт.

— С нетерпением ожидаю встречи, — вежливо ответил Волховский. — Извольте убраться отсюда, пока я не начал дуэль раньше времени.

— А ты начнёшь? — Растеряев обернулся, и дерзко взялся за рукоять шпаги.

— Начну. — Волховский на сантиметр оголил клинок катаны. — Можете не сомневаться. И если вы позволите себе лишнего, то умрёте быстрее, чем сможете это осознать. Давайте будем вести себя как благородные люди?

— Г-гадёныш. Ещё посмотрим, кто из нас умрёт!

Растеряев покинул раздевалку, и хлопнул дверью.

— Ты с ума сошёл? — вскинулся Попов, но тут же схватился за живот, и зажмурился от боли. — Замечательно. Просто чудесно, мать вашу. Тебе не кажется, что забиваться на дуэль с перспективой летального исхода из-за мелкой перепалки — идиотизм? Какого дьявола ты из-за меня подставился? Стал помешанным на чести, как японцы?

— Растеряев поступил недопустимо, — уверенно ответил Волховский. — Я безразличен к сплетням о себе, однако нападки на людей из близкого окружения прощать уже нельзя.

— Тебе ли не чхать? — Попов страдальчески сморщился. — Я вот уже давно плюнул на общественное мнение.

— Зато ты не плевал, когда заступался за меня в младших классах, — ответил Волховский. — Я намерен отплатить тебе тем же.

— Больной ты человек, Волховский! — Попов покачал головой, и изобразил лицом недоумение. — Одно дело драки со школьными задирами, а другое — полноценная дуэль, в которой ты не только можешь сдохнуть, но и проиграть катану! Это же семейная реликвия!

— Зато я могу выиграть шпагу Растеряева. — Волховский покосился на Попова. — И это будет для него настолько страшным унижением, что он забудет лезть и к тебе, и ко мне. И я не проиграю.

— Или он будет мстить, — разумно предположил Попов. — Это может привести к родовому конфликту.

— Я знаю, — ответил Волховский. — Но давно пора дать им достойный отпор, и в защите чести друга я вижу уважительную причину.

— Я должен сам защищать свою честь, — возразил Попов. — И защитил бы, если бы мне не было насрать на неё. Зря ты из-за меня подставился.

— А я считаю, что нет.

— Чёрт с тобой. — Отмахнулся Попов. — Делай что хочешь, но тогда за мной должок.

— Ты ничего мне не должен.

Волховский выбрал знакомое место для проведения боя, и ближайшее время — длинную перемену. Попов написал об этом Растеряеву в личных сообщениях. Вскоре с Волховским через социальные сети связался секундант Растеряева, который, по правилам, должен был попытаться их примирить. Все понимали, что драться никто не откажется, потому лишь соблюдали формальности.

Приложение «Дуэлянт» было популярным среди дворян, так что к длинной перемене о дуэли знали все, даже преподаватели. Инструктор по фехтованию явился на тренировочную площадку одним из первых, чтобы раскинуть защитное поле, но более мощное. В целом, конечно, отцы не поощряли дуэли между сыновьями, потому что в политическом плане «Дуэлянта» можно было использовать более чем эффективно. Однако Царя-Императора совсем не смущали дуэли. Напротив, он считал, что его подопечные должны быть сильными и смелыми, должны не бояться смерти, потому запрет на подобные схватки был негласным.

Естественно, трибуны вновь ломились от зрителей. К тому же, в этот раз бой должен был получиться по-настоящему зрелищным и без поблажек. Волховский и Растеряев встали на привычные места, где всегда проводились спарринги. Попов и секундант из свиты Растеряева тоже присутствовали. Секундант Растеряева обратился к Волховскому:

— Вы готовы дать духовную клятву выполнить условия дуэли? — Секундант раскрыл ладонь, над которой вспыхнула проекция духовного контракта. — Ваш меч против меча барона Растеряева, которыми стороны после завершения сделки могут распоряжаться по своему усмотрению.

— Готов. — Волховский кивнул, и ткнул пальцем в строчку подписи, оставив инициалы.

— Контракт вступил в силу.

Попов проговорил Растеряеву те же фразы, и Растеряев оставил подпись неохотно. Ему очень хотелось сжульничать в случае проигрыша, хотелось не отдавать шпагу, однако духовный контракт обязывал выполнить условия дуэли. В противном случае нарушитель будет испытывать нестерпимую боль до тех пор, пока не поступит честно.

— К барьеру! — скомандовали секунданты, когда удалились на безопасное расстояние, и спрятались за защитным полем.

Пока Волховский шагами отмерял положенную дистанцию, Попов не отрывал от него взгляда, и надеялся, что все закончится благополучно. Такого страха Попову ещё не приходилось испытывать. Он был готов стерпеть что угодно в свой адрес, ему было плевать, что он опозорился, когда позволил Волховскому за себя заступиться. Его страшила лишь вероятная смерть близкого друга.

«Какой же я трус! — Попов до побеления костяшек стиснул кулаки. — Я должен был взять этот удар на себя!»

Растеряев не был бы Растеряевым, если бы не атаковал раньше времени. К тому же, правила не запрещали ударить в спину на пути к барьеру, однако подобной уловкой пользовались только неопытные новички с неокрепшей психикой.

Волховский чувствовал себя уверенно, был холоден будто лёд, а Растеряев взревел, взмахнул мечом в развороте, и попытался сжечь Волховского огненным веером. Однако Волховский догадывался, что всё так обернётся. Догадывался, что враг решит использовать дистанционные атаки.

Гравитация рассеяла пламя по поверхности тренировочной площадки ещё до того, как Волховский воткнул меч в землю. Укол получился настолько сильным, что у ног Растеряева возникла трещина, а вокруг Волховского ударная волна подняла облако пыли. Лавочки под зрителями дрогнули, в толпе почувствовалось волнение, некоторые не на шутку испугались.

А ведь Волховский совсем не бил всерьёз, хотя даже удар в двадцать процентов мощности позволил свести атаку Растеряева на нет. «Отец был прав, — подумал Волховский. — Главное, случайно не размазать врага в лепёшку». Волховский глядел на оппонента серьёзно, слегка зловеще, и у Растеряева душа в пятки ушла.

Растеряев всё понял, и сразу. Ему было не победить, как бы он ни старался. Насколько же глупой и наивной была мысль заполучить катану-умбра. Насколько глупо было надеяться победить того, в чьих руках меч, способный уничтожить город за считанные секунды.

— Вы сдаётесь, барон? — поинтересовался княжич, вытянул меч из земли, и резким взмахом разогнал облако пыли. — Иначе бой может зайти слишком далеко.

— Чёрта с два я перед тобой прогнусь, сучий потрох! — крикнул Растеряев, и от злобы стал молотить по Волховскому всем, что ему удавалось вспомнить. — Твой меч будет моим! Я тебя уничтожу! Унижу! Спалю живьём! Ты будешь умолять меня о пощаде! Получи! Получи!

Пыль заполнила купол доверху. Внутри вспыхивало, грохотало, основание трибун треснуло. Растеряев надеялся, что сможет провести успешную атаку в условиях ограниченной видимости. Он затих, и украдкой перемещался вокруг места, где Волховский показывался последний раз.

Когда в пыльной завесе возник едва заметный силуэт, Растеряев ударил изо всех сил, использовал огненный шторм, от чего в куполе полыхнуло, будто в гирлянде. Пламя не гасло ещё какое-то время, Растеряев уже было хотел порадоваться победе, да вот только Волховский был недосягаем для атак.

Поскольку ограничений по силе не было, Волховский принял защитную боевую стойку кокуцу-дати, и окружил себя гравитационной сферой, которую объяло пламенем. Сквозь неё не мог просочиться ни жар, ни угарный газ, однако в ней был ограниченный запас воздуха. Это стало ясно, когда дыхание Волховского стало менее глубоким — он экономил кислород.

— Я тебя подловил, тварь! — свирепо крикнул Растеряев, и поддал пламени огненному шторму. — Ты задохнешься! Сдохнешь! Ты труп!

Растеряев ликовал. Он воображал, каким позором покроется Волховский, воображал, как над ним будут злорадствовать. Как будут тыкать пальцем, и говорить, что великий носитель катаны-умбра проиграл обычному мечнику Кенши. Обычному магу огня.

Секунданты уже хотели остановить бой, планировали отдать победу Растеряеву, однако Волховский всех удивил. Он нахмурился, резко опустил меч к ноге, и гравитационная сфера ударила в стороны, словно взрыв гранаты. Хлопнуло так, что у зрителей зазвенело в ушах, а защитный купол над площадкой дал трещину. Пламя рассеялось, Растеряева сшибло с ног, швыряло по земле, пока инерция не угасла метра через три.

Шпага снова звякнула где-то в стороне, и у Растеряева в груди защемило. Он осознал, во что влип. Осознал, что отдаст ценнейшую семейную реликвию. Осознал, что продул бой на глазах у всего института. Ему захотелось сквозь землю провалиться.

— Поймите, Николай Валентинович. — Волховский неспешно зашагал к Растеряеву, и поместил катану в ножны. — Мне совершенно ни к чему ваша шпага. Но я её заберу, чтобы вы поняли, что такое быть жертвой.

— Т-ты! — Растеряев схватился за голову. — Ты не посмеешь! Не посмеешь отнять у Растеряева фамильный меч! Прошу! Оставь его мне!

— В целом, — задумался Волховский, — духовный контракт допускает выполнение подобной просьбы. Но тогда вы ничему не научитесь. Потому вынужден отказать.

Растеряев крепко зажал рот ладонями, и его стало трясти. Он не только проиграл, но ещё и у всех на виду пытался сорвать честную сделку, пытался добиться жалости Волховского. Мысль об утрате клинка лишь на миг вынудила его потерять контроль над собой, однако этого мига хватило, чтобы покрыть себя несмываемым позором.

Волховский же нисколько не злорадствовал. Он понимал, что эта ситуация давно была неизбежна, понимал, что оставлять всё как есть, особенно после агрессии в адрес Попова, нельзя. А то так ведь и до покушений на семью могло дойти, потому что Растеряев позабыл о всяких приличиях.

«Ты за это заплатишь, сукин сын!» — вот что хотел сказать Растеряев, но вовремя остановился.

Теперь всё. Теперь было страшно произнести неосторожное слово. Ведь непонятно, что выкинет Волховский, если его почившую мать назвать сукой. Тело отказалось подчиняться Растеряеву, слова застряли в глотке, а дыхание перехватило. Ощущение липкого страха не исчезло до тех пор, пока Волховский не поднял шпагу, и не отвёл взгляд.

— Благодарю вас за бой, — произнёс Волховский. — Надеюсь, на этом конфликт исчерпан.

— Да, княжич, — с неожиданной для себя покорностью согласился Растеряев, встал, и протянул Волховскому ножны от шпаги. — Конфликт исчерпан. Я приношу свои извинения вам, и господину Попову.

«Нихрена не исчерпано, белобрысая тварь!» — подумал Растеряев, который теперь ругаться в адрес Волховского, и даже хмуриться на него, осмеливался лишь мысленно.

Когда бой закончился, все разошлись, и стали собираться домой — пары тоже подошли к концу.

— Срань господня! — Попов изумлялся по дороге к парадному выходу. — Просто охренеть, мать вашу! Вот это ты выдал! А рожу его видел? Видел? Да гадёныш едва ли не разрыдался!

— Не представляю, как настолько скверные слова приходят тебе в голову, но в целом соглашусь — получилось интересно. — Ответил Волховский. — Однако, мне почему-то жаль Растеряева. Всё же, репутация для него была всем. Не считаю, что в такой ситуации уместно злорадствовать.

— Господи, да ты просто пони на облачке! — выпалил Попов, и прыснул. — Этому козлу повезло, что его никто не грохнул! Знаешь, скольким студентам он портил жизнь? Ему воздалось по заслугам!

— Это не повод опускаться до его уровня, — нравоучительно произнёс Волховский.

— Да-да, — сморщился Попов. — Давай только без нотаций.

— Кстати. — Волховский остановился у выхода, и протянул Попову шпагу в ножнах. — Теперь она твоя.

— Шутишь? — Попову совесть не позволяла принять такой подарок. — Ты заслужил его в бою. Я не имею права прикасаться к этой штуке.

— Имеешь, — ответил Волховский. — И отказа я не приму. Носи его с собой, чтобы Растеряев не забывался. Или можешь кому-нибудь подарить. Это твоё дело. Скажем так, в моём доме настолько безвкусная вещица будет выглядеть нелепо. И у меня нет склонности к сбору трофеев.

— Чёрт с тобой, — ухмыльнулся Попов, и принял подарок. — Спасибо, дружище.

Молчанова наблюдала за ними в окно класса консерватории, когда они уселись в машину кортежа, и кортеж направился прочь от института. Бой, надо сказать, произвёл на неё некоторое впечатление. Она хотела бы выразить восхищение Воховскому, но понимала, что её проигнорируют. Оставалось действовать самой, чтобы Человек в маске исполнил обещание.