Кровавая луна

Глава 23

Пятница

Жёлтое бревно

— Выдалась тяжёлая ночь? — спросила женщина, придерживая дверь для Харри.

Хелена Рё оказалась меньше ростом, чем он ожидал. Она была одета в обтягивающие джинсы и чёрную водолазку. Её светлые волосы были собраны в хвостик обычной лентой для волос. Он пришёл к выводу, что она такая же хорошенькая, как на фотографиях.

— Неужели это так очевидно? — сказал он, заходя внутрь.

— Солнцезащитные очки в десять утра? — ответила она, проводя его в помещение, которое, как он уже понял, было огромной квартирой. — И этот костюм слишком хорош, чтобы так выглядеть, — бросила она через плечо.

— Спасибо, — ответил Харри.

Она рассмеялась и провела его в большую комнату, где расположились гостиная и зона для готовки с кухонным островом.

Дневной свет лился со всех сторон. Бетон, дерево, стекло — он предположил, что интерьер был сделан из материалов самого высокого качества.

— Кофе?

— Да, пожалуйста.

— Я подумывала спросить, какой именно кофе, но ты похож на человека, который выпьет любой.

— Да, любой, — сказал Харри, криво улыбнувшись.

Она нажала кнопку на блестящей металлической эспрессо-машине, которая начала перемалывать зёрна, пока она ополаскивала держатель фильтра под краном. Харри скользнул взглядом по вещам, прикреплённым магнитами к двойной двери холодильника. Календарик. Две фотографии лошадей. Билет с логотипом Национального театра.

— Собираешься завтра на «Ромео и Джульетту»? — спросил он.

— Да. Это фантастическая постановка! Я была на премьере с Маркусом. Не то чтобы он интересовался театром, но он спонсор представления, так что мы получаем много билетов. Я раздала кучу билетов на эту постановку на вечеринке, я считаю, люди просто обязаны это увидеть, но у меня всё ещё валяются два или три. Ты когда-нибудь был на «Ромео и Джульетте»?

— Да, видел вроде. Экранизацию.

— Тогда ты должен увидеть эту постановку.

— Я…

— Ты должен! Погоди секунду…

Хелена Рё исчезла, а Харри продолжил рассматривать остальную часть дверцы холодильника.

Фотографии двух детей с родителями, сделанные, похоже, на каникулах. Харри предположил, что Хелена приходится тётей этим детям. Ни одной фотографии самой Хелены или Маркуса, ни вместе, ни поодиночке. Он подошёл к панорамным окнам, от пола до потолка. Отсюда открывается вид на весь район Бьёрвика и залив Осло-фьорд, единственным препятствием на горизонте был музей Мунка. Он услышал, как Хелена быстрыми шагами приближается к нему.

— Прошу прощения за этот музей, — сказала она, протягивая Харри два билета. — Мы называем его Чернобылем. Не каждый архитектор способен разрушить целый городской район одним зданием, но архитектурному бюро «Эстудио Эррерос»[32] это удалось, надо отдать им должное.

— Мм…

— Просто делай то, за чем пришёл, Холе, я могу делать много дел одновременно.

— Договорились. По большей части я бы хотел, чтобы ты рассказала мне о той вечеринке. О Сюсанне и Бертине, конечно. Но в особенности о человеке, который принёс кокаин.

— Хорошо, — ответила она. — Значит, ты знаешь о нём.

— Да.

— Полагаю, никто не отправится в тюрьму из-за пары дорожек кокаина на столе?

— Нет. В любом случае, я не полицейский.

— Совершенно верно. Ты человек Маркуса.

— Не совсем.

— Конечно, Крон сказал мне, что тебе дали карт-бланш. Но ты же знаешь, как это бывает. Кто платит, тот и заказывает музыку. — Она улыбнулась чуть презрительно, и Харри не был уверен, было ли это адресовано ему или человеку, который платил. Или, возможно, самой себе.

Хелена Рё рассказала ему о вечеринке, пока готовила кофе. Харри отметил, что её слова соответствовали рассказам её мужа и Эйстейна. Мужчина с зелёным кокаином появился практически из ниоткуда и подошёл к ней и Маркусу на террасе на крыше. Если он и пришёл без приглашения, то так сделал не только он на той вечеринке.

— На его лице была медицинская маска, солнцезащитные очки, на голове — бейсболка, так что он действительно выглядел довольно подозрительно по сравнению с остальными. Он настоял, чтобы мы с Маркусом попробовали его порошок, но я сказала ему, что этого не произойдёт, что мы с Маркусом пообещали друг другу никогда больше не прикасаться к этой дряни. Затем, всего через несколько минут, я заметила, что Маркус и ещё несколько человек пропали. Я уже что-то подозревала, потому что на вечеринке был парень, у которого Маркус обычно покупает свою дурь. Я зашла в квартиру. Это было жалкое зрелище…

Она закрыла глаза и приложила ладонь ко лбу.

— Маркус склонился над столом, уже засунув соломинку в нос. Нарушая своё обещание прямо у меня на глазах. А потом его кокаиновый нос[33] именно в этот момент вынудил его чихнуть и всё испортил. — Она открыла глаза и посмотрела на Харри. — Жаль, что я не могла смеяться над этим…

— Насколько я понимаю, торговец в маске пытался собрать с пола немного порошка, чтобы сделать дорожку для Маркуса.

— Да. Или, может быть, он просто пытался прибраться. Он даже вытер сопли Маркуса со стола. — Она кивнула в сторону большого стеклянного стола, стоявшего перед диваном в гостиной. — Он, вероятно, хотел произвести хорошее впечатление, сделать Маркуса постоянным клиентом, а кто не захотел бы? Возможно, ты заметил, что Маркус не из тех, кто трясётся над каждой копейкой. Он предпочитает переплачивать, чем недоплачивать, это даёт ему ощущение власти. Или, скорее, это даёт ему власть.

— Ты хочешь сказать, что для него важна власть?

— Разве это не для всех важно?

— Ну, только не для меня. Конечно, это всего лишь моё мнение.

Они сели за обеденный стол, друг напротив друга. Хелена Рё смотрела на Харри так, что он подумал, будто она оценивает ситуацию. Прикидывая, как много ей следует сказать. Оценивает его.

— Почему у тебя металлический палец? — спросила она, кивая на его руку.

— Потому что один человек отрезал мне палец. Это долгая история.

Её взгляд не дрогнул.

— От тебя пахнет застоявшимся алкоголем, — сказала она. — И рвотой.

— Извини. У меня была тяжёлая ночь, и я не удосужился переодеться.

Она неопределённо улыбнулась, как бы самой себе.

— Ты знаешь разницу между красивым мужчиной и привлекательным, Харри?

— Нет. И в чём она?

— Я спрашиваю, потому что не знаю.

Харри встретился с ней взглядом. Она что, флиртовала?

Она перевела взгляд на стену позади него.

— Знаешь, что мне показалось привлекательным в Маркусе? Я имею в виду, кроме его фамилии и его денег.

— Нет.

— То, что он казался привлекательным и для других людей. Разве это не странно? То, что такого рода вещи имеют накопительный эффект?

— Понимаю, о чём ты говоришь.

Она покачала головой, будто признавая неизбежное.

— У Маркуса нет никаких талантов, кроме одного. Он умеет дать понять, что он здесь главный. Он похож на того мальчика или девочку в школе, которые, сами не понимая для чего, берут инициативу в свои руки и решают, кого взять в тусовку, а кого нет. Когда, как Маркус, сидишь на этом социальном троне, тогда у тебя есть власть, и она порождает ещё больше власти. И нет ничего, абсолютно ничего, более привлекательного, чем власть. Ты понимаешь, Харри? Не расчётливый оппортунизм заставляет женщин тянуться к власть имущим, а биология. Власть сексуальна, и точка.

— Понятно, — сказал Харри. Вероятно, она не флиртовала.

— И когда, подобно Маркусу, ты начинаешь любить эту силу, тогда ты начинаешь бояться потерять её. Маркус хорошо ладит с людьми, но из-за того, что он и его семья обладают властью, его, вероятно, больше боятся, чем любят. И это его беспокоит. Потому что для него важно, чтобы он нравился. Не тем людьми, которые для него ничего не значат, ему на них наплевать, а тем, с кем он хочет отождествлять себя, теми, кого он считает равными себе. Он поступил в норвежскую бизнес-школу BI, потому что хотел заняться семейным бизнесом в сфере недвижимости, но там было больше вечеринок, чем учёбы, и в конце концов ему пришлось уехать за границу, чтобы получить квалификацию. Люди думают, что он хорош в своей работе, потому что накопил деньги, но если последние пятьдесят лет ты владел собственностью, то не зарабатывать деньги было невозможно. На самом деле Маркус был одним из немногих, кому всё-таки почти удалось разорить свою компанию, но банк выручал его по меньшей мере дважды. А деньги рассказывают единственную историю успеха, которую люди способны услышать. Я сама такая. — Она вздохнула. — У него был постоянный столик в клубе, где мужчины с деньгами подцепляют девушек, которым нравятся мужчины с деньгами и которые делают то, что им велят. Это звучит банально, и так оно и есть. Я знала, что Маркуса состоял в браке, но это было много лет назад, и с тех пор он был холост. Я решила, что он не встретил подходящую женщину. И ею была я.

— А так ли оно было?

Она пожала плечами.

— Полагаю, я ему подходила. Красотка на тридцать лет моложе его, умеющая себя показать, способная общаться с людьми его возраста, не испытывая при этом неловкости, и поддерживающая порядок дома. Вопрос, вероятно, был скорее в том, подходит ли он мне. Прошло много времени, прежде чем я задала себе этот вопрос.

— И что?

— И теперь я живу здесь, а он живёт в мужской берлоге во Фрогнере.

— Мм. И всё же вы двое были вместе в оба вторника, когда пропали те девушки.

— Так ли это было?

Харри показалось, что он увидел в её глазах вызов.

— Это то, что вы сказали полиции.

Она коротко улыбнулась.

— Да, тогда, я полагаю, так оно и было.

— Ты пытаешься дать мне понять, что вы с Маркусом солгали?

Она покачала головой с покорным выражением лица.

— Кто больше нуждается в алиби — ты или Маркус? — спросил Харри и внимательно проследил за её реакцией.

— Я? Ты думаешь, я могла бы… — выражение удивления на её лице исчезло, и по комнате разнёсся её смех.

— У тебя есть мотив.

— Нет, — сказала она, — у меня нет мотива. Я разрешила Маркусу гулять налево, единственное условие, которое я поставила, чтобы он меня не позорил. И не позволял им забрать мои деньги.

— Твои деньги?

— Его, наши, мои, неважно. Я не думаю, что у этих двух девушек были какие-то подобные планы. Они не были слишком требовательны. В любом случае, ты достаточно скоро поймёшь, что на самом деле у меня нет никакого мотива. Сегодня утром мой адвокат отправил Крону письмо, в котором говорится, что я хочу развестись и хочу половину всего имущества. Видишь? Он мне не нужен. Кто бы это ни был, пусть забирают Маркуса. Я просто хочу свою школу верховой езды. — Она холодно рассмеялась. — Ты выглядишь удивлённым, Харри?

— Мм. Один кинопродюсер из Лос-Анджелеса сказал мне, что первый брак — это школа, преподносящая самые дорогие уроки. Что именно там можно научиться обеспечивать наличие брачного соглашения в следующем браке.

— О, у Маркуса есть брачный контракт. И со мной, и со своей бывшей. Он не дурак. Но из-за того, что я знаю, он даст мне то, о чём я прошу.

— И что же ты знаешь? — спросил я.

Она широко улыбнулась.

— Это мой козырь, Харри, так что я не могу тебе этого сказать. Скорее всего, я подпишу некое соглашение о неразглашении. Я молю бога, чтобы кто-нибудь узнал, что он натворил, но если они это и сделают, то без моей помощи. Я знаю, это звучит цинично, но прямо сейчас мне нужно спасать себя, а не мир. Извини.

Харри собирался что-то сказать, но передумал. Похоже она не собиралась поддаваться на манипуляции или убеждения.

— Почему ты согласились на эту встречу? — спросил он вместо этого, — если знала, что не станешь мне ничего рассказывать?

Она выпятила нижнюю губу и кивнула.

— Хороший вопрос. Ты должен сам на него ответить. Кстати, твой костюм придётся сдать в химчистку. Я дам тебе один из костюмов Маркуса, у вас примерно одинаковый размер.

— Что, извини?

Хелена уже поднялась на ноги и шла дальше по квартире.

— Я отложила несколько костюмов, в которые он больше не влезет, потому что он слишком растолстел, и собиралась отдать их Армии спасения, — крикнула она.

Пока её не было, он встал и подошёл к холодильнику. Теперь он увидел, что там всё-таки была фотография Хелены: она держала под уздцы одну из лошадей. Билет в театр был на следующий день. Он взглянул на календарь. Заметил, что на следующий четверг назначена конная прогулка Вальдреса. Хелена вернулась с чёрным костюмом и сумкой для одежды.

— Спасибо за заботу, но я предпочитаю сам покупать себе одежду, — ответил Харри.

— Мир нуждается, чтобы мы использовали вещи повторно, — сказала она. — А это костюм фирмы «Бриони Ванквиш II», было бы преступлением выбросить его. Давай, сделай одолжение планете.

Харри посмотрел на неё. Он сомневался. Но что-то подсказывало ему согласиться. Он снял свой пиджак и надел другой.

— Ну, ты стройнее его, даже в его лучшие времена, — сказала Хелена, склонив голову набок. — Но вы одинакового роста, и плечи у тебя такие же широкие, так что всё отлично.

Она протянула ему брюки. Не отвернулась, когда он переодевался.

— Отлично, — сказала она, вручая ему пакет с другим костюмом. — Я благодарю тебя от имени будущих поколений. Если это всё, то у меня сейчас начнётся встреча в «Зуме».

Харри кивнул, принимая сумку с одеждой.

Хелена проводила его в холл и придержала для него дверь открытой.

— На самом деле, я только что вспомнила одну хорошую вещь о музее Мунка, — сказала она. — Это сам Эдвард Мунк. Тебе надо увидеть его картину «Жёлтое бревно». И хорошего тебе дня.

Тхань вышла и аккуратно вынесла рекламный щит из дверей зоомагазина «Монс». Она раздвинула ножки щита, расположив его так, чтобы он был хорошо виден рядом с витриной, но ничего не заслонял. Она не хотела испытывать доброжелательность Джонатана. В конце концов, щит рекламировал и её собственный бизнес — присмотр за домашними животными.

Она оторвала взгляд от рекламного щита и увидела своё отражение в витрине. Сейчас ей было двадцать три года, но она всё ещё не совсем понимала, каков её жизненный путь. Она знала, кем хочет быть — ветеринаром. Но требования к поступающим на ветеринарный факультет в Норвегии были просто невероятными: нужны были оценки получше, чем для поступления в медицинскую школу, а её родители не могли позволить себе отправить её на учёбу за границу. Но они с матерью рассматривали курсы в Словакии и Венгрии, и это стало бы возможным, если бы Тхань проработала в «Монс» пару лет и присматривала за собаками до и после работы.

— Прости, ты здесь начальник? — произнёс голос у неё за спиной.

Она обернулась. Мужчина был азиатом по внешности, но не из Вьетнама.

— Он прибирает за прилавком, — сказала она, указывая на дверь.

Она вдохнула осенний воздух и огляделась. Вестканторгет. Прекрасные старые многоквартирные дома, деревья, парк. Подходящее место для жизни. Но ты должен был выбирать — профессия ветеринара не сделает тебя богатым. А она хотела стать ветеринаром.

Она вошла в маленький зоомагазин. Иногда люди — особенно дети — выражали разочарование, когда заходили и видели полки с кормами для животных, разнообразные клетки, поводки для собак и другое оборудование. «А где все животные?» — спрашивали они.

Потом она иногда водила их по окрестностям, чтобы показать, что у них есть. Рыбки в аквариумах, клетки с хомяками, песчанками и кроликами, стеклянные террариумы с насекомыми.

Тхань подошла к аквариумам с сомиками-анцистрами. Они любили овощи, и она принесла из дома остатки ужина — горошек и огурец. Она слышала, как мужчина сказал владельцу, что он из полиции, что они нашли упаковку «Хиллман Пэтс», выпущенную после того, как она была запрещена, и спросил, известно ли ему что-либо об этом, поскольку «Монс» был импортёром и единственным продавцом этого средства.

Она увидела, что владелец просто молча покачал головой. Поняла, что полицейскому надо будет потрудиться, если хочет, чтобы Джонатан заговорил. Потому что её босс был молчаливым интровертом. Когда он всё-таки говорил, это были короткие предложения, немного похожие на текстовые сообщения от её бывшего парня, набранные строчными буквами, без знаков препинания или эмодзи. И он мог показаться вспыльчивым или раздражённым, как будто слова были для него ненужной помехой. В первые несколько месяцев своей работы в зоомагазине она задавалась вопросом, он ведёт ли он себя так, потому что она ему не нравится? Возможно, она недоумевала, потому что сама была из семьи, где все говорили одновременно. Постепенно она поняла, что дело не в ней, а в нём. И что это было не потому, что она ему не нравилась. Может быть, как раз наоборот.

— Я вижу в Интернете, что многим владельцам собак не нравится запрет на его ввоз, что «Хиллман Пэтс» намного эффективнее других продуктов, представленных на рынке.

— Так и есть.

— Тогда можно представить, что кто-то мог бы получить кругленькую прибыль, обойдя запрет и продавая его из-под прилавка.

— Я не знаю.

— Вот как? — Она увидела, что полицейский ждёт ответа, но его не последовало. — А ты сам не…?— неуверенно начал полицейский.

Тишина.

— …привозил его когда-нибудь? — закончил полицейский.

Когда Джонатан ответил, его голос был таким низким и глубоким, что это больше походило на вибрацию в воздухе.

— Ты спрашиваешь, привозил ли я контрабандой товары?

— Привозил?

— Нет.

— И ты не знаешь ничего, что, по твоему мнению, могло бы помочь мне выяснить, кому удалось заполучить пакет «Хиллман Петс», срок годности которого истекает в следующем году?

— Нет.

— Нет, — повторил полицейский, покачался на каблуках и огляделся. Огляделся так, как будто не собирался сдаваться, подумала Тхань. Как будто просто обдумывал свой следующий шаг.

Джонатан прочистил горло.

— Я могу проверить в офисе, остались ли у меня записи о том, кто заказывал это последним. Подожди здесь.

— Спасибо.

Джонатан протиснулся мимо Тхань в узком проходе между аквариумами и клетками для кроликов. Она увидела в его глазах что-то, чего не замечала раньше, — беспокойство, да, тревогу. И от него пахло потом сильнее, чем обычно. Он вошёл в кабинет, но дверь осталась приоткрытой, и с того места, где она стояла, ей было видно, как он накрывает одеялом стеклянную клетку, которая у него там стояла. Она точно знала, что находится в стеклянной клетке. В тот единственный раз, когда она привела в офис нескольких детей и показала им это, он пришёл в ярость и сказал, что клиентам нечего делать в офисе, но она знала, что причина была не в этом. Дело было в этом существе. Он не хотел, чтобы кто-нибудь его видел. Джонатан был вполне неплохим начальником. Ей предоставляли отгул, когда она нуждалась, и он даже повысил ей зарплату, хотя она не просила об этом. Но работать так тесно с другим человеком — их было двое на весь магазин — и всё ещё ничего не знать об этом человеке было странно. Иногда казалось, что она нравится ему слишком сильно, а иногда — что и вовсе нет. Он был старше неё, но не намного. По её подсчётам, ему было около тридцати, так что у них должно быть много общего, о чём можно поговорить. Однако любые усилия, которые она предпринимала, чтобы завязать разговор, вызывали лишь краткие ответы. Но иногда он пристально смотрел на неё, когда думал, что она этого не замечает. Была ли она ему интересна? Была ли эта угрюмая манера обусловлена его плохим характером, застенчивостью или попыткой скрыть то, что он чувствовал к ней? Может быть, ей это просто почудилось, полёт фантазии, который приходит в голову, когда тебе скучно, когда дни тянутся бесконечно, а вариантов занять себя мало. Иногда ей казалось, что он ведёт себя так же, как мальчики в начальной школе, которые бросались снежками в девочек, которые им нравились. Только он был взрослым. Это было странно. Он был странным. Но она мало что могла с этим поделать, кроме как принимать его таким, какой он есть. В конце концов, ей нужна была эта работа.

Джонатан возвращался. Она отодвинулась в сторону, встав так близко к аквариуму, как только могла, и всё равно его тело касалось её.

— Извини, ничего не нашёл, — сказал Джонатан. — Это было слишком давно.

— Хорошо, — сказал полицейский. — Что ты накрыл там в кабинете?

— Что?

— Я думаю, ты слышал, что я сказал. Могу я взглянуть?

На тонкой белой шее Джонатана виднелась чёрная щетина, и Тхань иногда ловила себя на мысли, что ей хотелось бы, чтобы он брился чуть аккуратнее. И теперь она могла видеть, как поднимается и опускается его адамово яблоко на горле. Ей стало почти жаль его.

— Конечно, — сказал Джонатан. — Ты можешь посмотреть здесь всё, что тебе понравится. — И снова он заговорил тем же низким, глубоким голосом. — Единственное, что нужно сделать, это предъявить мне ордер на обыск.

Полицейский отступил на шаг и слегка склонил голову набок, как бы приглядываясь к Джонатану повнимательнее. Как бы заново его оценивая.

— Я запомню это, — сказал полицейский. — Спасибо за помощь.

Он повернулся и направился к двери. Тхань улыбнулась ему, но ответной улыбки не последовало.

Джонатан открыл коробку с кормом для рыб и начал развешивать пакеты за прилавком. Она направилась в туалет, расположенный за кабинетом, и когда выходила, Джонатан стоял, ожидая её выхода, прямо за дверью.

Он держал что-то в руке и проскользнул внутрь следом за ней, не закрыв за собой дверь.

Её взгляд автоматически упал на стеклянную клетку. Одеяла не было, и клетка была пуста.

Она услышала, как Джонатан потянул за цепочку над старым унитазом и спустил воду.

Она обернулась и увидела, что он стоит у маленькой раковины и тщательно намыливает руки. Затем он открыл кран с горячей водой. Он потёр руки под струёй воды, которая была такой горячей, что пар поднимался к его лицу. Она знала почему. Паразиты.

Тхань вздрогнула. Она любила животных, всех животных. Даже тех — да, может быть, особенно тех, — которых другие люди считали отвратительными. Многие люди находили слизняков отвратительными, она помнила недоверчивые, взволнованные лица детей, когда она показала им большого ярко-розового слизняка и попыталась убедить их, что нет, он не разрисован, таким его создала природа.

Возможно, именно по этой причине внезапная волна ненависти захлестнула её. Ненависти к этому человеку, который не любил животных. Она подумала о милом диком лисёнке, которого кто-то принёс и за которого он получил плату. Она ухаживала за ним и хлопотала, любила одинокого, брошенного детёныша. Даже дала ему имя. Нхи, что означает «маленький». Но однажды, когда она пришла на работу, его не было в клетке. И нигде рядом. А когда она спросила о нём Джонатана, он только ответил в своей обычной грубоватой манере: «Его больше нет». И она больше ничего не спрашивала, потому что не хотела подтверждения того, что уже поняла.

Джонатан выключил кран, вышел и с лёгким удивлением посмотрел на Тхань, которая стояла посреди кабинета, скрестив руки на груди.

— Его больше нет? — спросила она.

— Его больше нет, — сказал он, садясь за стол, который всегда был завален кипами бумаг, с которыми они так и не разобрались.

— Утонул? — спросила она.

Он посмотрел на неё так, словно она наконец задала интересующий его вопрос.

— Возможно. У некоторых слизней есть жабры, но у слизней горы Капутар — лёгкие. С другой стороны, я знаю, что некоторые слизни с лёгкими могут продержаться под водой до двадцати четырёх часов, прежде чем утонуть. Ты надеешься, что он выживет?

— Конечно. А ты нет?

Джонатан пожал плечами.

— Я думаю, если ты оказался в незнакомой среде и далеко от себе подобных, то самое лучшее — это смерть.

— Вот как?

— Одиночество хуже смерти, Тхань.

Он уставился на неё с таким выражением в глазах, которое она не могла понять.

— С другой стороны, — сказал он, задумчиво почёсывая щетину на шее, — конкретно этот слизняк, возможно, не одинок, на самом деле он гермафродит. И он найдёт себе пропитание в канализации. Заведёт потомство… — он опустил взгляд на свои только что вымытые руки. — Отравит всё остальное, что там живёт, крысиным лёгочным червем и в конечном итоге захватит всю канализационную систему Осло.

Возвращаясь к аквариумам, Тхань слышала смех Джонатана из кабинета. Это был смех, который она слышала так редко, что он звучал незнакомо, странно, почти неприятно.

Харри стоял, глядя на картину перед собой. На ней было изображено срубленное бревно, лежащее жёлтым концом к зрителям, а остальная его часть уходила вглубь лесистого ландшафта. Он прочитал табличку рядом с картиной: «Жёлтое бревно», Эдвард Мунк, 1912 год.

— Почему ты спрашивал именно об этой картине? — спросил юноша в красной футболке, которая означала, что он сотрудник музея.

— Ну, — сказал Харри, взглянув на пару из Японии, стоявшую рядом с ними, — почему люди хотят увидеть именно эту картину?

— Из-за оптической иллюзии, — сказал юноша.

— Правда?

— Давай немного отойдём. Извините!

Пара с улыбкой освободила место для них обоих, отступив в сторону.

— Видишь? — сказал юноша. — Кажется, что конец бревна указывает прямо на нас, независимо от того, откуда мы смотрим на картинку.

— Мм. Значит, смысл его…?

— Ты должен сам ответить на этот вопрос, — ответил юноша. — Возможно, что не всегда вещи такие, какими кажутся.

— Да, — сказал Харри. — Или что вам нужно двигаться и смотреть на вещи под другим углом, чтобы увидеть картину целиком. В любом случае, спасибо тебе.

— Не за что, — ответил юноша и ушёл.

Харри продолжал смотреть на картину. В основном для того, чтобы остановить свой взгляд на чём-то прекрасном после того, как он постоял на эскалаторах в здании, которое даже изнутри заставляло штаб-квартиру полиции казаться человечным и тёплым помещением.

Он достал свой телефон и позвонил Крону.

Ожидая, когда тот возьмёт трубку, он почувствовал, как пульсирует жилка у него на виске, что было обычным явлением на следующий день после пьянки. И он вспомнил, что частота сердечных сокращений составляет около 60 в состоянии покоя. И если бы он остался стоять здесь и смотреть на произведения искусства, другими словами, его сердце бы сделало чуть меньше четырёхсот тысяч ударов, прежде чем Люсиль будет убита. Значительно меньше, если бы он запаниковал и поднял тревогу в надежде, что полиция сможет найти её … где? Где-нибудь в Мексике?

— Крон.

— Это Харри. Мне нужен аванс в размере трёхсот тысяч.

— На что?

— Непредвиденные расходы.

— Ты не мог бы выразиться более конкретно?

— Нет.

На линии воцарилась тишина.

— Хорошо. Заходи в офис.

Когда Харри положил телефон обратно в карман пиджака, он заметил, что там уже что-то есть. Он вынул эту вещь. Оказалось, это была маска. Точнее это была полумаска кота, должно быть, с бала-маскарада, на котором присутствовал Маркус Рё. Он порылся в другом кармане, и, конечно же, там тоже что-то было. Он вытащил ламинированную карточку. Она была похожа на членскую карту какого-то заведения под названием «Вилла Данте», но вместо имени там было написано «Псевдоним». А псевдоним на карточке был «Кэтмен».

Харри снова посмотрел на фотографию.

«Посмотри на вещи под другим углом».

«Я молю бога, чтобы кто-нибудь узнал, что он натворил».

Хелена Рё не забыла вытряхнуть содержимое карманов. Возможно, она и положила туда эти предметы.